Попробуем в унисон?

      Тёма разглядывал странное здание, возвышающееся в конце аллеи: длинная широкая лестница вела к симметричным и аскетичным прямоугольникам корпусов, которые были увенчаны неожиданными пирамидами из тёмного стекла. Судя по всему, это и был крематорий. Артём никогда раньше не бывал в колумбариях – все, кого он прежде провожал в последний путь, упокаивались стандартно в земле. Макс попросил его поехать с ними на погребение, и он согласился не раздумывая. Теперь же, ожидая, пока пацаны запаркуют машину, с интересом озирался по сторонам. Парадная чёрная одежда напитывалась ярким солнцем, подстриженные лужайки хвастались сочной зеленью, покой парадоксально смешивался с торжественностью.       Власов раздал всем чётное число белых роз на длинной ножке, и они пошли вдоль аллеи, усаженной гигантскими хвойными деревьями. По бокам стали виднеться первые ряды так называемых стен колумбария. Тёма немало подивился их внешнему виду: череда цементных блоков со столбцами мраморных прямоугольников, на которых выгравированы имена и даты; с небольших портретов смотрят лица ушедших людей, чёрно-белые или цветные, – и всё это каким-то непонятным образом облеплено ядовито-красочными пятнами искусственных цветов. Лишь подойдя ближе имелась возможность рассмотреть, что почти под каждой плитой вмонтирован маленький металлический балкончик, где помимо букетов могли стоять подсвечники, лампадки и даже мини-ёлочки – живые праздновали с мёртвыми как могли.       Они свернули по дороге вбок. Макс стал ощутимо замедлять ход и даже как-то сбиваться с шага. Артём присмотрелся: ну понятно – Власов разглядел на асфальте трещины и теперь старательно их избегал. «Долбаная окээровская хрень! Всё время вылезает, когда Макс на стрессе. Надо что-то с нею будет делать, а сейчас… — Тёмка посмотрел по сторонам: прохожие, пусть и не многочисленные, но были. — Ой, да пофиг! Не станут же они всё бросать и бежать пиздить двух педиков – место и настроение не то. Максимум посмотрят криво, но это мы как-нибудь переживём». Решившись, он поймал ладонь парня и крепко сжал её в своей. Тот встрепенулся, вымученно улыбнулся, но во взгляде засветилась искренняя благодарность, и дальше Власов пошёл куда как твёрже и решительней.       Впереди по курсу виднелась наполовину пустая стена, а рядом с ней небольшая группа людей – значит, они почти на месте. Тёма думал незаметно руку забрать, но Максим не дал ему этого сделать, вцепившись намертво. Более того, когда они приблизились к этим людям, сразу же после «Всем здравствуйте» он выдал: «Это Артём Ладин, мой парень». Вот так. И никакой интриги, понимаешь.       Тёмка автоматически залился краской, но, пожалуй, сделал это напрасно, ведь у новых знакомцев реакция была более чем нормальная: его спокойно приветствовали, причём весьма благосклонно. А здоровенный дядечка, с которого запросто можно было слепить целых двух среднестатистических человек, так и вовсе потрепал по волосам, отчего Тёмыч знатно прохрустел шейными позвонками. Потом богатырище сгрёб медвежьим хватом Башню, и «рыжик» впервые увидел, каким тонким и звонким юношей может выглядеть Олежек на фоне своего бати. Любопытство подтолкнуло поискать глазами и родителей котобратьев, но тут к ним приблизился мужчина – абсолютно седой, не по возрасту морщинистый, нездоро́во худой. Они точно не были знакомы, однако Тёму всё равно подёрнуло смутным узнаванием. А когда Макс вдруг отпустил его ладонь, чтобы обнять подошедшего обеими руками, дошло: этого человека он видел на фотографиях, правда, совершенно иным. Смерть любимой женщины почти что утащила и его с собою – непонятно было, в чем только душа держится. Впрочем, одна веская причина жить сейчас сердечно целовала его в щёку – возлюбленная оставила часть себя в этом мире.       — Рад наконец-то познакомиться с тобой, Артём. Спасибо, что ты с нами, — повернувшись к Ладину, сказал Власов-старший, после чего радушно обнял его за плечи.       Тёма, не ожидавший такого, неловко сложил лапки у себя на груди, метнул растерянный взгляд к Максиму, но тот улыбнулся в ответ мягко и безмятежно, так что сразу отлегло.         Подошли работники колумбария, неся с собой мраморную плиту и всё необходимое. Пора было начинать захоронение. Отцу Макса бережно передали аккуратную фарфоровую урну, и Тёма даже проморгался от изумления. Нет, умом он понимал, что это просто урна с прахом, что так оно и должно быть, но… «Сильная красивая женщина, любящая и любимая жена и мама, настрадавшаяся из-за болезни мученица и теперь… вот это вот? вазочка с крышечкой? и там всё, что осталось от целого человека, такого важного и нужного?.. — Артём перевёл ошеломлённый взор на пока ещё пустые ячейки в стене. — Они словно пчелиные соты… ждут, когда их начинят и закупорят… Погребальный улей, где матка – сама Смерть… А туда проникает летнее тепло? Вот лютая зимняя стынь точно будет проникать… холод, пустота и тьма… Будет стоять в этом тесном пространстве, замурованная в толстой плите…» К горлу подкатила тошнота, голову неприятно повело. Артём тряхнул ею, пытаясь избавиться от навалившегося на него жуткого впечатления. Посмотрел на Макса – тот был почти белый, с точно таким же шоком и ужасом в распахнутых глазах. «Так, Ладин, давай соберись! Ты здесь зачем – чтобы помочь Максиму? Ну дык самое время уже начинать помогать, если чё». Тёма снова взял в свои руки ладонь Власова – пальцы у того были почти ледяными, так что «рыжик» стал их наминать и растирать. Макс моргнул пару раз заторможенно, повернул лицо к своему «конопатику», взгляд потеплел, на щёки вернулась краска. «Фуф, очухался. Пронесло, кажись…»         Когда урну установили в нишу, отец и сын, коротко обломав стебли, положили туда по бутону роз. Дальнейшее: цементирование плиты и балкончика, наклеивание керамо-гранитного овала с портретом, возложение цветов прямо на землю у стены, зажжение поминальных лампадок – всё это прошло уже глаже и вроде как легче. Молча постояв и отдав последние почести, все неспешно двинулись обратно к парковке.       — Сейчас поедем к нам домой, в смысле – в квартиру, где мы все вместе жили, — тихо пояснял Макс по дороге Артёму. — Там папа поминки организовал. Сперва думали в специальном ресторане это сделать, но в итоге решили у нас, чтобы заодно и с жильём этим проститься.       — Почему проститься?       — Мы с папой не сможем там жить, просто не сможем. Всё напоминает… и вот самое досадное, что только плохое напоминает: как мама болела, как страдала. А если и всплывает что-то хорошее, светлое, то всё равно такая лютая тоска начинает грызть, ведь больше никогда… Короче, папа уже выставил её на продажу и большую часть вещей мы упаковали.       — А где будете жить? В загородном доме?       — Не, оттуда слишком долго добираться, отцу – до работы, а мне – на учёбу. Ещё до поступления для меня купили небольшую квартиру поближе к универу – туда, собственно, и выселили весной. Папа приобретёт себе что-то, когда выручит деньги с продажи этой квартиры. Пока же поживёт у Башиных, они прям настояли. И это очень хорошо: не хочу, чтобы он сейчас один оставался…         Квартира оказалась просторной, прекрасно отремонтированной, но уже практически нежилой. Везде можно было наткнуться на коробки с сумками – Власовы спешно снимались с места. Более-менее приветливой выглядела только гостиная и то лишь потому, что там были уставленные едой и напитками столы.       Пока все мыли руки и рассаживались, Макс предложил показать Тёме свою бывшую детскую. Направляясь туда, они стали проходить мимо плотно закрытой двери, на которую Максим, вдруг остановившись как вкопанный, уставился тяжёлым взглядом. «Видимо, это была родительская спальня. Там его мама… вот чёрт!..»       — Ну, пойдём? — изобразил нетерпеливого капризулю Тёмка, и опомнившийся Макс повёл его дальше.       Небольшая комната, в которую они вошли, тоже была заставлена коробками, правда, мебель пока не трогали, а на стенах всё ещё красовались постеры с металл-группами.       — М-да, уже толком и не поймёшь, что здесь и как было, — констатировал хозяин, оглядываясь. — Вот тут у меня турник был, а тут груша висела… компьютер вот там… Оу, а кровать-то ещё на месте. Идём-ка…       — Эй, ты чего?       — Да не переживай, щас всё объясню. Садись, — уговаривал Власов, и Тёмка послушался, сел на край, а тот сразу примостился рядом. — Так вот. Лёжа прямо тут, уже взрослеющим пиздюком, я часто мечтал, как у меня появится парень и я приглашу его в гости. Мы сядем близко-близко и начнём целоваться…       — Окей, я понял: надо исполнить твою пиздюковскую мечту, — улыбнулся Тёма и пододвинулся к Максу.       Тот протянул руку, погладил его по щеке, полюбовался на губы и накрыл их своими. Поцелуй был мягким, трепетным, почти робким, будто бы Макс и вправду целовался первый раз в жизни со своей самой первой любовью. У Артёма даже в груди кольнуло от смутной ревности и зависти к тому самому «первому»…       Из-за двери послышался голос Олега, который звал их за стол. Тихо похихикав как два нашкодивших школатрона, они направились на выход.         Еда была очень вкусной, домашней. Взрослые опрокидывали водочки, а парням наливали вино. Много говорили, вспоминая покойную, и Макс грустнел на глазах, налегал на выпивку, особо правда не пьянея. Тёма от него не отставал, но его таки медленно, но верно развозило. В какой-то момент младший Власов буркнул, что ему нужно в туалет, вышел, но возвращаться не спешил. Ладин улучил время, когда никто на него не обращал внимания, и тоже выскользнул из-за стола. Где искать Макса, он знал.       Эта комната давно уже перестала быть спальней, преобразившись во что-то близкое к больничной палате. Максим сидел на полу, опираясь спиной о стену, и мял в руках какую-то тонкую шаль или накидку.       — Слышишь этот запах? — глухо спросил, ничуть не удивившись приходу Тёмы.       Тот кивнул, ведь запах и правда был: кислый, плохой, отталкивающий. «Так пахнет медленная смерть».       — От мамы всегда так вкусно и приятно пахло безо всяких духов. Я помню это как факт, но уже не помню, как именно, ведь эта… вонь вытеснила собою всё! Пропитала одежду, вещи, даже как будто сами стены. А я так хотел… хотя бы в последний раз… — Максу перехватило горло, больше ничего он вымолвить не смог.       Раздосадованно отшвырнув цветастую ткань, он сцепил дрожащие пальцы замком. Тёма подошёл ближе и сел рядом с ним – бедром к бедру, плечом к плечу. Подумал: «Что ж, я достаточно пьян для подобного», сделал пару глубоких вдохов-выдохов, закрыл глаза и негромко запел:       Appliances have gone berserk       I cannot keep up       Treading on people's toes        Snot-nosed little punk       And I can't face the evening straight       You can't offer me escape       Houses move and houses speak       If you take me there you'll get relief       Relief, relief, relief…                  And if I'm gonna talk       I just wanna talk       Please don't interrupt       Just sit back and listen       Cause I can't face the evening straight       You can't offer me escape       Houses move and houses speak       If you take me there you'll get relief       Relief, relief, relief, relief, relief… Перевод песни: "Last Flowers To The Hospital" - "Последние цветы в госпиталь"       Приборы жизнеобеспечения неистовствуют,       Ведь я не справляюсь.       Едва балансирую на цыпочках,       Словно сопливая мелкая шпана.       Я не увижу окончание этого вечера,       И ты не можешь предложить мне способа, как этого избежать. Далее дословно:       Дома двигаются и дома говорят.       Если ты отведёшь меня туда – ты получишь облегчение.       И если я собираюсь говорить,       То это означает, что я просто хочу высказаться.       Пожалуйста, не перебивай,       А просто сядь и слушай,       Потому что я не увижу окончание этого вечера…              Ладин пел максимально близко к исполнению самого Тома Йорка, копируя все малейшие интонации и настроение по крайней мере так, как понимал их сам: опустошённость и обреченность сменялись отчаянием и надрывом. В повторяющееся в конце каждого куплета слово «relief» он вкладывал обиду, которая постепенно обращалась внутренней мольбой об облегчении, а затем обретением освобождения. И вытянул он это уже с трудом – разросшийся ком в горле не давал возможности полноценно управлять голосом…       Он замолк, так как окончание песни, состоящее из фраз «It's too much, Too bright, Too powerful», всё равно не стал бы допевать, ведь как ни старался, всегда слышал в них растянутый до бесконечности ужас умирания. Почувствовав, что Максим ткнулся ему в щёку мокрым носом, Тёма, судорожно всхлипнув, тоже залился слезами. Было горько, очень горько, больно и страшно…        — Бедные мои мальчики, — сказал папа Максима, тихо присевший рядом, — идите ко мне, — и, потянувшись, обнял обоих, спрятав их заплаканные лица у себя на груди.       Мужчина был худой до проступающих сквозь кожу костей и наверняка из-за этого очень слабый, но он БЫЛ – тёплый, старший, отец. А значит, взрослым младшим всё ещё можно побыть детьми и просто пореветь как маленьким.       Из спальни они вышли с опухшими глазами, шмыгая носами, но уже успокоившимися и какими-то разрешившимися от тягот переживаний сегодняшнего дня. Посидели ещё немного с близкими и роднёй да засобирались обратно за город. Родители наложили парням в одноразовые контейнеры кучу еды с собой, отец выдал несколько бутылок вина. Провожая всех пятерых до двери, Виктор Васильевич Власов мягко придержал Тёму за локоть и сказал:       — Мне сейчас надо завершить множество дел и попытаться привести здоровье в относительный порядок, но я обязательно найду время и выберусь к вам. Хочу поговорить, расспросить. Познакомимся с тобою поближе. Ладно?       Артём смущённо кивнул, несколько покраснев по обычаю. А потом покраснел уже солидно, ведь его на прощание чмокнули в щёку, как и самого Макса.         Обратной дорогой Максим положил Тёме голову на плечо, да так и ехал. Ладин косился на его лицо, которое казалось ему сейчас особо красивым, словно у античной статуи, и столь же мраморно-бледным в обрамлении смоляных волос, так что он старался не двигаться, чтобы тот, измотанный нервами, мог отдохнуть. И лишь когда они почти добрались до места назначения, Макс встрепенулся и неожиданно принялся клянчить:       — Тёмочка, поехали сразу к нам! Посидим, поболтаем, и оставайся ночевать, а?       — Э-э-э…       — Ну пожалуйста, рыжик, останься со мной, ты мне так нужен.       — Но у меня даже одежды сменной нет…       — В моей походишь.       — А ничё, что мы размерчиком не совпадаем?       — Будет сэкси оверсайз. Давно уже хочу увидеть тебя в своих шмотках, чтобы они пропахли тобою… ну Тёмочка, ну пожалуйста, — упрашивал Максим, трогательно блестя сапфирами глаз.       — Ха-а, ладно, только бабушке отзвонюсь, — сдался Тёмыч и полез в карман за мобилой, отчего Власов натурально просиял.       Оказавшись дома, все разбрелись по комнатам, чтобы переодеться в домашнее. Макс, игриво мурлыкая нечто невнятное, полез в свой шкаф, придирчиво выбирая, во что облачить своего «курносика». В итоге победили спортивные шорты и чёрная футболка со смешными зомбоками на груди. Артём, пока переодевался, опустил очи долу, чтобы не видеть, как на него пялится Власов. Шорты с него норовили сползти, но затянутая потуже кулиска это пресекла. Футболка была уже слегка выцветшей, приятной к телу и явно любимой своим хозяином – в ней  Ладин несколько потонул, но в целом было комфортно. Макс едва в ладоши не хлопал от восторга. Дождавшись, когда Тёма оправит на себе одежду, пристыковался, задрал застеснявшемуся рыжику подбородок и давай нацеловывать. Тёмка ломаться не стал – отвечал горячо, вцепившись пальцами в плечи своего красавца, но с нарезки не съезжал, а то ведь их наверняка пацаны ждут… Видимо, и Макс об этом помнил, так как, с чувством облобызав напоследок, отлип, запаковал «конопатика» себе под мышку и повёл в большую комнату, совмещавшую кухню и гостиную.        Там Кузьмо-Веталь уже выкладывали контейнеры с едой, а Башин, которому сегодня больше не надо было за руль, с деловым видом разливал по бокалам вино. Стали рассаживаться. Макс потянул Тёмку на угловой диван у стола, сел позади, сразу обняв за талию и даже несколько заваливая на себя. Они неспешно закусывали, и в продолжение этого Власов если и отпускал Тёму, то только одной рукой. Тёрся носом где-то за ухом, укладывал подбородок ему на плечо, мягко касался губами шеи… словом, вообще не стеснялся присутствия парней. Ладину же было чуть неловко, но одёргивать своего домогастера он даже и не думал, а только тихо млел и по второму кругу хмелел, но уже не столь от вина, сколь от самого Макса. Закономерно рыжика потянуло на разглагольствования и он высказал вслух мысль, которая последнее время нареза́ла круги в его голове:       — Не могу решить, что страшнее: потерять любимого или не очень любимого родителя? В том смысле, что любимого потерять намного больнее, ну а с нелюбимым… ты так и не узнаешь, что значит любить и самому быть любимым ребёнком.       Сказал и тут же цапнул себя за нижнюю губу – какая жестокая бестактность философствовать подобным образом именно сейчас!       — Второе страшнее, — почти сразу прозвучал глубокий голос Макса у самого его уха. — Мои воспоминания о маме теперь, возможно, навсегда пронизаны скорбью, но фундаментом там всё равно остаётся любовь. И я ни за что бы не согласился переиграть это только ради того, чтобы сейчас мне было легче перенести её потерю.       К досаде на себя у Тёмы теперь прибавилась и грусть, которую проницательный Власов сходу обнаружил, спросив:       — А ты думаешь, что был нелюбимым ребёнком, курносик?       — Я думаю, что был тем, кого заделали из-за легкомыслия, безответственности и нежелания натянуть презик – ведь он обламывает весь кайф! И родили вследствие прогиба перед страшилками вокруг абортов и уебанских понятий из серии «заек и лужаек».       — Э-эй, — обеспокоенно протянул Максим и сильнее сцепил руки вокруг Тёмы.       — Да ладно, всё норм уже. Мне теперь вполне себе стало любопытно жить.       — Только любопытно? А как же я? Как же твои новые друзья?       — Ты – да, тот ещё «бог из машины».А вот с дружбой пока напряжёнка, ведь именно ты и не даёшь им стать моими друзьями. — Ладин вывернулся из захвата и, развернувшись к Максу лицом, одарил его хмуро-обиженным взглядом.       — Чего это я не даю?! — непонимающе захлопал длинными ресницами красавчик.       — Пф! Да того, придурок, что им постоянно приходится разрываться между нами. Но по итогу они, само собой, выберут твою сторону. Ващет, если ты паче чаяния не знал, друзьяшки не преследуют друг друга в лесу, не удерживают за руки или за волосы и не вынуждены потом беседы беседовать, отмазывая другого своего дружбана, затеявшего всё это. Я доходчиво тебе расписал, Власов, или пояснительную бригаду позвать?       — Ладно-ладно, проникся и осознал, — быстро сдался тот под натиском фактов и Тёмкиного бомбёжа.       — Радостно это слышать, потому что далее следует тебе мой ультиматум: объяснениями, уговорами, хитростью, лаской, пожалейками – вот как хочешь, но отныне всего сам от меня добивайся, не вмешивая парней. Ю вана плей?! Летс плей!*1 Хотел отношений? Так вот, прикинь, это они и есть. Андерстэндобол?       — Арти прав! — решительно громыхнул Олег, бодая Макса быстро охмелевшей головушкой. — Теперь-то он от тебя уже никуда не денется, Власов, так что давай дальше сам! А мы с этой язвой языкастой теперь только тусоваться хотим, безо всяких этих вот там… разэтих… — спич Башина буксанул и заглох на финишной прямой, но слаженное кивание в его поддержку «двоих из ларца» смягчило нескладный финал.       — Понял-принял! — заверил Максим, для пущей убедительности вскинув раскрытые ладони, а потом снова сцапал Тёмку, прижав к себе.       Тот для проформы ещё с пару минуток посидел с серьёзным видом и расслабился. Они продолжили болтать, только уже исключительно на ненапряжные темы.       За окнами смеркалось, было сытно, уютно, спокойно. Котолюди стали сонно моргать, Башня заверил, что «чем дальше в лес – тем больше в дрова», после чего все решили отправляться баюшки.       Макс сопроводил своего рыжика в ванную и предложил, для экономии времени, принять душ совместно, но, глядя на то, как неловко жмётся Артём в ответ на подобную инициативу, похихикал, чмокнул его в висок и, снабдив всем необходимым, ушёл дожидаться своей очереди.       Тёмка, пока мылся, пока просушивал волосы, пока чистил зубы, всё брался и так и эдак осмыслить то, что скоро произойдёт между ними, но… никак. Также немало времени и сил ушло, чтобы решить, надевать ли снова футболку? а шорты? а трусы под шорты? Прийти к Власову полуголым означало излишне нарываться, а запаковаться по полной программе – выставить себя эдакой невинной овечкой. «Овцой-целочкой, овцелочкой, не – целковцой… во, мля, бред какой…» В результате внутренних прений и дебатов ценой невероятных усилий было принято решение надеть всё, окромя труселей.       Чувствуя стыдную дрожь в коленках, он зашёл в комнату. Макс копался в телефоне, сидя на уже разложенной кровати. Две подушки, одно одеяло, сдвинутое в край, интимный полумрак… красноречивее некуда.       Улыбающийся Власов потопал в душ, а Тёма, сделав глубокий вдох, забрался на середину кровати, уселся там поудобнее и решил, что надо уже решать на что-то решаться. «Вот бля буду, но у Олежи наверняка на такой случай нашлась бы поговорка в стиле «назвался груздем – подставляй лукошко»… А чё за драма, собсна?! Чего, спрашивается, себя накручиваем? Это же просто разновидность секса! Я сам твёрдо заявил, что хочу встречаться с Максом, а он в открытую называет меня своим парнем – так в чём проблема? Мне же с ним реально хорошо, нравится целоваться, и я натурально тащусь от его прикосновений – так чего же я так очкую сейчас? М-да, очку-ую… прямо муд сегодняшнего вечера…»       Распахнувшаяся дверь и вид вошедшего Макса враз прервали Тёмины самокопания. Голая, чуть влажная грудь высоко вздымается… шорты, под которыми тоже явно не было белья, уже оттопыриваются спереди… красные, словно накрашенные, губы и горящие, широко распахнутые тёмно-синие глаза…       — Тё-ёмочка, – томным полушёпотом выдал Власов, и Артём понял: он пропал окончательно, бесповоротно и сделает что угодно, отдаст всё, что только сможет, лишь бы этот умопомрачительный красавец и дальше так смотрел на него и только на него, лишь бы снова и вновь звал его подобным образом по имени.       Максим забрался к своему рыжику и сразу впился поцелуем, в который, правда, занырнуть надолго не смог – захлебнулся эмоциями. Пришлось отпрянуть, чтобы хоть немного прийти в себя. В поле его зрения попали Тёмины руки, которые тот как эдакий пай-мальчик держал на своих коленях ладошками вниз. Макс схватил их за запястья, прижал к своему прессу, повёл вверх, словно показывая, как с ним нужно обращаться и что с ним можно делать. Тёма быстро схватывал. Вот он уже сам путешествует пальцами по гладкой коже, осязая упругость крепких мышц. По ощущениям это было максимальное «не как с девушкой», что несколько сбивало с толку, однако будоражило так, что Артём забывал, как дышать. Он начал заражаться возбуждением Макса, заводиться, глядя на то, как он его хочет. Поддавшись любопытству, добрался до каменно-твёрдого соска и, покружив по нему подушечками пальцев, услышал выдох-стон Максима. «Не-ет, ты можешь громче», — решил Тёма и, подавшись вперёд, лизнул, а потом и вовсе прикусил заласканный сосок. Последовавшая реакция была бурной, как ему того и хотелось. Однако после этого всяческая инициатива была им утрачена – Макс повалил его на спину, стал зацеловывать, подминая под себя. Что ж, Артём и не думал сопротивляться: запрокинул руки себе за голову, послушно развёл ноги, когда Власов вклинился между ними коленом; откинул голову, подставляя шею под жадный язык и губы. Макс мог делать с ним всё что хотел – Тёмка всячески демонстрировал это своим поведением. Поэтому его немало удивило, когда подрагивающий от возбуждения, с крепким стояком, по полной оттопыривающим шорты, Власов приподнялся на локтях и, заглядывая глубоко ему в глаза, чуть хрипло поинтересовался:       — Что-то ты чересчур паинька у меня сегодня, кудряш. Уж не надумал ли жертвенно преподнести мне свою девственную попку в качестве утешения?       Тёмыч в замешательстве отвёл взгляд в сторону. Как ни крути, а Макс точно описал суть: Артём действительно вознамерился ему потакать – в этом было и что-то от жертвенности.       Власов хмыкнул, аккуратно перекатился набок, развернул Тёмку к себе и, ласково поглаживая его по щеке, заговорил:       — Знаешь, рыжик, а ведь я до этих пор запрещал себе звать тебя в гости и тем более с ночёвкой. Догадываешься почему?       — Знал, что сразу в койку затащишь?       — Угу… ведь я с ума по тебе схожу практически с первого же дня знакомства. Только ты не думай, что это всё, что мне от тебя нужно.       — Да, это не всё, что тебе от меня нужно, – тебе от меня нужно всё! — улыбнувшись, ответил Артём и, осмелев, протянул руку погладить Макса по скульптурно вырисовывающемуся боку.       — Именно, курносик. И теперь, когда ты уже никуда от меня не денешься… ты же не денешься?       — Не-ет, — закатил глаза Тёмыч, пытаясь скрыть застенчивость.       — Ну так вот, для меня самоё важное, что ты со мной. В постель я тебя всё равно, конечно, затащил, но добиваться от тебя всего и сразу пока не собираюсь. — На этих словах Макс придвинулся к своему симпатяшке вплотную и по-хозяйски полез ему под майку. — Нет, детка, я намерен дождаться, когда ты лишишься и тени страха, когда у тебя исчезнут все сомнения, а их место займёт неодолимое желание. Шаг за шагом, но я доведу тебя до того состояния, когда ты по-настоящему станешь хотеть меня, — сексуально зашептал соблазнитель с самоё ухо разомлевшего Тёмы. — Мне нужно всё, в том числе и увидеть, как ты будешь жаждать меня в себе, — договорил и вовлёк рыжика в пылкий влажный поцелуй.       Артём поплыл – губы у Власова были волшебными. А когда тот, слегка отстранившись, спросил: «Ты мне доверяешь?» — Ладин закивал, не размышляя. Макс быстро стянул с себя шорты и в момент раздел своего парня. Потом сел в изголовье кровати, подпихнув подушку себе под спину.         — О, вспомнил, — Максим потянулся к прикроватной тумбочке, нашёл дистанционный пульт, щёлкнул им, и комнату стали заполнять звуки красивой мелодии. — Уверен, что заниматься любовью под музыку, – это твоё.       С искушающей улыбкой поманил Тёму, пошлёпав себя по бёдрам, зазывая их оседлать.       — Но ты ж… это… только что говорил…       — Кудряшик мой, любовью можно заниматься множеством способов, а сейчас мы с тобою опробуем один из них. Иди ко мне, ничего не бойся.       Артём сглотнул, пытаясь смочить пересохшее от волнения горло, и забрался на крепкие бёдра синеокого красавца, соблюдая всё же дистанцию между собой и его воинственно торчащим прибором. Однако у Власова были совсем другие планы: обхватив Тёмкины поджавшиеся булочки, он резко притянул их к себе – по животу мазнуло горячо и мокро.       — Ни о чём не переживай, ни о чем не заботься, — быстро заговорил, — гони все левые мысли, расслабься и просто наслаждайся процессом. А захочешь что-то сделать сам – делай не задумываясь. Я весь твой, мой любимый!..       Максим погладил рыжика по ногам, поднялся по бокам, нырнул к пояснице и, надавив, вынудил прогнуться сильнее, вжаться грудью в грудь. С такого расстояния было легко добраться и до губ Тёмы, которые были немедленно нежно искусаны. «Он прав, надо перестать мешать самому себе получать удовольствие», — решил Ладин, закинул руки на плечи своему красавцу, а потом и вовсе зарылся пальцами в чуть взмокшие мягкие волосы цвета воронова крыла. Прикрыв глаза, вслушался в музыку: пели на корейском, красиво и чувственно, провоцируя на страсть, – да, Власов подготовился к соблазнению своего меломана как надо.       На член легла умелая рука, мягко поводила вверх-вниз, а потом прижала к нему ещё кое-что, жаркое, твёрдое, подрагивающее. Тёма, ясное дело, догадался, что это, но не удержался и, упершись лбом в ключицу своего парня, посмотрел вниз. Картинка между их тел была просто огонь! «Большой – мне бы такой. А Макс депилированный весь, гладкий… мне тоже так надо будет сделать? это сильно больно? Чёрт, на хер я щас об этом вообще думаю, ведь так хорошо, бля, как же хорошо…»       — Рыжулик…       — М-мм?       — Чего залип? Не размерчики ли, случаем, сравниваешь?       — Что за глупый вопрос? Конечно, сравниваю, ха-а…       — В моих глазах ты прекрасен, как никто другой, – знай об этом… Поцелуй меня, мой хороший.       Просить дважды не понадобилось. Тёма с удовольствием полез языком в рот Макса, пока тот ласкал, сжимал, накачивал, легко двигаясь по смазке, обильно сочащейся из обоих стволов. Рыжик тащился от блядских стонов Власова, кайфовал от музыки, до вспышек под веками жмурился от удовольствия, разливающегося ниже пояса, и даже начал поводить бёдрами, подгоняя неспешный темп. Нестерпимо уже хотелось разгона, и Артём, скользнув ладонью вниз, настойчиво заменил одну из рук Максима, навязывая свою скорость. Вот так стало совсем классно! Ещё немного – и он кончит!.. Движение сзади – и скользкие пальцы легко проникли между его ягодицами, закружили по сжавшейся дырочке, нежно давя на вход ровно в такт с действиями рук спереди…       — А-а-ах! — почти криком выдал Артём, переживая ярчайший оргазм.       Макс достиг финала спустя буквально пару секунд, жадно глядя на него во все глаза, задыхаясь от восторга. Из-за расслабленности, близкой к эйфории, сидеть ровно Тёмка не мог, поэтому завалился на своего соблазнителя. Кожа приклеилась к коже двойной порцией спермы, но на это было совершенно пофиг, ведь Максим обнимал так крепко, а сердца колотились почти синхронно.       — Как теперь смотришь на совместный душ? — мурлыкая, спросил красавчик, потираясь кончиком носа о Тёмино ухо.       — Одобрительно. Только как с одеждой быть?       — Без неё проскочим. Там ещё одна ванная с туалетом есть, куда пацаны могут сходить. А просто так по коридорам они щас шастать не будут – понимают, что к чему.       — Музыка нас заглушила, как думаешь?       — Думаю, мне это сейчас по бубну и по барабану…