Детективное агентство "Анна и её духи". История вторая. Труп в анатомическом театре.

Штольман не мог узнать женщину, которая сейчас сурово и сосредоточенно вытаскивала ящики из картотечного бюро. Аня открылась для него сегодня с совершенно новой стороны, которую он интуитивно в ней угадывал, но лично не сталкивался ещё ни разу. Когда она бросалась защищать отца или дядю, то в ней виделась эта готовность идти до конца, искать нестандартные решения, пробивать путь ради защиты дорогого ей человека! Штольман заслужил подобное её покровительство, когда убили Ферзя, но он был тогда в таком взвинченном состоянии, что не мог оценить до конца Анин горячий порыв. К тому же потом сам Яков наговорил ей столько гадостей, что в общем и целом это дело вспоминалось не благодарностью, а стыдом! Невероятную, самоотверженную Анину душу он начал познавать только тогда, когда громоздкая и смертельно опасная махина политических шпионских игр закрутилась вокруг него, грозя задавить и расплющить. Так в итоге и вышло, но бесстрашие его несравненной жены в те дни навсегда врезались ему в сердце. Кроме того редко какая женщина проведёт почти пять лет в неизвестности и тоске по мужчине, который оставил её в их первую, пусть и очень запоминающуюся ночь! Конечно, Штольман хотел верить в то, что она ждёт с ним встречи так же горячо, как и он сам. Это спасало его в каземате, в кромешной тьме холодного, никогда до конца не просыхающего камня. Он частенько думал, что не будь перед его глазами Ани с её теплым взглядом, нежной улыбкой и выжигающей всю мерзость страстью, он не смог бы выйти из камеры. Он сломался бы еще в первые полгода. Зачем ему было терпеть боль и беспрестанные допросы в любое время дня и ночи, чтобы он не смог к ним подготовиться? Не за чем! Только ради неё он хотел вернуться, и не просто вернуться, а снова называться честным и достойным человеком! Сейчас перед ним стояла не ласковая и женственнейшая его Анечка, а воистину воительница-амазонка. Она обнажила оружие и встала перед ним, Штольманом, чтобы не дать его неприятелю достать до него мерзким своим языком и гнусной своей подлостью! И Яков совершенно потерял голову! Вот ей-Богу! Как мальчишка! Это сочетание совершенного женсконо изящества и яростного порыва защищать то, что ей дорого, как волной сшибло с ног, искупало в восторге и неверии и оставило Штольмана изнывать от любви и томительного запала, глядя на это творение Вселенной. Проведенный в их комнате час перед отъездом наверняка навсегда останется в памяти Штольмана. Их настрой в тот момент так совпал, что разомкнуть объятия было невозможно. Якову казалось, что он задыхается, что руки и губы Ани были везде и никак не могли перестать двигаться! Она была огонь и пламя, всё полыхало вокруг и внутри него! Огонь не остановился и потом! После всего Аня потащила его вниз по лестнице, не дав толком опомниться! Она же сказала, что они едут в больницу, значит — едут и найдут убийцу, и она сама ткнёт все найденные доказательства в нос французской полиции! Штольмана одновременно разбирал смех, душило так до конца и не утихнувшее желание и переполняло восхищение. Доехали до больницы. Было уже девять вечера. Решительно прошагав по коридору и строго сказав дежурному, что ей нужен доступ к записям и личным делам — разрешение имеется — Анна взяла протянутый ключ и направилась в дальнюю комнату левого крыла. Там хранились журналы и личные дела сотрудников. Повернув в тёмный коридор, Аня внезапно остановилась, повернулась к нему и, посмотрев прямо ему в глаза, всё так же решительно произнесла: — Я хочу кое-что тебе сказать! Во-первых, я сегодня тебе ещё не говорила, что я тебя люблю! Так вот, я тебя люблю! Штольман подумал, что сегодняшняя Аня решила его всё-таки прикончить — сердце уже не выдерживало таких эмоциональных скачков. Яков полагал, что нельзя взять и полюбить человека ещё больше, чем раньше, а вот гляди-ка ты: всё светлое и доброе в нём, вызванное когда-то этой женщиной, раздалось внутри и ширилось, заполняя его целиком. Он, пожалуй, сегодня тоже стал другим. Думается ему, лучше, чем он был до этого! Аня продолжала: — Во-вторых, нет никого лучше и порядочнее тебя, я хочу, чтобы ты об этом знал! Совершенно растерянный и растроганный Яков не знал, что сказать. Ему всегда было неловко, когда его начинали хвалить. Это казалось ему неправильным и несколько нарочитым. Аня сказала об этом так, будто сомнениям это подвергать нельзя, будто для неё это непреложная истина — поэтому смирись, Штольман! Смирись и соответствуй! — В-третьих, я никому и никогда больше не разрешу сказать про тебя ни одного плохого слова! Никогда и никому! Аня сказала это, глядя прямо ему в глаза. Потом подошла и поцеловала так, что Штольман был рад, что в коридоре темно, и их никто не видит. Он обнаружил, что прижат к стене, и что кислорода уже не хватает, потому что перед глазами плыли разноцветные круги. Его одежда всегда служила ему дополнительной бронёй, поэтому когда Анины пальчики скользнули по груди между пуговицами жилета, это было равносильно прикосновению к голому телу! Какое счастье, что коридоры этой больницы ночью так плохо освещены! Штольман обязательно сделает пожертвование, но не в электрификацию подсобных помещений! Аня резко отступила от него, не отрывая взгляда и тяжело дыша. Сквозь ток крови в ушах Штольман услышал шаги в соседнем коридоре. — Пойдём! — оправив платье, сказала его жена. Штольман, пытаясь прийти в себя, пожалуй, понимал, почему мужчины не могли ничего сделать с амазонками. Пережить подобную нитроглицериновую смесь и уцелеть — это однозначно под силу далеко не каждому. В хранилище Анна усадила Штольмана за стол и велела ему рассказывать, что он сегодня узнал. Сама же она принесла записи посетителей и принимающих врачей за две недели и начала искать папки с личными делами сотрудников. Яков рассказал о визите в магазин «Кружево Мадлен». Три недели назад в магазин приехали три девушки из Нормандии. Все они трудились на белошвейную мастерскую Дьепа, известную изяществом работы на всю Францию. Хозяйка наняла их на два месяца, поскольку они были одними из лучших в своём деле. Деньги платила немалые, магазину нужно было выполнить большой заказ для свадьбы одного богатого торговца, а рук не хватало. Девушки прибыли вовремя и в самом деле проявили себя прекрасными мастерицами и неутомимыми работницами. Неделю назад Луиза Атталь поранила руку иголкой, задумавшись. Палец начал нарывать. Пришлось идти к врачу. Девушка была очень недовольна: она была прижимиста и даже лишнее экю потратить не хотела. Так что поход в больницу ей не пришёлся по душе! Вернулась она на удивление в благодушном настроении. Её подруги признались, что вечером она им сказала, что теперь-то она не будет считать каждую монетку! Луидоры посыпятся к ней в карман! Она встретила в больнице кое-кого из прошлой жизни, кто тут не должен быть! И вовсе не в таком положении, как Луиза могла ожидать! Так что нынче этому знакомцу придётся выложить кругленькую сумму за её молчание. Три дня назад белошвейка ушла вечером из дома и не вернулась по сей день. Когда сотрудницы магазина узнали об ужасной судьбе своей товарки, обе ударились в слёзы. Больше ничего толкового от них добиться не удалось. Луиза не говорила ни о поле, ни о возрасте того, кого увидела в больнице. Аня задумчиво перебирала бумаги. Глупая, глупая дурочка! Игры с шантажом никогда не заканчиваются по-хорошему. Видно было что терять этому человеку, который так жестоко надругался над телом несчастной Луизы! Элен он так не уродовал. Не было времени? Или тут что-то другое? Штольман хмыкнул. — Ты что-то нашёл? — Думаю, да. Я отобрал сначала личные дела только тех, кто непосредственно входит в круг подозреваемых по этому делу. Только две папки вызвали у меня вопросы. Кристоф Шателе и его пассия Лоретт Бельвю. Кристоф из Нормандии, не из Дьепа, правда, но всё же подозрительно. А девушка указывает место рождения Безансон. Учёба, работа в трёх разных городах, потом вообще нет сведений за два года. Здесь она работает восемь месяцев. Что же её так бросает по стране? Почему пропали два года? Подозрительно! Кристоф Шателе или Лоретт Бельвю? Один из них жестокий убийца, способный разрезать и зашить обратно живого человека? Всё в Анне отторгало эту идею, но она понимала, что Штольман прав. Ещё когда они только направились в больницу, Аня знала, что выйдя из неё, она потеряет какого-нибудь друга и приобретет вместо него дыру в груди, которая будет ещё долго ныть недоверием и омерзением, и не заживёт, вероятнее всего, никогда. Она протянула Якову ещё одну папку: профессор Дюбуа прожил в Руане три года, правда было это сорок лет назад, но кто знает, какие связи у него там остались. Анна открыла журнал посещений. В субботу Луизу принимал доктор Боро, ассистировала ему Лоретт Бельвю. Профессор Дюбуа и Кристоф Шателе также отработали смену в субботу: студент выполнял обязанности санитара. Любой из них мог быть тем самым человеком, которого узнала Луиза. Осталось узнать — кто!