Тонкие материи

Роше помнил день, когда впервые встретился с Эмгыром так, словно это произошло только накануне. Тогда, вымытый до скрипа и одетый в неудобный нильфгаардский дублет, он предстал пред очи Императора, чтобы впервые сойтись с ним в словесной дуэли и одержать то, что на тот момент считалось победой, а на деле оказалось лишь наименьшим из зол. Сейчас, выходя из портала в Императорском дворце, Вернон знал, что ставки в последней схватке были даже выше, чем тогда, почти сорок лет назад. Прежний камергер Эмгыра Мерерид давно отошел от дел, и гостей на этот раз встречал мрачный молчаливый человек средних лет, не пожелавший сказать ни слова о придворном этикете и о том, как следовало обращаться к властителю. Должно быть, дело было в том, что Вернона в Нильфгаарде давно знали в лицо, и манеры его не вызывали сомнений, но могло статься и так, что постаревший и застывший на последней черте, Эмгыр больше не внушал ужаса даже собственным подданным. В этом чувствовалась какая-то трагическая справедливость — времена менялись, и бывший Император не поспевал за ними — даже не так. Эмгыр давно вышел из гонки, и теперь мог лишь смотреть в спины тех, чей отчаянный бег наперегонки с эпохой продолжался. Вернон и Иорвет покинули Третогорский дворец, как и собирались, утром следующего за их прибытием дня, так и не дождавшись возвращения Литы. На прощание Роше попросил Виктора передать девушке, что ее ждали в замке Кимбольт, надеясь, что юная чародейка поймет все без лишних объяснений — и сын пообещал поговорить с ней. Стоя у рамки портала, реданский король замешкался на мгновение, точно хотел заикнуться об ответной услуге или от чего-то предостеречь — но так и не решился озвучить свою просьбу. Они расстались, обменявшись крепким рукопожатием, и Виктор, выпуская пальцы отца, посмотрел ему в глаза долгим внимательным взглядом — Роше на миг показалось даже, что сын догадался о цели его визита к Эмгыру, и готов был попытаться отговорить его от необдуманного поступка. Но впечатление быстро развеялось, когда король улыбнулся и пожелал отцу счастливого пути. Вполне могло оказаться, что Виктор ничего такого и вовсе не вкладывал в свой взгляд, а Роше просто искал поводы отказаться от своего решения. То, зачем они с Иорветом отправлялись в Нильфгаард, было невыразимо важно — но теперь, на пороге свершения, показалось совершенно невыполнимым. Пока угрюмый камергер вел их по коридорам дворца, ни эльф, ни человек, даже не пытались заговаривать с ним и друг с другом. Иорвет держался отстраненно и скованно — в императорских чертогах он был нечастым гостем, и окружающая чопорно-торжественная обстановка, казалось, давила на него. Он выглядел, как захваченный в плен мятежник, которого вели на судилище, и мысленно эльф прикидывал, как будет оправдываться — или не стоило ли просто плюнуть своим палачам в глаза и принять достойную смерть. У самого Роше в голове было совершенно пусто. Им предстояли важные переговоры, но он вдруг понял, что совсем не знает, с чего их начать. У высоких дверей покоев Эмгыра камергер остановился, повернулся к гостям и коротко поклонился. — Позовите меня, если Его Милости станет нехорошо или он заснет во время вашей беседы, — предупредил он и, постучав, распахнул перед гостями тяжелую створку. Роше ждал, что слуга объявит об их приходе или, отдавая дань давней традиции, примется перечислять все имена и титулы хозяина, но тот лишь посторонился, пропуская посетителей вперед. В просторной комнате витал незнакомый тяжелый запах старости. Вернон на мгновение подумал, что, следуя справедливым законам бытия, он сам должен был уже познакомиться и привыкнуть к нему — они с Эмгыром оба были в том возрасте, когда разница в двадцать лет стиралась, и жизнь превращалась в бесконечное соревнование в немощи. Но сам он остался человеком чуть за тридцать, а правитель, обитавший в этой спальне, проигрывал в последней битве со смертью и уже почти сложил оружие и склонил голову перед ней. Эмгыр сидел в глубоком кресле у окна, и мягкий свет южной зимы падал на него сквозь чистые стекла. На столе перед бывшим Императором ровно, как солдаты на плацу, стояли выстроенные на доске шахматные фигуры, и Роше показалось, что правитель замер в чуть нетерпеливой позе, дожидаясь, пока невидимый противник сделает первый ход. С течением лет Вернон видел, как старел бывший Император, как, перешагнув какую-то неведомую черту, поддался времени и позволил своей всегда прямой спине согнуться, плечам — поникнуть, волосам — побелеть, а рукам — утратить былую неподвижную силу. Эмгыр шел по пути жизни так, как полагалось всем людям, и принимал удары спокойно, не пытаясь выцарапать у судьбы лишнего дня, лишней капли былой молодости, обмануть или обмануться. Он старел — но делал это на собственных условиях. Но тот человек, что сидел сейчас в кресле, был не просто дряхлым и немощным — он был тенью, которой смерть щедро ссудила несколько дней, чтобы завершить земные дела. И отчего-то смотреть на то, как Белое Пламя, прежде плясавшее на курганах врагов, сейчас почти превратилось в чернеющие угли, оказалось тяжело и больно. Эмгыр был последним напоминанием о тех днях, когда Роше был по-настоящему молод, когда в борьбе было гораздо больше смысла, и любая ошибка могла стать фатальной. И это напоминание готово было вот-вот стереться, как мимолетный предрассветный сон. При их появлении Эмгыр едва заметно пошевелился в кресле, и Роше, следуя странному внутреннему порыву, вдруг поклонился ему не так, как привык за последние годы, а в манере, которой его старательно обучил Мерерид — выставив вперед ногу, одну руку прижав к груди, а вторую взметнув вверх за спиной. Бывший Император негромко хмыкнул. — Не волнуйтесь, — сказал он тихо, — за неправильные поклоны больше никому не полагается двести ударов палками. Роше выпрямился и коротко улыбнулся. — Может быть, поэтому никто больше так не кланяется, — заметил он. — Это — лишь еще одна традиция, которая отойдет в небытие вместе со мной, — ответил Эмгыр, потом, вздохнув, качнул головой, — туда ей и дорога. Иорвет, застывший у правого плеча Вернона, едва слышно хмыкнул — он предпочел не кланяться правителю вовсе, а тот, похоже, решил в ответ не замечать второго гостя, словно, не совершив ритуал, тот остался за пределами магического круга его взгляда. Эльфа, впрочем, такое положение дел, казалось, полностью устраивало — он отступил на полшага, и люди остались один на один. Эмгыр с видимым трудом поднял руку и указал на пустующее кресло напротив собственного. — Сыграем? — спросил он коротко, и Роше, секунду посомневавшись, кивнул. Направляясь сюда, движимый единственной целью, Вернон рассчитывал приступить сразу к делу, без лишних вступлений озвучить свое предложение, преподнести умирающему правителю то, о чем втайне или явно мечтали все смертные — спасение от неминуемого конца, открыть перед ним новую дверь и помочь перешагнуть через разверзшуюся перед Эмгыром черную пропасть. Но сейчас, оказавшись с бывшим Императором с глазу на глаз, Роше отчего-то медлил. Он уселся в кресло, окинул взглядом ровный ряд фигур и усмехнулся. — Сегодня вы играете белыми? — спросил он, мельком глянув на иссохшееся мраморно-бледное лицо правителя и столкнувшись со знакомым и оставшимся удивительно неизменным взором цепких внимательных черных глаз. Тогда, почти четыре десятка лет назад, Эмгыр смотрел на него точно так же, и выиграть в этой безмолвной дуэли тоже было почти невозможно. — Сегодня — вы мой гость, — ответил Эмгыр, и его худые чуть дрожащие восковые пальцы выдвинули вперед на две клетки королевскую пешку. — К тому же, в последние годы я всегда играл за черных, — отозвался Вернон, зеркально повторив его ход. — Вы двигали черные фигуры, потому что кто-то всегда делал первый ход за вас, — немного помолчав, ответил Эмгыр, — но, как и теперь, это была всего лишь игра по правилам, которые придумали не вы. Помните свои слова, которые я услышал во время нашей самой первой партии? Роше улыбнулся. — Я никогда не был ничему и никому хозяином. Ни дому, ни стране, ни даже собственной судьбе, — процитировал он негромко, — я удивлен, что вы это помните. — Я стар и иногда путаю имена собственных детей, — ответил Эмгыр, выдвинув на три клетки белого королевского офицера, — но память моя совсем не так плоха, как может показаться. И я прекрасно помню, что ответил вам тогда — у меня нечего искать сочувствия. Особенно теперь, когда для вас все так изменилось. Роше смотрел на правителя пристально и прямо, стараясь разглядеть в выражении его глаз горький сарказм или издевку. Никогда за все те годы, что они сперва сотрудничали, а потом перешли на какую-то новую ступень, на которой ни один из них не решался назвать второго другом, но и слова получше не находил, разговоры с Эмгыром не походили на светские беседы и пустую болтовню. Это всегда были замысловатые шахматные партии, попытки переспорить оппонента без явной конфронтации, сказать меньше и услышать больше, чем тот надеялся озвучить. Быть другом Эмгыра неизменно оказывалось даже трудней, чем оставаться его врагом. Врага можно было ненавидеть и рисковать в разговорах лишь собственной головой — с другом же важнее было не сказать лишнего, чтобы не выбить его из колеи, не оскорбить и не разочаровать. И за это потайное желание Роше часто злился на самого себя. Тот, кого много лет назад он мечтал лишь уничтожить, превратился в того, кого Вернон вдруг испугался потерять. Он вывел из-за ряда пешек левого черного коня и, пользуясь преимуществом своего хода, опустил глаза на фигуру. Дуэль взглядов снова оказалась проиграна. — Не знаю, так ли велики изменения, как может показаться, — почти копируя тон собеседника, ответил Вернон, — у меня есть дом, семья и много того, чему я действительно стал хозяином. Но судьба… — Судьба — странная штука, — тонкие пальцы огладили столбик белого ферзя, — я впервые познал ее жестокость, когда ею было мне уготовано умереть. Мне едва исполнилось тринадцать лет, и это казалось возмутительно несправедливым. Мой отец променял мою жизнь на свою честь — точнее, на судьбу Империи, и тогда я впервые понял, что моя собственная участь не имеет никакого значения. Я был проклят и почти убит — но взамен смерти получил новую судьбу, куда более значительную, чем моя жалкая жизнь, — белый ферзь проделал короткий путь по диагонали, и Эмгыр задержал на нем руку, словно в этом передвижении осознал собственный давний побег от неминуемой смерти. — Второй раз я должен был умереть под ведьмачьим мечом, — продолжал правитель — его рука упала, и он устало прикрыл тяжелые веки. Пауза длилась так долго, что Роше даже успел подумать, что опасения камергера оправдались, и бывший Император заснул на полуслове. Но по бледным губам Эмгыра проскользнула едва заметная улыбка. Он снова заговорил, не открывая глаз, но голос его звучал удивительно твердо и ясно, — это был безупречный план, и рука палача была верна и неумолима. Но судьба — больше не моя, но та, которую я присвоил — берегла меня не для этого. После того пира я перешел со смертью на ты. О моей кончине молили богов едва ли не все по ту и эту сторону Яруги, а самые смелые надеялись взять судьбу в свои руки — вы ведь и сами готовы были отсечь мне голову или вонзить нож в сердце при первой удобной возможности — да что уж там, неудобная возможность вам бы тоже сгодилась. Наша первая встреча могла стать последней. — Вы привели весомые аргументы, чтобы я этого не сделал, — сдержанно напомнил Роше. Их странный разговор, пусть и походил на усталые бредни умирающего старика, напоследок решившего исповедоваться, но вместе с тем, Вернон отчего-то четко понимал, что Эмгыр в своих рассуждениях вел его куда-то, как болотный огонек сквозь сердце темной трясины. Он вывел на поле второго черного коня, и только после этого вновь прямо посмотрел в лицо Эмгыру, а тот, открыв глаза, ответил на его взгляд. — Верно, — подтвердил он, — и то решение, как я подозреваю, и привело к тому, что теперь, если не судьбе, то своему дому вы стали хозяином. Так странно — правда? Никогда не знаешь, чем обернется поступок, прежде казавшийся страшной ошибкой. — Я не понимаю, к чему вы ведете, — наконец решил откровенно признаться Вернон. Он не оборачивался и не видел Иорвета, а сам эльф вел себя совершенно бесшумно, не вмешивался в беседу и, могло почудиться, вовсе вышел из спальни, не желая присутствовать на этой последней решающей партии. Эмгыр усмехнулся. — Мы говорим о судьбе, Роше, — напомнил он так, словно Вернон совершенно его не слушал, — и, несмотря на все различия, все обстоятельства и взаимные претензии, наши с вами судьбы все еще очень похожи. Я, как и вы, надеялся удовлетвориться тем, чем жизнь заплатила мне за многолетнюю борьбу — домом, семьей, даже любовью. Но мое сердце, как и ваше, все равно знало, что этого недостаточно. Я отдал все, что имел, Империи, а вы…- он замолчал на мгновение. Рука — на этот раз не дрогнув — передвинула белого ферзя к королевской пешке, отодвинула ее с клетки, и Эмгыр произнес почти шепотом: — Шах и мат. Роше, которого вдруг охватила холодная тревога, сперва даже не понял смысла последней фразы. В его голове вихрем за мгновение пронеслась опасная мысль — неужто шпионы регента проникли в Третогорский дворец, и Эмгыр знал, о чем там говорили накануне? Или Ани, движимая чувством справедливости, успела объявить свой ультиматум, не дожидаясь переговоров? Эмгыр смотрел на него спокойно и прямо, и образ дряхлого старика вдруг отступил на задний план и померк — перед Верноном сидел Император, в котором Белое Пламя угасло еще не до конца, и его мощи хватило бы, чтобы сплясать на последнем кургане. Он опустил взгляд на доску и вымучено улыбнулся. — Поздравляю, — сказал Роше тихо, — вы победили. Эмгыр коротко рассмеялся — звук вышел слабым и каким-то каркающим. Правитель кончиком пальца толкнул белого короля на своей стороне доски, и фигура с глухим стуком упала и откатилась в сторону. — Я никогда не боялся смерти, — сказал он негромко, — и об одном лишь сожалел — что в этой жизни мне так и не удалось выиграть у вас в шахматы. Роше обескураженно моргнул, но потом вдруг улыбнулся совершенно искренне. Пугающий образ растаял, и тишина между ними больше не звенела невысказанной тревогой. — Я обещал научить вас игре, — заметил Вернон, — но оказался паршивым учителем. И паршивым другом. — Не будем в этом соревноваться, — отмахнулся Эмгыр, — так легко, как в шахматы, вам меня в этой игре не обставить. Я догадываюсь, с чем вы пришли. Роше снова внутренне напрягся. Прежде, пока Император оставался в зените своей славы, о нем ходило множество слухов — говорили, что он мог видеть и слышать то, что не в состоянии были разузнать даже самые искусные его шпионы. Говорили, что единственного взгляда Эмгыру хватало, чтобы прозреть собеседника насквозь, предугадать все его фразы, прочитать его мысли и оставить его душу совершенно обнаженной. Но вместе с тем, сейчас Вернон был почти рад, что можно было ничего не объяснять, не подбирать слов и не искать аргументов. Правитель зябко передернул плечами. — Вы пришли просить о свободе для Темерии, — вдруг негромко, но очень уверенно проговорил Эмгыр, — так много лет, так много возможностей — и я услышу это только сейчас, верно? Чувство внезапного разочарования оказалось сильнее только что вспыхнувшей надежды. Роше нахмурился. Бывший Император в своей непобедимой проницательности промахнулся — но у Вернона неожиданно возникло чувство, что, не попав в яблоко на его голове, правитель поразил человека в самое сердце. Для себя самого Роше принял твердое решение — и озвучил его накануне, принес клятву и готов был ее исполнить. Пусть цена могла оказаться очень высока, но для него после тех слов, сказанных Анаис, больше не существовало понятия «слишком». Вернон готов был платить и готов был терять, ведомый высшей целью. Но отчего-то сейчас ошибка Эмгыра казалась фатальной — и вовсе не для самого правителя. Вернон почти почувствовал, как за его спиной насторожился Иорвет. До сих пор безучастный, сейчас эльф пошевелился, и человек почти видел, не оборачиваясь, как он опасливо подался вперед, готовый услышать, что во имя той, что всегда считал главной возлюбленной супруга, Роше пожертвует супругом настоящим. И хоть никто не запрещал Вернону вместо одного вопроса задать два, сам он четко осознал — в его колчане осталась единственная стрела, и шанса на второй выстрел больше не будет. — Я не король, — медленно заговорил Роше, придирчиво подбирая слова, — и даже не советник. Вы правы — для этой просьбы было множество подходящих моментов, и я упустил сотню удачных возможностей. Но сейчас я не могу об этом просить. — Правда? — Эмгыр изогнул бровь, и его удивление было совершенно неподдельным, — значит, я все же ошибся, и между нами — куда меньше общего, чем мне казалось. Выходит, по-прежнему будучи плохим политиком, вы предпочли остаться хорошим человеком. Я сам никогда не мог принести этой жертвы. Роше сильно сомневался, что хороший человек стал бы предлагать то, с чем он действительно пришел к Эмгыру, и ему осталось лишь чуть виновато развести руками. — Хотел бы я сказать, что мною двигало лишь желание в последний раз сыграть с вами в шахматы, — заметил он, — проститься и навсегда остаться друзьями. Но это не так — я никогда не был бескорыстным, нечего было и начинать. Эмгыр хмыкнул. — Вы солдат, — ответил он, — и вас никогда не нужно было учить пользоваться слабостью противника ради собственной победы. Это качество живет даже в самых милосердных из людей. — Ваше тело слабо, — подтвердил Роше, — может быть, слабеет и дух. Но я уверен, приди мне в голову вмешаться в политическую игру и все же просить о том, о чем вы думали, у вас в ответ нашлись бы условия, на которые я не захотел бы соглашаться. Вас ведь тоже не нужно учить пользоваться чужими слабостями. — Это верно, — кивнул Эмгыр, — я стар и болен, но не слеп. Я знаю, что для Темерии выход из состава Империи был не просто мечтой, а отложенной в долгий ящик целью, вопросом времени и твердости ее правителей. Вы вырастили и воспитали Анаис — но и я приложил руку к ее становлению, как королевы. Борьба со мной сделала из нее политика, я был мерилом ее решений и неизменным условием в этой игре. И, уходя, я не мог бы оставить мою наследницу сражаться с той, кого я сам взращивал гораздо дольше и гораздо эффективней, чем ее. Моим условием было бы воцарение на троне Темерии нового короля — из династии Фольтеста, но того, кого я сам избрал еще много лет назад. Смысл его слов дошел до Роше не сразу, и, когда он осознал всю глубину их значения, человек горько усмехнулся. — Король Вернон, Первый своего имени, — торжественно объявил он, — тот, кто своим политическим невежеством отомстил бы за ваше последнее поражение. — Вы вольны были бы назначить своей наследницей Анаис — по истечении обозначенного в договоре об освобождении срока, скажем, четырнадцати лет, — пожал плечами Эмгыр, — или кого-то из ее детей. Ваш единственный родной отпрыск занимает трон Редании — и для союзного государства такой выбор оказался бы привлекательным и выгодным. Вы заключили бы нужные вам соглашения и с Леей, и с Виктором, и правили бы, опираясь на опыт собственных ошибок и свою знаменитую порядочность. Народ Темерии был бы рад такому королю — ваше имя и заслуги всем известны. И больше того — покойный Фольтест одобрил бы мой выбор безусловно. Если он кому и доверял на этом свете, это были вы. А Анаис… она смогла бы выйти замуж за мужчину, которого любит уже много лет, не вызвав народного порицания, и остаться при вас советницей — буде на то ее воля. Для народа Нильфгаарда же это решение оказалось бы моей последней прихотью, жестом почтения и справедливости — я лишил Темерию короля, я же дал бы ей нового, ни одно другое королевство не пострадало от моих решений так же, как ваше. И Лея начала бы свое правление с акта справедливости, воздаяния, если хотите. И получила бы союзника, который никогда ее не предавал — в отличие от родной матери. Роше жестко сдвинул брови. — Я приносил клятву моей королеве, — ответил он тихо и твердо, — и я не нарушил бы ее, даже если ваши уверения звучат так убедительно. — И Анаис обменяла бы свободу Темерии на собственную гордыню? — с усмешкой переспросил Эмгыр. За спиной Вернона Иорвет медленно поднялся на ноги — скрипнули ножки стула. Роше не повернулся, только почувствовал, что эльф остановился у него за спиной. — Все считают, — заговорил Иорвет, — что ваша супруга — гениальный делец, мастер переговоров и выгодных сделок. Но вы всегда были искусней ее, и никому еще не удавалось вас переиграть. Эмгыр поднял на эльфа глаза, словно удивившись, что они с Верноном все это время были в комнате не одни. Секунду его лицо оставалось непроницаемым, потом он снисходительно улыбнулся. — Вот она, ваша главная слабость, Роше, — не сводя с Иорвета взгляда, заговорил бывший Император, — тот, кого вы могли бы поставить выше клятв, выше собственной жизни, даже выше родины. Иногда я даже завидовал вам — для меня такая степень преданности всегда оставалась недостижимой. Роше молчал — ответить на эти слова ему было нечего, а в подтверждении они не нуждались. Иорвет же коротко рассмеялся. — Погоди, Вернон, — заявил он, тоже глядя только на правителя, а не на супруга, — Его Милость сейчас начнет угрожать — он ведь хороший политик, и глупости хорошего человека ему чужды. Что вы предложите? — эльф даже наклонился чуть вперед, будто затем, чтобы получше разглядеть лицо Эмгыра, — напомните, что я — гражданин Империи, пока Темерия не обрела свободу? Скажете, что полученное много лет назад помилование больше не имеет силы, потому что я уже не тот Иорвет, которому вы его давали? А, может, напротив, пообещаете мне новые блага? Из меня вышел бы прекрасный Ректор Вызимского Университета — или самой Императорской Академии. Или того лучше — прекрасный князь для провинции, в которой жили бы только нелюди? Лорд-протектор Аэдирна и Дол Блатанны — Францеска уже стара, и эльфскому сообществу нужен лидер, который понимал бы его и восстановил справедливость, попранную в Зимней войне? — Все перечисленное — если изволите, — легко пожал плечами Эмгыр, — на ваш выбор. Нелюдское сообщество давно нуждается в реформации. — О, Вернон, ты был прав, — сказал Иорвет, и голос его снова, как тогда, в темноте мастерской, пугающе изменился, — лучшего кандидата мне не найти, — эльф шагнул вперед, и Роше почувствовал острое желание вскочить на ноги, удержать его, одернуть, может быть, оттолкнуть в сторону. Но, как и той ночью, тело его вдруг налилось тяжестью, приросло к креслу и больше ему не подчинялось. Человек мог теперь только сидеть, глядя в спину Иорвету, вся фигура которого словно истончилась, четкие контуры сгладились и размылись, как мираж на иссушающей жаре. Эльф протянул руку, и Эмгыр, мгновение помедлив, принял ее. Правитель поднялся из кресла сам — ведомый, но не поддерживаемый чужой ладонью. На глазах чернели белоснежные кудри, разглаживались старческие морщины, и иссушенный стан наливался жизнью и силой. Расправились согбенные плечи, развернулась широкая грудь, а лицо — неузнаваемо молодое — засветилось не в солнечных лучах, а собственным сиянием. Перед Верноном стоял не Эмгыр вар Эмрейс и даже не его помолодевшая копия — это был Дани, человек, которого Роше никогда не знал, одинокий рыцарь, победивший проклятье, и полный сил, чтобы справиться еще с множеством злых чар. Это был тот, кого Роше искал и на кого надеялся — спаситель его возлюбленного, цена невыполнимого долга. И глядя на него, Вернон вдруг испугался. Мгновение в покоях висела напряженная, но какая-то странно одухотворенная тишина. Потом пальцы Эмгыра вдруг выскользнули из незнакомой узкой ладони, и он рассмеялся. Иллюзия пропала так внезапно, что, казалось, хватило одного движения век. Седой старик, все еще смеясь, опустился обратно в глубокое кресло. Иорвет отшатнулся, будто обжегшись, прижал руку, которую до того протягивал, к груди и застыл в неловкой позе бойца, получившего удар мечом плашмя. Эмгыр продолжал смеяться, пока, сорвавшись, его смех не перешел в глубокий натужный кашель. — Глупец, — когда правитель снова смог заговорить, его голос звучал ломко и хрипло, но взгляд остался твердым и надменным, — я знаю твое имя и видел твое лицо. Ты стоял за спиной Браатенса, когда он пытал моего отца. Ты криками подгонял собак, пущенных по моему следу. Тебя я видел среди гостей королевы Калантэ, и ты был из тех, кто кричал «Убей его, ведьмак!» Ты присутствовал на казни предателей, когда я велел сжечь их, и пустил по толпе шепоток «Он деспот!» Ты был на каждом моем военном совете, ты ломал древки моих знамен, когда я терпел поражение, и разжигал своими речами ненависть моих врагов, когда я побеждал. Так скажи мне, верный спутник — я так и остался единственным, кто отказался от твоих услуг? Никто не ненавидел меня так, как ты, и теперь тебе кажется, что я наконец повержен и согласен на все? И я повторяю — глупец! Вернон все еще не шевелился, хотя тяжелые путы неведомых чар уже рухнули. Он не смог бы наверняка сказать — действительно ли Эмгыр произнес эту долгую речь вслух, или слова звучали только в его сознании. Но Иорвет — вернее, все еще его трепещущая поникшая тень — стоял, опустив плечи и прикрыв единственный глаз. — Вот с чем вы пришли ко мне, Роше, — старый правитель обратил взор на Вернона, и человеку под ним стало холодно, — решили напоследок отомстить, оставив последний ход за собой? — Все не так, — наконец смог проговорить Вернон. Виски сдавило тяжелой пульсирующей болью, но ему хватило сил посмотреть на Эмгыра смело и прямо, — я сделал это не ради вас и не ради него. Бывший Император снова глянул на поникшую фигуру эльфа, медленно кивнул. — Еще до последней войны, в год, когда мой старший сын взошел на трон, я велел тому, кто мог проникнуть по своему желанию в любую дверь, выведать тайну вашей неувядающей молодости, — заговорил правитель бесцветным, почти безразличным тоном, — и он выполнил задание. Я знаю ваш секрет, и тогда снова — как и много раз до этого — отверг этот путь для себя. Смерть стала для меня почти ежедневной рутиной, и были времена, когда я боялся умереть. Но вместе с тем еще больше я боялся, что кто-то возьмет надо мной власть — пленение хуже гибели, в этом клянутся все мои рыцари. Думаете, я слабее любого из них? Думаете, дряхлость хуже ножа в спину или яда в бокале? Вы пришли не спасти меня от нее, а просить об услуге. И, увы, мой старый враг, я вынужден вам отказать. Роше хотел что-то ответить, может быть, оправдаться или попросить подумать еще раз, переубедить, начать умолять или угрожать — но Иорвет вдруг, вздрогнув, застонал, схватился за грудь и повалился на колени. Вернон вскочил с места и подлетел к нему, рухнул рядом с эльфом на колени и увидел, как тот царапает рубаху на своей груди, стараясь разорвать ее, выпустить внезапную боль наружу, а человек смог лишь обнять его за плечи и поднять на бывшего Императора почти умоляющий взгляд. — Мне очень жаль, — точно прочитав его мысли, Эмгыр покачал головой — и в тоне его зазвучало настоящее сочувствие, — но каждый платит ту цену, которую готов уплатить. И для меня она своя. В его руках Иорвет наконец начал успокаиваться. Он уронил руки, обмяк и не поднял взгляда на Вернона, оставшись сидеть, низко опустив голову. — Пойдем отсюда, — прошептал эльф едва слышно, — я хочу домой. Роше осторожно помог ему подняться и, продолжая поддерживать Иорвета за талию, снова посмотрел на Императора. Тот казался совершенно обессиленным, тяжелые веки с трудом оставались открытыми, а руки мелко дрожали, точно Эмгыр страшно замерз на промозглом ветру. Лицо посерело и осунулось еще больше. — Я не хочу расставаться врагами, — тихо сказал Роше, а Император из последних сил махнул рукой. — Вы сделали то, что считали необходимым ради того, кого цените превыше всего, — ответил он слабым голосом, — и это я очень хорошо понимаю. Мое прежнее предложение остается в силе, и, пока у меня есть немного времени, я готов исполнить свое обещание. Но вам оно, по всей видимости, не подходит — а потому — прощайте, Роше. И не держите на меня зла. Выйдя за двери императорских покоев, Роше сообщил камергеру, что его господин уснул. До портала их провожал один из рыцарей в черных латах, и Вернон плохо запомнил этот путь. Иорвет шел рядом с ним, едва переставляя ноги, и человек поддерживал его, чувствуя, как на место недавно обретенного спокойствия вновь приходит ледяной удушливый страх. Из прохода в баронском замке Роше вышел, почти держа эльфа на руках. Тот, ступив ногами на твердый пол, отшатнулся от него, выпутался из рук человека, сделал несколько неуверенных шагов и застыл в неловкой позе, точно не был уверен, упасть, лишившись чувств, или продолжать стоять. — Что нам теперь делать? — очень тихо спросил Иорвет, все же слегка покачнувшись, и в его тоне — едва ли не впервые за полвека их знакомства — Вернон расслышал мольбу, лишенную всякой надежды. Они оба знали, что такое отчаяние, и прежде умели бороться с ним и даже — его побеждать. Но теперь это знание, казалось, выветрилось из Иорвета без следа, и он стоял на краю пропасти, не в силах больше отступить от нее ни на шаг. Роше поспешил взять себя в руки — Эмгыр был прав. Ради него, своего единственного, он готов был бороться с чем угодно, даже с заведомо непобедимым врагом, против которого не существовало оружия. — У нас впереди еще полгода, — заметил он, стараясь, чтобы голос его звучал бодро, — не в твоих привычках сдаваться после первой неудачи. Эмгыр отказался от предложения, но ведь он — не единственный человек в мире. Мы будем думать — и искать. Плечи Иорвета болезненно дрогнули. Казалось, он готов был разрыдаться, но вместо этого — ядовито рассмеялся. — О, мой глупый человек, — эльф все же повернулся к нему, и под его взглядом Вернон невольно вздрогнул — в темнице Дракенборга накануне казни Иорвет, должно быть, выглядел точно так же. Но он спасся тогда — и с ним даже не было Вернона, чтобы ему помочь, — ты же слышал — Гюнтеру нужен был именно Эмгыр. Сомневаюсь, что славный Император был единственным, кому хватило ума отказаться от сделки, но Господин Зеркало, похоже, просто помешался на нем. И все это было сделано ради единственной цели. Роше независимо пожал плечами. — В твоем договоре ничего не сказано о том, что партнером Гюнтера должен стать именно Эмгыр, — заметил он, — если он хотел именно его, мог бы так и сказать. Но этого не произошло, и выбор все еще за тобой. Я обещал тебе, что мы справимся с этой бедой — и мы справимся. Иорвет вдруг глубоко вдохнул, расправил плечи и в один широкий шаг оказался рядом с Верноном, прильнул к его груди, обвив руками шею, и замер, все еще тихо, немного истерически посмеиваясь. — Может, тебе и впрямь стать королем? — спросил он, едва заметно дрожа, — Темерии не помешает немного твоего непобедимого оптимизма. Как ты говорил? Пока дышу — надеюсь? Позволь мне дышать вместе с тобой? Вернон прижал его к себе крепче, ничего не ответив. Они простояли в тишине несколько долгих минут, пока Иорвет, окончательно справившись со своей паникой, не отстранился от него и не заглянул человеку в лицо. — Идем, Вернон, — прошептал он, — поглядим, не разгромили ли дети наш драгоценный замок. Сегодня я не хочу больше думать о Гюнтере. И, еще раз крепко сжав его в объятиях прежде, чем отпустить от себя, Вернон согласно кивнул.