Последний рассвет

Чанбин сидел в кресле и не сводил взгляд со спящего Хёнджина. Тот спал уже около двух часов. Волосы так красиво лежали на белоснежной подушке, лицо расслаблено, но всё же в нём читалась эмоция, которая бывает, когда человек просит другого остаться. Хотя, может, Чанбину так казалось. Всё не выходило из головы это «проваливай» и глаза Хёнджина, полные разочарования. На стене висели фотографии. Чанбин рассмотрел все, но не нашёл ни одной, на которой Хёнджин был бы вместе с родными. Возник миллион вопросов: да, было известно, что у Хёнджина есть мама и отчим. Но история оставалась тёмной. Какой родитель в здравом уме бросил бы сына помирать в одиночестве? Чанбин ногтями правой руки вцепился в тыльную сторону левой. Так он обычно делал, когда погружался в размышления или когда его что-то тревожило. Сидеть неподвижно стало неудобно, и Чанбин пошевелился. Спинка кресла предательски заскрипела. Хёнджин открыл глаза. Чанбин подался вперёд, словно захотел встать, но остался на месте. Хёнджин аккуратно сел, зевая, прикрыл рот ладонью. – Странно видеть тебя здесь. – Ещё не поздно. Я могу уйти, – Чанбин встал, засунул руки в карманы джинсов. Но не ушёл, затоптался. Он не собирался покидать палату. Хёнджин посмотрел на часы. – У тебя было столько времени, чтобы сделать это. И всё же… – он улыбнулся. Он рад, что Со остался, или это насмешка? Вряд ли второе. Улыбка была тёплой, к тому же, глаза сияли. – Слушай, я не совсем понимаю. Сначала ты меня почти прогнал, а теперь лыбишься, когда я решил остаться... – Так ты остаёшься? – перебил Хёнджин. Чанбин сжал губы, с секунду помолчал и недовольно кивнул. Решение было принято только что. Ещё десять минут назад он не был уверен и склонялся к тому, чтобы вернуться домой и вымаливать у отца отправить его куда-то ещё. Но скрипучее кресло, будь оно проклято, не отпускало, Чанбин так думал. Было проще свалить всё на кресло. На телефон Хёнджина пришло уведомление: «Завтра навещу тебя. Вылетаю в Корею. Скажи, что тебе привезти?» Хёнджин заблокировал экран, оставив вопрос без ответа. Лицо помрачнело. – Что случилось? Кто это? Чанбин догадывался, от кого было сообщение. – Мать. Слово прозвучало грубо, резко. Стало как-то холодно и безрадостно. – Приедет завтра… Чанбин видел, как изменилось настроение Хвана. Будто он повторно узнал о своём страшном диагнозе. Что ответить сейчас? Чанбин боялся, что от любого слова Хван разрыдается. – Ты не хочешь её видеть? – наконец проговорил Чанбин. – Не знаю. Я скучаю. Но она изменилась. Отчим повлиял на неё. Теперь я на последнем месте в списке важных людей. Больше нет ощущения, что я её сын. Чанбин сел на кресло, не отрывая взгляд от Хёнджина. Эти слова выразили то, что чувствовал и Чанбин по отношению к своим родителям. «Нет ощущения, что я их сын». Слова острым лезвием впились в сердце, слишком уязвимое по сравнению с тем, каким казался его образ извне. – С уходом отца словно исчезла и мама. На её место пришла совершенно незнакомая женщина. Чужая. На правой щеке Хвана Чанбин разглядел слезу. В этот момент за окном послышались глухие удары капель по стеклу – погода решила отразить настроение в виде внезапного дождя после солнца. Чанбин неожиданно для себя пересел на кровать. Он слушал внимательно, пока Хван говорил. – Отец покончил с собой. Он употреблял запрещённые вещества ещё задолго до моего рождения. Наверное, поэтому я такой теперь… – Хёнджин заметил, что Чанбин слушает, его брови нахмурены, а глаза непривычно полны сожаления, – ...больной и брошенный. Совершенно никому не нужный. Чанбин пришёл в себя и слегка отодвинулся от Хёнджина. – Так твоя мать не всегда была такой равнодушной? – Конечно, нет. Она на самом деле хороший человек, отца она так сильно любила. Таскала его по разным больницам, чтобы врачи помогли избавиться от зависимости. Хватало на пару лет, а потом по новой. Но отец не был плохим. Когда он был в трезвом уме, он был самым лучшим отцом. Он не меньше мамы окружал меня любовью и заботой. – Почему он тогда так поступил? Хёнджин пожал плечами. Он не знал. Решение отца уйти из жизни было неожиданным для всех. Для всех, кто любил его. – Мне тогда было… кажется, двенадцать. Мальчишка совсем. Всё случилось практически на моих глазах, до сих пор всплывает во снах по ночам. Я потом не разговаривал два месяца, меня по психологам затаскали. Чем больше Чанбин слушал, тем сильнее проникался сочувствием к этому парню с хрупкими костями. Казалось, что и сердце Хёнджина хрупкое, ещё немного, и рассыпется на миллионы кусочков, которые невозможно будет склеить. Хёнджин закашлялся. Иногда его мучила одышка, потому что болезнь поражала и лёгкие. Чанбин протянул стакан воды. – Моя история такая грустная, да? – Грустная, – ответил Чанбин, полный ноль в поддержке. Он не знал, что говорить, когда люди изливают душу. Мог только выслушать. – Не грузись, я смирился, – Хёнджин стёр слезы с щёк, – случилось и случилось. У меня не так много времени, чтобы обижаться или злиться. Чанбин присел на корточки напротив кровати. – Выкладывай, чувак, – шутливо произнёс Чанбин. Он хотел разрядить обстановку, потому что только юмор мог хоть как-то нейтрализовать напряжение в воздухе. – Что хочешь сделать? Я вряд ли устрою тебе свидание с Сюзи, но всё остальное – вполне. Хёнджин заулыбался. Глаза заблестели и от улыбки снова превратились в «полумесяцы». – Моё желание простое: не отказывайся от меня. Чанбин ощутил, как к горлу подступил ком. Но он этого не показал. Хёнджин хотел довериться настолько, насколько это возможно, потому что другого шанса не будет. Ему снова хотелось ощутить тепло и любовь близкого человека. Способен ли Чанбин дать ему всё это? Какой он на самом деле?