Последний рассвет

В холле было светло. По стенам бегали блики солнечных лучей, отражаясь от окон соседнего здания. Хван сидел на мягком диване, а напротив него сидела Мун Хва Ён. Она держала спину ровно, расправив плечи. Её лицо было расслаблено. – Как самочувствие? - нарушила она тишину и незримую стену, которая будто стояла между ею и сыном. – На удивление, пока жив. Не знаю насколько это долго, - абсолютно не смотря на мать, ответил Хван. Он наблюдал за теми бликами на стене. – Ты остановилась в отеле или будешь ночевать дома? – Я больше не собираюсь входить в нашу квартиру. Всё в ней напоминает о Хван Чоне. Мне там не комфортно и тревожно, больше ни шагу туда. Поэтому, остановилась в отеле. – Понятно… Повисла минутная тишина. – Юшенг передавал тебе привет. Было не совсем приятно слышать имя отчима, оно вызывало самые негативные ассоциации. Хван никогда бы не стал считать отчима частью семьи. Даже если бы жил сто лет. А тем более, его дочь. Все эти люди чужие для Хвана. – А Мей? - Хван спросил о своей сводной сестре. – Мей… тоже, - фальшь чувствовалась в словах матери, - сейчас она готовится к замужеству. Поэтому, мы все в суете. Хван решился посмотреть прямо в глаза матери. – Кто я для тебя? – вопрос застал врасплох их обоих. И Хвана, который, не задумавшись, его произнес, и для Хва Ён. – Мам, кто я для тебя? Что-то заныло внутри. Там, где и болело, но стало в разы болезненнее. Перед Хёнджином сидела женщина, давшая ему жизнь. Которая много лет дарила материнское тепло и любовь. Куда это всё делось? Куда исчезло? Вроде, вот она – всё та же родная мать, но совершенно чужая. – Что ты имеешь в виду? - Хва Ён боялась ответа. Она прекрасно понимала, о чём говорит Хван. – Четыре месяца ты не являлась, писала редко, не звонила. Я всё еще твой сын, который не проживёт и года. Ты помнишь об этом? Хван чувствовал, как в висках начало давить, а горло жгло. Хотелось наконец-то всё прояснить: почему он вдруг стал ненужным? Почему любовь матери после смерти отца стала холодеть и в последнее время и вовсе сошла на "нет"? – Если ты решишь приехать в следующий раз, а меня здесь уже не будет… Тогда просто скажи всё как есть? – Хван держался, чтобы эмоции не вышли наружу. Плакать перед матерью он не хотел, да и не было смысла. Ему хотелось услышать искреннее признание, а не жалостливые слова. Женщина часто моргала, ей взгляд бегал по холлу. – Я боюсь. Я боюсь тебя терять. Боюсь, что не вынесу это. Мне не хотелось жить после смерти твоего отца, но держалась, чтобы не пойти за ним, ради тебя. И мне до боли страшно видеть, что с тобой творится, - Хва Ён заплакала. Щеки и губы стали красными, а руки дрожали и нервно сжимали ручки сумки, что стояла на коленках. – Я поступила очень глупо, знаю. Мне казалось, что, если я смогу меньше видеть тебя, если смогу заглушить в себе материнскую любовь, чтобы потом не было больно, только так смогу остаться жива. Это звучит так ужасно, - Хва Ен только осознала, как абсурдно звучали её слова. – У меня нет выбора. Не было. «Не было выбора» - кажется, Хван скоро возненавидит эту фразу. Нет выбора только у человека, который хочет жить, но вынужден принять смертельную участь. – Эгоистично. Ты подумала только о своей жизни и своих чувствах, - спокойно сказал Хван, пока его мать вытирала платком слезы со своих щёк, – Я тебя совсем не понимаю и, наверное, не пойму. В таком случае, тебе не следует любить кого-то, если боишься потом терять этого человека. Хва Ён внимательно посмотрела на сына. Его слова прошлись по ней, словно жгучий ветер, от чего пекло под грудной клеткой. Она прекратила плакать. Слова Хвана заставили Хва Ён оцепенеть. – Если ты готова разлюбить кого-то, кто точно уйдет из твоей жизни, то заслуживаешь ли ты любовь этого человека? Я думаю, и ты не заслуживаешь моей. Я уважаю тебя, как свою мать, во многом тебе благодарен, но любить я тебя больше не могу. Меня не будет, но ты будешь корить себя, я тебе это обещаю. У меня есть предсмертное желание: больше не появляйся в моей жизни. Я думаю, это наша последняя встреча. Не появляйся, прошу. Хван встал, чтобы покинуть холл, Хва Ён встала тоже. – Сын… - голос матери дрожал, Хван обернулся и равнодушно кинул взгляд на Хва Ён, – Прости меня. Я выполню твоё желание, только не держи на меня зла, умоляю. Хван кивнул, повернулся и ушёл, оставив мать в одиночестве. Чанбин заметил, как Хван, шатаясь, быстрым шагом направился вверх по лестнице на второй этаж. Со побежал за ним. Хван выбежал на крышу. Дышал тяжело, оперевшись руками на колени, а затем присел и зарыдал очень громко, что птицы, сидевшие на ограждении по периметру крышы, разлетелись. Будто всё, всё что он накопил за эти месяцы, вырвалось наружу. Чанбин медленно, боявшись напугать Хёнджина, подошел к нему и присел напротив. Чанбин часто взглатывал, ему хотелось разделить эмоции, но привычка подавлять их взяла своё. Хван плакал несколько минут. Он знал, что рядом с ним Со, но не обращал на него внимание. Чанбин очень нежно положил руку на правое плечо Хвана и слегка наклонился, чтобы лучше разглядеть его лицо, которое уткнулось в коленки. – Что она сказала? – Хван всхлипывал, но уже успокаивался. Чанбин наконец увидел эти красные и опухшие глаза, в которых читалась вся боль, которая существует в этом мире. Хван упал на Чанбина, а тот успел его поймать и обнял за плечи – Мы больше не увидимся с ней, это наша последняя встреча. Я попросил больше не появляться в моей жизни, - уткнувшись головой в правое плечо Чанбина, сказал Хван. – Мы взаимно признались в нелюбви друг к другу. – О чём ты? – Со не совсем понимал, что значат слова Хвана, – Ты не любишь свою мать? Хван освободился из объятий Со и сел на корточки. – Люблю её больше всего на свете. – Тогда я ничего не понимаю. Ты чего так зарыдал? – Слушай… отвези меня домой, - Хван говорил о квартире, в которой он жил вместе с родителями 12 лет, после чего с матерью ещё пять. Но не был там уже больше полугода. – А тебе разрешат? Тем более со мной, фиг знает, в какую передрягу ты со мной вляпаешься. – Если я умру там, будет ещё лучше. Я просто хочу домой. Я не могу поехать один, а кроме тебя у меня больше никого нет, - Хван тер глаза, которые щипало от соленых слёз и слепило полуденным солнцем. Чанбин успокаивающе похлопал Хвана по плечу. Кристофер крутился на своем кресле и подозрительно смотрел на ребят, которые пришли к нему с просьбой покинуть хоспис на ночь. – А если тебе хуже станет? Чанбин, ты знаешь как вколоть ему обезбаливающее? А если одышка начнется или перелом случится? Вы, парни, понимаете, что рискуете? – Я пригляжу за ним и возьму на себя ответственность, - возразил Со. Кристофер с шутливым презрением, глянул на Со и цокнул. – Ты буквально на днях просил меня выслать тебя отсюда. Семь пятниц на неделе у тебя… Хван не участвовал в диалоге Криса и Чанбина. Он хотел лишь поскорее оказаться в стенах родного дома. И если бы существовал в мире телепорт, то непременно бы Хван воспользовался им. Стены хосписа сейчас давили на него как никогда сильно. – Мы будем на связи, если что я сразу позвоню, - Чанбин говорил серьезно. Он смотрел то на Криса, то на Хвана, после чего слегка толкнул второго плечом. Хван покивал, хотя совсем не услышал, что именно сказал Чанбин. Кристофер наиграно глубоко вздохнул. – Ладно, завтра к ужину вас жду здесь, живыми и невредимыми – последние слова он особенно выразил интонацией. Парни поблагодарили Криса поклоном и поспешили удалиться. Крис окликнул Со и попросил остаться только его. – Чанбин, - с полной серьезностью начал говорить Крис, – прошу, будьте аккуратны. Хвану становится хуже. И он это знает, вероятно, поэтому хочет побыть дома. Но... сейчас тебе следует относиться к нему к самому хрупкому существу в мире. Во всех смыслах, его кости слабые, а моральное состояние после встречи с матерью, похоже, стало ещё хуже. – Я уже. Черт, это место из меня делает невесть кого. Ещё никогда я не был таким. – Каким? – буквально сразу раздался вопрос Криса, - Здесь любой научиться быть человеком. - Пф-ф, я и так человек, просто с хреновенькой жизнью, но у ребят тут всё ещё хуже. И это делает из меня сентиментальную тряпку. – Разве это плохо? Если бы тебе достался другой пациент, а не Хван, что-то изменилось бы? Чанбин задумался. – Да, вероятно да. Но я пока не уверен. Вы видели маму Хвана? – Крис кивнул, – Она разговаривала с вами? – Да, мы с ней говорили, она ушла только недавно. Перед вашим приходом. Она звонит каждые три дня и я рассказываю ей о состоянии её сына, - Чанбина эти слова удивили, ведь он и вправду считал, что мать Хвана забила на него, – и присылала каждые две недели по два миллиона вон на закупку необходимых препаратов. Она сказала, что её муж предстанет перед судом в качестве обвиняемого из-за махинаций. Поэтому, эти месяцы полиция не отпускала Хва Ён из страны. Подозревалась в соучастии. Вина её не подтвердилась и буквально на днях она смогла купить билет до Кореи. Хвану она ничего не говорит, чтобы лишний раз не беспокоить. – Так получается, что она соврала ему? – Чанбину с трудом верилось в слова Криса. – Да. Это может быть нелогичным, но она приняла весь удар ненависти на себя, но ей и правда тяжело видеть сына таким. Она его любит, очень сильно, просто ей самой сейчас нелегко. – Она должна была рассказать всё Хёнджину. Ему тяжелее, чем ей! - Со начинал злиться, – Почему родители просто не могут сказать правду своим детям? В этот момент Со подумал, что за отношением его родителей к нему скрывается причина, о которой он даже не подозревает. – Отношения родителей и детей – сложная вещь. И не нам лезть в семью Хвана. Чанбин недовольно топтался и потирал левой рукой лоб. Теперь, когда он знает правду, то что делать? Стоит ли говорить Хвану? Или Хван так и будет считать, что его мать просто разлюбила его? Всё усложнялось.