Детективное агентство "Анна и её духи". История вторая. Труп в анатомическом театре.

Анин экипаж укатил в больницу, а Штольман всё ещё сидел на ступеньках их крыльца. Как всегда её отъезд оставил внутри отголосок лёгкого сожаления. Ему, конечно, было чем заняться — тем более, что их новый квартирант требовал тщательной проверки — но вставать с нагретого дерева не хотелось. Яков, прикрыв глаза, размышлял о том, как непривычно его любимая ведёт себя в последнее время. С тех пор, как они покончили с недомолвками и поняли, как обоюдоостро могут быть ранены собственной непримиримостью или обидой, Штольман получал от Ани лишь доброту и ласку. Отвыкнув за годы заточения даже от простого человеческого тепла, Яков не мог заставить себя поверить, что всё, наконец, так, как ему мечталось. Этого просто не могло быть! Нет, не могло! Упрямо не замечая преград, Анин живительный душевный свет пробивал панцирь недоверия, наросший на его сердце, сметал все страхи и возвращал темпераментного, эмоционального и пылко чувствующего мужчину, которым он когда-то был. Штольман, смотря на себя в зеркало, видел уже не истощённый временем и невзгодами механизм, выполняющий ежедневные операции, чтобы дожить до вечера, а себя - полноценного себя! Только любовь его невероятной женщины могла сотворить подобное чудо всего за полгода! Яков с жадностью приникал к этому целительному источнику, заряжаясь энергией этой любви. Да он был горы готов свернуть, или совершить невозможное, или — не знаю — переделать устройство мира: лишь бы его Анечка была счастлива! Однако, как Яков выяснил совсем недавно, любовь тоже имеет свою градацию. Штольман не знал, что можно чувствовать благодать ещё большую, чем ту, которой он был окружён до этого. Всю неделю Аня одаривала его самой нежной заботой и лаской, окутывая его только ей одной присущей мягкостью, теплотой, сладостью и женственностью. Штольман блаженствовал. Но недоумевал. Сзади послышались шаги: босые пятки по деревянному полу. Шаги прекратились, и на ступеньку рядом со Штольманом уселся пахнущий мылом и отмытый до скрипа Гастон Трубочист. Хотя на трубочиста сейчас он похож не был. Под слоем сажи и грязи обнаружился смуглый худой мальчишка с копной вьющихся нестриженных волос. Вздёрнутый нос, на носу веснушки. Яков улыбнулся, вспомнив, что здешнее солнце и его Аню поцеловало. Она от этого стала походить на девчонку, какой она, наверно, была в детстве. Хотелось улыбаться, глядя на неё. Гастон остервенело почесал макушку. — Ну и хваткие у тебя бабы в доме! — страшно гнусаво проговорил ребёнок. — Не дали мне продыху — вот ни минуточки! Тёрли меня щётками и мочалом, мылом драили, покуда вода в корыте чистая не стала! Жуть! Мальчик теперь терзал кожу на затылке. — Дрянью меня какой-то обсыпали, сказали, чтобы насекомых повывести, теперь чешется — хоть на стенку лезь! Штольман улыбнулся. — Ну,знаешь, зато теперь тебя хоть разглядеть можно, а то только глаза и видать было - всё черным-черно! И выглядишь хорошо, и пахнет от тебя приятно! С таким человеком и разговаривать отрадно. Гастон замер. Никогда ему в голову не приходило, что внешний вид его влияет на то, как его воспринимают. Оглядев себя, он признал, что выглядит вовсе не так уж плохо. Подумаешь, порошок от вшей! Ну, порошок! Зато с ним теперь приятно разговаривать! Настроение его резко улучшилось. — Ну, расскажи мне, Гастон, про себя! Где жил до сегодняшнего дня? Как фамилия твоя? Родители кто? Мальчик вытер нос рукавом, и Штольман подумал, что над основами хорошего тона работать придётся долго и упорно. — Да что говорить-то? Родители кто —да пёс его знает! Сколько себя помню, жил у старого трубочиста Клавье. Пацаны сказывали, что купил он меня у цыганей! Не знаю, брешут или нет. Взял он меня, ремеслу выучил. Сытно жили, не голодали! Да помер он о прошлом годе! С тех пор на улице обретаюсь, куда чёрт лысый занесёт, там и заночую! Включив в список воспитательных мероприятий беседу о сквернословии, Штольман вдруг вспомнил, как в прошлом году перед дуэлью с Клюевым ездил навестить Володю, сына Нины. Острой жалостью отозвался тогда в его сердце вопрос: «А ты? Ты ещё приедешь?» Пообещать он ничего не мог, а врать не привык, пришлось выбрать нейтральное: «Я постараюсь!» Тоже, в общем, брошенный ребёнок, одинокий, лишённый домашнего и материнского тепла. Но он хотя бы знал, что мать эта у него есть! И что есть Штольман, который всего за несколько недель общения сумел вызвать в душе мальчишки уважение и привязанность. Так что совсем уж одиноким он, наверно, себя не чувствовал. Гастон же в принципе не знал, что такое семья, с младых ногтей борясь за корку хлеба, выживая на неласковых ко всем, а к детям особенно, улицам. Якову хотелось надеяться, что старый трубочист Клавье был хоть немного добр к мальчику, очень уж жалким выглядел пацанёнок, замотанный в старую кофту Мари. Штольман не планировал обзаводиться помощником, да ещё таким малолетним, но, коль уж судьба привела его к нему в дом, он постарается устроить всё наилучшим образом. Уж ему-то как нельзя лучше было известно, что судьба ничего не делает просто так! Дверца в воротах распахнулась и во двор, явно торопясь и волнуясь, вошёл Марк - юноша, служащий при больнице, в которой работала Аня. Штольман сразу понял, что что-то случилось и встал с крыльца. Гастон за его спиной насторожился и замер. С тех пор, как незнакомый мужчина пришёл к нему на крышу, где тот чистил трубу, и сказал, что старик Клавье помер, мальчик не любил неожиданных гостей. Марк протянул Штольману записку. Яков развернул её. Округлым Аниным почерком было выведено: «Яша, в прозекторской обнаружен труп женщины. Ожидаем полицию. Думаю, что сильно задержусь. Не волнуйся! Если можешь, приезжай, мне без тебя неспокойно!» Штольман свернул лист и сунул его в карман. Входная дверь отворилась — Пётр Иванович вышел на улицу и наткнулся на Гастона, неотрывно глядящего на него снизу вверх. Последовала немая сцена. — Пётр Иванович, я уезжаю к Ане в больницу, там совершено убийство. Могу ли я попросить вас об одолжении? — Разумеется, Яков Платонович, разумеется, — проговорил Миронов, всё ещё не отрывая взгляда от мальчугана. Откуда он тут взялся? Ещё два часа назад его тут точно не было, Пётр Иванович был в этом уверен. И вот, смотрите, сидит у двери как будто всю жизнь тут сидел! Вдруг Пётр Иванович улыбнулся: ему нравилось, как был устроен дом у племянницы и её мужа. — Что я должен сделать? — Это Гастон, известный нам как Гастон Трубочист. Утром поступил на службу в сыскное агентство помощником следователя. Опросите сего субъекта и походите с ним по округе. Нужно узнать, не замечен ли он в каких-нибудь совсем уж крупных делах местной преступной братии. Я сам хотел, но сейчас спешно еду к Ане. Сделаете? — Не сомневайтесь и поезжайте со спокойной душой, Яков Платонович! Я всё проверю. Штольман скрылся за воротами, послышался окрик возницы и колёса экипажа загромыхали по мостовой. Пётр Иванович повернулся к мальчику, который так и не сдвинулся с места. — Пётр Миронов, — представился мужчина. — Гастон Трубочист, — поднявшись, наконец, ответил ребёнок, нещадно пропуская звуки через нос. — Ну, веди меня по местам боевой славы, достославный Гастон Трубочист! Поддёрнув спадающие штаны, мальчик важно кивнул: -Пошли!

***

Подъезжая к больнице, Штольман увидел полицейских, выносящих прикрытый простынёй труп. Ещё несколько сновали по двору. У входа стояли знакомые Якову подопечные его Ани, её наставник, профессор Дюбуа, и доктор Стивенс. Самой Ани нигде видно не было. Беспокойство кольнуло сердце. Соскочив с подножки, Штольман направился к двери. — Доброе утро, господа! — Да какое оно доброе, месье Штольман! — с горечью воскликнул доктор Стивенс. — Что творится в этом мире?! Положительно, люди сходят с ума! Все присутствующие были знакомы с мужем мадам Штольман. Редко случалось, что он не дожидался её после занятия или работы. Через месяц после возобновления её учёбы, Яков в большей или меньшей степени знал всех, кто окружал её в больнице. — Что произошло? — спросил Штольман. — Вообразите, утром мы заходим в анатомический театр, чтобы провести вскрытие! И видим на столе мёртвую девушку! Боже, что же за чудовище так могло её изуродовать! Мысль о том, что Аня увидела обезображенный женский труп, не принесла ему радости! Срочно найти и удостовериться, что всё в порядке! — Господа, где моя жена? — Её допрашивает комиссар. С нами уже закончили, только её еще не опросили. Сначала получить сведения с мужчин, оставив женщину дожидаться своей очереди последней?! Якову уже хотелось задать некоторые вопросы следователю. Перехватив покрепче трость, мужчина решительно толкнул дверь. В коридоре его встретил молоденький полицейский. Он уже было хотел открыть рот и сказать, что господин комиссар не велел никому заходить во время допроса, но, встретившись с ужасающим взглядом светлых до прозрачности глаз, благоразумно промолчал. Нет уж! Собственная нетронутая физиономия прельщала его гораздо больше, чем желание выслужиться перед начальством. Штольман услышал за дверью возмущённый Анин голос, какой-то шорох и вдруг — злобный крик! На Аню смеют повышать голос! Яков почувствовал, как что-то тёмное и вовсе неприличествующее воспитанному человеку поднялось из атавистического участка его души и бросилось в голову. Толкнув створку ладонью, мужчина увидел отступившую в угол жену, красного нездоровой апоплексической краснотой полного мужчину и молодого полицейского с кандалами в руках. Последний явно направлялся к Ане. Штольман, усилием воли заставив себя остаться на месте и процеживая сквозь перехватившее от ярости горло непослушные слова, проговорил: — Что, чёрт возьми, здесь творится? Немедленно отойдите от моей жены! Аня облегчённо вздохнула и радостно посмотрела на него. Всё хорошо! Он успел!