Тонкий вопрос "Почему?" (The Finer Shades of Why)

      Энакин полностью разбит.       Он так и не сказал ни слова, а Оби-Ван не давил, но то, как Энакин обмяк в кресле рядом с кроватью мастера, явно показывает, что что-то точно не так. Энакин никогда не бывает таким инертным. Даже проиграв, он излучает необузданную энергию и жаждет реванша. Но когда это не так — совсем не так — Оби-Ван не может не волноваться, потому что если Энакин не пытается что-то изменить в своем положении, то значит где-то глубоко внутри он считает, что заслужил это. Это едва уловимое самобичевание, но оно есть, и чем дольше оно будет зреть в груди молодого джедая, тем более разрушительным оно станет.       — Сколько узнал Дуку? — наконец спросил Оби-Ван, намеренно уставившись в потолок палаты. За время, проведенное им здесь в период войны, он возненавидел эти потолки, но уж лучше они, чем реакция Энакина. Он обязан хотя бы попытаться собрать информацию по крупицам, что сможет — но он едва ли видит в этом смысл. Ему нравится думать, что он просто старается избавить Энакина от чувства дискомфорта и неловкости, но он прекрасно понимает, что если он поглубже изучит собственные мотивы, то придет к совершенно другому выводу.       — Примерно половину, — пробормотал Энакин. — Я удалил остальное до того, как он… вмешался.       Если Дуку застал Энакин за стиранием данных, то Оби-Ван не может и представить, каким чудом Энакин еще в таком нормальном состоянии и не избит до смерти. И он не может понять, почему Дуку разрешил им остаться вместе — пусть дверь и закрыта (Энакин попытался открыть ее, как только его привели) — эту передышку невозможно было объяснить. Да и честно, это не имеет смысла — узники, не разделенные по разным камерам, всегда становятся сильней и представляют опасность. Легче сломать одиночку. Почему Дуку дарует им такое преимущество?       Единственное возможное объяснение, что приходит ему на ум, в том, что Дуку уже знает все, что ему было нужно… и Оби-Ван не хочет в это верить.       — И все равно у него есть половина данных.       Энакин пробормотал себе под нос явно что-то нелестное.       — Ты же понимаешь, что ты не виноват, что тебя поймали. Он знал, что я передам тебе информацию — он предвидел то, что ты вернешься, чтобы стереть файлы.       — Все равно он рисковал, отпуская меня. Я мог сбежать.       Про себя Оби-Ван не мог не признать, что тут вряд ли был какой-либо риск. Энакин Скайуокер никогда не был трусом и не бросал своих товарищей в бою — как раз наоборот, особенно если учесть, что спасать нужно человека, который ему близок и дорог. Дуку был достаточно мудр, чтобы использовать это: нажиться на том факте, что Энакин готов любой ценой — над которой Оби-Ван не хотел задумываться — биться за родных и близких.       Конечно, он не скажет Энакину об этом. Еще найдется подходящее время и предоставится возможность обсудить ошибки Энакина, но явно не сейчас.       — План, на кону которого лежит очень многое, всегда не без риска, — вместо этого проговорил он, наконец повернув голову и посмотрев на Энакина, отчего грубая ткань наволочки заскрипела.       Энакин изможден. Хотя он выглядит неплохо, и для многих, кто не знает его как облупленного, это истощение едва заметно. Но Оби-Ван не кто-то посторонний. Оби-Ван видит усталость в его слегка опущенных плечах, в том, как его глаза прикрыты чуть больше обычного, и даже в том, что он предпочел сидеть, а не стоять или нервно ходить из стороны в сторону. Энакин Скайуокер всегда на ногах, всегда идет вперед. Он никогда не сидит на одном месте так долго.       — Он все это подстроил, — пробормотал Энакин, сжав переносицу и отвернувшись, уставившись в одну точку на дальней стене.       — Да, я в курсе, — кисло выдавил Оби-Ван. — Но вот что я не знаю, это как он смог остановить удаление файлов, если ты уже запустил процесс. У него не было кодов доступа.       Он тут же понял, что затронул тему, которую Энакин явно не желает обсуждать. Это не какое-то устное отрицание — Энакин не выдаст себя так просто — но то, как он замер, словно сдерживаясь, чтобы не отпрянуть в ожидании физического наказания, удара, уже достаточное доказательство. Не то чтобы он думает, что Оби-Ван действительно его ударит, но после девяти лет рабства эта реакция настолько въелась в его подсознание, что он не может от этого избавиться, а Оби-Ван не хочет, чтобы он вновь переживал те воспоминания, указывая ему на его реакцию.       — Это имеет значение?       «Ох, Энакин, — мысленно выдохнул Оби-Ван, — ты способен на большее». Подобный ответ — Энакин явно даже не старается, чтобы оправдаться. Что-то подобное происходит, когда он отчаянно пытается избежать разговора: он питает такое сильное отвращение к той или иной теме, что до победного не будет ее обсуждать, пока не кончатся все аргументы против разговора. Он просто старается избегать тему, надеясь, что проблема сама собой решится.       Оби-Ван прекрасно знает эту тактику: обычно такие ответы он и получает при упоминании в разговоре одного сенатора, поэтому он сразу подозревает что-то неладное, что Энакин знает намного больше.       — Ты дал ему код доступа, Энакин?       — Нет.       Он не замешкался, отвечая. Это хорошо. Если бы он засомневался, затянул с ответом, это бы сразу выдало ложь.       Оби-Вану понадобилось немалое усилие, чтобы сдержаться и не зашипеть от боли, когда он приподнялся и прислонился к спинке кровати. Его отекшая нога ноет, и когда он двигается, то чувствует, словно тысячи острых игл впиваются ему под кожу. Дуку не лгал, когда говорил, что это травма мышц — рана, которая даже с самым лучшим уходом не заживет за один день.       Конечно, он не отказался бы полежать в постели и дать ноге время спокойно исцелиться, но еще есть слишком много нерешенных дел, а он не может общаться с Энакином лежа ничком на кровати. Не пойдет, чтобы Энакин подумал, что внимание мастера не сосредоточено полностью на его проблеме, и, что важнее, не посвящено полностью самому Энакину. Энакин прекрасно умеет отмахиваться от проблем — и Оби-Ван не собирается облегчать ему эту задачу.       — Ты сам остановил удаление данных? — спросил он, все же изловчившись и сев на кровати, подложив под спину подушки.       На этот раз возникла пауза. И что важнее — Энакин вновь слегка дернулся — едва уловимое движение. Но Оби-Ван нашел, что искал… а это значит, что скоро он вновь столкнется со вспышкой темперамента Энакина.       Его бывший падаван никогда не умел оставаться спокойным, будучи уязвимым.       — Почему, Энакин?       От этого вопроса измождение исчезло, и Энакин вскочил на ноги и большими шагами пересек комнату, пока не оказался у единственного окна, что находится в противоположной от кровати Оби-Вана и двери стороне. Словно маленький ребенок, что пытается спрятаться, когда его уже раскрыли, обнаружили — он стоит лицом к окну, спиной к Оби-Вану. И даже с кровати Оби-Ван видит, как тот напряжен: как сводит плечи, пытаясь как можно сильнее отвести их назад, держа спину неестественно прямо.       — Энакин, — вновь повторил он, на этот раз добавив в голос силы.       Без ответа. Ни движения. Оби-Ван даже сомневался, дышит ли тот.       — Энакин, я больше не задам этот вопрос…       — Так зачем задавать его сейчас?! — выкрикнул Энакин, наконец резко обернувшись, и встретился лицом к лицу с Оби-Ваном. Он раскинул руки в стороны в осязаемом порыве гнева, словно желая в прямом смысле отбиться от вопросов Оби-Вана.       — Ладно, — выдавил Оби-Ван, с усилием призвав в подсознании спокойствие — он давно уже знал, что ответить эмоциями на эмоции Энакина все равно что подлить масла в огонь. — Я не буду тогда спрашивать. Просто скажи, почему ты остановил уничтожение файлов.       Энакин сжал кулаки.       — Вы больше мне не мастер. И не можете заставить меня что-то делать.       — Нет, но я старше тебя по званию.       Он не ожидал получить в ответ короткую злобную усмешку, что сорвалась с губ Энакина. В ней нет и капли веселья, лишь море враждебности и гнева… Странно, но Оби-Вану кажется, что они не предназначаются ему. На самом деле создается впечатление, что все это Энакин испытывает по отношению к самому себе.       Оби-Вану просто «посчастливилось» увидеть и испытать это.       Он подавил желание вздохнуть и сжать переносицу. Он хоть прямо сейчас может вести семинары о том, как себя вести и как справляться с ошибочным и необоснованным гневом Энакина.       — Республика была уничтожена, мастер! Вы уже вряд ли можете хоть где-то и кем-то командовать.       Настал тот момент, когда будь дверь в палату открыта, Энакин бы пулей вылетел из комнаты, скорее всего, яростно закрыв ее за собой. Он всегда мог эффектно удаляться… вообще был помешан на всем эффектном. Правда, сейчас Энакин не может выйти. Придется ему остаться и принять произошедшее.       И как бы ужасно не было их нынешнее положение, Оби-Ван даже рад этому.       — Ты говоришь, что теперь можешь не слушаться меня, но продолжаешь называть меня мастером.       Видимо, Энакину это в голову не пришло: во всяком случае выглядит он так, словно получил пощечину. Это… не совсем та реакция, которую ожидал Оби-Ван, но она впечатляет.       Затем Энакин отвел взгляд.       На этот раз Оби-Ван все же сдался и сжал пальцами переносицу. В любом случае Энакин едва ли обращает на него внимание.       Оби-Ван правда так и не смог понять, как Энакин может в одну секунду быть разгневанным, а в другую таким уязвимым. Размах эмоций парня никогда не переставал удивлять и сбивать его с толку. Признаться честно, сам Энакин сбивал его с толку. В каком-то смысле Оби-Ван знает и понимает Энакина даже больше, чем сам Энакин, но во многих ситуациях — как например эта — подобное понимание становится лишь формальностью. Он знает, как отреагирует Энакин, что он сделает, как он это сделает… но он не знает, почему Энакин это сделает. Он видит и чувствует вещи не так, как Энакин — он просто прекрасно знает того и этих знаний достаточно, чтобы осознать, что Энакин испытывает эти чувства.       А в подобных ситуациях боль и уязвимость Энакина — даже откинув факт, что тот не должен испытывать так много чувств — всегда заставляют его смягчиться и пойти на попятный.       — Энакин, — тихо позвал он после долгой неловкой паузы. Голос стал мягким, даже более льстивым, чем раньше. Энакин всегда лучше откликался на ласку и доброту, чем на резкие слова, и пусть Оби-Ван никогда особо не умел показывать свою привязанность и делиться теплом, он все же знает, что это действует.       Но что важнее, хотя он не особо хочет это признавать, он горит желанием отчитать Энакина не больше, чем сам Энакин хочет получить нагоняй.       После смены тона плечи Энакин опустились, и он скрестил руки на груди, отвернувшись. Он словно стал меньше, и Оби-Ван вновь понимает, что Энакин пытается спрятаться. Как, должно быть, странно может это выглядеть для жителей галактики. Для них Энакин — «Герой без страха и упрека», но в подобные моменты особенно видна ложь этого заявления.       Во многом Энакин еще мальчишка, так же жаждущий утешения и поощрения, как и давным-давно, когда Оби-Ван впервые его встретил.       — Мне жаль, — прошептал Энакин, все еще не поднимая взгляд.       Во многих других ситуациях Оби-Ван бы пустил разговор на самотек, оставил все попытки добиться ответов. Так он и поступал, когда в разговоре поднимал тему Падме, и его встречала гробовая тишина и ноль ответов. Так он поступил, когда Энакин вернулся с Татуина после смерти своей матери. За этой историей скрывается большее, чем поведал ему ученик, но Оби-Ван не давил. Он надеялся, что с этими вопросами и проблемами Энакин сам придет к нему, когда будет готов.       Но сегодняшние события — совсем другое дело.       Что бы ни сделал Энакин, возможно, это положило конец всем надеждам спасти Республику. И это Оби-Ван не может позволить ему скрыть… вне зависимости от того, как Энакин хочет все утаить.       — Почему ты остановил стирание файлов, Энакин?       Энакин так и не смотрит на него и сжимает пальцами предплечья так, что костяшки совершенно побелели. Кому-то другому могло бы показаться, что он просто зол и пытается сдержать гнев, но Оби-Ван прекрасно видит, что это знак уязвимости.       Он вздохнул.       — Подойди сюда.       На удивление Энакин слушается. Его движения медленны — в любой другой ситуации то, как он волочит ноги по полу, вызвало бы улыбку — но он наконец подошел к кровати, на которой лежал Оби-Ван.       — Присядь.       Боль, вспыхнувшая в ноге от движения, стоит того, чтобы он смог сесть, прислонившись к спинке кровати, так что, когда Энакин сел на край, их глаза были практически на одном уровне. Сейчас он хочет говорить на равных. Ему это нужно.       — Ты прав, я не могу приказать тебе все мне рассказать, — начал Оби-Ван после небольшой паузы, во время которой Энакин словно камнем бессильно упал на край кровати, скрестив пальцы на коленях и так и не решаясь поднять взгляд с пола, — но Энакин, мы оба прекрасно понимаем, что я так или иначе узнаю, что произошло — даже если не от тебя, то тогда, возможно, от Дуку. Ты предпочитаешь, чтобы я услышал рассказ от него?       Ответа не последовало, и, Сила, он слишком долго позволял Энакину уходить от ответов. В итоге тот поднаторел в этом — Оби-Ван подвел в этом ученика, давая такую свободу, просто надеясь, что Энакин сам, добровольно, придет к нему. Как мастер, он должен был надавить, а не облегчить Энакину возможность скрывать вещи. Это не было бы нарушением личных границ, как он ранее думал. Это просто была бы его обязанность, как главной фигуры в жизни Энакина.       И он бы сделал это потому, что Энакин ему дорог: он заботится о нем, и его боязнь причинить ему боль подобным вмешательством произрастала из его любви и тревоги за падавана.       Он любит Энакина, и он поступил бы и так, и так, но в итоге выбрал самый легкий путь, и теперь расплачивается за это. Пусть ему и не нравится это признавать, но он сам позволил Энакину научиться скрывать вещи и вводить окружающих в заблуждение.       И это не самая приятная мысль.       — Я хотел бы, чтобы мне все рассказал именно ты. Но если ты этого не сделаешь, то я вынужден буду искать ответы у других менее… приятных источников.       Энакин нахмурился.       — Он… угрожал.       — Многие угрожают тебе, Энакин, практически каждый день. Это война. И такое всегда происходит.       — Не… не мне.       — Кому-то другому?       Это не секрет, что Энакин… обожает Падме Амидалу, но Оби-Ван с трудом может поверить, что у Дуку получится на самом деле угрожать ей. Если она благоразумна, то уже сбежала с планеты — а Падме никогда не была глупа. И тогда Дуку не сможет найти ее, чтобы использовать как рычаг давления. Он, скорее всего, даже не догадается использовать ее в подобном ключе — чувства к ней Энакина не так уж широко известны… во всяком случае Оби-Ван надеется. Но больше он не может представить кого-то, ради кого Энакин бы совершил подобную глупость.       — Энакин, я знаю, тебе небезразлична Падме, но…       И это все, что заставило Энакина опять сорваться и взвиться в гневе.       — Это была не Падме! — выкрикнул он, рывком вскочив.       Оби-Ван кинулся вперед и поймал край туники Энакина, пока тот не успел до конца подняться с кровати, и, несмотря на пронзившую потревоженную ногу боль, он крепко сжал ткань пальцами и смог удержать ученика. Какое-то мгновение Энакин еще сопротивлялся и пытался вырваться, но Оби-Ван не отпустил. Он не прервал зрительный контакт, следя за штормом эмоций, что бушевал в душе Энакина.       — Сядь, — голос низкий и серьезный, и он знает, что его взгляд не оставляет места для отговорок. Это приказ. Энакин может решить ослушаться, но Оби-Ван практически никогда не говорит с Энакином в подобном тоне, больше нет, и дело не в том, что он более не является его наставником: даже тогда он прибегал к подобному только в самых тяжелых ситуациях. Когда Энакин был маленьким, подобный тон значил, что он сделал что-то совершенно непозволительное — мимо чего Оби-Ван просто так не пройдет.       Оби-Ван понял в ту же секунду, как слова сорвались с его губ — как в глазах Энакина появился тихий шок — что тот сделает, как велено.       Энакин вновь тяжело упал на кровать.       — Что же, — вновь начал Оби-Ван, отпустив тунику Энакина и разгладив появившиеся от его хвата складки. — Кто же это был?       Энакин поднял на него пустой и даже отстраненный взгляд. Там боль, но больше смятение… и вина.       — Это были вы, — просто ответил он, даже как-то очень легко на фоне всех усилий, что Оби-Ван приложил, выбивая ответ. — Это были вы.       А затем Сила взорвалась от последствий этого признания. Шок никогда не бывает приятным, особенно если Энакин выглядит так, будто до сих пор не верит, что все же во всем признался — не верит, что чувства так глубоки.       Энакин нервно провел языком по губам и сначала отвел взгляд, но потом вновь поднял его на Оби-Вана, слегка помотав головой — действие, полное вины. От этого больно. И сильно, ведь Оби-Ван знает, что никогда не был достойным мастером, который обучил бы Энакина не чувствовать так глубоко, не привязываться. Ведь это его вина?       — Он… Мастер, он сказал, что будет вас пытать вновь и вновь, а после Вентресс… вы были сам не свой… а я не хочу повторения этого… Я просто не мог… не мог позволить, чтобы вы вновь были таким… Я не… вы не смогли бы… Мне так жа-жаль, — уже признавшись, он не смог остановиться. Слова срывались с его губ, сливаясь между собой в неразборчивое бормотание, и Оби-Ван лишь притянул Энакина к себе и уложил рядом на кровать.       И это показывает, насколько поражен и подавлен Энакин, раз позволяет Оби-Вану проделать это. Не то чтобы он против подобных проявлений заботы — он жаждет подобного, даже сильнее на фоне того, что Оби-Ван редко проявляет их — но он никогда не показывает этого. Иногда во время войны, в дни, когда битвы были особенно кровопролитными или когда события сильно выбивали его из колеи, Энакин забирался в постель к Оби-Вану и сворачивался клубочком у него под боком, и не важно были они в Храме или в отдаленных секторах галактики… но на утро они никогда не упоминали произошедшее. Но сейчас — Оби-Ван никогда не прижимал Энакина к себе так, как сейчас, с тех пор, как Энакин стал подростком. И они спали в одной кровати только тогда, когда Энакину нужно было уверение, что рядом есть кто-то, кому он доверяет, кто заботится о нем. И это было отголоском прошлого, когда Энакин был совсем маленьким, и Оби-Ван помогал ему справляться с ночными кошмарами.       — Ох, Энакин, — просто выдохнул он, обняв бывшего падавана рукой и позволив тому прижаться к его боку. Раньше он легче помещался рядом. Когда Оби-Ван только взял его в падаваны, Энакин с легкостью умещался в его руках… пусть он и не часто обнимал и прижимал того к себе. Он никогда не чувствовал себя комфортно, так открыто показывая свои эмоции. Но иногда, когда Энакин нуждался в нем после особенно тяжелых миссий, он был рядом, даже, возможно, чаще и больше, чем он сам помнит.       — В последний раз, когда Вентресс… — пробормотал Энакин где-то в районе груди Оби-Вана.       — Я знаю, — просто согласился он. Когда Энакин обхватил его одной рукой, Оби-Ван прижался щекой к макушке бывшего ученика, обняв его сильнее. У него такие тонкие волосы, но такие мягкие — так отличаются от густых волос Оби-Вана. Никто никогда внешне не примет Энакина за его сына… но если бы кто-то увидел, как он прижимает его к себе сейчас, то предположил бы, что они родные люди.       Энакин наконец расслабился.       — Ты не должен был сдаваться.       Энакин не шелохнулся.       — Я знаю.       Он знает. Он, скорее всего, действительно знает и понимает, но несмотря на это, Оби-Ван уверен, ему плевать. Энакин вновь, если понадобится, примет это решение. Ради тех, кого он любит, он всегда примет такое решение… и это представляет опасность.       Он не должен. Не должен так сильно любить.       Но Оби-Ван не может упрекнуть его. Они не так уж и сильно отличаются: Энакин защитит тех, кого любит, или умрет; Оби-Ван сделает все, чего требует от него долг, а затем умрет от последствий.       В обоих случаях они любят так сильно, что эта любовь готова уничтожить их.       И просто один из них знает, как сделать это, не уничтожив всех остальных.