Детективное агентство "Анна и её духи". История вторая. Труп в анатомическом театре.

Штольман, закинув руки за голову, смотрел в потолок. Стрелки давно перегнали полночь, но сон бежал от него. Нежная и тёплая спина его Ани прижималась к его боку, она размеренно дышала, а волосы её рассыпались по груди и плечу мужчины. Штольман размышлял. Неделя выдалась суматошная: то одно дело, то другое требовали его внимания, поэтому, отмечая странности в поведении Анны, Яков не мог толком остановиться и выявить его причины. И вот — дом спал. Мари ушла к себе сразу после ужина, они редко беспокоили её по вечерам. Гастон сопел в своей новой комнате, раскинувшись на кровати. Он сжимал в руке фигурку лисы, которую после обеда подарила ему Аня. Лисичка, прикрывающая хитрый нос изогнутым хвостом, стояла на каминной полке, и женщина приметила, что взгляд мальчика то и дело останавливается на статуэтке. В конце концов Анна сняла фигурку и протянула ребёнку. Штольман готов был поклясться, что в глазах Гастона его жена приобрела такую недосягаемую высоту, что эту фигурку он будет хранить как зеницу ока. Пётр Иванович с неизменным графинчиком — на этот раз арманьяка — отправился в свои покои, обняв его любимую Аннет и пожав руку Штольману, в доме которых ему было так хорошо и покойно. Аня, переодевшись, расчесав волосы, чем в очередной раз почти заворожила его, и почитав что-то важное в своём медицинском журнале, стала клевать носом. Поцеловав Якова, она свернулась подле него уютным клубочком и через минуту заснула. Итак, дом спал. И Яков, наконец, получил возможность подумать над тем, что происходит. Перебрав последние события, он пришёл к выводу, что только единственным возможным вариантом можно объяснить все поступки его любимой. Сердце гулко стукнуло. Штольман тут же отогнал от себя догадки, запрещая надежде толкнуться в душу. Нет! Нет! Это был бы слишком щедрый дар от судьбы, чтобы можно было разрешить себе в это поверить! Штольман только немного привык к тому, что Аня была рядом, что она — с ним, что она не перестаёт излучать любовь. Если же… Нет! Нет! Думать об этом сейчас нельзя! Если его выводы ошибочны, разочарование будет таким острым, что несколько дней потом всё вокруг будет с привкусом горечи. Да и Аня ничего ему не сказала. Не будет же она с ним играть или мучить его? Яков не мог оставаться более неподвижным! Аккуратно убрал волосы Ани с плеча. Не удержался и провёл по волнистым прядям губами. Лимонная вербена и лавандовое мыло — его спокойствие и сумасшествие, безмятежность и непреодолимая тяга! А что, если всё-таки?.. Надо перестать об этом думать! Штольман распахнул балконную дверь и вышел на воздух. Двор тоже молчал, только цикады пели свою скрипичную песню. Ветерок шевелил листья каштанов, пахли мальвы. В этот момент на кровати его жена нервно дёрнулась. Во сне обнажённый и нещадно перекроенный дух убиенной девушки из анатомического театра тянул к Анне руки, силясь что-то сказать, но не мог — рот её также пересекали ровные стежки. Даже зная, что это сон, Аня чувствовала парализующий страх. Она знала, что, наверно, никто другой не сможет помочь этой несчастной, но, предвидя, что сейчас увидит, не могла собраться с силами и впустить это в себя. Как обычно ей не удалось сдержать поток видений. Шляпка с веточкой мирта. Девушка со спины, кружевной пояс развевается на ветру. Семейная пара в возрасте с юной дочерью у белого каменного дома. Злость! Злость затопила Анну, привычно вышибив дыхание! Чужая, сильная, помноженная на ненависть, она причиняла боль! Скальпель! О, нет! Не хочу видеть, как всё происходило! Слава Богу! Следующая картинка! Рука в кожаной перчатке раскрывает большой швейный набор и достаёт блестящую длинную иглу! Штольман вошёл обратно в спальню и похолодел: Анна сбросила на пол подушки и одеяло и металась по постели, не в силах вырваться из липких объятий кошмара. Подскочив к кровати, Яков обнял любимую, слегка встряхнул и стал поглаживать по спине, зовя её и прося проснуться. Женщина напряглась, выгнулась в его руках и, наконец, открыла глаза! Всхлипывая, она обнаружила, что её держит Штольман, обняла его сильнее и стала приходить в себя, чувствуя родное тепло. Спустя пару минут её перестало трясти, и она нашла в себе силы отпустить мужа. -Анечка, родная, ты что? Снова видения? — участливо проговорил Штольман, вглядываясь в бледное, покрытое потом Анино лицо. — Да, девушка из нашей больницы! Такой ужас! Боже мой! Да на ней живого места нет! Даже рот, Яша, ты можешь себе представить, даже рот у неё зашит! Аня хваталась за его запястья, подаваясь вперёд! В глазах плескались страх, омерзение к тому, кто это сотворил, и неизменная сердобольность. Как бы плохо ей не было, в её душе всегда находилось место милосердию. А Штольман разозлился! Его жена — женщина, которая говорит с мёртвыми: он признавал это, уважал и принимал за неотъемлемую часть её самой. Он видел, что Анна не хочет терять этот дар, что она жаждет помогать всем страждущим, в независимости от места их проживания. Но всему же есть предел! Ей можно хотя бы поспать как положено? Утро опять выйдет суетным, а сил где взять?! В общем, Штольман сейчас пенял Вселенной на подобную несправедливость, не забывая утешать любимую. -Яша, спасибо тебе, всё прошло! Что-то я устала совсем, давай попробуем лечь? Штольман лёг сам, подтянул Анну спиной к себе, прижал покрепче и постарался заснуть.

***

Утро выдалось наполненное событиями, как и предвидел Штольман. Позавтракали рано. Гастон в этот раз насильно был усажен Анной за стол вместе с ними. Она хотела сразу начать прививать ему приличные манеры поведения. Затея была прекрасная, но вышло всё устроить далеко не сразу! Сначала Гастон ошалел от обилия вкусностей за столом и так залихватски это выразил, что Пётр Иванович присвистнул, а Аня густо покраснела! Пришлось Штольману прочитать краткую лекцию о том, какие слова приличествует выбирать в достойном обществе, а тем паче при дамах. Гастон мотал на ус, держа в одной руке круассан с вареньем, а в другой безе. Аня же мягко объяснила, что еды вдоволь и есть можно медленно — отбирать никто не будет. Это пока не находило понимания в сердце мальчика, но, почитая слова Анны чуть ли не за истину в последней инстанции, Гастон попытался сделать так, как она говорила. Остаток завтрака прошёл вполне благопристойно. Штольман ушёл в кабинет. Прочитал отчёт об успехах Володи, написал о необходимых денежных выплатах и приложил письмо для самого мальчика. Ответил доктору Ланге, всё так же настаивая на запрете лечения электричеством. Несмотря на непреклонность Штольмана, психиатр периодически пытался добиться позволения использовать новые методы для приведения Нины в разумное состояние. Приложил статью о пороховых следах к записке для господина Эжени. Теперь можно будет доказать, что подозреваемый и есть убийца. Написал Полю Мартену с просьбой посодействовать в оформлении метрики для Гастона. Не мог же он обретаться у них дома без имени и каких-либо документов! Попросил также рассказать ему о комиссаре Жермене. Штольман чувствовал, что история с трупом далеко не закончена, что, если уж призрак девушки пришёл к его Ане, то придётся влезть в неё с головой! А этот субъект так просто не даст зайти на свою территорию! Придётся драться! Штольман откинулся на спинку кресла. Мысли, волей-неволей, возвращались к его предположению, к его драгоценной Ане, к возможности… Яков всё ещё не позволял себе углубляться, но вопреки его настрою, робкая надежда уже пустила росток внутри. Нет-нет, и мысль его убегала к ней, без устали анализируя и ловя каждую мелочь. Утром мужчина не мог оторвать от Анны взгляд, Пётр Иванович даже пошутил, что уж медовый месяц давно прошёл, пора бы уже так не смотреть на супругу. Но Штольман ничего не мог с собой поделать. Его глаза подмечали сияющую кожу, полуулыбку, не сходящую с губ, появившуюся плавность и степенность движений. Его Аня была новой, переполненной какой-то радостной благодатью, так что всё говорило в пользу его ночной догадки. В дверь постучали. Анино улыбающееся личико выглянуло из-за створки. Его прекрасная жена лукаво прищурилась и любовно посмотрела на него. — Ты уже освободился, Яша? Или ещё занят? — Я закончил, Анечка, заходи! Аня закрыла за собой дверь и немного нерешительно остановилась на полпути. — Яша, ты, может, будешь надо мной смеяться! И, наверно, не помнишь, что сегодня за важный день! — она сделала неуверенную паузу. Яков нахмурился. Он действительно не помнил, что сегодня за день. — Подожди, не говори ничего! Я бы хотела первая сказать тебе кое-что! Аня смотрела на ковёр, глаз не поднимала, только румянец пышным цветом распустился на её щеках. Сердце Штольмана пропустило удар, а потом наоборот пустилось такой галоп, что ещё немного, и он, наверно, позорно грохнется в обморок. Яков медленно положил перо на подставку, ожидая, пока Аня продолжит. В дверь постучали. Вошла Мари. — Мадам, вас спрашивает господин в передней. Говорит, что ваш ученик из больницы. Анна растерянно смотрела на горничную. Штольман скрипнул зубами! Он уже жалел, что дом их стал таким хлебосольным и богатым на гостей!