***
Мэйбл тихо постучалась в комнату. С той стороны, казалось, нет жизни, стояла гробовая тишина, и даже не скрипнула ни одна половица. Войдя без приглашения, девушка заметила довольно-таки грустную для себя картину. Делия. Всегда такая жизнерадостная и неунывающая сейчас сидит здесь с мокрыми и покрасневшими глазами, греясь с помощью пара, исходящего от ароматного успокаивающего чая, заботливо приготовленного мистером Шикером. Ведьма сидела на кресле, стоящем возле быльца кроватки Авроры, укутанная в плед, и явно от бессонницы была слегка заторможенная. Лэнгдон, которого Пайнс считала конченым бессердечным снобом, к слову, выглядел не лучше. Навострив уши, услышав, что кто-то пришёл, он спрятал лицо в рукав, отвернувшись, продолжая тихо сопеть. Что же он прятал? Печальное, уставшее, сонное или залитое слезами лицо? Если отвернулся только сейчас, не желая показаться слабым перед другими, так почему же даёт увидеть себя таким Корделии. Любовь? Звучит в сочетании со словом «Антихрист» неправдоподобно. Ну тогда что же? Неужто маленький ребёнок был прав и видит намного больше, чем взрослые? — Делия, — девушка тихо подошла к креслу, легко прикасаясь к плечу той, — может быть тебе что-нибудь нужно? Как вы здесь? — на лице играла грустная полутень улыбки, а в глазах было видно столько печали и сожаления, что просто хотелось расплакаться ещё сильнее прежнего. — Нет, спасибо. Мы… Не знаю, милая. Я так же чувствую себя, плохо, и это далеко не от бессонницы. Мои чувства похожи на те, которые я испытывала перед тем, как заболеть несколько месяцев назад, — тихо проговорила Корделия, потирая затёкшее запястье. — Плохо себя чувствуешь? — почти в унисон проговорили Майкл и Мэйбл. Мужчина наконец удосужился поднять голову, встряхнув ею, откидывая короткие кудри назад. Он чуть нахмурил брови, вытягиваясь вперёд, проявляя тем самым неслабый интерес к высказыванию о самочувствии. Кажется, в голове начали складываться паззлы. Но какая у них тематика? Ненадолго все замолкли и погрузились в слегка неловкую тишину. — А что это за цветок такой странный? — шатенка подошла к выполненной из тёмного дуба тумбочке, на которой стояла светлая ваза с засушенным цветком с лепестками оттенка танзита. Издалека казалось, будто он был искусственным — бумажным, но вблизи оказался очень даже реальным, форма была похожа на мак, вот только не пахло это растение совершенно ничем. Странно. — Его, наверное, Майкл принёс, — спокойно произнесла Делия, вновь прильнув губами к бортику кружки, в которой от подрагивающих рук плескался чёрный чай, и слегка прикрыла отяжелевшие веки. — Что? Я впервые вижу этот отвратительный цветок, — хмуро возразил блондин, — да и в наших теплицах таких нет. — Как же так? — Делия? — нахмурился Лэнгдон, понимая, что она как обычно знает больше, чем стоит и чем хочет показать, но своим молчанием постоянно создаёт ненужные проблемы. — Я… Мэйбл, заверни цветок во что-нибудь, ни в коем случае не прикасайся и отнеси в укромное место, пожалуйста. Позже я исследую его и, может, разберусь, в чём причина, — Верховная уже что-то таинственно бормотала себе под нос в то время, как длинноволосая выполняла поручение, а Антихрист сверлил взглядом, — ну не смотри ты так. Я сейчас всё объясню.***
Сомбра наблюдал за жителями аванпоста. Такие весёлые и смешные. Мир и покой, хоть и ненадолго, были как раз кстати. — Как ты, Сомбра? О чём задумался? — откуда ни возьмись взялась Мэйбл, присаживаясь на кресло с пышной обивкой, подавая чай мужчине. — Какое задумался? В моей голове всегда пустота, ну, разве что чай занимает особое место там, — отшутился янтарноглазый. — Так, словом, не знаешь где остальные? Что с Корделией и Авророй? — Сомбра чуть приподнял брови, отпивая целый глоток чая. Его лицо резко сморщилось, а сам он аж отпрянул от чашки, обжигая нежную кожицу языка. После нескольких секунд он опять перевёл заинтересованный взгляд на Мейбл, чуть щуря глаза, будто и не было ничего секундами ранее. Вот такой он актёр, можно сказать. Было видно, как брюнетка смутилась после заданного вопроса, однако старалась не меняться в лице. — Они… — Что случилось? — её попытки что-то солгать сразу были рассекречены. Как бы там ни было, девушка не собиралась распространять эту новость, поэтому попыталась хоть как-то убежать от расспросов. — Ты так переживаешь, будто бы что-то с детьми твоими случилось. Они, к слову, были у тебя? — самая глупая и неловкая попытка уйти от разговора, которую только видел свет. Делла-Ровере поджал губы, но всё же решил не докапываться, если надо будет, сам всё узнает. Благо идти за информацией недалеко. — Нет, не было. По правде сказать, раньше я хотел большую семью, но потом осознал, что такое дети и что как бы не старался, не смогу вложить в них всё, что требуется от хорошего родителя, — Сомбра тяжело вздохнул и, выпрямляясь, подгибая ноги в коленях, продолжил. — И осознание того, что я не помог своему дитя полноценно раскрыть свой потенциал, мучило бы меня всю жизнь. А ещё я очень боюсь детей, боюсь ответственности за них, боюсь не уследить, боюсь потерять и в принципе всего, что с ними связано, — признался темноволосый, тяжело сглотнув, слегка удивив этим собеседницу. На первый взгляд брошенные просто так слова имели под собой очень весомые корни. Flashback: — Доброе утро, как у тебя дела, милый? Я думала, ты с бабушкой в город отправился, — милая женщина, на вид лет тридцати, стояла на пороге двухэтажного деревянного домика в одной ночной рубашке, держа за маленькие ладошки каштановолосого мальчика. Видимо, он выбежал на улицу, и мать, чтобы проследить, что всё хорошо, пошла за ним. — Жить буду. А ты как? — улыбнулся ей четырнадцатилетний юноша. Он действительно собирался отправиться в город, но, к сожалению, проспал, а бабушка, по всей видимости, решила не будить старшего внука и поехала туда сама. Сейчас он находился на улице, потому как была просто чудесная погода, и ему хотелось насладиться солнечными лучами. На его вопрос женщина либо не ответила, либо Сомбра просто не обратил внимание, но тем не менее запомнил следующее: — Сомбра, посидишь с братом? Я переоденусь и скоро вернусь. — Да, конечно, — парень направился к маленькому мальчику, своему кузену, и уже собирался подвести его к песочнице, что была неподалёку, как тут двухлетний малыш весело засмеялся и побежал в сторону ворот. Темноволосый опередил его, преграждая путь и не позволяя выбежать на дорогу, играя с ним в догонялки. Сейчас он находился дома у своей тётушки, но, кажется, впервые в жизни не просто так. Эту небольшую уютную хижину с милым садиком и небольшой детской площадкой он считал своим настоящим домом. После всех недопониманий с родителями он сбегал сюда к бабушке и тёте. Он был уверен на все сто процентов, что у него больше никогда не будет настолько понимающих и любящих людей, как эти двое. Для родителей и дворца он был не более чем забавным украшением, наследником рода, идеальным дворянином и сыном, гордостью семьи, но ничего более духовного. А здесь в этом доме он был просто ребёнком. Вернее, учился быть просто ребёнком. Играя с братом, он никак не мог выбросить из головы свою тётя Барбару, которая тихо вошла в дом, прикрывая за собой дверь. Она обычно так не делала, ведь ей всегда было важно слышать ребёнка и всё ли в порядке у него. Как бы там ни было, подростка не сильно удивил такой поступок, ведь на дворе лето, и мухи в любой момент могут оккупировать дом. Честно говоря, в последние два года с Барбарой начало происходить что-то странное, и это не могло не беспокоить родных. Не то чтобы прям странное, просто она находилась в непонятной им депрессии. Вернее, это состояние чередовалось, сейчас она могла быть понимающей, активной и жизнерадостной, а через какое-то время неожиданно терялась, вставая посреди комнаты, и говорила, что попросту не помнит, как приготовить блинчики для своего ребёнка. С неровной системой женщины было явно что-то не так, и на это нельзя было закрывать глаза. Поэтому они направились, можно сказать, к подпольному врачу, ведь в их время было очень опасно обращаться в психлечебницы, там больше могли в гроб свести, чем помочь. В итоге женщине выписали сильные успокоительные и, кажется, стало легче. Вот только, чтобы они полностью подействовали, должна была пройти хотя бы неделя, а не несколько дней лечения. Это слишком мало для настоящего лечения. Сомбра не мог сказать конкретно, но что-то его дико беспокоило. Её не было уже минут пятнадцать. Вначале подумалось, что, возможно, она готовит что-то для сына, молоко подогревает и другие штуки. Нужно было зайти и, возможно, чем-то помочь, всё же в последнее время она была несколько дезориентирована. Но перед этим ему нужно было загнать ребёнка в песочницу, чтобы одним глазом присматривать за ним, а другим наблюдать за тем, что происходит в доме. — Барбара, Барбара, — он звал стоящую подле ступенек на второй этаж тётушку, рассматривающую что-то наверху. Что это могло быть, не давало возможности увидеть солнце в зените, свет которого просачивался сквозь окно напротив лестницы, затмевая всё помещение, он кое-как даже саму женщину видел. Почему-то она не откликалась и паренёк, решив что её что-то снова напугало, смело подошёл ближе. Всё начало становиться ясным по мере его приближения, и град её имени сорвался с его губ. Она висела на верёвке. Шея была перетянута крепким узлом, лицо посиневшее, на правой щеке покоилась застывшая одинокая слеза. Тело крепко повешенное, удерживающееся лишь на крепкой колодезной верёвке, уже было бесполезно спасать. Парень прекрасно осознавал это, но ему ничего не мешало пытаться поднять ту, кричать, надеяться, что тётушка откроет глаза и поднимется на ступеньку выше, вследствие чего верёвка перестанет перетягивать её горло. Подросток успел передумать уже всё: что он сходит с ума, что это всё ему снится, что это всё бред и неправда. С прошедшими секундами ничего так и не изменилось. Следующей мыслью было взять нож и перерезать верёвку, но что-то остановило Делла-Ровере. И этим чем-то был здравый смысл. Златоглазому очень повезло, что у него была замедленная реакция на стресс. Все чувства будто бы по кнопочке выключались, и оставался лишь беспристрастный ум. К сожалению, это только до поры, до времени. Вот он уже сидит в небольшом павильоне недалеко от дома. Ребёнок играется, пока взрослые, включая родных, полицию и скорую, решают, что же это было — преднамеренное убийство или самоубийство? После того как участковые узнали, кто нашёл труп, вопрос отпал сам собой. Никаких записок, никаких прощаний, лишь небольшой столик, на котором было несколько приготовленных заранее блюд для сына. Прощальный подарок. Даже несмотря на то, что на первый вид этому ребёнку сейчас легче всего пережить утрату, он далеко не глупый и чувствовал тревогу окружающих. Ведь, кажется, впервые в жизни Даниэль просился на руки к кузену, ища у него какой-то поддержки. Но старший не мог приласкать мальчика, по крайней мере, до тех пор, пока не найдёт воду для того, чтобы смыть жидкое пятно крови с ладони. Он вообще не понимает, откуда она взялась, ведь крови на лице женщины тот не помнит. Хотя её голова была запрокинута вверх, и жидкость вполне могла не стекать свободно по лицу, а задерживаться внутри. В свою очередь, учитывая то, что он прикасался к нему ещё и вблизи носа, неудивительно, что у него остался отпечаток. Как жаль, что далеко не на все вопросы у человечества есть ответы. И как прискорбно, что таких вопросов безумно много. Почему ничего не сказала? Почему не дала возможность помочь себе? Что она чувствовала, когда понимала, что смотрит в глаза сына в последний раз? А возможно, она уже больше ничего не чувствовала? У неё были голоса в голове, которые довели её? Если да, то что же они говорили? И в конце концов, какая была её последняя мысль перед уходом? Почему ушла? Почему именно так? The End of Flashback Эти вопросы до сих пор преследуют Делла-Ровере, но уже не так часто и не с такой болью в сердце. В принципе, он думал, что у него всё хорошо и что утрату он перенёс очень легко. Но где-то на день пятнадцатый после её кончины, темноволосый понял, что начинает медленно сходить с ума. Бессонница, постоянный страх, что он закончит жизнь однажды так же страшно, как она, панические атаки и тревожность. Мужчина готов поклясться — не выдержал бы такого, если бы не помощь специалистов, подоспевшая вовремя. За ней обратились родители, но не из-за ещё большей боли тогда обычного ребёнка, не из-за переживаний насчёт него, а из-за того, чтобы «позор» в виде сумасшедших родственников не повторился. Сомбра тяжело вздохнул, смаргивая непрошеные слёзы, незаметные, к счастью, в полумраке, и продолжал наблюдать за жителями, отгоняя от себя воспоминания.