***
После разговора Рубенштейна с Птицей и истерического крика второго о смерти Волкова, телом, видимо завладел Сергей и несмотря на смирительную рубашку и фиксацию к стулу в кабинете психиатра умудрился разбить себе лицо об стол. Припадок был очень сильным и активным и санитары не сразу успели вколоть транквилизатор и унести его в одиночную палату. Когда пациент Разумовский очнулся через сутки, он начал безостановочно повторять шепотом «Олег… Олег… Олежа…» и стал отказываться от еды и питья. Его попытались кормить и поить насильно, но Сергей активно вызывал рвоту и через несколько дней потерял сознание от истощения и был помещён в реанимационное отделение на реабилитацию искусственным питанием через капельницу.***
С того разговора прошла неделя и уже на следующее утро они должны были уезжать в лагерь, что ребята активно предвкушали. Даже замкнутый Серёжа, воодушевленный подарком от выпускников — альбомом и коробкой цветных карандашей, активно готовился к отъезду и тому, как будет в лагере рисовать пейзажи и, возможно, чьи-то портреты. Главное, что он перестанет рисовать Птицу. Он это твердо решил, несмотря на обиды друга. Мальчик вообще всю эту неделю почти с ним не общался и не виделся, посвящая больше времени играм с Олегом в мяч во дворе детского дома. Ведь впервые кто-то захотел поиграть с ним, а не просто покидать мяч ему в голову. Это пока не была настоящая дружба, но уже что-то. Птица, конечно, был рядом, вертелся неподалёку и следил за играющими детьми ревнивым взглядом. Почему-то именно в этот, последний перед лагерем день, Олег куда-то пропал. Ушёл утром после завтрака куда-то с воспитательницей и не вернулся даже к ужину. — Что? Забрали твоего Олежека? — усмехался Птица, усаживаясь на кровать рядом с Серёжей. Хорошо хоть никого больше в комнате не было. — Он не мой! И он вернётся! — насупившись отозвался Серёжа. Вскоре пришли другие мальчики, живущие с ними в комнате — Вася и Лёша из третьего класса, но Олега с ними не было. И к отбою он не вернулся. Хорошо, хоть рюкзак в лагерь собрал. Правда это мало утешало Серёжу. Вдруг нового почти друга действительно забрали из детского дома и снова Разумовский останется один. К счастью, Олег вернулся. Через несколько минут после отбоя робко открыл дверь и вошёл в спальню, а Серёжа вдруг кинулся его обнимать. — Я рад, что ты вернулся, — прошептал Серёжа, резко разжимая объятья и отшатываясь от Волкова. — Я… Меня… У меня были кое-какие дела. А потом я с директором разговаривал. В голове Сергея залилась страшная мысль: Олега забирают в семью. Он видел уже такое, особенно в дошкольном детском доме. Сначала будущие родители забирают несколько раз ребёнка с собой гулять, общаются с ним и с директором, а потом всё… Через месяц-два увозят с собой домой. Года четыре назад Разумовский мечтал, что его тоже усыновят. Но этого не произошло и он перестал надеяться. Это обижало его когда-то давно, но потом перестало волновать, только вот теперь всё ещё хуже. Не просто не забирают его, Серёжу, а хотят забрать того, кто почти стал его другом. Ужасно. — А ты… Поедешь с нами в лагерь? — взволнованно выпаливает он, не замечая, как два их соседа по комнате внимательно и удивлённо наблюдают за этим разговором. — Конечно! Сядешь со мной в автобусе? — Олег с любопытством наклонил голову и, дождавшись кивка Серёжи принялся переодеваться. Они действительно сели вместе в автобусе, но все несколько часов поездки до лагеря Серёжа молча рисовал, а Олег скучал и разглядывал пейзаж за окнами. Да уж, не так он представлял поездку с новым другом. Видимо от того, что Разумовский сидел согнутый и смотрел в альбом под конец поездки, его укачало и лицо приобрело зеленоватый оттенок. — Тебе плохо? Вот, возьми, — произнёс Олег и вынув из кармана дешёвый мятный леденец, положил его поверх рисунка Серёжи. Про себя мальчик отметил, что в этот раз друг изобразил не гигантскую жуткую птицу, а их двоих с дворнягой, которая жила около залива. Это определённо было приятно.***
Первый день в лагере был сумбурный: их расселили в корпуса, показали душ, умывальники и туалеты на улице, что несколько напрягло Разумовского, накормили ужином, вручили постельное бельё и отправили спать. Серёжа с Олегом заняли соседние кровати около стены, так чтобы у первого не было других соседей. Это оказалось одним из лучших решений этой лагерной смены. Утомленные дорогой и разморенный свежим лесным воздухом, ребята довольно быстро уснули, но долго проспать Волкову не удалось. Он и в детском доме просыпался временами от криков и стонов друга во сне, но тогда он довольно быстро успокаивался и затихал, а тут, видимо из-за новой обстановки кошмар не хотел так быстро отпускать мальчика. Серёжа плакал и завывал во сне будто от горя и боли, а после стал хрипеть и надрывно кашлять. После чего проснулся и резко сел в своей кровати. Олег последовал его примеру. — Эй, Серый, ты как? Сон страшный? — обеспокоенно спросил он на что получил кивок в ответ. — Расскажешь что видел? Разумовский в ответ помотал головой и закрыл лицо руками. — Прости, что разбудил. — Хочешь, я к тебе лягу и полежу, пока не заснёшь? — А можно? — дождавшись кивка, мальчик подвинулся ближе к стене, чтобы друг мог разместиться. Олег и Серёжа проспали на одной койке почти до подъёма и без кошмаров у обоих.***
Утром после завтрака их построили по отрядам и начали приглашать в кружки и секции. Олег записался на футбол, а Серёжа на рисование и шахматы. Это немного расстраивало, что часть времени в лагере они точно будут проводить порознь. Олег, на удивление, расстроенно сказал об этом своему другу, чем сильно его смутил. — А если меня возьмут в команду, ты придёшь на игру? — спросил Волков. — Я вообще-то не люблю футбол ну и весь спорт, честно говоря… Но, если ты пойдёшь со мной рисовать, я может и соглашусь. Олег рассмеялся и пообещал помочь другу в его творчестве. Тем более, что ему нравилось наблюдать за рисованием. За тем, как мальчик сосредоточенно водил карандашом по бумаге, высунув кончик языка и, поглядывая на натуру, которую срисовывал в этот момент. — А когда мы пойдём рисовать? — Можно прямо сегодня. После отбоя, — задумчиво произнес Серёжа и хитро сощурив глаза, — если не боишься. — Я? Боюсь? Я ничего не боюсь! А как мы… Как ты будешь рисовать, — Олег понизил голос до шёпота, — ночью? — Не ночью.***
После отбоя, когда все, наконец уснули, Серёжа осторожно тронул друга за плечо. — Вставай, — прошептал он, — сбежим сейчас и вернёмся к завтраку. Волков с трудом разлепил глаза и кивнул, просыпаясь. Какая речь может идти о сне, когда у них запланировано приключение. Они оба не переодевались ко сну и легли в уличном, поэтому оставалось только быстро обуться, взять альбом и карандаши и вылезти из окна и, на цыпочках, озираясь по сторонам выйти за пределы лагеря через дырку в заборе. — Куда мы? — На луг у реки, где вы сегодня в мячик играли. — Ты хотел сказать в футбол? — Ну да, в него вот. Олег заливисто рассмеялся над познаниями друга в спорте, Серёжа вскоре тоже не выдержал и подхватил. Впервые он смеялся так искренне и громко, убегая от лагеря навстречу занимающемуся рассвету белых ночей. Когда мальчики вышли к реке было уже довольно светло и вид на реку оказался невероятно красивым именно в тот момент при слабом ещё свете и со стелющимся по воде над закрытыми бутонами кубышек туманом. Это действительно стоило нарисовать. Разумовский тут же уселся на поваленное на берегу дерево, но был согнан Олегом, который снял свою джинсовку и постелил её на холодную корягу. — Вот теперь садись, а то простынешь. Мне так всегда мама говорила, — вторую часть фразы Олег проговорил очень грустно. — А она.? — слово «умерла» застряло у Серёжи в горле. — Хуже, — ответил мальчик, смотря на другой берег. — мне нельзя у неё жить. Это опасно. Так… Так в милиции сказали. — Как это? — в голове Разумовского не укладывалось, как с мамой может быть опасно. Как и все детдомовские он боготворил свою, хоть никогда и не видел. — Я… Чуть не умер в феврале, — еле слышно проговорил Олег, сглатывая непрошенные слёзы. — Она меня на балконе закрыла. Случайно, точно случайно, — торопливо уточнил он, пытаясь оправдать мать хотя бы перед самим собой. — И забыла… Через два дня, кажется, меня вытащили оттуда без сознания и отвезли в больницу. А потом перевели в специальное место для этой, как её реабилитации, а потом уже в наш детский дом. Ей нельзя теперь меня забирать… — Прости… — Ничего. Ты же мой друг и я сам тебе рассказал. А ты… Знал, ну своих? Серёжа грустно помотал головой и достал из-под футболки принадлежности для рисования. — Но я уверен, что она была самой лучшей и папа… Точно был сильным и смелым, как… Ты, — мальчик сам смутился своих слов. — Мой папа таким и был. И воевал за нашу страну. Я тоже, когда вырасту буду, как он. — говоря это Волков будто бы весь подобрался. — А я, когда вырасту, стану очень богатым и важным и… И помогу нашему детскому дому. Вот. — после этого Разумовский смутился ещё сильнее и, чтобы как-то отвлечься, открыл альбом и начал прикидывать на листе пейзаж, который представал перед их глазами. Когда Серёжа рисовал, он погружался в это занятие весь без остатка и разговаривать, а тем более играть с ним было бесполезно. Первые минут тридцать Олег с интересом наблюдал за другом и тем, как на лист ложатся красивые образы природы, но ему это довольно быстро наскучило и он принялся искать занятие себе по душе, осматривая луг на котором они сидели. К счастью недалеко от их места росли одуванчики, ромашки и колоски. Когда Олег был маленьким и родители ещё были рядом, отец был жив, а мама не начала пить, они часто выбирались все вместе на природу на выходных и мама плела красивые венки из полевых цветов, так что мальчик принялся их собирать и, набрав достаточное, по его мнению, количество, сел обратно на бревно, рядом с Серёжей. Тот продолжал рисовать и, даже, не обратил внимания на перемещения Волкова. Очнулся от своего альбома он только тогда, когда ему на голову надели что-то прохладное. — Что это? — тут же испуганно вскрикнул он и принялся ощупывать головной убор. По ощущениям это было что-то из травы и, вроде бы цветов. Правда от его движений то, что оказалось венком из одуванчиков и других цветов, упало ему за спину. — Мама научила меня плести такие, — отозвался Олег, возвращая венок на голову Разумовского и, невольно, любуясь тем, как солнце делает рыжие волосы ещё ярче. — Это корона для твоей светлой головы. Светлой головы будущего спасителя нашего детского дома от разрушения на части. Мальчики вновь рассмеялись и Серёжа снял венок со своей головы, перенося её на Волкова. — Будущий спаситель торжественно передаёт свою корону, рыцарю… Рыцарю упавшего дуба! Рыцарь гордо вскинул голову, придерживая венок рукой и произнёс: — Мой король, я пойду за вами в любую битву! А пока просто пошли в лагерь, а то нас потеряют.