***
Энн рыдала. Конечно, наигранно и возможно где-то фальшиво, но суровое лицо Мариллы все ещё было каменным и безэмоциональным. — Марилла! Прошу тебя! Для меня это очень важно! Она опустилась на колени и, подставив руки к мокрым щекам театрально выдохнула. — Марилла, мне скоро поступать. Я должна привыкнуть к шуму дорог, к скрипу проезжающих фаэтонов, к … — О Госопди, ладно, ладно! — буквально взорвалась Марилла. — Люблю тебя больше всех! Энн отряхнула колени и поцеловала уворачивающуюся женщину. Она все ещё была недовольна, но Энн считала что может уговорить любого человека, даже если это будет стоить ей красных глаз и сорвавшегося голоса. — Господи, иди собирайся. Девушка ярко улыбнулась и побежала в свою комнату собирать вещи, предвкушая прекрасные выходные. Кончики пальцев покалывали от эйфории, которая проскальзывала от единственной мысли — она вскоре увидит Коула и избавится на конец от чувства вечного присутствия Гилберта. Это, наверное, выглядит как побег от неизбежного — они должны поговорить. Два взрослых, здравомыслящих человека в конце-концов все-таки приходят к совместному решению проблемы, и они должны. Энн отбросила в сторону негативные мысли и с новой силой принялась укладывать вещи в небольшой чемодан.***
— А это, это наверно Джефри! Не спорьте, только он так сильно морщится! Диана рассмеялась и толкнула Коула в плечо. Коул не переставая улыбаться во все зубы потребовал следующего персонажа и отказался идти в очереди следующим — ему нравилось как ловко Энн повторяет мимику их знакомых. Они расположились в малой гостиной на третьем этаже, сюда практически никто не заходит и их громкий смех вряд ли кого-нибудь разбудит. Так что Диана пронесла из кухни бутылку красного вина, а Коул разжег дрова в камине. Они расселись прямо на полу, подложив огромные подушки дивана из соседней комнаты. Огонь грел эту осеннюю ночь и отбрасывал короткие тени на их счастливые лица. Они отлично повеселились время пока были в городе — сходили на сезонную ярмарку, прогулялись по старым закоулкам и часовням, устраивали книжные вечера с Мисс Барри. Энн с удовольствием провела эти два дня в окружении друзей и наполнилась оптимизмом с ног до головы. Пьяные посиделки ей тоже безумно нравились, но Диана начала смешно икать, шатаясь. — Ребяяят, — протянула она, — я кажется сейчас вырву. Коул подхватил подругу за руку и повёл в ванную. Благо она была через комнату и они успели. Энн помогла вымыть лицо бубнящей какую-то чушь Диане и сменила ей одежду на ночную рубашку. — Я думаю она не проснётся до утра, даже если немцы объявят войну. Коул мягко улыбнулся и сел рядом с Энн. Они вдвоём уставились на извивающиеся языки пламени. Каждый думал о своём, но в какой-то момент Коул дотронулся до ее щеки и Энн пришлось повернутся к нему. Между ними едва было пару дюймов, она чувствовала обжигающее дыхание прямо у своих губ и прикрыла глаза. Рука Коула скользнула под легкую ткань ее платья и обессиленная Энн смогла лишь приоткрыть налившиеся свинцом глаза. Коул обвёл пальцем каждый шрам и с особой осторожностью прошёлся по свежему. Она не желала видеть его глаза. Просто потому что знала, что на дне ярко карих зрачков плещется осуждение и презрение. Судорожно сглотнув, она прошептала что-то похожее на «прекрати» и отвернулась. Коул тёплыми пальцами обхватил ее лицо, Энн слабо сопротивлялась, но в конце концов взглянула ему в лицо. В глазах напротив не было осуждения. В глазах напротив было море чужой боли и что-то более глубокое чем сострадание. Будто Коул ее понимал, будто забирал ее боль и делил на два. Облегчал ее ношу. Она болезненно скривилась и почувствовала как по щекам льются слёзы. Возможно, это все крепкое вино Мисс Барри, а возможно ей просто не хватала крепкого плеча рядом. — Расскажи мне. Пожалуйста. С самого начала. Она мотнула головой, отказываясь. Рассказать какого это обрести любовь сквозь годы соперничества, прожить три счастливых года и видеть мир сквозь розовые очки? Или про то какого это — когда тебе вбивают те самые розовые осколки прямо в глаза, ведь любовь у неё была в одностороннем порядке, что с этого дня ей лучше не надеется на абсолютное счастье, которое она испытывала тогда. Такого не бывает, не с ней. Она человек и тоже ломается, но ломается она по другому. Энн любила его всем сердцем, уместила эту любовь размером в галактику и выжигла его имя на изнаночной стороне век. Эта всепоглощающая любовь смертельно и больна, так умеют любить только сиротки, которая боятся потерять тех кто проявил им толику симпатии. Поэтому на ногах остаются порезы. Шрамы. Каждый раз, проводя лезвие по ноге ей кажется что Гилберт покидает ее, с ним и больная зависимость. Но она рассказывает Коулу. Все. И спустя несколько часов с удивлением понимает что даже порезы не избавляли ее от чувства мерзкой душной заполненности от кончиков пальцев до линии челюсти. За окном разливается белый рассвет, а глаза у Коула красные и сухие. Он пару раз моргает и смотрит на свои колени — голова Энн на его коленях смотрится правильно, как будто так и должно быть. Аккуратно пробирая рыжие прядки он ведёт внутренний бой с самим собой и понимает что давным давно уже сделал выбор. И этот выбор должен спасти жизнь его подруге так же, как она спасла жизнь ему.