Prisoner of the sea and orphan

Гилберту нехорошо. На измятой кровати, у самого изголовья два волоса — один короткий, и один длинный. Рыжие. Цвета меди, но чуть ярче, где-то между раскалённым оловом и солнцем. Она протягивает руку к его лицу. Фантомно. Но он с усилием прогоняет разум прочь, удовлетворённый мыслью о ее присутствии. Она так восхитительно прекрасно смотрелась в его комнате, у самого края, и в другой раз он обязательно обхватил бы ее талию рукой, чтобы она не свалилось. Другой раз. Будто бы он когда-нибудь повторится. Рука несмело поднялась в воздух, замерла на секунду и продолжила витать на противоположной подушке, имитируя поглаживание. Будто Гилберт мог сейчас дотронутся до ее пушистых волос, будто смел себе это позволить. Но он так много ради этого сделал. — Гилберт Блайт! Мальчик С Пальчик! Уверен, что ставки на него были высоки, — сочащийся сарказмом и ехидной, голос диктора из громофона был ужасающим. Толпа восторженно взревела. Им нравилось смотреть на насилие, а на страх перед неизбежным — тем более. Противник Гила вальяжно сидел на ветхом стульчике с пошатывающимися ножками, заранее принимая многочисленные поздравления и похабные шуточки. Унижение. Все что он чувствовал дальше — унижение. Не то что бы Блайт наделся на победу, нет, ему всего семнадцать, а габаритному мужчине напротив все тридцать, однако в боях без правил всем на это плевать. Кто ты, сколько тебе лет и кем ты являешься — на все плевать, важно лишь что прямо сейчас тут Мальчик с Пальчик и Мустанг. Для других. Но сам Гил знал, что та тьма, крадущаяся по закоулком его души была слишком кровожадна, чтобы легко умереть. Первый удар пришёлся в ухо, и то лишь потому что ему удалось избежать прямого соприкосновения с челюстью. Звон в ушах становится нестерпимым, координация расшатывается, вдох и выдох тянут за собой последние силы. Все это длинной в пару секунд — затем забвение кончается и стеклянная бутылка выпускает его из плена. Мустанг криво ухмыляется и выглядит как минимум торжествующе, хотя сам Гилберт не понимает чем он так гордится — от удара парень увернулся, да и побить человека, почти вдвое младше не повод для гордости. Остальная часть боя проходит как в тумане, едва ли Гилу удаётся отбить даже самые слабые удары. Противник начинает злиться и пинать слабое избитое тело парня с удвоенной силой. Пока Блайт не сдаться и не поднимет руку, бой не окончится, альтернативой было довести до бессознательного состояния, однако малец никак не угомонится. — Сдайся наконец! — шипит Мустанг, опускаясь на колени и схватив Гила за горло. Тот нахально улыбался, с уголка его губ течет чёрная кровь. Сомкнув челюсти, Гилберт пару секунд напрягает щеки и тут же плюет в лицо оппонента. Мустанг замер, ошеломлённый такой дерзостью, а потом взревел. В глазах всех у Гилберта не было шанса, но что весь этот сброд с их маленькими мозгами и ограниченным интеллектом по сравнению с его даже поверхностными знаниями анатомии казались безумными животными с низменными желаниями. Сонная артерия прямо перед ним, в сантиметровой досягаемости. Нужно абстрагироваться от боли. От звенящей пустоты в ушах. От чувства неправильности настоящего. Нужно сосредоточится на ее губах. На равномерно вздымающейся груди отца и стеклянных пробирках с почти готовым для него лекарством. Нужно подумать о том, как этот бой спасёт жизнь папы и как решит все его проблемы в один миг. Нужно вспомнить нахмуренные рыжие брови и преломляющиеся над книгой лучи утреннего солнца. Каким прекрасным был этот момент. Какими прекрасными будут сотни других. Лезвие касается шеи Мустанга почти незаметно. Тот потерял бдительность от гнева, рано скинул его со счетов, посчитав слишком слабым. Огонь в чертовых Блайтовых глазах пылал довольно опасно. Мустанг широко распахивает глаза и падает назад, ухватившись за горло. Из распоротой раны фонтаном бьет кровь, люди кровожадно орут и кто-то умудряется ещё и присвистывать. Мустанг непонимающе оглядывается и Гилберт знает, как движутся его мысли. Разве все они пару секунд назад не были на его стороне? Разве не должен кто-нибудь из пришедших с ним друзей сейчас встать и помочь ему? Почему все радуются? Почему он встречает смерть вот так? И почему чертова кровь не останавливается? Глаза Мустанга находят сузившиеся зрачки Гилберта. Последнее что он видит — его кривую усмешку и покрытую кровью светлую кожу. Парень похож на ангела, хотя разве что на падшего теперь. Наверняка его первое убийство, возможно не последние. Дышать становится невыносимо трудно. Он рвёт на себе кожу, пытаясь вдохнуть ещё немного кислорода, но все попытки тщетны. Мустанг проиграл Мальчику с Пальчика, по собственной глупости и неосмотрительности. Гилберт поднимается с колен, игнорируя саднящие рёбра и легкое головокружение. Они скандируют его имя, радостные такому извращенному убийству. Кровь залила длинные пряди, он откидывает голову назад, с полуулыбкой глядя на через решетки клетки. Властью мог обладать лишь тот, кто имел для этого достаточно мозгов и силы воли, благо, у него было и то, и это. Он упивался громкими поздравлениями, широко раскрыв грудную клетку. Из темноты неосвещенного угла на него смотрели такие же чёрные, пылающие злобой глаза. — Мистер Блайт? Мисс Виллейн постучала в дверь, прежде чем просунуто голову в проем и встревоженно нахмурится. — К вам пришёл Мистер Эндрюс. Он ждёт в гостиной. Гилберт задумчиво кивнул. Воспоминания о прошлом теребили раны, которые давным давно должны были залечится. Но каждая секунда из прошлого заставляла его кровь вскипать и ненавидеть собственную безвыходность. Ещё и Эндрюс. Как же ему осточертело носится с этим недоумком, оказавшимся столь недальновидным и никудышным бизнесменом. Если бы не состоятельные родственники и положение в обществе, он был давно остался на улице ни с чем, однако протянутая и наполненная милостью рука Гилберта все ещё заставляла его сомневаться. — Мистер Блайт. Томас привстал с кресла. Парень буквально ощущал как скрипели его зубы, стирая эмаль. Ещё бы — заискивать перед мальчишкой, чей статус в обществе был на уровне его экономок. Гилберт нацепил максимально презрительную маску, стремясь унизить Эндрюса ещё больше. Это поднимало настроение. Это было тем, в чем он так сильно нуждался. — Вы пришли подписать бумаги о передаче особняка на мое имя или ещё по какому-то поводу? Мистер Эндрюс сжал губы в тонкую линию. Этот щенок никак не ответил на его приветствие, не соблюдает никаких правил этикета и так нагло спрашивает его о цели визита. Но деваться некуда. — У меня есть выгодное предложение для обоих нас, — Гилберт заинтересованно приподнял одну бровь. — Как ты понимаешь, в любом случае особняк я тебе не могу отдать. Он является моей фамильной драгоценностью, в склепе похоронены большой частью все мои родственники, но… — На те деньги, которые я собираюсь тебе выплатить, ты можешь построить себе ещё пять таких фамильных домов, что же насчёт склепа. Склеп легко разрушить, а тела твоих почивших родственников тебя не волнуют, как я смею предполагать. Видите, — назально ухмыльнулся парень, — я решил все ваши проблемы в мгновение Ока. Хотя я не умоляю ваши умственные способности и смею предположить, что дело ту в другом, правда? Лицо Мистера Эндрюса приобрело бардовый оттенок. Он так разозлился тем, что его перебили и выставили идиотом, что готов был вскочить и убить мальца одним выстрелом своего револьвера. Однако сейчас преимущество на стороне Блайта. Всему своё время. — Да, есть другая причина, — стальным голосом произнёс мужчина, — Я готов отдать тебе особняк с условием, что ты женишься на моей дочери. Таким образом его хозяйка будет носить мою кровь, и он не будет осквернён чужим присутствуем. Гилберт громко рассмеялся, и ему потребовалось выпить пол стакана воды, чтобы прийти в себя. Мистер Эндрюс обхватил руками трость, на которую ранее опирался, и сжал ее до такой степени, что костяшки побелели от напряжения. Эта ситуация веселила получше любого комического шоу, да и напыщенность старого индюка выглядела нелепо. Возможно старый Гилберт и был бы впечатлён, наверно, сжался бы до размеров атома в этом кресле пол давлением строгого и высокомерного взгляда, но на то он и старый, чтобы дать дорогу новому. Этот Гилберт хитрее и вылеплен из стали, более того, броня облепила и внутренние органы, чтобы кислотная желчь сожаления не убила его изнутри. Нынешнего Гилберта убить никто не сможет. - Мне смешно оттого что вы считаете себя хозяином положения, - разъяснил парень, откинувшись в кресло. Тело расслабилось, а поза кричала о не заинтересованности. - Будто бы я, а не вы сейчас нахожусь на гране банкротства, будто это я, а не вы, должен думать о завтрашнем дне с опаской и страхом нищеты. - Гилберт поддался вперед, ощущая волну гнева, исходящую от старика, - Уверен, вы не спросили у дочери, будет ли она согласно выйти за меня, используете как разменную монету, так ещё и в качестве ключей в особняк, двери которого, я перед вами буду должен открыть. Ухмыльнувшись, он отстранился. Надо отдать должное Томасу - тот скрывал потребность задушить Блайта под маской отрешенности, которую легко смог себе вернуть. Гнев все ещё проскальзывал пятнами на обрюзгшем лице, однако светское воспитание отложило некий отпечаток. - Вы упускаете такой шанс, Мистер Блайт. Моя дочь станет для вас пропуском в высокое общество, в мир, полный возможностей. - Но зачем это вам? Особняк не главная причина. Вы могли бы отдать ее в чудесные состоятельные семьи и обеспечить ей надежную старость, однако выдаёте за деревенского просточка? Этот вопрос действительно крутился в голове Блайта, будто заезженная пластинка. Только если.. - О, давайте отбросим маски, все мы знаем, где вы были на самом деле в ходе своего морского путешествия и какое наследство получили от мате… Гилберт тут же похолодел, и обернулся в коридор, судорожно идя глазами очертания тела отца. Но его не было. В доме было тихо, скорее всего отец просто уснул, однако если бы Томас сказал это громче. - Вы больше не скажите об этом ни слова, вам понятно? - прошипел он по слогам. - Вы заткнете свой длинный язык, иначе будьте уверены, я вам его отрежу и скормлю. Эндрюс сжался в кресле, напуганный лихорадочным блеском в глазах мальчишки. Он был похож на психа в этой смятой и полу-мокрой одежде, со спутанными в разные стороны чёрными вихрями непослушных волос, абсолютно взбешённый. - Я, право, не знал что это секрет, однако будьте уверены, никто об этом не узнает, - пролепетал на гране слышимости. - Вы подпишете чертов договор прямо сегодня и вышлите мне почтой. В течении двух недель сотрёте манатки и переберётесь куда угодно, меня это не волнует. - Но как же моя дочь? Широко распахнутые от злости глаза Гилберта вновь заставили Эндрюса пожалеть, что вообще сюда пришёл. Он недооценил мальчишку, а теперь может поплатится за это жизнью, огонь в его глазах спалит и превратит в пепел любого человека. - Я не позволю ей быть разменной монетой в вашем денежном обжорстве. А теперь идите вон. Устало опустившись в кресло, Блайт позволил себе немного передохнуть. Было ошибкой принимать старика здесь. Он медленно помассировал виски, не в силах больше об этом думать. Операция переписания особняка не должна была затянутся надолго. Дверь в комнату отца была наглухо закрыта. Он потянул круглую ручку и со скрипом потянул. Отец лежал, скрестив руки на коленях. Его веки были полуопущенны, будто он не мог выбрать, уснуть или продолжить бодрствовать. Гилберт прервал его размышления, опускаясь на стул перед кроватью. - Папа. - тихо прошептал он. Мистер Блайт коротко улыбнулся и открыл глаза. Его глаза были цвета океана после цветения, почти прозрачные, так не похожие на его собственные. Впервые Гилберт позволил себе сравнить их. Не было ничего схожего. Ни веснушек, ни завитки кудрей, ни склонность к развитой мускулатуре. Была одна душа на двоих, напомнил себе Гил, и этого вполне достаточно. Рука потянулась к одной из книг на полке, но старческий голос попросил остановится. - Ты столько лет подряд читаешь мне сказки. Теперь моя очередь, не так ли? Парень неуверенно улыбнулся. - Разве тебе не нужна книга? - О нет, моя книга вот тут, - постучал по голове двумя пальцами. - Тогда я слушаю, - это было…странным. Было непревычно ощущать, как все идёт не по плану, что то, в чем он всегда так сильно нуждался, рутина, разумеется, теперь тоже изменилась. Это пугало и раздражало парня в равной степени. - Ну что, ты готов слушать? - проскрипел голос отца. Гилберта задумался. Да, возможно он был готов слушать его вечность, если ему станет от этого лучше. Но лучше не станет. И их вечность умещается в последствии страшной болезни. Их вечность оказывается слишком короткой для маленького Гилберта и его измученного сердца. - Да папа. Я готов.