nothing to lose

                    Когда я решил, что моей жизни больше ничего не угрожает, то выпрямился и замер, во все глаза глядя на раннее пропавшего неизвестно где рыжего придурка.       Сначала чувствую, как шок медленно сменяется гневом, что гейзером начинает клокотать в груди, распространяясь дальше по крови, охватывая всё моё тело. Мне очень хотелось подскочить к спящему, схватить за грудки и хорошенько встряхнуть, возможно даже насладиться хрустом шейных позвонков. Нещадно разбудив, оглушительно наорать, чтоб уши заложило спросонья. Дать хорошую затрещину по рыжей голове, заглянуть в эти глубокие глаза, не найти там ни капли совести.       Но чёрт, я очень быстро передумал.       Охваченный эмоциями, я глубоко дышу, стараясь приструнить колотящееся сердце. Нужно быть спокойнее. Это мне нужно исправить положение. Да, я бы послушал и его извинения, но сейчас немного другая ситуация. Беннингтон запросто может психануть снова, а вот у меня такой возможности нет.       Шинода, тебе нужно затушить этот чёртов пожар полностью, иначе сгорит весь лес.       Предельно тихо подхожу к столу и усаживаюсь за него. Моё тело напряжено, в почти родном помещении чувствую себя не в своей тарелке. Пусть даже Беннингтон спит сейчас – а я не собираюсь его будить, – всё сильнее сосёт под ложечкой. Морщу лоб, рассматривая вокалиста.       Честер спит беспокойно: ворочается на диване, пиная плед в ногах, сильно хмурится и изредка невнятно что-то произносит. Я не разбираю, что конкретно, но и особо не стараюсь. Он одет в ярко-красные, под стать своим волосам, пижамные штаны и просторную футболку, в которой точно могло бы поместиться два таких как он.       Вокалист ещё больше похудел с момента нашей первой встречи. Помню, тогда я удивился: как такой тощий, хрупкий парень может иметь такой мощный, яркий голос? До сих пор остаётся загадкой. Мне больно смотреть на лежащую на полу у дивана пачку сигарет.       Если у него нет квартиры, то все вещи хранятся в машине, и неудивительно, что он отдыхает в пижаме сейчас. Сколько он уже здесь? Сколько ночей провел на парковках? И зачем только скрывал от нас свою ситуацию?.. Кто-нибудь точно бы пригласил его к себе, мы же друзья.       На основе этих раздумий передо мной как слайдшоу пронеслись те бесконечно долгие месяцы наших перепалок и недоразумений, постоянное чувство горькой обиды и злости, тяжесть вечно гудящей головы от непрятных мыслей, скрип зубов и ощущение собственной беспомощности.       Да... На этой почве безумно хочется обратиться за помощью, я бы так и сделал.       Ещё буквально пару месяцев назад было ощущение, что мы сработаемся. Будем продуктивно работать, а к началу следующего года обязательно запишем наш ЕР. Подпишемся на лейбл, в конце-концов. Мы ведь стараемся.       Мне очень нравится мечтать и строить планы на будущее, а потом глядеть на то, как эти самые мечты и тонна работы эфимерными песочными замками рушатся под накрывающей их волной реальностью. Размывает их медленно, а я с мазохистким удовольствием рву на себе волосы, криво улыбаюсь и продолжаю смотреть.       Совершенно не контролирую ситуацию. Что делать с группой?.. Мы усердно трудимся, постоянно пробуем что-то новое, но по итогу лишь топчемся на месте! Я чётко помню то всепоглощающее отчаяние и глухую боль, когда Марк ушёл. «У группы нет будущего, Майк», — сказал он, серьёзно глядя мне прямо в глаза. Тогда я не был с ним согласен и ничего не изменилось. Но порой изнутри грызёт червь сомнения: может, в чём-то он, всё-таки, прав?       Голова ещё болела... или снова болела. Я всё не мог отвести взгляда от нахмуренного бледного лица, украшенной короткой щетиной чёткой линии подбородка, чуть приоткрытых тонких губ. Честер всё так же тяжело сопел и ворочался. Заставляю себя отвернуться и вновь посмотреть в окно на соседнее здание. Достаю черновик с текстами, открывая на нужной странице, и, после непродолжительных раздумий и нескольких косых взглядов на спящую фигуру, усердно принимаюсь записывать мысли, изредка чёркая. Много всего произошло, могу попытаться изложить это на бумагу.       Погрузившись в творчество, я лишь краем уха услышал чуть более громкое бормотание и интенсивную возню на обивке поскрипывающей мебели. Не успеваю повернуть голову к парню, как слегка вздрагиваю, слыша грохот – Беннингтон упал с дивана. Протяжный хриплый стон выразил его боль от резкого столкновения головы и пола. Не самое лучшее пробуждение. Я зачем-то задержал дыхание и замер, вжимая голову в тело в попытке сжаться и исчезнуть.       Честер немного полежал на спине, приходя в себя от столкновения, затем приподнялся на предплечьях, его поддернутые сонной пеленой глаза оглядели собственное растянувшееся на полу тело. Парень вяло потёр ушибленную голову и сильно нахмурился, о чём-то размышляя. Через несколько секунд присел и, упёршись ослабленными руками о сидение, медленно подтянулся, поднимаясь.       — Я что, свет забыл выключить? — тихо произнес он.       Беннингтон, очевидно намереваясь подойти к выключателю, немного разворачивается и теперь совершенно точно замечает меня, вжавшегося в стул всем телом. Его взгляд моментально проясняется, остатки сна испаряются и заменяются неподдельным ужасом, а сам рыжий приоткрывает рот.       Тотчас пятится назад, пока не упирается в барабанную установку и чудом не падает на неё. Даже отсюда видно его испуганное выражение лица и широко распахнутые глаза, что успешно прожигают в моём лице дыру – я это чувствую по стремительно нагревающимся щекам и стыдливо хочу отвести взгляд, но отчего-то не получается, поэтому смотрю в ответ.       Честер наконец устойчиво замирает. Во всём его теле – напряжение, он словно перетянутая струна. Часто, загнанно дышит, будто только что пробежал стометровку на скорость. Я сейчас перепуган не меньше. Нам нужно переезжать, это помещение точно кем-то проклято.       Гляделки продолжаются уже достаточно долго, но рыжий всё так же смотрит на меня, прищурившись. Молчу, выжидая, и скоро он сипло произносит:       — Кто это, мать твою, здесь?..       — Э-э... — поднимаю бровь в недоумении, а затем до меня доходит – он же без очков! — А! Это я, Майк...       Вновь замолкаю, увлеченный его реакцией: услышавший знакомый голос Честер вмиг переменяется в лице и ладонью вытирает лоб, проводя дальше по ярким волосам. Взгляд приобретает более нейтральную эмоцию, а фигура выпрямляется.       Он подходит к мебели, долго ищет взглядом пачку сигарет, а затем склоняется и поднимает её с пола, а вместе с ней и залетевшую под диван зажигалку. Пара мгновений – я даже не успел дважды моргнуть, – торчащая в зубах сигарета медленно тлеет, а предметы быстро оказываются на диване.       — И что забыл здесь? — Беннингтон поворачивается ко мне. Я опять ощущаю на себе тяжелый взгляд, а затем он затягивается и большим облаком выпускает противный дым в только что проветренное помещение. Чувствую, как глаза начинают печь.       — Ну, вообще, я пришёл за черновиком... — поднимаюсь со стула и хочу сделать шаг ближе к парню, а он меня грубо прерывает.       — Значит, забирай его и иди себе дальше, — пальцы Честера держат чёртову сигарету так, будто это самое хрупкое, что у него есть. Хочу запомнить это лучше, поэтому зачарованно смотрю, хоть и глаза немного слезятся из-за сизого дыма.       — Нет. Ещё я хотел с тобой поговорить, — всё же подхожу ближе, останавливаясь в двух метрах от него. Теперь он смотрит своими жутко красными глазами с нескрываемой злобой и делает шаг назад. Я невольно замечаю тремор его рук. — Честер...       — Нам не о чем разговаривать. Ты мне всё сказал, я тебе всё сказал, — стискивает зубы и отходит к окну, выкидывая незатушённый окурок, — В четверг буду на репетиции.       Нет, ничего не изменилось. Он всё такой же напряженный, что и пару минут назад. Ему не хочется со мной находиться рядом, это видно. Я его так сильно испугал?       — Прости, что я тебя так напугал, я не хотел, — пытаюсь начать с этого. Не знаю, куда деть руки, поэтому нервно тереблю ткань куртки в ожидании ответа. Проходит вечность.       — Где мои очки? — что ж, мимо.       Вместо ответа молча нахожу их на столе, аккуратно беру за дужки. Линзы чуть грязные, но это легко исправить. Возможность подойти ближе не упущена, и я осторожно вытягиваю руку с предметом. Не укусит?       — Вот, держи, — он резко выхватывает вещь и надевает на нос, окидывая меня нечитаемым взглядом. Перед тем, как студия погружается в тишину, вокалист цедит сквозь зубы:       — Спасибо.       Вот как с ним разговаривать нормально? Я практически готов рвать на себе волосы и выть от непонимания, громко топая ногами по полу. Взамен лишь киваю и погружаюсь в раздумия.       Мы молча стоим друг напротив друга уже неизвестно сколько. Честер своей неподвижностью и безмолвием теперь всё сильнее напоминает мне змею, что сидит в засаде. Брови слегка сдвинуты к переносице, уголки губ опущены, и только заинтересованный взгляд выдает его с потрохами, а меня радует наличие там чего-то кроме гнева и осточертевшего безразличия. При желании он бы давно меня в окно выкинул, но почему-то ждёт.       — А ты что здесь делаешь? — осторожно спрашиваю, надеюсь не наступить на мину. Сапёр-камикадзе на минном поле без металлоискателя.       — Сплю, как видишь.       — А чего к себе не поедешь? У нас репетиции сегодня нет, — нервно переступаю с ноги на ногу и закусываю щёку в ожидании ответа. Честер отвернулся, словив линзами очков блик света, и тихо заговорил.       — Да лень, долго... — я уже навострил уши: что же такого ещё сочинит, но рыжий резко замолчал – вспомнил, что я не его мамочка. Глубокие глаза с плещущимся в них негодованием вернулись к прожиганию во мне сквозной дыры. — Чего опять пристал?! Я не обязан перед тобой отчитываться, Шинода!       Молчу, стараясь сдержать ухмылку – она сейчас не к месту. Мы стоим истуканами. Я почти полностью спокоен, лишь рубашка прилипла к взмокшему телу. Как и хотел изначально – теперь ничто не помешает мне вести диалог с Беннингтоном, кроме него самого. Тот ощущается загнанным псом, что ради своей безопасности готов цапнуть в любую секунду. Его можно понять, оставить в покое, но всё таки решаюсь зайти чуть дальше.       — Я знаю, что ты не снимаешь квартиру, Честер.       После моей фразы окружающий мир опять погружается в напряженную тишину, из звуков остаются только учащенный стук моего сердца и дыхание вокалиста. Мы стоим совсем рядом, я даже могу почувствовать на смуглой коже воздушные потоки, которые он тяжело выдыхает.       Проходит ещё несколько мгновений, прежде чем до Беннингтона доходит смысл мною сказанного. Брови поползли вверх, на скулах заиграли желваки, а в широко открытых очах словно коктейль из разнообразных эмоций, но я не понимаю ни одной из них. Нервно сглатываю и осторожно продолжаю:       — Почему ты нам не... — мне не даёт договорить утробный рык.       — Да потому что это не твоё, нахер, дело! — ядовито выплевывает мне в лицо. Стискивает ладони в кулаки, легко читается его отчаянное желание что-нибудь ударить в порыве, — Я повторяю в последний раз: отъебись от меня по-хорошему!       Я боюсь, что он снова сбежит, но Честер возвращается к дивану, плюхается на сидение и вновь достает сигарету. Сморщив нос, гляжу на то, как он нервно подкуривает и глубоко затягивается. Из последних сил давлю в себе желание вырвать эту гадость из рук и выбросить куда подальше. Он и себя гробит, и меня заодно.       Я опять не знаю, куда себя деть, поэтому глупо стою посреди комнаты. Беннингтон больше на меня не смотрит: глубоко вздыхает, откидываясь на спинку, прикрывает глаза и легонько ударяет пальцем – пепел летит на пол. Провожаю его понурым взглядом, ладонью устало приглаживаю щетину. Почти полгода у нас никак не получается найти общий язык. Мы друг на друга дурно влияем: от болящих голов и чёрных кругов под покрасневшими глазами – до тяжести в груди и попыток перебить её никотином.       Шире распахиваю окно. Прошло немного времени, но Честер, казалось, успел чуть успокоится. Я рискнул подойти к дивану, останавливаясь рядом с курящим. Выжидаю ещё немного, а затем тихо произношу:       — Мы сильно переживали, — рассматриваю контур его острых плечей и напряженную линию челюсти. То, как он сдвигает аккуратные брови к переносице и чуть приоткрывает веки, являя радужки глаз. Они почти одного цвета со зрачками, это меня завораживает.       В этих глазах на секунду мелькает какое-то странное сочетание сожаления и раздраженности, и я даже не знаю, как они умудряются сочетаться. Честер молча отворачивает от меня голову и снова затягивается. Глубоко вдыхаю и чувствую горечь во рту от дыма. Делаю шаг в сторону, желая словить его взгляд.       — Честер, я правда сожалею, что так вышло, — взываю к нему, но вся реакция – раздраженное сопение. — Я волновался... Чёрт, — настолько хочу получить нормальный ответ, что в каком-то отчаянном порыве вырывается то, чего точно говорить не стал бы. Я неловко закусил губу, и, кажется, мои щеки теперь чуть теплее обычного.       Вокалист наконец-то поворачивает свою рыжую голову. Взгляд его пристальный, снизу вверх. Где-то глубоко в тёмных омутах можно было заметить удивление, но оно быстро пропало. От этого у меня что-то ёкает в груди и я чувствую, что долго не выдержу под таким его изучающим, пронизывающим взглядом.       — Ага, пизди-пизди, приятный голос, — скептично протягивает Беннингтон и вновь обхватывает бледными губами фильтр, выдыхает облако прямо на меня. Я от такой концентрации этой херни в воздухе захожусь в кашле и отшатываюсь назад, размахивая ладонями перед собой. В глазах стоят слезы, смаргиваю их и замечаю наглую ухмылку на чужом лице.       — Беннингтон, сука! Прекрати уже вести себя как последний придурок! — моё лицо горит, тело всё ещё прошибает ледяной пот, — Я пытаюсь с тобой нормально поговорить!       — Мне не нужны твои попытки, Шинода, — Честер закатывает глаза и закидывает ногу на ногу, а меня это жутко бесит. Совсем недавно он был в бешенстве, а сейчас стрелка повернулась ко мне.       Опять молчание. Как же достало! Я очень хочу прервать его, но пока что только наблюдаю за тем, как наглая гримаса постепенно стирается с худого лица. Искра в глазах тухнет и сменяется той самой гнусной отрешенностью, что я наблюдал тем вечером. Ещё одна затяжка, последняя. Беннингтон за неимением пепельницы тушит дотлевающий окурок о светлую кожу на руке, даже не кривится. А вот я растерянно моргаю, но он словно забыл вообще, что здесь кто-то есть кроме него. Выбрасывает окурок в коробку для мусора и едва слышно произносит:       — И извинения твои мне тоже совсем не нужны.       Чтобы понять, мне приходится сильно напрячься и некоторые слова даже читать по губам. И вмиг остываю – для этого мне хватило одной фразы, сказанной настолько прискорбным тоном, что внутри всё отозвалось глухой болью. Ничего больше на осунувшемся лице не выдавало эмоций. Я попытался сглотнуть, но ощущение было такое, как будто провёл по языку наждачной бумагой.       Бесшумно подхожу ближе и мягко приземляюсь рядом – никакой реакции. Мы оба пребываем в размышлениях. Мне хочется продолжить разговор, не могу просто так уйти.       — Не ври, пожалуйста, — тишина. Смотрю на яркий ожог от окурка на бледном запястье. В глаза – боюсь. — Честер, я же слышу, что это не так.       — Какое тебе дело вообще? — Беннингтон идет на контакт, и теперь уже я игнорирую этот его вопрос.       — Я прошу у тебя прощения за тот вечер... Мне не нужно было так вести себя, мне очень совестно.       Мы встречаемся взглядами. Его – безмерно мрачный, и я ощущаю, что задыхаюсь от переизбытка этого чувства, что пронизывает, кажется, каждую клетку моего тела.       — Незачем тебе извиняться, Майк. Ты ведь действительно прав, — но добивает меня то, как он на контрасте мне улыбается: мягко, доверительно. Меня прошибает разрядом, чувствую то, что и вчера в той кафешке – глухую обреченность внутри, и меня колотит.       — Да... поэтому извиняюсь не за слова, а за действия. Я не должен был провоцировать тебя тогда.       — Ладно, — мгновение, и парень вмиг переменился в настроении и сейчас излучал, я бы сказал, дружелюбие. Странно. Меня это смутило, — Твоя взяла, Шинода, где мне расписаться?       — Что? — я в недоумении вскинул бровь. О чём он?       — Ну, документ... Бумажка какая-нибудь обглоданная. Что я тебя, полудурка, прощаю, отпускаю все грехи и отправляю на все четыре стороны, — Честер опять нёс какую-то чушь. Но эта его смена настроения заставила меня не только насторожиться, но и ощутить странное тепло внутри.       — А-а... Да не нужно, я запомню и так, — несмело приподнимаю уголки губ, отмечая про себя, что у Беннингтона красивая белозубая улыбка, даже голливудская. И почему я раньше не замечал?       Может быть потому, что он мне так никогда и не улыбался?       — Слушай, так что там с квартирой, ты в машине спишь? — не могу не спросить, и ему этот вопрос точно пришёлся не по душе. Он поправил свои очки, пригладил яркий ёжик волос и поджал губы.       — Пока что да.       — Ну, могу предложить тебе пожить у меня, но только с условием: ты не будешь проёбывать репетиции, — я очень надеялся, что Честер согласится, но по его напряженному взгляду было понятно – он не хочет.       — Нет, спасибо. Я совсем скоро накоплю на жильё, — голос твердый, но его пальцы нервно теребят край футболки. Сомневаюсь, что это причина его отказа.       — Всё ещё обижаешься? Да не буду я больше тебя трогать, боже!       — Нет, я... не обижался вовсе, если что. Мне просто нужно было... — он снова посерьёзнел, а беспокойный взгляд заметался, оглядывая всё что можно в помещении, но только не меня. Я ждал, что Беннингтон продолжит, как только соберётся с мыслями, но этого не случилось. — А впрочем, забудь. Закрыли тему.       — Ладно, — устало вздыхаю, а парень рядом снова погружается в размышления о чём-то своём.       Через некоторое время мы снова возвращаемся к разговору, но уже о репетициях. Договорились на четверг, надо будет чуть позже выбрать время для нашей с ним встречи в моём доме. У меня ступор в некоторых вещах, а Честер довольно быстро согласился мне помочь.       — Ты точно не поедешь ко мне? Здесь холодно, обещают дождь на ночь, — держу тетрадь с записями в руке, стоя у двери.       — Да, отвали уже. Забирай свой шмот и оставь меня в покое, я смертельно хочу спать, — Беннингтон недовольно ворчал на меня, лежа под пледом на диване.       — Ты хоть парням перезвони, жене своей... И сотовый не смей выключать больше! — я действительно чувствую себя его нянькой.       — Да он сдох, блин! Иди уже, мамочка, — тихо смеётся под слоем ткани. Моё лицо тоже озаряет легкая улыбка.       — Ну... ты звони, если что. В любое время, Честер.       Парень недовольно приподнимается, глядя на меня убийственным взглядом. Сейчас этот зверь бросится. Я хватаюсь за дверную ручку, отпирая дверь.       — Сгинь уже! — спешу ретироваться из помещения, громко захлопывая за собой дверь.       Да, я очень рад, что всё это устаканилось. И всё бы было прекрасно, но что-то меня всё равно угнетало. Иду домой с тяжелой головой, забитой странными мыслями.