Лесные байки

Мне нравится просыпаться первым. Когда Мак ещё тихо сопит, подмяв под себя подушку и смешно оттопырив задницу. И спит не в каком-нибудь шкафу, или того хлеще — в гробу, а в тёплой, развороченной после жаркой ночи постели. Рядом. Умиляюсь, кутая в плед сверкающий голый зад своего упыря, и отмечаю про себя, что быть дампиром гораздо приятнее, нежели оборотнем. Во-первых! Никаких тебе стоячих ушей, виляющих хвостов, когтей и прочих сомнительных прелестей. Подумаешь, пару глотков крови в день! Ерунда какая! А главное! Блин! Ведь никакой пушистости — Мак гладкий, как колено, если не считать серебристой гривы, завитой в тугие локоны. А я?.. Со всем, пожалуй, можно смириться, но если этот кровопийца не перестанет называть меня пушистиком, я за себя не отвечаю! Ещё раз огладив обожающим взглядом свернувшуюся калачиком фигурку Мака, тихо соскальзываю с кровати и, прикрывая задницу ладонями, короткими перебежками добираюсь до душевой. Ладно, если бы мне хотелось принять душ — нет, и это тоже, но сейчас важно другое. В душевой зеркало! И. Я должен увидеть себя раньше Мака. Что, если этот грёбаный пушок покрывает не только мои предплечья, голени и бёдра, что, если… Бля! Теперь и ягодицы… Это невыносимо! Я меняюсь с каждым днём, с ужасом представляя, в какого монстра превращусь завтра. И это касается не только повышенной пушистости. Я чуть увеличился в росте. Моё тело и раньше не отличалось хрупкостью, но теперь мышцы просто литые. Кажется, я ещё больше раздался в плечах, а мой золотистый морской загар потемнел и отливает бронзой. Мулат грёбаный! Придирчиво вглядываюсь в отражение в зеркале — точно! Веснушки! Их не должно быть зимой! Словно бушующей внутри моего организма природе совершенно пофиг, что происходит тут — снаружи. Я жаркий. Горячий. У меня внутри вечное знойное лето, разливающееся огненной лавой по венам. Рот. Он тоже стал крупнее и чувственнее. Скалюсь, как придурок, пытаясь спровоцировать появление клыков — нихрена! Ну вот как?! Как научиться управлять всеми этими наворотами? Прокачался, бля! И уши… Ведь нормальные же сейчас! Шумно выдыхаю, врубая воду погорячее. Я и раньше любил обжигающий душ, но теперь, кажется, готов вариться в кипятке. Выползаю в облаке пара, оборачиваю полотенце вокруг бёдер и стираю тыльной стороной ладони конденсат с запотевшего зеркала. Фух! Пять минут — полёт нормальный! В отражении улыбчивый, голубоглазый, несколько растерянный, но вполне себе обычный парень, и это несказанно радует. Завернув на кухню за стаканом воды, опускаю в него пару кубиков льда и беззвучно шлёпаю в спальню. Не хочу будить Мака — ещё хоть самую малость полюбуюсь им спящим! Ведь когда открываются изумрудные глаза упырины, открывается и его наглый саркастичный рот, и тогда единственное, чего мне хочется — покусать гада. Максим спит, скинув одеяло на пол и бесстыже оттопырив задницу. Обнимает подушку, уткнувшись в неё мордой, неразборчиво нашёптывая что-то на немецком. Присаживаюсь на край кровати и несколько секунд тихо наблюдаю за спящим упырем. Он слишком хрупкий. Будто что-то изменилось с тех пор, как мы познакомились. Но внешне Мак прежний, наверное, изменился я. Выдыхаю и подушечкой указательного пальца веду линию от копчика вверх по позвоночнику до самой линии роста волос. Максим вертит головой, разметав взлохмаченные волосы, стонет и пытается согнать с шеи раздражитель. — Рыжий, отстань, — шепчет еле слышно. — Хвост. Убери. — Я не Рыжий, — нависая, выдыхаю на ухо в платиновых кудрях и улыбаюсь. — Мммммииить, — Макс тянет так сладко, что у меня всё жаром обдает внутри. — Хвост? — сонно спрашивает в подушку, цепляет ладонью полотенце, сдирая и отбрасывая ненужной тряпкой прочь. Прижимаюсь теснее, вплавляясь кожей в кожу, балдею от соприкосновения, прислушиваюсь к дыханию и сердцебиению сонного Максима, не сразу понимая, что урчу. Глухо порыкивая, тычусь носом за ухо, зарываясь лицом в серебристые кудри, и глубоко, с наслаждением вдыхаю дурманящий вишнево-шоколадный запах. Отираюсь о тёплую гладкую задницу, ёрзая, накрываю правой ладонью кисть Мака под подушкой, переплетаю пальцы, легко сжимая, и… — Мой пушистенький, — именно в этот миг клыкастая сволочь запускает свободную руку назад, рвёт за ягодицу, прижимая теснее, и, небось, умильно скалясь в наволочку, оглаживает мою задницу. — Бля! Мак! — ощутимо прикусываю мочку его уха и тут же виновато зализываю. — Сам виноват! — бурчу, не позволяя ему вывернуться из-под себя. — От этого твоего «пушистенький» яйца поджимаются! Буквально! Макс глухо хрипло ржёт, ёрзает и оглаживает бедро. — Дай подержу, — урчит в подушку, но на сонного уже никак не тянет. — Что ты собираешься подержать, м? — вжимаю Мака бёдрами в матрас, обжигая дыханием висок. — Яйца, — хрипло отзывается тот, ёрзая, брыкается и всё-таки, кряхтя, переворачивается подо мной. И лыбится. И какой же он, сука, красивый… Сонный и тёплый, с ещё расфокусированным взглядом и взъерошенными волосами, с отпечатком подушки на щеке — красивый, падла. До щемящей нежности. До странного томления под рёбрами. — Бля, — восхищённо выдыхаю, не сразу осознавая, что произношу это вслух. — Вернее, за яйца подержу, — Макс всё ещё лыбится, стискивает коленями бёдра и с явным наслаждением, медленно, с нажимом оглаживает плечи, лопатки, спину, поясницу, сминает ягодицы под ладонями, рывком заставляя податься ближе. — Яблизнул, — шепчет в самое ухо, выгибаясь подо мной, скользя ладонью вдоль позвоночника, притягивая за затылок. — Хочешь? — голос — как патока. — Или чего ты хочешь, мой пушистик, м? — я млею от него такого. От голоса просто ведёт. Но… — Пушистик?! — рявкаю, перехватывая этого зарвавшегося заразу за запястья и впечатывая руки в матрас. — Пушистик, говоришь?! — сверкаю глазами, чувствуя характерное жжение в груди, внизу живота… Нет! Только не хвост! Не сейчас! Мак нагло лыбится, прищурившись в ожидании, ловко высвобождает ладонь и неспешно ведёт ей от поясницы вниз. На дне зелёных глаз вспыхивает завораживающий, какой-то совершенно колдовской огонь. Улыбка неуловимо меняется. И я не знаю, как охарактеризовать это состояние, как наградить названием те эмоции, которые он вызывает во мне. Не хочу верить. Вернее, хочу, до сбитого дыхания хочу, но не позволяю себе верить, что с таким теплом, с такой любовью… Даже не так. Не позволяю себе верить, что на меня — такого — можно смотреть с таким обожанием. — Пушистик, — продолжает улыбаться Максим, влюблённо глядя на меня. — И ты даже не знаешь, как ты прекрасен, Митька, — медленно протягивает руку и осторожно зажимает в ладони пушистый кончик уха. Веду им непроизвольно, вздрагиваю и утыкаюсь покрасневшей рожей Маку в плечо. Он переливчато, бархатно смеётся, ласково ероша волосы за ухом, и пальцами другой руки обхватывает хвост. Мне хочется провалиться сквозь землю. Как смириться? Как справиться со всем этим? Контрастами просто размазывает. Совершенно несовместимый, казалось бы, коктейль эмоций — от беспомощности до щенячьей преданности и странного дикого кайфа от прикосновений Максима. Будто на кончике хвоста сосредоточены все нервные окончания, будто это не хвост, а… Бля! Что за мысли?! Продолжая сжимать бёдра Мака коленями, зарываюсь покрасневшей мордой в его плечо, отчаянно пытаясь спрятать, втянуть грёбаный хвост, вжать уши — снова стать Митькой, а не зверем. И в то же время осознаю, что Мак любит меня… таким. — Ну-ну, мой пушистенький, — шепчет он, поглаживая по затылку, и выгибается подо мной. — Большой комок напряжения, — щекочет тёплым дыханием кожу и явно улыбается, продолжая оглаживать подрагивающий хвост кольцом пальцев. — Расслабься, малыш, — голос — патока. — Расслабься, сладкий. Выдохни, — Макс начинает хаотично оглаживать всё, до чего получается дотянуться, и под его касаниями тело иррационально расслабляется. — Всё хорошо, милый. Дыши, родной. Просто дыши. — Я не справляюсь! — хрипло шепчу, уткнувшись в его плечо и стараясь не пересечься взглядом. Пульс настолько учащён, что кажется, пробуравит виски. Глубоко вдыхаю. Выдыхаю. Ещё и ещё раз. И, наконец, заглядываю в изумрудные глаза напротив. — Уже сейчас не справляюсь. А как же? Что будет в полнолуние? Я опасен! Мааа́к! Тот лишь улыбается, вышибая из меня остатки самоконтроля пьянящим ароматом горького шоколада. — Тшшш, — Максим ловит моё лицо в ладони, поглаживает по скулам, мягко неторопливо целует, и я буквально физически чувствую, как тугая пружина внутри распрямляется. — Тихо, любимый, — от его слов в жар кидает. — Просто верь в себя, как верю в тебя я. Ты со всем справишься, — уверяет Макс, продолжая успокаивающе поглаживать и как-то хаотично касаться губами кожи на плечах, на шее, над ключицами… — Что ты делаешь? — не знаю, каким чудом получается говорить внятно. — Целую родинки, — улыбается тот. — Они мне нравятся. Хвост мог бы и оставить, кстати, — подмигивает, поглаживая меня по плечу, и явно веселится. — У тебя получилось, видишь? Недоверчиво скашиваю взгляд через плечо, и через мгновение расплываюсь в улыбке. — Получилось. Мак! Получилось! — ору дурниной и звонко целую своего упырину в смеющийся рот. — Ну вот! Возишься со мной, как с глупым щенком… — тут же хмурюсь, смущаясь оттого, что сбил весь настрой. Не так я хотел разбудить Максима. — Я тащусь от тебя, мой маленький тёпленький комочек нежности, — Мак лыбится и треплет меня по волосам. — Щенки золотистого ретривера или немецкой овчарки совершенно очаровательны, ты знаешь? И с ними не жаль повозиться. Вырастая, они становятся ещё краше. — Немецкой овчарки, — улыбаюсь, вырисовывая подушечками пальцев снежинку на плече Мака. — Не! Хаски! — внутри разливается такое приятное тепло, что, пожалуй, если бы не подвывал от голода желудок, я бы мог проявляться с Маком в постели весь день. Мягко целую своего укротителя в губы, позволяя высвободиться из объятий. — Давай, ты — в душ, а я — на кухню! — Хочешь сказать, что завтрак с тебя? — усмехается Мак, свешивая ноги с кровати, и лениво встаёт, потягиваясь до хруста. — А ты что-то имеешь против? — отзеркаливаю его тон, любуясь поджарой фарфоровой задницей упыря, и поджимаю губу от дикой несправедливости. Ну ни одного волоска, блин! — Я доверяю тебе, родной! — ржёт Мак. — Мне достаточно… — Да знаю я, — перебиваю, провожая его хрупкую фигурку жадным взглядом в душевую, — тебе достаточно света одного отдельно взятого… щенка. А если я стал невкусным? — оторопело выдыхаю. Эта мысль раньше не приходила мне в голову. Что, если моя кровь больше не возбуждает? Не лечит Мака? — Глупости, — едва слышно мурлычет он из ванной, но за шумом воды слышу это так чётко, будто Мак шепчет на ухо. — Ты всегда вкусный, Митенька. Всегда. С улыбкой думаю о том, что вот это новообретённое качество я бы оставил. Как и звериный острый нюх, улавливающий среди яркого, цитрусово-хвойного аромата геля тонкий шлейф шоколада. Мак! По-быстрому развожу смесь для панкейков — спасибо Лизе из прошлой жизни — и встречаю Максима через неполные полчаса со стопкой аппетитных оладей, сдобренных ягодным вареньем. Наливаю молока, достаю банку нутеллы и почти в одно лицо всё это трескаю, не испытывая ни малейших угрызений совести. — Укуси меня! — требую, дожёвывая последний панкейк. — Докажи, что я по-прежнему вкусный. — Ты серьёзно? — Мак улыбается, присаживаясь на край стола около меня. Полотенце вот вот соскользнет с бёдер. — Абсолютно, — повторяю упрямо. — Куси! — Как скажешь, прелесть моя, — Мак улыбается, перехватывает меня за руку, неотрывно глядя в глаза, целует казанки, костяшки, запястье… Я наблюдаю, как заворожённый. Совсем не больно, когда он прокусывает кожу и подвигая мой стакан, позволяет нескольким каплям крови упасть в молоко. Мак выпивает залпом. — Не так, — качаю головой я. — Нормально укуси. Или теперь брезгуешь? Приём, который никогда не подводит. Максим ведётся моментально. Подается вперёд, глухо рыкает, рвёт меня к себе за затылок, стискивает отросшие пряди в кулаке, заставляя запрокинуть голову, и, вгрызаясь, с глухим урчанием делает пару глотков. Да. Вот так! Прикрываю глаза, чувствуя, как от разливающегося по венам дурмана ведёт голову. Этого не передать словами — сумасшедшая, запредельная близость. Ощущения, которым хочется отдаться целиком. Ещё капельку, ещё глоток… Ну же! Льну к Маку, вжимаясь так, будто хочу залезть под кожу. Плевать на уши, на хвост! Всё неважно. Мак пьёт меня, как прежде. Не знаю, где набрался этой дури — наверное, в «Сумерках», но я до чёртиков переживал, что Мак станет вертеть носом от запаха псины, но он урчит от кайфа, глотая меня, и это завораживает. Ещё. Ну ещё глоток! Подставляюсь, постанывая, и почти растекаюсь по его груди. Максим, глухо урча, собирает губами кровь, зализывает рану, но я и так чувствую сквозь дымку приятной истомы, как повреждённые ткани снова обретают целостность. — Мак, — выдыхаю едва слышно, утыкаюсь носом в плечо и медленно вдыхаю густой будоражащий запах шоколада с вишней. — Мммм?.. — тянет мой упырь с улыбкой, и мягко, нежно зацеловывает место укуса. — Ты как, мой сладкий? Может, отдохнуть хочешь? Просто лениво поваляться, гладить котов, хрустеть чипсами? У меня там на флэшке есть «Шакал» и «Семь». Хочешь? — А ты со мной? — оживляюсь, немного отстраняясь, но башка ещё кружится. — Я с тобой, милый, — Мак треплет по волосам, улыбаясь. — Но нужно осмотреть лес при свете дня. Вендиго опаснее ночью. — Я с тобой, — заявляю решительно. — Нет, — Максим улыбается, притягивает меня за шею и целует в макушку. — Ты останешься и отдохнёшь, мелкий. Не в обиду, но сейчас ты — как слон в посудной лавке. Мне за десять вёрст слышно, что ты лезешь через бурелом. Не надо так. У вендиго хороший слух. Лучше, чем у меня, и почти такой же хороший, как у тебя. Ты спугнешь его. Я не собираюсь драться. Я хочу просто понять, где он гнездится. А ты можешь пока отдохнуть. Посмотри кино под червей. — Не хочу кино без тебя, — заметно хохлюсь, и только после осознаю это. — Хочу с тобой. Под вишнёвый штрудель и горячее молоко. Съезжу в город за вишней. — Лады, — смеётся Макс, ероша мне волосы. — Я напеку тебе ещё слоёных пирожков, мой серенький. — Мак! — возмущённо рявкаю, чувствуя, как уши меняются, а щёки заливает краской. — Очаровательный пушистик, — по-дурному, совершенно влюбленно выдыхает тот. Не успеваю даже впихнуться в джинсы, как мой упырина, крикнув: — Будь осторожен за рулём. С остальным справишься, — хлопает входной дверью, оставляя после себя лёгкий шлейф шоколада. Никаких лишних запахов, но и без одеколона Максима за версту учуять можно. Надеюсь, он знает, что делает. Только, вот, вспоминая обглоданные останки захороненного дампира, невольно ёжусь. Нет! С моим упырём всё будет хорошо. А я тем временем… Вишнёвый штрудель?! Щас! У меня более грандиозные планы, но сначала нужно отыскать вай-фай в этом забытом богом городишке.

***

Высокие корабельные сосны щетинятся, шурша хвоей под порывами ветра. Крупные хлопья снега летят прямо в харю. Повыше подтягиваю собачку молнии и уверенно направляюсь вперёд по некогда расчищенной дороге меж вековых деревьев и холмов. В лесу тихо и свежо. Слышен шелест сухого снега, гул ветра в ветвях деревьев. Слышно, как вдалеке ток течёт по проводам высоковольтной линии, как по трассе проносятся редкие автомобили. Дорогу могу найти даже сейчас. Запах, хоть гораздо слабее от ветра, мороза и времени, но он есть. Запах Митьки. Им пахнут стволы деревьев с содранной корой, пахнут переломанные кусты ивняка, пахнут лапы высоких елей там, где мёрзлая хвоя вчера ночью касалась его загривка. Криво усмехаюсь, закуриваю, прикрываю глаза и слушаю, принюхиваясь. Сирень и крыжовник? Едва ли. Он теперь пахнет иначе. Запах совсем не человеческий. Но не сирень с крыжовником — это точно. И не мокрая псина — однозначно. Он пахнет жаром. Раскалённым песком и асфальтом, когда на них падают первые капли летнего дождя, пахнет грозой, лаймом и мятой, сицилийским апельсином и солёной морской водой, пахнет такой дурной силой, что от одного осознания её подконтрольности под рёбрами сладко тянет. Он будет охуенно прекрасным волком, когда вырастет. А пока… Пока. Пока осознаю, как успел очутиться около избушки, погода портится. Снегопад усиливается. Со стороны города тянет имбирными пряниками, мазутом, лесопилкой и горячим шоколадом. Здравствуй, Твин Пикс. Где твоя Лора Палмер? Прислушиваюсь, принюхиваясь и обхожу дом. Присаживаюсь на корточки у покосившегося забора и делаю пару глубоких вдохов. Мир был здесь не один. Всё замело. Припорошило. Запахи развеяло ветром. Но. Опускаю руку, взрыхляя пальцами снег. Подушечки обжигает колким холодом и минутной болью. Вытаскиваю заледеневший балисонг и усмехаюсь. Знакомая игрушка. Слишком. Таких ножей в мире было всего три. Один сожжён в ладье на озере вместе с телом своего обладателя с полсотни лет назад. Второй у меня. Ты ли это, Габи?.. Он был здесь давно. Дня четыре точно. Может, они с Миром дрались плечом к плечу?.. Но, если так, то где же тело Габи? Ушёл и бросил Мирослава одного? Не может быть. Габи, конечно, тот ещё мудак, не знающий ни хрена ни о благородстве, ни о совести, но своих на поле брани не бросает. Даже покойных. Даже если смерть дышит в затылок. Должно было что-то произойти. Что-то, что вынудило Габриэля позорно сбежать. Разве что… Нет. Мотаю башкой и поспешно направляюсь к дому, по колено утопая а снегу. Нет. Этого не могло случиться. Не с Миром. Не с Габриэлем. Нет. Захожу, присматриваюсь, принюхиваясь и внимательно разглядываю глубокие борозды от когтей на дверном косяке. Когти не вендиго. Тогда чьи? Пахнет Миром. Все ещё им. Пахнет вендиго — но гораздо слабее. Габриэлем не пахнет ни грамма. Но не это меня интересует, а нотки незнакомого аромата в запахе самого Мирослава. С ним было что-то неладно. Габриэль пришел не помогать Миру справиться с вендиго. Он пришел убить самого Мирослава. И теперь я должен выяснить причину.

***

Если быть честным, за руль дедовой «Ласточки» после ремонта сажусь впервые — отвоевать это право у моего кровопийцы не так-то просто. Благо, взвесив все «за» и «против», Мак посчитал для меня более безопасным прошвырнуться в город на машине. Хм… Или для окружающих! Осторожно выворачиваю на заснеженный серпантин, интуитивно пригибаясь от резкого порыва ветра. Да уж, погода не жалует. Не мудрено, что вокруг ни души. Сухая крошка скользит по лобовому стеклу, но видимость, на удивление, неплохая. Надеюсь, за пару часов ничего не изменится. Очень неуютно без Максима, но дело того стоит. Врубаю под настроение «Скорпов», на автомате сворачивая по вчерашнему маршруту. Лучшая дорога — знакомая дорога. Тем более, когда мысли целиком заняты пока не решённой проблемой. Наверное, это и не проблема вовсе… Но блин! Моя повышенная пушистость меня беспокоит больше хвоста. Порой кажется, что Мак издевается, проявляя столько эмоций на этот на счёт. Ну как такое может нравиться? Тем более, когда сам гладкий, как колено… Решено! И тянуть с этим я не собираюсь. Вот, только разберусь, что к чему. Добираюсь быстро. И получаса не проходит, как сквозь снежную заметь проглядывают очертания загадочного городка. Трудно понять, что меняется, но как только въезжаю в поселение, грудину обдаёт холодом. Необъяснимо тревожно здесь. Пахнет… Смертью? Или её предчувствием? Гоню от себя дурные мысли и резко притормаживаю у светящейся забегаловки с надписью «Интернет-кафе». Ну хоть какая-то цивилизация в этой глуши. Не могу сказать, что замёрз. Наверное, по привычке заказываю имбирный чай с мёдом, тут же добавляя к заказу пару кусков шоколадного торта с вишней и сливками. Плюхаюсь на двухместный диванчик, почти урча от предвкушения скорого перекуса и только после осматриваюсь. Как и ожидалось, кроме меня и полусонного бармена, в кафе на пять — с моим — шесть столиков, в этот час нет ни души. Это и к лучшему. Главное, чтобы меня не подвёл нюх в выборе торта, и мой мобильный исправно ловил вай-фай. Не дожидаясь чая, с головой зарываюсь в «Гугл», закидывая его вопросами на животрепещущую тему: эпиляция, депиляция, шугаринг… Бля! Когда дохожу до лазерной и фотоэпиляции с подробными пошаговыми иллюстрациями, чувствую себя безмозглым волосатым неандертальцем, и больше не читаю — делаю скрины для особо одарённых, намереваясь закупиться сразу всем, а после разбираться. О! Депиляция в домашних условиях… Это тоже пригодится. Когда бармен бухает передо мной чай и тарелку с тортом, я уже почти закипаю от тяжёлого умственного процесса, слизывая испарину с верхней губы. — Да, спасибо, — торопливо выдыхаю, заливаясь румянцем, и резко переворачиваю мобильник мордой вниз, чувствуя себя последним извратом. На экране зависло фото с наполовину волосатой мужской задницей, одна ягодица которой — голенькая, как жопка младенца, сверкая от масла, прям кричит — выбери меня! И я выбираю, заскринив какой-то навороченный крем с лопаткой. Всё! Достаточно! Теперь бы купить хоть что-то в этом захолустье в три улицы. А теперь — торт! Жмурюсь и урчу от удовольствия, доедая последний кусок, на всякий оглаживая макушку. И то радость — вроде никаких ушей и других неожиданностей. Оставляя бармену хорошие чаевые, интересуюсь, есть ли в их городишке приличный маркет, естественно, не уточняя, что меня интересует в первую очередь. На удивление, он называет целых три адреса, суёт мне зачем-то чупс, широко лыбится, и совсем не торопится меня отпускать, закидывая вопросами. Проснулся за чаевые, бедолага! — Хорошего дня! Обязательно загляну к вам ещё раз, — сгребаю со стойки чупс, проклиная свою неуместную вежливость. Вот Мак бы в два счёта остановил не в меру словоохотливого аборигена. Фух! Свобода! Порываюсь сесть за руль, но в последний момент решаю пройтись пешком — жарко. И мне это не нравится. Нагнувшись, набираю полные пригоршни снега, но даже не успеваю слепить снежок — он тает, стекая меж пальцев тёплой жижей. Бля! Вдох. Выдох. Закрываю глаза, считая до десяти и в обратном порядке. Какого. Хрена. Происходит? Ещё раз набираю в ладони снег и расслабленно выдыхаю — не тает. Я справился! Теперь можно за покупками. Магазин по первому адресу совсем не радует ассортиментом, но я беру то, что есть — пару комплектов одноразовых станков и два тюбика крема для интимной депиляции — не глядя, как воришка — торопливо рассчитываюсь, мечтая провалиться сквозь землю под удивлённо-смешливым взглядом молоденькой кассирши, и поспешно выхожу на морозный воздух. Нет! Это совсем не дело! Нужно взять себя в руки. Вдох. Выдох. Пожар в груди затихает. И ещё. Мне нужен… Ну да! Хоть какой-то консультант. Кто знал, что этой хрени так много? Где же ты, наша незаменимая Лиза? Блукаю в поисках следующего магазина, залипая на рекламной вывеске тату-салона. Что-то мне подсказывает, что здесь мне помогут, да и лишних ушей не будет. Осторожно вхожу, скрипнув дверью. Никого. Но место правильное. Тепло и спокойно. Буквально через пару секунд из-за ширмы выныривает симпатичное личико брюнетки с, пожалуй, слишком короткой, как для девушки, стрижкой. Приветливо улыбается, интересуясь, я по записи, или… — Или! — улыбаюсь в ответ, протягивая очаровательному мастеру шоколадку, купленную прозапас. — Вы не здешний, — хрустя фольгой, девушка с интересом меня разглядывает, смешно прищуриваясь. — Что вы хотите набить? Или?.. — Вы правы, я здесь проездом, и интересует меня не совсем тату… Вернее, совсем не тату… — Ну-ну! — хмыкает девчонка, приглашая меня взглядом присесть. — Неужто заблудились в наших трёх соснах?! — Нет, заблудиться мне больше не грозит, — бурчу под нос, краснея. Какого я сюда припёрся?.. — Да расслабься ты! Закипишь сейчас! — смеётся та, закидывая ногу на ногу, даже не подозревая, насколько близка к истине. — У меня не так много времени. Говори! — Где у вас можно купить… Ммм… Щас, — роюсь в мобильном, открывая скрин. — Вот. Паста для шугаринга, Или ещё что-то… Ну… — Для депиляции, что ли?! — хмыкает брюнетка, ловко выуживая из моих лап мобильник. Пару секунд разглядывает, и деловито комментирует: — Конкретно эту пасту не советую — залипает… — Залипает?.. — ошарашенно округляю глаза, заливаясь румянцем. — Ну да. И если без опыта, синяков наставишь — нефиг делать. — Это не мне, — перебиваю. — Попросили просто… — Да без разницы! Бери эту, — тычет пальцем на фото рядом. — А вообще, шугаринг на любителя. Я, к примеру, предпочитают воск… При упоминании расплавленного воска, пульс учащается, и воображение рисует совсем иные картинки. Сглатываю, облизывая пересохшие губы. Мак. Мне нужен мой упырина. Рядом. Прямо сейчас. — Знаешь, давай-ка я тебя направлю к Любаше в салон. Там можно и подобрать, и купить всё необходимое! — не дожидаясь ответа, девушка уже набирает нужный номер и щебечет по телефону с подругой, представляя меня неведомой Любаше своим знакомым. — Спасибо! — беззвучно шепчу одними губами, прогоняя опасные мысли, и мне тут же отвечают, отбивая исходящий. — Замётано, красавчик! Тебя ждут! Ты там с Любаней будь начеку! Она и на процедуру уболтает на раз. В нашей глуши зимой совсем безрыбье. — Зато с людьми полный порядок! — улыбаясь, забираю записку с телефоном и названием салона, и уже через десять минуту торможу у входа в «Адам и Еву». М-да. Чего-то тянет поржать. Мак бы точно отпустил пару скабрезных шуточек в адрес хозяина данного заведения, но я не намерен отступать. Настроение боевое. Дверь гостеприимно распахивается сама, а мой язык даже не прилипает к нёбу, когда после быстрого приветствия, я выговариваю слово: «депиляция». В оборот меня берут буквально с порога. Не знаю, кто из этих трёх барышень Любаша, но одна вежливо стягивает с меня куртку, другая приветливо указывает рукой на кресло у изящного столика, а третья с очаровательной улыбкой интересуется, что я предпочитаю — чай или кофе. Башку кружит от обилия запахов. От перебивающих друг друга голосов и приторных улыбок. Отсюда хочется исчезнуть и побыстрее. Поэтому я спокойно выкладываю, что куплю всё необходимое для депиляции. Лучшее из того, что они могут предложить. Ага! Любаша сразу выдаёт себя оживившимся взглядом, что-то шикает миниатюрной блондинке, которая понятливо кивнув, исчезает, выкатывая через пару минут презентационный столик с кучей баночек, тюбиков, каких-то салфеток или полотенец… — Это всё мне?.. — растерянно развожу руками, понимая, что окончательно поплыл. — Не всё! Мы подберём именно то, что нужно лично Вам, — успокаивает улыбкой Люба, продолжая воркующим голосом: — Вас интересует интимная депиляция? Зона бикини? В ушах начинает шуметь, кровь бьёт в голову, разливаясь по щекам предательским румянцем. Молчу, непонимающе округляя глаза, и в душе не ебу, чего от меня хотят. Сложно тупо продать две-три банки этой хрени? Обязательно пытать? — У нас очень внимательный и квалифицированный персонал. Наши девочки могут совершенно безболезненно… — Спасибомнепростокупить! — выпаливаю, ёрзая в кресле, и запускаю вспотевшую ладонь в копну волос, чуть расслабляясь — ушей нет. Пока… — Интимная стрижка очень актуальна и популярна среди наших клиентов… — Любаша, или как там её, отчаянно не слышит мой протест, продолжая напевать нужный ей набор фраз. Закипаю, теряя самообладание, и что-то в моём взгляде, наконец, выстреливает. Девушка молча сдвигает добрую половину продукции на мою половину стола, складывает цифры на ценниках, и, вдохновившись итоговой суммой, улыбается: — И всё же подумайте… — Спасибо! — отрезаю, поспешно рассчитываюсь и сгребаю весь предложенный хлам в пакет. Скупился, Адам, бля! Надеюсь, моя Ева будет довольна… Из салона выбираюсь с боем, буквально сияя от гордости. Отстоял! Каждый волосок на своём девственно-пушистом теле отстоял! Трое на одного — это слишком… Расправу над собой я учиню дома — сам. С толком и расстановкой, подальше от чужих лап и глаз. Ччёрт! Надеюсь, я ничего не перепутаю, да и ведь должны же прилагаться инструкции. И не первый же я, в конце концов. Хмыкнув, вспоминаю впечатляющие фото «до» и «после» — и меня чуток попускает. Ветер швыряет в лицо пригоршни снежной крошки, стекающей дождём по пылающим щекам. Я снова взволнован. Вдох. Выдох. Ещё раз. Мысль, что я впервые, после укуса волчицы, нахожусь среди людей без Максима, и, в общем-то, как-то справляюсь, приободряет. Уверен, Макс знал, что у меня получится, но, вот, сам себе я пока доверяю с трудом. Закинув на заднее пакет со склянками, завожу «Ласточку», но нога соскальзывает с педали, не газуя. Ммм… Точно! Я обещал вишни для штруделя и молоко. Нужно заскочить в продуктовый. Но нет. Не только это. Что-то ещё. Снова тревога когтистой лапой сжимает грудину. Не понимаю. Это не со мной — тигровый глаз в перстне поблёскивает, но не греется. А вот снежинка… Сколько ни пытался Мак втолковать, что символ на наших кольцах — ни что иное, как агисхьяльм, но это жуткое словечко у меня не прижилось, так и оставшись снежинкой. Задумчиво улыбаясь, поглаживаю шершавый оттиск лучей, впитывая подушечками пальцев энергию кольца. Каким-то непостижимым образом я чувствую упырину. Мак, сука! Если ты снова в одиночку бодаешься с этим вендиго… Надеру зад! Обещаю! Напряжение отпускает только у огромного холодильника с мороженым, и я затрудняюсь сказать, то ли с Маком вдруг похорошело, то ли я впечатлён столь широким выбором. Тарюсь двумя брикетами ванильного пломбира и любимым — фисташковым. Беру колу, упаковку мороженой вишни, вишневый сироп, молоко и кефир для своего гурмана, добавляю пару круассанов со сгущёнкой, и уже на выходе цепляюсь взглядом за витрину бутика, в которой вызывающе сверкает аппетитный зад шоколадного манекена, в упругие булки которого впиваются белоснежные кружевные стринги. Хочу! Сглотнув, унимаю в миг взбесившийся пульс и уверенно вхожу в магазин. Даже не выбираю — просто указываю на задницу негра, с улыбкой бросая: — Заверните! Внутренний градус моментально повышается, распаляя воображение, и мне хочется шагнуть чуть дальше. У нас медовый месяц, или как?! Зная о реакции/эрекции Мака на белые носки, выбираю мягкие гетры и, шало улыбаясь, подхожу к «Ласточке». Вот теперь — поехали! Ни много ни мало, а три часа моего времени этот городишко бессовестно сжирает. Ещё минут сорок дороги… Не хотелось бы возвращаться позже Мака. Газую, вывернув на главную, и, не снижая скорости, прохожу поворот, высекая из-под колёс хлопья снега. Слава богу, дорога не накатанная и «Ласточку» не заносит. Только, вот, Мак, уверен, отвесил бы мне душевного леща… Немного отвлекаюсь от дороги, пытаясь выбрать подходящий трек, и бью по тормозам, не сразу замечая голосующего у обочины парня. Сдаю назад, разглядывая в зеркале переминающуюся с ноги на ногу фигурку, с интересом отмечая, что незнакомец телосложением практически один в один повторяет моего упыря. — Подбросишь до ельника? Здесь километров пять, — хрипло выдыхает он в приоткрытую дверь, и, не дожидаясь моего ответа, нагло плюхается на переднее сиденье, швыряя на заднее внушительный свёрток и рюкзак. — Замёрз, как собака, — добавляет с улыбкой, растирая ладонью плечо, невольно демонстрируя витееватое тату, покрывающее почти всю кисть какими-то символами. Хм. Занятный попутчик. Рукав лётной куртки, чуть задравшись, открывает запястье, перетянутое браслетами и плетёными фенечками, на трёх пальцах — перстни с уже знакомыми и неизвестными мне символами, вязь тату уходит вверх по предпредлечью, скрываясь под рукавом. Куртка нараспашку, летняя футболка. Отвисаю, скользнув заинтересованным взглядом по прищуренным лисьим глазам и лукавой физиономии парня. Обжигаюсь о странный взгляд янтарных, нечеловеческих гла и чувствую, как внутри начинает тревожно тянуть. Не нравится мне он. — Чего ж не подкинуть, если по пути, — тем не менее, бросаю с улыбкой, пытаясь вычислить из удушающего аромата парфюма естественные нотки запаха загадочного незнакомца. Хм. До щекотки в носу пряный «Эгоист» практически полностью заглушает ярким табачным шлейфом с примесью гвоздики, кориандра, ванили и десятка других составляющих тот самый — настоящий, интересующий меня запах, но горечь полыни и холод мяты я, принюхиваясь, улавливаю. Пару минут едем молча, продолжая изучать друг друга. Я чувствую неприкрытый интерес парня. Его возраст определить довольно сложно, и этим он тоже напоминает Максима. А ещё отчего-то нагревается тигровый глаз в перстне, предупреждая об опасности. Сжимаю руль крепче, перехватывая впившийся в кольцо сузившийся до щёлки звериный взгляд. — Красивый перстень, — расслабленно слетает с искривившихся в усмешке губ незнакомца, и только сейчас я замечаю тонкий шрам над верхней губой, ниткой ползущий по его щеке вверх. Камень горит огнём, обжигая. Воздух искрит от напряжения. Что-то с моим попутчиком не так, и то, как беззастенчиво, в наглую он меня разглядывает, начинает дико раздражать. Делить одно пространство на двоих всё сложнее. Жму на газ — до ельника осталось километра два, не больше, и, чем быстрее я высажу этого хвостатого, тем, жопой чую, меньше проблем будет у нас обоих. Бля! Да что за фигня? И собранные в хвост волосы той же длины, что у Мака, только русые и прямые. И все эти грёбаные совпадения кажутся не случайными. Подбросить до ельника? За пару часов до того, как на лес опустятся сумерки, и сквозь усиливающуюся метель не будет видно ничерта на расстоянии вытянутой руки? Да парень явно не дружит с головой, или… Что может заставить его бродить по лесу, на ночь глядя, в такую непогоду? — Вот здесь тормозни, — бесцветно бросает этот сумасшедший, но выходить из машины не торопится. Ещё раз скользит прищуренным взглядом по костяшкам моих пальцев, прожигая перстень, подаренный Маком, и усмехнувшись, выдыхает:  — Он всё-таки нашел тебя, значит. Не прошло и ста лет… Максу привет передай. От Габи. Он знает. Пока я подбираю отвисшую челюсть, этот Габи уже растворяется в снежной завесе, и лишь на секунду его тёмный силуэт появляется, мелькнув на пригорке между елей. Габи? Мак?! Какого чёрта происходит?! С силой сжимаю руль, продавливая пальцами кожаную оплётку, и с ужасом наблюдаю, как коротко остриженные ногти, вытягиваясь, заостряются, превращаясь в когти. Кровь в венах закипает лавой, обжигая нутро. Башка соображает с трудом, но требовательные слова Мака: «Дыши! Просто дыши!» — звенят в пустой голове, оглушая. Вдох. Выдох. Ещё и ещё раз. Пока кровавая дымка не рассеиваетсяся перед глазами. Всё хорошо. Всё. Хорошо. Дорогу совсем заметает, ветер усиливается, нагоняя тяжёлые снеговые тучи. Верчу головой по сторонам, пытаясь разглядеть хоть что-то знакомое, и ни черта не понимаю. Проскочил поворот? Мне бы сосредоточиться, но дурные мысли не отпускают. Кто такой этот Габи и откуда он знает Макса? И каким образом связал нас, если я — уверен — вижу этого придурка впервые? М-да… Бля! Я точно заплутал. Дорога становится всё уже и извилестей и уходит серпантином вверх, в горы. И то, что на этом участке нет возможности развернуться, начинает напрягать. Грёбаный Габи! Я бы уже пил горячий кофе с круассанами, выглядывая Максима! Не оборачиваясь назад, нащупываю пакет с продуктами, выуживая из него один со сгущёнкой — нужно что-то сожрать, так голова соображает лучше. В три укуса расправляюсь с круассаном, продолжая уклоняться от правильного маршрута. И, блин, ведь ни позвонить, ни сообщить Максиму! Не городишко, а жопа мира, бля! Еду на ближнем, снизив скорость до минимальной. Пейзаж, увы, не меняется. Но ведь, если дорога есть, значит куда-то она приведёт? Второй круассан пролетает незамеченным, но я, дожевав, чуть не выпрыгиваю из салона — впереди, на небольшом плато справа тусклым желтоватым светом сквозь снежную метель мерцают огни какого-то селения. Отлично! Здесь точно можно будет развернуться, но… Торможу. Сначала хоть немного осмотрюсь. Думаю, эта деревушка не так далеко от того места, где остановились мы с Маком, и хотелось бы больше узнать о соседях. Теперь. Зная, что в этих окрестностях происходят странные вещи. К тому же, с недавних пор, я начал больше доверять своему внутреннему голосу. Встреча с Габи и это странное место… Низкие домишки без ограды хаотично разбросаны на приличном расстоянии друг от друга. Навскидку, их здесь пять-шесть. Похоже на хутор. Прикрываю глаза, вдыхая морозный воздух полной грудью, и принюхиваюсь. Запах! Смутно знакомый… Точно. Там. На заброшке. Кажется, из прошлой жизни, но я его ни с чем не спутаю — влажная ржавчина и терпкая прелая листва. Чувствую внутреннее напряжение. Мне дико неуютно здесь. Не могу уловить, что не так, но едва сдерживаю желание вернуться в машину и убраться куда подальше. Осматриваюсь уже с опаской, с удивлением обнаруживая, что кроме моей, случайно приблудившейся «Ласточки», на этом загадочном хуторке нет ни одной, даже самой захудалой машины. Общественного транспорта я тоже не встречал. Не пешком же жители до города добираются? Хотя, если бы над парой хат не клубился, подхватываемый порывами ветра дым, я бы вообще решил, что эта деревенька заброшена. Пора делать отсюда ноги — всё равно ни живой души вокруг, да и вечереет. Головой соображаю, что нужно валить, но стою, как вкопанный. Что-то меня держит. Всматриваюсь вдаль, напрягая зрение — десятки медленно движущихся навстречу, парно светящихся точек. Навскидку, кажется, что это звериные глаза, но что ж это за зверьё такое? Полтора-два метра в холке… Да и приближающиеся тёмные пятна фигур, едва различимые сквозь снежную метель, явно принадлежат людям. Только, вот, глаза у них нечеловеческие. Жутко. Невольно отступаю ближе к «Ласточке», упираясь задницей в капот. От едкого, чужого концентрированного запаха режет глаза. Чувствую, как закипает кровь в венах, отдаваясь оглушающим пульсом в висках. Обогнув машину, сажусь за руль, гулко хлопая дверцей. Быстрее. Газую, врубая дальний, и офигеваю — повсюду, куда ни глянь — люди. Их десятки. Мрачных, недоверчивых, обступающих машину кольцом, прожигающих меня лазерами глаз. Ледяной холод змеёй скользит вдоль позвоночника. Бью по клаксону, разрывая тишину, и увеличиваю скорость, не позволяя живому кольцу сомкнуться. Честно? Мне страшно. Но отчего предупреждающе не греется камень в перстне? Может здесь аномальная зона? Расслабленно выдыхаю только на повороте у ельника — там, где высадил суку Габи, и стараюсь не думать об увиденном. Теперь домой, а там… Пусть Мак сначала объяснится насчёт Габи. Когда паркуюсь у нашей двухэтажной хибарки, вокруг уже совсем темно, и только свет луны мягко серебрит зеркальную гладь вымерзшего озера. Окна дома взирают на меня чёрными провалами, и это означает одно — Максим ещё не вернулся. И без того гадкое настроение падает ниже плинтуса. Разгребаю сумки, прячу в тумбочку пакет от Любаши — нахрена вся эта чушь, если Мак… Наглая усмешка Габи с щёлками янтарных, лукаво прищуренных глаз, навязчиво маячит, преследуя, подогревая и без того больное воображение. На автомате наполняю кормом миски притихших котов; меряю жёсткими шагами комнату, исхаживая её вдоль и поперёк; пару раз набираю Мака, и раздражённо откидываю мобильный в сторону — бесполезная, в этой дыре, игрушка. Просто сидеть в неведении, дожидаясь упырину дома, нет ни сил, ни желания. Поэтому решаю прогуляться к старой хижине — именно туда направлялся Мак.

***

Северный ветер нагоняет тяжёлые свинцово-серые тучи. Нахохлившееся воронье голодно каркает на потемневших ветвях редких акаций. Брожу по лесу уже второй час, напрягая слух и принюхиваясь, стараясь найти хоть намёк, хоть какие-то следы. Вендиго как в воду канул. Все возможные следы замело снегом. Он пожрал, и, возможно, до поры утихомирился. Им, как правило, надо не так много. Да и беспокоит меня, на данном этапе, вендиго гораздо меньше, чем Габи. Бесит тот факт, что он надумал вылезть из своей вонючей дыры именно сейчас и здесь. Верчусь на поляне, бестолково нарезая круги. Сосны все одинаковые. Небо низкое и тёмное. Никакого шума с трассы здесь не слышно. Всё повторяется снова и снова. И вот тот куст рябины я, определенно, уже видел сегодня трижды. И мне это очень не нравится. — Максим! — совсе издалека доносится голос Митьки. — Максим! Максимилиан! Мак! Останавливаюсь, вглядываясь в снежную пыль и, принюхиваясь, моментально успокаиваюсь. Искра беспокойства не успевает полноценно разгореться. Сразу гаснет. Моим щенком не пахнет. Ни грамма. Нисколько. Даже издалека. — Макс! — приглушённый крик уже доносится с другой стороны. — Максим! — отчаяние на грани истерики. — Мак!!! Помоги! Максим! — голос Митьки звучит так, будто ему невыносимо больно. — Помоги! Макс! Макс!!! Осматриваюсь, прислушиваюсь и улавливаю, как с ветки на четвёртой от меня сосне падает снег. — Где ты, мразь?! — рявкаю в тёмное от надвигающейся непогоды небо. — Покажись! Ветки надо мной трещат. И дальше, ещё дальше. Провожаю взглядом едва различимый прозрачный сгусток и усмехаюсь. — Давай, дрянь! Спускайся! Я приглашаю тебя на обед! — психанув, резко закатываю рукав куртки, сдираю браслеты, убирая в карман, и вытаскиваю из сапога нож. Рукоятка ложится в ладонь идеально. Пара резких быстрых движений — и в снег у моих ног льется парующая горячая кровь. — Ну же! — гаркаю, кружась и стараясь поймать взглядом сгусток на одной из веток. — Гляди, хавка! — прокусываю щеку изнутри, стараясь заглушить рык, и через секунду сжимаю меж окровавленных скользких подушечек пальцев приличный шмат ещё теплой кожи. — Ну, где ты?! У меня четвёртая отрицательная! Тебе понравится, уёбок! — бросаю парующее мясо в снежную заметь, наблюдая, как капли с окровавленного предплечья разлетаются во все стороны, и понимаю, что глухого звука падения в снег нет. Рука огнём пылает. А из снежного бурана, именно из того места, куда полетел срезанный кусок кожи, на меня взирают два кровавых глаза. Голодно взирают, с интересом. Облизываю отчего-то пересохшие губы, чувствуя, как кровь, струясь по кисти, по пальцам, горячими каплями падает в снег, мысленно считаю до десяти, слушая чужое сердцебиение, и сразу срываюсь с места, лихо сигая через кусты и молоденькие ели, скача по камням и пригоркам, взлетая на холмы и скатываясь кубарем в низинки. Судя по сухому треску кустов позади, вендиго ломится следом, не особо заботясь о конспирации. Рука горит и не заживает. От крови на снегу остаются дорожки тёмных капель. Чёртов заколдованный круг, блядь. Нечисть следует за мной, отвратительно вопя голосом Митьки: — Максим! Макс, не бросай меня! Я же замёрзну здесь, Макс! Чёрта с два ты угадал, ублюдок! Цепляюсь за ствол на краю обрыва и, вглядываясь сквозь метель в алые глаза, решаю рискнуть. Отпуская ни в чём не повинную сосну, срываюсь вниз — прямо в заросли тёрна и боярышника. Каждый нерв болью отзывается. Не трещащие кости. Потому что мне четыреста лет, и я уж точно знаю, что кости болеть не могут. Лихо подрываюсь, стираю кровь с щеки и, скинув разодранную куртку, бросаюсь сквозь терновник к озеру. Один шанс из тысячи. У меня получится. Скачок температуры был хороший. Катана у меня с собой. Сработает. Выскакиваю из тёрна прямо в камыши, а оттуда — на замёрзшую гладь лесного озера или ставка. Вряд ли достаточно глубоко, но другого способа оторваться нет. Нельзя позволить ему отследить меня до дома. Лёд опасно трещит под подошвами сапог, колкие снежинки с порывами ледяного ветра обжигают рожу. Мчусь вперёд, прикрывая глаза сгибом локтя. Снег метёт позёмкой. Торчащая коряга подворачивается очень некстати. Черти меня кидают так лихо, что, пропахав мордой пару метров, я с трудом торможу, застывая раком посреди замёрзшего водоёма, и отплевываюсь от снега. Катана улетает хер знает куда. Так и стою раком, пытаясь отдышаться. Эффектно, эффектно, бля… Лёд позади трещит. Лихо разворачиваюсь, начиная шарить ладонями в снегу. Здоровенный вендиго чёрным, обтянутым кожей скелетом маячит впереди. Направляется ко мне, волоча по снегу непропорционально длинные, будто иссохшие руки с острыми когтями на огромных крючковатых пальцах. В оленьих рогах птичье гнездо. На смолянистой коже не тает снег. Клыки опасно блестят, когда он выдыхает, подбираясь ещё ближе. Уже заносит лапу для удара, когти сверкают в полумраке, и я готовлюсь к неизбежной боли, но… Давно забытым запахом на секунду окутывает с головой. Звон от соприкосновения клинка с когтями разносится над заледеневшим озером. Шамшир высекает искры. Габриэль за шкирку рывком поднимает меня на ноги и, как котенка, отшвыривает к берегу. — Мудак! — ору, отплёвываясь от снега. И не успеваю толком отдышаться, когда в харю прилетает его куртка. Ловлю на автомате, пытаясь понять, зачем, и наблюдаю, как в несколько точных ударов, перемахнув вендиго, Габи проламывает лёд в нужном месте, отправляя нечисть под воду. Тварь орёт десятком голосов, бестолково барахтается и скребёт когтями по льду, силясь выбраться. Габи выскакивает на берег за секунды до того, как лёд трескается по всему водоёму. Бросает к моим ногам катану, плюхается жопой в снег и, накрывая затылок окровавленной ладонью, рвёт меня к себе, прижимаясь лбом ко лбу. — Придурок, — выдыхает, улыбаясь. — Идиот, — качаю головой, прикрывая глаза и отражая его улыбку. — А я думал, ты сдох в сорок четвертом. — Я тоже рад тебя видеть, — хрипло ржёт тот, падая в снег. Чёрная футболка с крылатым принтом и разукрашенные всеми цветами радуги руки кажутся не в пример яркими среди ослепительной белизны. И окровавленные ладони тоже. Швыряю ему куртку, выразительно глядя в глаза. Габриэль качает головой. — Оденься, — сверкает клыком, знакомо мерзко лыбясь. — Замёрзнешь. И валим отсюда, пока он не вылез.