Детективное агентство "Анна и её духи". История вторая. Труп в анатомическом театре.

Штольман и Анна вышли из дверей Центрального полицейского управления и оказались на оживлённой улице Риволи. Ане нравился Париж, но центр, особенно ближе к вечеру, утомлял её. Она привыкла к затонской жизни, там даже в самый разгар дня на главных улицах не было суеты. Столичный угар подавлял человека, толпа заглатывала его, и этот обескураженный и оглушённый человек растерянно пытался зацепиться хоть за что-то. Иногда людям это удавалось, иногда нет. Тот, кто смог приспособиться к суматохе Парижа, не мог более представить жизни вне его. Тот, кто проиграл битву с суетностью, пропадал, чах и тосковал в тесных ему стенах исполинского города любви. Аня покрепче взяла Штольмана за руку, оперевшись на неё. Мужчина немедленно забеспокоился. -Аня, ты хорошо себя чувствуешь? Устала? Пойдём, вон там скамейка под платаном! Посидим! Аня удивлённо посмотрела на взволнованное лицо Якова. Глаза его внимательно смотрели на неё, пытаясь угадать её состояние. Он…знает?.. Нет, откуда бы! Просто заботится! Аня с самой первой встречи видела в нём стремление защищать, оберегать и печься обо всём. Сдержанность в нём и их неопределённые отношения не позволяли этой склонности стать явной, но рвение это было частью его натуры — не так просто загнать его в рамки этикета. Сейчас, когда ничего не мешало Штольману быть таким, каким он желал и мог быть, Анна вдруг осознала, что никто и никогда так бережно и любовно не ухаживал за ней! Яков продумывал мельчайшие детали вокруг неё. Устройство дома, безопасность во время работы или учёбы, удобство пути домой, финансовая независимость, возможность проявить себя в расследовании — всё было устроено ради её спокойствия и счастья. Душа её тянулась к нему, хотелось возвращать всё сторицей, что она и пыталась делать, не сдерживая своих порывов. Анна стыдилась своих воспоминаний о тех месяцах после возвращения Штольмана в Затонск. Ослеплённая своей болью, его молчанием и новыми недомолвками, она сознательно отталкивала его, стараясь и ему сделать побольнее. Не зная ничего о его заключении, восстановлении чести, боязни за неё и за провал операции, женщина даже не пыталась ничего понять или изменить. Глупо! Ведь она знала, какой он человек! Знала, что понятие чести для него не пустой звук! Знала, что он никогда бы не стал играть её чувствами! А она воистину вела себя как маленькая капризная обиженная девочка! Весь трагизм положения Якова свалился на неё после его объяснения на крыльце её дома, когда он рассказал ей всю историю с Нежинской и её сыном. До сих пор она не слышала ничего более рвущего ей душу и пугающего до ужаса, чем слёзы в голосе Штольмана, когда он говорил ей о том, что он думал, что у него получится справиться со всем и не причинять ей боль! Боже! Как она сама посмела так подвести его?! Если бы ей верить в него и не добавлять сердечной муки, будучи чуть мудрее и душевнее, возможно, они бы во всём разобрались с самого начала! Почти сломленный, до дрожи сожалеющий обо всём Яков перевернул её мир в одну секунду. Повторяя лихорадочно просьбу о прощении, Аня решила, что ни за что и никогда больше даже на миллисекунду не усомнится в этом человеке, что не причинит ему боли своими словами, а уж тем более делами! Игры кончились! Самолюбивая девочка пропала, на её место пришла женщина, которая поняла смысл Любви. Не любви к возвышенному и поражающему воображение герою (хотя он таким и остался), а безусловной любви к реальному мужчине, который имеет право на ошибки и неправильный выбор. Этому мужчине нужна не менее земная женщина — иначе им двоим не выжить, не научиться дорожить каждой минутой рядом, не стать одной плотью и духом. С ними так случилось! Спасибо, Господи, за вразумленье! И Анна больше не была так глупа, чтобы не показывать своему Штольману, как он ценен, дорог, любим и обожаем! Он заслуживал знать это каждый день, чтобы больше никогда не сомневаться! Аня прислушалась к себе. Всё было в порядке, да и жара спала. Ободряюще пожав его руку, женщина покачала головой. — Всё с порядке, Яша! Поедем лучше поскорее в больницу! Тогда и домой быстрее вернёмся! Всё ещё внимательно поглядывая на свою жену, Штольман поймал экипаж, и они направились к месту обнаружения тела. Во дворе обнаружился только санитар, Мишель Ко. Сидя на покосившейся скамейке около поленницы, он курил, прищурив глаз, и глядел на идущих к нему Якова и Анну. Поприветствовав мужчину, Аня объяснила положение дел и попросила открыть дверь в помещение. Мишель кивнул, достал из замызганного кармана ключ на ещё более замаранной верёвке и отпер замок. Штольман вдруг повернулся к нему и спросил: — Скажите, месье Ко, во сколько вчера вы пришли сюда? Санитар, недовольно поджав губы, произнёс: — Как и всегда месье, около половины шестого утра. Не спится мне, рука, видите, покоя не даёт! Левая рука его была короче правой, а плечо поднято вверх и почти упиралось в нижнюю челюсть. — Понимаю. Вы сразу сюда пошли? — Нет, месье. Я на улице сидел, вот тут как раз, на скамейке. — Что же, и не отлучались никуда? — Как не отлучаться, отлучался. Аккурат в шесть двадцать, — мужчина показал на видавшие виды часы, прикреплённые к несвежему халату, — на заднем дворе что-то хлопнуло. Я думал, мальчишки местные. Они любят там лазить, смелость свою испытывают, мертвяки же тут у нас. Я и пошёл посмотреть. — И что же, нашли кого-нибудь? — Нет, месье, всё было тихо. Окно только одно оказалось приоткрыто, да это, видно, Бернар забыл запереть. — Спасибо! Месье Ко, позвольте последний вопрос. Не показалось ли вам что-то странным в то утро. Санитар задумался. — Вы знаете, месье, показалось. Когда я подошёл к окну, то почувствовал сильный запах спирта. Уж не знаю, откуда ему там взяться, но так оно и было! Поблагодарив Мишеля, сыщики вошли внутрь. Больница обладала обширным бюджетом, поэтому к зданию было проведено электричество. Включив свет, Штольман и Анна внимательно осмотрелись. Дверь не носила следов взлома, можно было бы предположить, что убийцу нужно было искать среди тех, у кого есть ключ, если бы не открытое окно. Хотя тот факт, что труп был оставлен в анатомическом театре, говорило о том, что преступник был знаком если не с точным расположением комнат, то хотя бы с общим устройством здания. Анна осмотрела лаборантскую и подсобку. Все препараты были на месте, а вот в кладовой не хватало двух полотенец и простыни. «Интересно!» — подумал Штольман, надо будет проверить эту информацию. Наконец они добрались до анатомического театра. Помещение было просторным, ряды стульев расходились по ярусам от центра к стенам и терялись в тёмных кромках залы. Света от ламп не хватало, чтобы заполнить всю комнату, основной поток приходился на стол для вскрытия, который венчал платформу посередине помещения. Штольман представил, как на этом столе с таким освещением смотрелся найденный труп, и поёжился. Да уж! Убийца явно хотел превратить театр анатомический в театр драмы. Осмотр залы ничего не дал, но Штольман теперь представлял расположение комнат и окон. Пройдя по коридору, он обнаружил, что только два помещения выходят на задний двор: лаборантская и маленькая гардеробная у входа в анатомический театр, где хранились халаты и фартуки для вскрытий. Открыв окно лаборантской, Штольман принюхался: запаха спирта не было, только глициния наполняла воздух резковатым ароматом. Следователь вернулся в гардеробную. Уже внутри в нос ударил запах какого-то обеззараживающего средства. Когда же Яков открыл створки, он понял, про какое окно говорил санитар. Очень интересно! Вспомнив про слова Кристофа Шателе, Штольман ещё раз зашёл в подсобное помещение, которое любовники избрали местом своих тайных встреч. Совершенно точно — и здесь витал тот же аромат, что и под окном гардеробной. Ещё более любопытно! Аня заглянула внутрь. Она по просьбе Штольмана тщательно перепроверила наличие дезинфицирующих средств в лаборантской. Всё было на месте. — Нашёл что-нибудь? Штольман посмотрел на Аню. Как бы она не отрицала этого, похоже было, что она устала. — Кое-что нашёл. Поехали домой, там всё обсудим! Аня кивнула. Не было ничего лучше, чем обсуждать очередное дело дома со Штольманом!