***
Гилберт считал это глупым. Вот так вот реагировать на любое упоминание об Энн, будь то разговоры о ее привычках или об ухажёров. О Боже, он не верит что это происходит с ним. Тонкий грифель крошится под сжавшимися под давлением нервов пальцами и взгляд падает на параллельную парту, где сидит, подперевши маленькой ладошкой веснушчатую голову олицетворение всех его триггеров. Брови расслабленны и придают лицу задумчивый вид, а нижняя губа прикусана с обратной стороны. Крошечные веснушки беспорядочно уложенные на бледное лицо и на созерцание уходят ничтожные минуты, потому что она лениво скользит взглядом по классу и натыкается на его напряженное лицо. Гилберт тут же отворачивается. Тебя не должно волновать все, что с ней связано. Потому что отныне это не твоё дело. Вспомни, какого это. Любить Энн Ширли Катберт. И как тяжело ее отпускать. Приди в себя. Не получается. Едва ли он дотерпел до окончании уроков — Коул оказался припечатан к стене за школой и сдавлен локтем у яремной вены. — Кто? Шипит сквозь плотно сжатые зубы и следит за лихорадочно бегущими в разные стороны глазами Маккензи. — Отпусти, псих! Тяжело прокашливается, когда Блайт отходит на два шага назад. Кулаки чешутся, желание найти и разделать человека, посмевшего делать настолько пошлые комментарии и выставлять на всеобщее обозрение, раня ее чувства и выставляя ее распутной. Хочется убивать. — Кто? Повторяет. Парень напротив окончательно пришёл себя, трёт покрасневшую у горла кожу и из всех сил делает оказаться хоть на дне Ада, но никак не рядом с разозленным и наколенным до предела Блайтом. Но потом приходит ярость. Обида за Энн заполняет все щели рассудка, слабость и страх отходят на задний план и затихают. — Тебе то какая разница?! — буквально взрывается и толкает его в грудь Маккензи. Гильберт пятиться, не ожидая такого напора. — Какая тебе разница я спрашиваю?! Ты бросил ее, обманул, ты… — Не смей. — с расстановкой в словах тихо говорит Блайт и поднимает полные холода глаза. Они понятия не имеют, что он пережил, что ему пришлось пережить. И если Энн было тяжело от его лжи, то ему было тяжелее — отказаться от любви и вырвать сердце. Оно кровоточит и застилает глаза тяжелой пленкой. Он на мир смотрит сквозь эту боль потери, которую не сам выбрал. Разве ему не больно смотреть на эти уродливые шрамы на молочных ногах? Разве не тяжело от полного разочарования в ее глазах, где раньше было лишь обожание? Он давно не мальчик, он в сказки больше не верит, он ничего хорошего от поездки на остров не ждал, мыслено себя готовил, прокручивал в голове их встречу, придумывал диалоги, надеялся что сведёт их случайные встречи до минимума. Не смог. Мальчик глубоко внутри него в эту первую встречу в лесу спустя три года жалобно заплакал и изнывал от тоски по любимой, ошарашенный ее образом, далеко не фантомным под покровом ночи. Не смог отказать себе в желании видеть ее каждый день, успокаивал себя, что былые чувства утихнут, бабочки сложат крылья и перестанут щекотать внутренности при виде неё, но как это было наивно. Это одержимость медленно, но верно стирала все мысли о чем-то другом и вскоре он обнаружил, что не мог посыпаться и засыпать без ее имени на бледных губах. Изначально он не собирался в школу, планировал быть рядом с отцом, но в итоге просыпается на рассвете, стоит по середине комнаты с расчёской в руках и думает, как же ты увяз в ней, раз сон тебе чужд и день кажется бессмысленным без неё? Гилберт никогда не ценил ничего в жизни больше, чем семью, но упустил момент когда маленькая девочка с коротко стриженными волосами заняла место где-то под грудиной и плавила органы от больной и неправильной любви. То есть, сначала так и было — из них могла бы получится довольно милая семейная пара фермеров и жили бы они долго и счастливо, у них не было бы никаких проблем с доверием и жизнь цвела бы красками весны, согревая в самую безлунную ночь, но теперь все иначе. Все изменилось с той поездки, теперь Гильберт Блайт другой. Ему самому противно смотреть в зеркало и видеть подобие того доброго мальчика из Эйвонли. В нем жестокость сплелась с жаждой к жизни, а трещины от пережитых событий выбили в нем любые зачатки доброты. Он носит тысячу масок каждый день с разными людьми, потому что настоящему Гилберту будет не место в этом царстве спокойствия и мира. Его изменить могла лишь девочка в которой эта любовь к миру не уничтожается никаким оружием, такая сказочная что едва ли с ней может быть по другому. Гилберту связали руки и приковали в тонущему валуну и последнее что он хочет видеть — это ее улыбка через толщу воды. Он этого заслуживает. Черт возьми, он имеет на это право! Но если приглядеться к его палачу и сдернуть с его лица маску — то он увидел там самого себя. Мальчик Гилберт, у которого любовь к семье побеждает здравый рассудок, у которого жажда жизни напрочь отсутствует, а справедливость и мягкость выбиты под веками как стимул в лучшему. Он тот, кто в конечном итоге убьёт Блайта, потому что последняя капля это толстые порезы. Смерть родителей, жестокость приюта, роль отброса общества, — ничего из этого не сломало Энн, но их расставание оставило шрамы. Отец всегда его поддерживал, говорил, что ему очень повезло влюбиться в такую очаровательную и милую девушку, обнимал подрагивающую от рыданий чёрную макушку и просил быть сильным. Чувствовал свою вину, тяжело переносил боль сына, но пытался не сдаваться. Крутится на языке. Все это — лишь малая часть того что он чувствовал прямо сейчас, но в реальности лишь смеряет леденящим взглядом Коула и еле сдерживает в себе порыв не вмазать ему. Или себе. Потому что какая ему разница в конце концов, если у неё правда есть поклонник, то это к лучшему, это значит она не будет одинока. В отличие от него — он давно сменился что разделит жизнь с одиночеством и роптать на судьбу не собирался. — Ты эгоист, Блайт. Она столько пережила из-за тебя, столько всего! Мы вытаскивали ее из этого состояния, пока ты где-то за границей осваивал новый мир, — Коул пренебрежительно скривился, — Она заслуживает большего, ты это знаешь, но вместо этого усердно портишь ей жизнь, ревнуешь, еще и всячески игнорируешь. Не объясняешься, но не позволяешь быть вдалеке. Этот мир вокруг тебя не вертится, и знаешь что? До этого разговора я думал что ты хоть как то раскаиваешься или, быть может, просто не решаешься на более серьёзные шаги, но теперь все кончено. Если слухи про вас с Джози правда и между вами есть какие то чувства, вот что я решительно не верю наблюдая за твоей реакцией, то лучше тебе держаться подальше от неё. Ее новый поклонник будет намного бережней относится к ней, поверь, — буквально выплевывает последние слова парень и разворачивается. Его локоть перехватывает Гилберт и притягивает к себе. — Передай этому поклоннику, — шипит Блайт, — что если хоть слезинка упадёт с ее глаз, то я сравняю его с землей.***
— Ты ненормальный! Диана истерично орет, кидая в друга подушкой и уже хватает вторую, когда тот складывает руки в мольбе. Энн же стоит посреди этого безумия и жутко злится. — Ты опозорил меня перед всем классом! — кричит, не заботясь о том, услышит ли ее задремавший в гостиной Меттью. На глазах подруги застыли слезы, а губы скривились в гримасе. Коул закатил глаза — он знал ее уже как четыре года и за все это время прекрасно ее понял. — Не преувеличивай, Энн. Даже если кто-нибудь заикнётся об этом случае, ты знаешь что твой Отелло сделает с ними. — Но он не может закрыть рты всем! — Ты его недооцениваешь, — цокнул языком парень и лёг на пуховое одеяло. Они сидели в комнате для гостей уже как двадцать минут и он безуспешно пытается вплести нити собственной гениальности в их истеричные нотки безрассудства. — Он больше не имеет ко мне никакого отношения, — процедила сквозь зубы одноклассница. Ему по меньшей мере захотелось дать ей отрезвляющую пощечину — его мужское виденье ситуации и умение наблюдать картину целиком, а не фрагментами, как это по обыкновению случалось с Энн в целом навело его на определенные мысли. Во-первых, Гилберт и правда все ещё испытывал к ней чувства. Коул никогда не отличался глупостью и сразу понял (по правде говоря он лишь подозревал, но в последние дни пазл в его мозаике сошёлся безупречно) что его морское путешествие — ерунда. Да, они с Гилбертом никогда не общались тесно, хотя бы потому что сам Коул уже жил в Шарлоттауне и они мало пересекались, из единственной точкой соприкосновения всегда была Энн. Но из ее рассказов и своих наблюдений он заключил, что даже если бы ему приспичило куда-нибудь надолго уплыть или он изнывал желанием повидать мир, (что вполне себе возможно, ведь по-меньшей мере половины жизни парень провёл в постоянных поездках с отцом), то никогда бы не сделал этого без своей горячо любимой девушки. Беря во внимание неумеренную жажду к переключениям в самой Ширли. Слабым фактором был его страх не защитить Энн во время их своеобразной экспедиции, хотя самомнения в этом парне хоть отбавляй. Проблема явно была, и она была достаточно серьезной, раз Гилберту пришлось провернуть столько всего. Но вопрос в другом — почему все это оставалась загадкой? — Энн, — с тяжелым вздохом проговорил парень, откидываясь на подушки, — Ты иногда до ужаса наивная, но с этим ничего не поделать. Оставь мою причастность в секрете — мне мои конечности дороги, — подмигнул и увернулся от прилетевшей прямо в лицо подушки.***
— О чем задумался? Едва в голосе Мариллы была заинтересованность — прогретая ее телом земля, от ощущения которой она с трудом могла оторваться интересовала ее еще больше, так что это был совсем не тот вопрос, на который нужно ответить. Она протянула пальцы за пределы толстого пледа, под огрубевшей кожей прошла дрожь — листья осенью невероятно быстро ломаются, но также невероятно хрустят. — О Гилберте. Марилла фыркнула. Этот парень больше вызывал в ней противоречивые эмоции. Сначала он был вежлив и мил, любая дама повелась бы на безупречные манеры и кроткий нрав, но как известно за любой красотой всегда кроется что-то ужасающее. Он убил жизнь в ее дочери и она ни за что не простит ему это, даже если он извинится сотню раз. О, в какую ярость она пришла, узнав о расставании через письмо. Клочек бумаги, обогнувший весь мир лишь для того чтобы причинить боль ее малышке Энн. Она промолчала, но листья под руками неумолимо трескались. — До тебя, — Джон взял паузу, — До того как мы вновь…воссоединились, я хотел умереть. Очень. Я был к этому готов, ну знаешь, позвал нотариуса, написал прощальное письмо, отложил деньги на похороны, написал тете Гила с просьбой забрать его после моей кончины, объяснив ей всю ситуацию. Но я совсем забыл, что мой мальчик вырос. Что он может постоять за свою семью, да я особо и не надеялся. — Ну да, — не удержалась от ноток сарказма женщина, — было довольно по-взрослому — бросить больного отца и повидать мир. Взгляд нахмуренных серых глаз привел ее в чувства и она отвернулась, продолжая ворошить почву. — Вы к нему не справедливы. Я дал ему обещание — я его выполню. Не расскажу ни единой душе о произошедшем каких бы мне усилий не стоило видеть убитое горем лицо Энн, или слушать твои возмущения — они не беспочвенны. Но есть то, о чем люди не знают, а я боялся, что ты не сможешь верить в него и припишешь в список мерзавцев, — горько покачал седой головой Джон. Марилла сдержала в себе все слова ненависти о том, сколько раз ей приходилось смывать кровь с дощатого пола в спальне Энн, но она тоже дала обещание своему ребенку — и она выполнит его. Ветер уносит горечь их разговора вместе с обрывками потрескавшихся листьев.