***
Мерлин уверенно шёл сквозь плотный туман, и Артур следовал за ним, постоянно опасаясь отстать. От неестественной тишины у него волосы встали дыбом: он не слышал даже собственных шагов. — Ты всё это время был здесь? — спросил он у Мерлина, отчасти потому что ему и правда было интересно и, отчасти потому что он хотел услышать хотя бы звук собственного голоса. — Не совсем, — ответил Мерлин, — я много блуждал по всему Авалону и по самым скрытым его частям, но иногда бывал так близко к поверхности, что мне удавалось пообщаться с кем-то из мира живых. — С Гвейном и остальными? — В основном, — неопределённо ответил он. — Я абсолютно не понимаю, куда мы идём, но ты, кажется, хорошо здесь ориентируешься. — Разве? — и Мерлин обернулся, озорно ухмыльнувшись, — я просто иду в противоположную от озера сторону. Артур вздохнул. Он бы и почувствовал себя раздражённым, но это было так по-Мерлиновски, что сил для негатива не находилось. — Здесь, вообще говоря, нет абсолютно никакой разницы, куда идти, — продолжил Мерлин, — ни озера, ни тумана на самом деле нет — если держать это в голове, то направление тоже перестаёт иметь значение. — И что же мы тогда ищем? — Одного очень дружелюбного пса, он всегда помогал мне перебираться в межмирье, — сказал Мерлин, а потом добавил: — его зовут Гарм. По крайней мере, он отзывается на это имя. Артур громко свистнул, в надежде, что это привлечёт внимание искомого пса, но Мерлин лишь покачал головой: — Гарм не зайдёт в туман, поэтому не трать силы понапрасну. И они продолжили идти. — Так значит, мы найдём Гарма, и он выведет нас наружу? — спросил Артур какое-то время спустя. Ему казалось, что они шли уже часами, но он бы не удивился, если бы прошло не больше пяти минут. — Нет, Гарм отдаст нам ключи от дверей. — Дверей? — переспросил Артур. — От моих воспоминаний, где-то там Фрея оставила тебе подсказку, которая поможет нам выбраться. — Зачем она это сделала? Мерлин вздохнул. Он взмахнул рукой, словно пытаясь объяснить что-то одним жестом, но потом вздохнул снова: — Я не знаю, так было нужно, наверное? Ох, погоди, — Мерлин присел на корточки и громко позвал: — Гарм! Артур теперь тоже это услышал: зловещий вой где-то неподалёку. У Артура кожа мурашками покрылась от этого звука, а Мерлин только радостно похлопал себя по коленям: — Ну же, Гарм! Артур успел заметить огромную — метра в три — тень, надвигающуюся на них с грозным рычанием, а потом тень бесшумно и резко прыгнула вперёд, и… Артур зажмурился, но когда пару секунд спустя ничего не произошло, он осторожно разомкнул веки. Мерлин же со счастливым видом чесал за ухом довольного вида чёрную гончую. Она даже не была особо крупной — единственное примечательное в собаке было то, что она была абсолютно чёрной: ни единого рыжеватого пятнышка на шерсти. В зубах у Гарма была крупная связка ключей и, получив свою порцию ласки от рук Мерлина, он послушно протянул мордашку в сторону Артура. Когда Артур протянул руку, пёс разомкнул пасть, и вся связка упала прямо ему в ладонь. — Хороший мальчик, — осторожно сказал Артур, глядя в необычно чёрные глаза Гарма. — Очень хороший мальчик, — подтвердил Мерлин. Пёс довольно покрутился вокруг них, радостно потявкивая, а потом растворился в воздухе. Тумана вокруг тоже больше не было: всё пространство вокруг было сплошь мраморными стенами, разветвляющимися на сотни коридоров, ведущих то вниз, то вверх, то обрывающихся тупиком. И все эти сотни или даже тысячи коридоров с дверьми и окнами внутри, будто игнорируя все законы пространства и времени, просматривались одновременно: где-то сквозь стёкла оконных рам подглядывала луна, а где-то солнце заходило кроваво-красным закатом; где-то бушевала снежная буря, и разило морозным дыханием зимы, а откуда-то пахло песчаной сухостью и пыльными дорогами. Всё сразу это было почти невыносимо созерцать. Артур, прогоняя подступившую тошноту, шумно сглотнул: — И куда нам? — спросил он. Мерлин уверенно повёл его к одному из узких проходов. Это была такая же галерея из дверей и окон, как и все прочие, но что-то всё же было здесь невыносимо знакомым. Вдоль стен висели потрёпанные знамёна Камелота, а на подоконниках сохли лесные травы, какие Артур часто видел в лаборатории Гаюса. Были и другие вещи, многие из которых он не узнавал: крупные красивые ракушки, каких не отыскать нигде в Англии, амулеты из цветных бусин, гобелены со странными изображениями на них. Из окон видны были различные пейзажи близ Камелота под ясным весенним солнцем, море в шторме, заснеженные горные вершины. — Я много путешествовал, — сказал Мерлин, нарушая ломкую тишину, — после того, как ты… Неважно. Меня долго не было в Камелоте, а потом я обнаружил, что Гвен нужна была моя помощь. Я вернулся в Альбион, но всё равно не находил в себе сил наведаться на территорию Камелота до самой её смерти. Потом я тоже не задержался и продолжил блуждать по миру. И всё равно я не нашёл нигде покоя: где бы я ни был, меня невыносимо тянуло обратно в туманный Альбион, хотя я и знал, что там для меня больше ничего не было и не будет. — И всё же ты вернулся. — Меня убедили, — сказал Мерлин неопределённо. — Но это не важно, подсказка где-то здесь. За одной из дверей. Выбирай любую. Некоторые двери будто отступали при приближении Артура, другие просто внушали мысль, что идти к ним не стоит. Большая часть дверей даже не подпускала его к себе, а часть оставшихся не имела замков. К некоторым замкам не подходил ни один ключ из связки. Мерлин очень спокойно созерцал его попытки и не торопил ни словом, ни действием. Наконец, Артур наугад выбрал ключ из связки и позволил неясному предчувствию (тому же, что заставило его согласиться принять яд из рук Морганы) подвести себя к хлипкой деревянной двери, от которой тянуло морской солью. Ключ подошёл.***
Дверца скрипнула, но поддалась. Артур сделал шаг вперёд — и дверь, и галерея, и даже стоящий рядом Мерлин исчезли, а вокруг было лишь море, песчаный берег, безоблачное синее небо и палящее солнце в зените. Внимание Артура привлекла несущаяся галопом кобыла с рыцарем в седле. От жара солнечной погоды всадник стянул металлический шлем, и Артур узнал в пронёсшемся мимо рыцаре Леона, неизменного и не постаревшего словно ни на день, с того момента, как Артур в последний раз видел его в первой своей жизни. Возле самой кромки воды сидела одинокая фигура — Мерлин, хотя Артур и не сразу узнал его, укутавшегося в белые свободные одежды и скрывающую пол-лица белую куфию. Леон тяжело выдохнул, пытаясь отдышаться и утирая ладонью пот со лба, словно после длительной погони, и медленно двинулся вперёд. — Здравствуй, Леон, давно не виделись, — сказал Мерлин, не оборачиваясь. Тон его голоса был ровным и безэмоциональным. Пустым. — Я думал ты останешься на проводы Гвен, по крайней мере, — сказал Леон в ответ. — Я говорил с ней, она не в обиде на меня за это. Леон неверяще покачал головой, а потом осторожно сел на песчаный берег рядом с ним, снова оттирая пот с лица. Артур ему не завидовал — рыцарский доспех явно не был подходящей одеждой в такую жару. — Тебя очень сложно отыскать, — Мерлин в ответ на это только пожал плечами, и Леон продолжил: — нет, правда, у меня ушло почти столетие. — Правда? — спросил Мерлин, а потом впервые повернул голову в его сторону, взгляд его был странно пустым, — я и не заметил. Я вообще мало что стал замечать в последнее время. Леон поморщился: — Это проклятие, и я хочу его снять. Мне только нужна твоя помощь. Ни ты, ни Артур этого не заслуживаете. Мерлин рассмеялся глухо и болезненно: — Это не проклятие, это просто такой порядок вещей, заранее прописанный порядок вещей, — сказал он пустым голосом. — Значит, мы отыщем проклятие, которое изменило бы этот порядок. — Ничего не изменить, сколько бы мы ни пытались, лучше оставить всё как есть, — сказал Мерлин тихо. — Это на тебя совсем не похоже, Мерлин, которого я знаю… — Ты ведь даже не знал, что всё это время я был чародеем, — перебил его Мерлин. — Мерлин, которого я знаю, — невозмутимо продолжил Леон, — ни за что бы так быстро не сдался. — Значит, ты совершенно меня не знаешь, — ответил Мерлин, лицо его исказилось в болезненном выражении. — Прощай. Всего секунда — и на месте, где до этого сидел Мерлин, зияла пустота, а на берегу остался один лишь Леон. Он вздохнул тяжело и закрыл лицо ладонями. Вода с мерным шумом продолжала волнами накатывать на сырой песок. Солнце медленно ползло по небу, а где-то вдалеке счастливо кричали чайки, радуясь богатому улову. — Ладно, хорошо, — сказал Леон, осторожно поднимаясь с песка, — я могу справиться и сам. Мы ещё всё исправим. Всё будет хорошо. Он кивнул себе, отряхнул плащ и направился к своей лошади. Минуту он наблюдал за перекатывающимися волнами, а потом запрыгнул на лошадь и пустил её рысью в противоположную от берега сторону. Как только он скрылся из виду, на песке снова появилась одинокая фигура, словно никогда и не исчезала: Мерлин зажмурился и осторожно обнял себя руками за колени. Артур осторожно подошёл к нему и почти непроизвольно положил ладонь на худое плечо: — Я думаю, тебе стоит к нему прислушаться. Мерлин удивлённо дрогнул и вскинул голову вверх, но ещё до того, как его взгляд успел достичь лица Артура, что-то звонко треснуло, и картинка вокруг распалась: перед Артуром снова была галерея из дверей и окон, а рука его цепляла лишь воздух. Хотя он мог бы поклясться, что пальцы помнили шероховатость белой ткани. — Ничего? — спросил Мерлин нетерпеливо. Артур лишь одеревенело кивнул, всё ещё до конца не понимая, что произошло. — Значит, попробуем другую дверь, — сказал Мерлин.***
Следующая дверь, которая всё же поддалась на манипуляции Артура, вела в просторное помещение: обеденный зал какого-то старого замка. Длинный стол был заставлен кубками и блюдами, только всё было затянуто пыльной паутиной. Артур не успел как следует осмотреться, когда его внимание привлёк звон: Мерлин — в просторном походном плаще — выронил блюдо, и оно покатилось по полу. Но Мерлин смотрел совсем в другую сторону: — Гвейн, как… ты… На пыльном троне восседал — или скорее развалился — смутный полупрозрачный силуэт. И да, Артур тоже мог узнать в нём Гвейна таким, каким он его и помнил до своей смерти. — Всё просто, — ответил между тем Гвейн, — мы тут обсудили кое-что с Леоном и той дамочкой из озера и решили, что хотим тебе помочь. Вот только проблема в том, что ты нашей помощи не хочешь. — Гвейн, — Мерлин вздохнул, — я вообще не уверен, что ты можешь находиться здесь. — А кто меня остановит-то? — сказал Гвейн. Мерлин закрыл лицо левой рукой, а правой облокотился на спинку ближайшего стула. — Что вы задумали? — наконец спросил он. — Ох, — ответил Гвейн, — тебе понравится: это древний ритуал. Нам нужны будут пять добровольцев — и хотя бы один из них свободно дышащий, но, к счастью, у нас есть Леон — ещё круглый стол и стопка символов. А, и ещё — тысяча лет времени, но этого добра у мертвецов завались. — Вы обменяете моё вечное бессмертие на тысячу лет своего? — Ага, а потом в награду каждый получит по одной обычной жизни вплоть до естественной, ну или не естественной, тут уж как повезёт, смерти. Ну, эту штуку мы уже не боимся. Мерлин будто против воли усмехнулся. Впрочем, он быстро взял себя в руки: — Не слишком ли заманчивое предложение? Где-то должен крыться подвох. — Подвох есть, на тысячелетие мы должны стать «питалищем» символов, что бы это ни значило. Ну, и хотя бы одним добровольцем должен быть твой враг, но мы над этим работаем. — А что будет с Артуром? Гвейн цыкнул: — Принцесса проспит всю самую интересную часть, но да, в итоге он тоже освободится из недр Авалона, — Гвейн почему-то не звучал этим фактом довольным. — С каких пор ты затаил злобу на Артура? — тихо спросил Мерлин. — С тех самых, что всего этого можно было бы избежать, если бы не его ненависть к магии, — огрызнулся Гвейн. — Не всё так просто… — Конечно, нет, — признал Гвейн недовольно, — все мы были виноваты. Если бы только мы дали тебе понять, что нам — мне — можно доверить этот секрет, тебе не пришлось бы тащить всё это в одиночку. Мы ведь друзья и… почему ты не пришёл ко мне сразу? Разве я когда-то давал повод считать, что выдам тебя из-за магии? — Я сам принял решение молчать. Гвейн фыркнул, а потом рассмеялся гулко и пусто, как живые совсем не смеются: — Это не ответ. Ланселот знал… — И Ланселот умер с этим знанием, — отрезал Мерлин, — я не хотел подвергать кого-то ещё опасности. — Ну, поздравляю, получилось у тебя так себе! — Гвейн взмахнул полупрозрачными ладонями перед своим лицом. Мерлин резко побледнел и упёрся обеими руками о стол, словно пытаясь удержать себя от падения. Выражение Гвейна смягчилось: — Прости, Мерлин, это не твоя вина, что так вышло, — в ответ на нервный смешок Мерлина он добавил: — нет, правда, да и даже если бы я так считал, поверь, после смерти сам факт смерти внезапно утрачивает всю значимость. Я уже мёртв, это не исправить, но, согласись, я ничего уже не потеряю. И я хочу помочь тебе. — Почему? — спросил Мерлин с несчастным видом. — Потому что я всё ещё твой друг, — пылко ответил Гвейн, — потому что это всё несправедливо. Потому что, несмотря на то, как всё в итоге обернулось, я точно знаю, что ты всегда делал всё с хорошими намерениями. Потому что это не тот финал, который было бы честно увидеть в конце этой истории. Мерлин закрыл лицо ладонями и рухнул на один из стульев. Гвейн грустно улыбнулся: — Нравится тебе это или нет, но мы всё равно собираемся попробовать, — и исчез. — Гвейн? — Мерлин поднял голову и, когда не обнаружил призрака, тяжело вздохнул. Артур же двинулся к трону — на месте, где прежде сидел Гвейн, теперь была лишь лужа озёрной воды с зелёной тиной, а со стороны дверного проёма на мокром полу отчётливо выделялись отпечатки босых ступней. Но для Гвейна они были слишком маленькими, они куда больше походили на женские или детские. Артур последовал за ними. — Фрея? — позвал он, когда следы оборвались возле настежь раскрытого окна. — Не оборачивайся, — сказал тихий женский голос, и Артур боковым зрением мог разглядеть чей-то силуэт возле стены. — Ладно, но что мне нужно сделать? Мерлин сказал, что ты оставила подсказки для меня. — Найди фиал с ядом, — сказала она, — и потом, когда он у тебя будет, последуй за мной. Врата между мирами может раскрыть лишь чья-то смерть, но мёртвые умереть не могут. Нам придётся быть изворотливыми. Артур поднял взгляд — Фрея улыбнулась кривой и неуверенной улыбкой, словно разучилась улыбаться. И всё исчезло.***
Мерлин на заявление о фиале с ядом отреагировал расширившимися от удивления глазами, но говорить ничего не стал. За окнами галереи солнце постепенно заходило, прячась в тени гор, отбрасывая алые блики на морской глади и золотя белокаменные стены Камелота. Всё и сразу. Артуру начинало казаться, что он сойдёт с ума, если ему придётся провести в этом странном месте ещё хоть час. За следующей дверью была маленькая, но обжитая комнатушка, чем-то сильно напоминающая комнату Мерлина в Камелоте. Ещё здесь было зеркало, то самое из дома с красной дверью, которое Ланселот разбил (разобьёт). Мерлин сидел прямо перед зеркалом, напряжённо вглядываясь в тёмную поверхность, не отражающую его самого. Секунда, и в отражении появился Ланселот. — Мерлин! — воскликнул он радостно, — давно не виделись. — Привет, Ланс, — с улыбкой ответил Мерлин. — Как дела с проклятием? — Гвейн бесится, что зеркало позволяет мне общаться с тобой, но не ему. Мерлин тихо рассмеялся. Он вообще выглядел куда лучше, чем в предыдущих двух воспоминаниях. — Некромантия Морганы в своё время сильно ослабила твою связь с миром мёртвых, — сказал Мерлин, — я могу отыскать тебя в недрах Авалона и дотянуться, но Гвейна разглядеть я не смогу. И остальных тоже. — А как же Гвен? — Я отдал картину Леону, — признал Мерлин. — Её советы сейчас нужнее ему. Гвен думает, что без меня и Леона с Персивалем она бы ни за что не справилась бы с ролью королевы, но это не правда. Я думаю, без неё и её мудрых слов я бы давно сдался по-настоящему. — И всё же ты отдал картину, — Ланселот вдруг улыбнулся, — означает ли это, что ты поверил, что у нас всё получится? — Может быть. Так какие новости? Ланселот помрачнел: — Персиваль не станет участвовать. — Гвен назначила его сына своим наследником, он ведь уже тоже умер? — спросил Мерлин. — И жена, и обе дочери — все уже почили, — ответил Ланселот, — живы только внуки — нынешние наместники Альбиона. Мерлин задумчиво почесал подбородок: — Это так странно, что среди нас всех только у Персиваля получилось обзавестись обычной семьёй. Ланселот в отражении покачал головой. — Гвен была слишком предана Артуру, чтобы начинать всё с начала, а Леон — слишком верен Камелоту, чтобы отвлекаться на что-то ещё. Так что это не удивительно. Впрочем, Персиваль заслужил остаться со своей любящей семьёй. Ему жаль, но он отказывается окончательно. — Ничего страшного. Они помолчали немного. — Гвен удалось отговорить только тем, что Элиан не будет участвовать тоже, — сказал Ланселот. — Я знаю, что это было единственным, что ты попросил, но всё равно не понимаю. — Гвен стала куда более важной фигурой, чем кто-либо из нас, — сказал Мерлин. — Я чувствую в глубине души, что проклятие потребует чего-то более глобального, более масштабного… И я не хочу, чтобы Гвен и её — наше — наследие пострадало. — У тебя снова были видения? — Нет, ничего такого, простое предчувствие. — Тогда, — сказал Ланселот, — что ещё делать? Я не знаю, к кому ещё можно обратиться. — Я знал многих людей, готовых заступиться — и пожертвовавших всем — за меня и за Артура тоже, но ты ведь, наверное, уже понял, что этого будет недостаточно, — сказал Мерлин, — я предлагаю искать среди наших врагов. — Нам нужен хотя бы один враг, а ты предлагаешь искать сразу двоих? — Никто не захочет быть одинокой белой вороной в тысячелетнем заключении, — тихо сказал Мерлин. — Я думаю, это будет даже более простой задачей, чем тебе кажется. — Ладно, хорошо, мы попробуем. Отражение в зеркале исчезло, и Мерлин издал болезненный звук. Его глаза всё ещё сияли золотом, но магия словно не хотела ему повиноваться: сильные порывы ветра едва не содрали оконные шторы. Он с громким стуком уронил голову на стол, а потом ещё пару раз приложился лбом о столешницу. — Даже если из этого ничего в итоге не выйдет, — сказал Мерлин столу, — я просто самостоятельно промарширую до самого Авалона и вытащу тебя со дна, даже если это будет последним, что я сделаю. — Ты знаешь, что я здесь? — спросил Артур, но Мерлин не ответил. Артур осторожно подошёл к нему, и удивлённо уставился в зеркало: оно больше не показывало пустоту, вместо этого оно показывало прихожую в доме с красной дверью. И в прихожей этой вполоборота стоял сам Артур — в джинсах и футболке, в которых он обычно ходил по тому дому — и активно жестикулировал, ведя беседу со стоящей справа от него шестилетней Морганой. Она отвлеклась от разговора на минуту и уставилась прямо на Артура — того, который смотрел на неё по ту сторону зеркала из воспоминаний Мерлина — и озорно подмигнула. Если в мире мёртвых нет озера, нет дверей и пса с ключами от этих дверей тоже нет — хотя всё это определённо здесь было — то может и хода времени, как такового, тут не было совсем. — А я думаю, всё получится, — заявил Артур. — Тебе легко говорить, ты — мёртв, — ответил Мерлин, не поднимая голову со стола. — Может и так, но это не отменяет того, что я упрям, как осёл. Мерлин тихо усмехнулся. Артур-в-отражении зачем-то (совсем не вовремя) решил обернуться к зеркалу — и воспоминание тут же рассеялось. В галерее было совсем уже темно, и здешний Мерлин хмурым взглядом смотрел на луну в одном из арочных окон: — Ещё два осталось, — сказал он устало. — Два воспоминания, и во втором будет фиал. Артур не стал ничего спрашивать.***
Следующее воспоминание было рваным, словно Мерлин пытался почему-то полностью его стереть из памяти: дверь была обшарпанной, а ключ едва не застрял в замочной скважине. Но дверь всё же в итоге поддалась. Артур мог только понять, что пространство вокруг не было закрытым помещением, но детали быстро расплывались на расстоянии всего пары шагов. — Я делаю это не ради тебя, — сказал голос, молодой и обозлённый. — Хорошо, — ответил Мерлин. — И я надеюсь, что когда всё это закончится, мне не придётся тебя больше никогда видеть. Эта блеклая тень — это был Мордред, осознал Артур. Который нанёс ему смертельную рану там, на Камлане. — Ладно, — ответил Мерлин даже тише. — Это ведь всё твоя вина в итоге, — сказал Мордред, — я никогда не хотел, чтобы всё так закончилось, но нет, ты никогда в это не верил. Что же, в итоге я стал тем, кем никогда не желал стать, но кем ты всегда меня видел! Воспоминание затрещало, линии принялись расплываться, и Артур не выдержал: — Хватит! И Мерлин, и Мордред уставились на него в шоке. Артуру вдруг вспомнилось, что сказал Мерлин тогда давно во сне: «я — неотъемлемая часть твоих воспоминаний». Он решил не думать об этом вовсе. Внезапно воспоминание прояснилось — вокруг сплошь был лес, а Мордред с Мерлином стояли на опушке, и под палящим летним солнцем полупрозрачный силуэт Мордреда казался ещё более блеклым. — Пожалуй, и правда хватит, — сказал вдруг Мордред совершенно спокойно и снова повернулся к Мерлину, — я делаю это не для тебя, потому что я делаю это для себя. Мне жаль, что в итоге я сам же всё и разрушил. Да, я ответил предательством на предательство, но я мог этого не делать. И всё же сделал. Мерлин не ответил ничего. — Я договорился с Фреей, что проклятие можно будет снять в любой момент, — сказал Мордред, игнорируя поражённый возглас Артура. — Мы сможем в любой момент отказаться от этой затеи, если захотим. Но ни ты, ни Артур, и никакие другие последствия этого кощунственного ритуала не будут исправлены. Моё проклятие будет снято в тот самый момент, когда я расскажу всем остальным, как снять их проклятия. Поэтому я один буду держать всю вашу аферу под контролем. — Окей, — сказал Мерлин. — Я и правда не хочу тебя больше видеть, — сказал Мордред тихо, уставившись себе под ноги, — но через тысячу лет, кто знает? Может, всё изменится. Я восхищался тобой ещё до того, как мы познакомились. Может, однажды мы будем снова друзьями. Мордред кивнул сгорбившемуся Мерлину, а потом и Артуру и исчез. — Ты ведь не призрак, Артур, так что ты здесь делаешь? — спросил Мерлин. — Я… — Оставь меня в покое, ладно? — в его глазах было сплошь золото: бешенное и бесконтрольное, и Артур вдруг почувствовал что-то очень похожее на страх. Но это ведь был Мерлин, и Артур подошёл ближе к своему старому другу. — Мерлин… Вся поляна и лес вокруг вдруг вспыхнули, словно были политы бензином, и Артур непроизвольно отпрянул — но пламя и так обходило его стороной. — Я не в порядке, — признал Мерлин как-то очень устало, — магия выходит из-под контроля снова и снова. Чародеи больше не рождаются, драконы и другие магические существа вымирают, колдуны сейчас в разы слабее, чем до твоего рождения, и ситуация не улучшится. Я — единственное, что осталось от Древней Религии. И… я просто очень хочу отдохнуть. Я мог бы провести это тысячелетие вместе с ними, но… Прости, ладно? Когда наступит нужный момент, тебе придётся разбираться со всем этим по ходу дела. — Я уже почти со всем разобрался. — О, — Мерлин солнечно улыбнулся, — я в тебе и не сомневался. Воспоминание оборвалось.***
— В этот раз я пойду с тобой, — сказал Мерлин, когда они дошли до последней двери в галерее. За окнами небо светлело в преддверье рассвета. — Ты сам выбрал застрять на Авалоне? — спросил Артур то, что его беспокоило больше всего. — Изначально это не было выбором, но Фрея нашла подводные камни, которые позволили бы мне стать частью проклятия, будучи символом бессмертия, но… Неважно, — Мерлин отмахнулся. — Я больше не мог справляться со своей магией, и мы не были уверены, что произойдёт, если я попытаюсь запечатать её отдельно. — Поэтому ты запечатал магию вместе с собой на Авалоне? — Я оставил себе лишь маленький кусочек — это всё равно больше, чем ты можешь представить, а остальной магии позволил быть запечатанной до того времени, как проклятие не исполнится, — Мерлин снова передал Артуру связку ключей. — Ты готов? — Всегда. Это была встреча с Морганой, конечно, этого можно было ожидать. Тем не менее, возможно, Артур был ещё не до конца готов снова увидеть свою сестру той ведьмой, которой она стала в последние годы жизни. Впрочем, она отличалась: Моргана казалась куда более спокойной. Её блеклая тень осторожно расчёсывала спутанные волосы. Моргана смотрела прямо в зачарованное зеркало, и оно, как ни странно, отражало её — но не в виде тени, а такой, какой она и должна была быть: светло-зелёный пронзительный взгляд и иссиня-чёрные волосы. На тумбочке возле кровати стояла небольшая ваза — фиал. Артур потянулся к ней, но твёрдая хватка Мерлина остановила его. Другой Мерлин, тот, что был частью воспоминания, тоже настороженно оглядывал фиал. — Это яд, — сказала Моргана, не отрываясь от своего занятия, — я посчитала это… символичным. В конце концов, с яда когда-то начиналась наша вражда. — Я не могу умереть, — сказал Мерлин. — Ты и не умрёшь, просто уснёшь так крепко, что никто не подумает считать тебя живым. — Я удивлён, что ты согласилась, — он удивлённым, впрочем, не казался. — Не могла же я упустить возможность, наконец, отправить тебя на Авалон. Мерлин усмехнулся. — Мордреду было что сказать напоследок, а тебе? — спросил он. — Нет, просто выпей яду, — отмахнулась она, — поговорим позже, когда я буду живой, а ты мёртвым. Мерлин послушно перелил содержимое фиала в бокал. Жидкость была кроваво-красной и красиво переливалась в солнечном свете. — Это хоть больно? — К сожалению, практически безболезненно. Мерлин взболтнул яд в бокале и тяжело вздохнул: — Мне жаль, что так вышло. Я не уверен, что это что-то исправило бы, но мне всегда было жаль, что я так и не попытался тебе тогда помочь. Моргана оторвалась от своего занятия и обернулась на Мерлина. Лицо её скривилось. — А мне жаль, что я когда-то считала тебя своим другом. Доволен? Теперь пей. Мерлин вздохнул, а потом залпом выпил весь бокал. Моргана тут же исчезла — расчёска звякнула о столешницу в полной тишине. Мерлин моргнул пару раз, а потом завалился на кровать. — Со временем она стала куда более приятной в общении, — сказал Мерлин, тот, который стоял всё это время возле Артура. — Соглашусь. Мерлин коснулся его плеча, и Артур потянулся к фиалу. Как только его пальцы коснулись глиняной поверхности, на кровати возле неподвижной фигуры Мерлина появилась Фрея. Она улыбнулась мягко, а потом сказала: — Я открою путь в межмирье всего на пару секунд, но вам этого будет достаточно. А потом она осторожно обхватила свою неподвижную ношу, и всё вокруг залило водой. Артур почувствовал, как его ноги завязли в скользком речном иле, а руки его со всей силы кто-то потянул вверх. Рядом Мерлин тоже пытался выпутаться из тины, судорожно дёргая руками и ногами. Женский голос напевал какую-то тихую мелодию. Вдруг вода закончилась, и руки уже хватали воздух. Артур открыл глаза: лазурное небо и полуденное солнце. И больше он ничего не помнил.***
Кто-то настойчиво звал его по имени, и Артур резко сел. — Хватит спать, — сказала Моргана, сидевшая перед ним. Она всё ещё выглядела шестилетним ребёнком, и Артур тут же принялся рыскать взглядом вокруг. Ему же всё это не приснилось? Нет, быть такого не… Мерлин обнаружился возле Гвейна (всё ещё подростка). Вероятно, с момента их появления уже прошло какое-то время, потому что их разговор — они обсуждали принцип движения автомобиля — явно зашёл на второй или третий круг. У Мерлина, кажется, были большие проблемы с пониманием современных вещей: смартфон Гвейна тоже вызывал у него бурю эмоций. Артур улыбнулся против воли. Леон с Ланселотом переигрывались в карты неподалёку. Мордред стоял вдали ото всех и прожигал взглядом озеро. — Проклятие должно же быть снято, — сказал Артур, снова повернувшись к Моргане. — Мерлин сказал дождаться, пока ты проснёшься, — сказала она, а потом стушевалась: — ты всё вспомнил, да? — Ага, — подтвердил Артур. — Ну и? — бросила она с вызовом. — Разве тебе нечего мне сказать? Артур пожал плечами, а потом взъерошил ей волосы. Он такой маленькой её и не помнил из прошлой жизни. Самым ранним в его памяти сохранился лишь смутный образ десятилетней девчонки, уделавшей его на тренировке деревянным мечом. — Тысяча лет — долгий срок, — сказал он ей, — так что, думаю, за последние пару недель я успел узнать о тебе теперешней гораздо больше, чем сегодня мне вспомнилось. — Иди ты, — ответила она, пытаясь поправить волосы. Было непривычно видеть её без деревянной короны. Мордред заметил, что Артур очнулся, и громко свистнул — все тут же забросили свои дела и направились к ним с Морганой. Когда Мерлин приблизился, Артур пихнул его в плечо и тихо, так чтобы никто больше не услышал, спросил: — Как магия? Мерлин удивлённо — и радостно — на него посмотрел и быстро поднял вверх большие пальцы обеих рук. Выглядел он в полном порядке, поэтому Артур решил ему поверить. — Итак, как же нам снять проклятие? — когда все расселись небольшим кругом, спросила Моргана. Мерлин посмотрел на Артура. Артур глянул на Мордреда. Мордред вздохнул. — Я должен вам кое-что рассказать, — признал он. — Я с самого начала знал, как нам всем снять проклятие. — Что? — спросили хором Ланселот, Леон и Моргана. — Только для нас пятерых? — уточнил Гвейн, и когда Мордред кивнул, он продолжил: — тогда сейчас как раз самое подходящее время для этого разговора. Остальные тоже не стали возмущаться, хотя Ланселот и поморщился. Мордред глубоко вдохнул, а потом быстро затараторил: — Гвейну нужно найти в себе силы для прощения, Моргане — обрести власть над своими страхами, Ланселот должен быть честным и признаться в слабости. С Леоном всё сложнее, его проклятие будет снято тогда, когда будут сняты все остальные. — Это ещё почему? — спросил Леон недоумённо. — Вернуть долг верности могут лишь те, кому верность была отдана, — ответил Мордред. — Что-то в таком роде. — А как же ты сам? — спросила Моргана. — Я всё, — сказал Мордред, и внезапно перед ними был вновь молодой юноша, каким он и погиб. Мордред улыбнулся им всем широкой белозубой улыбкой. — Проклятие держалось на моём стремлении его сохранить на всё это тысячелетие, я получил бы свою целеустремлённость обратно в любой момент, как только раскрыл бы вам эту тайну. Мерлин благодарно улыбнулся Мордреду, и тот, к большой радости Артура, улыбнулся ему в ответ. Ланселот, Гвейн и Моргана поочерёдно уставились друг на друга. Леон прервал молчание: — Ну же, у вас не такие уж и сложные условия! — Мы можем сделать это потом, — предложил Артур, — это не обязательно нужно делать сейчас. — Нет, Леон прав, — Гвейн почесал свой затылок, — мне надоело уже быть подростком. Да и это на самом деле не так уж и сложно для меня. И всё же он тяжело вздохнул. Артур с Мерлином переглянулись, словно ожидая, что Гвейн простит кого-то из них, но подросток плюхнулся на землю возле обескураженной Морганы. Он не стал тратить время на предисловие: — Я прощаю тебя за всё то дерьмо, что ты натворила в прошлой жизни. Вот. И Моргана, к вящему ужасу Артура, совершенно некрасиво разрыдалась. — Вы мне не бу-д-дете это пото-о-ом припоминать, — сказала она сквозь всхлипы и завывания. — Я, может, буду, — сказал Гвейн и обнял её. Гвейн сам больше подростком не был: он стал выше и крупнее, отчего висевшая на нём до этого мешком футболка теперь почти трещала по швам. Джинсы и вовсе, казалось, держались на последнем издыхании. Мерлин недовольно цыкнул, его глаза на секунду замерцали золотом, и одежда теперь уже была нужного размера. — Моргана? — предложил Леон. Она выпуталась из объятий и утёрла ладонями лицо. — Пожалуй, теперь это будет сделать гораздо проще, — сказала она. — И чего же ты всё это время боялась? — спросил Артур. — Я боялась снимать проклятие, — тихо призналась Моргана, — боялась, что в ту же секунду, как мы обретём свободу, проклятие больше не будет заставлять нас держаться вместе. И что я останусь одна. В этот раз трюк с одеждой Мерлин провернул гораздо быстрее. И почти сразу же Мерлин потянулся и коротко обнял Моргану. Она отстранилась и удивлённо поправила увеличившийся в размере джинсовый комбинезон, уставилась на свои длинные пальцы. Она согнула их пару раз, разогнула и издала радостный клич. — Первым делом, — она обратилась к Гвейну, — мы идём в бар. — Ловлю на слове, Гана, — подмигнул он. — Тысячу лет не был в баре. Он не сказал, что тысячу лет не пил алкоголь, и Ланселот с Леоном оба прищурились, глядя на него. — Потом я выпью три, нет, четыре кружки этого чёртового кофе, который вы так настойчиво мне запрещали, — продолжила Моргана со странным смешком. — А потом засяду в студии на неделю и заново научусь рисовать. — Звучит как план, — сказал Мерлин с улыбкой. — Потом, ты, — она указала на него, — учишь меня всей продвинутой магии, какая только придёт тебе в голову. Мерлин улыбнулся очень мягко: — Замётано, Моргана. — Кхм, — кашлянул Леон и посмотрел на Ланселота, — кому-то пришло время поделиться своей слабостью. Ланселот зажмурился. — Я-хотел-всё-это-бросить-почти-с-самого-начала, — скороговоркой сказал он. Они все удивлённо на него посмотрели. Ланселот вздохнул и принялся объяснять: — Я думал, что знаю, на что иду, но потом очень быстро понял, что не справляюсь. Проклятие будто меняло меня изнутри, и временами от этого мне становилось настолько тошно, что я хотел всё бросить, наплевав и на вас всех, и на опасность для всего мира. — Почему ты никогда не говорил об этом? — спросил Мордред. — Вы всегда с пониманием относились к моим… проблемам. — Это не то же самое, — сказал Ланселот, он казался всё более несчастным с каждым словом, — это не было частью проклятия. Я просто хотел всё бросить. Постоянно. И если бы не Мордред, а я нёс разгадку к проклятию, то мы бы не добрались до сегодняшнего момента. — Ты не можешь это знать наверняка, — сказал Артур. — Я хотел всё бросить почти каждый день, — признался Мордред. — Но вот мы здесь. Намерение ещё не означает действие. — Успокойся, Ланс, — сказал Гвейн с улыбкой, — тут никто тебя не осуждает. — Ну что, чувствуешь себя как-то иначе? — спросил Мерлин. — Ох, — громко выдохнул Леон, — не знаю как Ланс, но я впервые за всё тысячелетие не чувствую себя канатом в перетягивании каната. Как хорошо быть собой. — Я тоже чувствую себя лучше, — признал Ланселот. — Эм, — сказал Мордред, — и что мы будем делать дальше? Они замолчали ненадолго, но потом неуверенно заговорил Мерлин: — Если вдруг у вас в доме найдётся местечко… — Едем домой, — предложил Артур, — я жил с ними уже почти месяц и места в этом доме предостаточно. Все согласно кивнули. Солнце уже клонилось к горизонту, поэтому им давно уже стоило собрать вещи и поехать в Лондон, но ветер приятно холодил кожу, и двигаться абсолютно не хотелось. Они просто сидели и молчали. На круглом столике неподалёку незаметно для них всех меч засиял ярким металлическим блеском, корона стала золотой, камни в ней — драгоценными. Кошель заполнился монетами из чистого золота. Узелок стал серебряным плетением, а плащ с золотым драконом принял свой первозданный вид. — Но потом мы всё равно пойдём в бар, — подытожил Гвейн.