Тонкие материи

К воротам маленькой деревни Риэр и Зяблик подъехали, когда уже окончательно стемнело. Заметив путников издали, стражники — крепкие плечистые парни, вооруженные большими тисовыми луками и длинными кинжалами — выступили вперед, а, когда незнакомцы приблизились, явно собирались сообщить им, что прохода нет — в такой поздний час едва ли жители поселения были рады незваным гостям. Не потрудившись спешиться, Риэр продемонстрировал им грамоту, которой снабдил его князь Томас, и сложно было понять, что произвело на грозных стражей большее впечатление — витиеватая подпись и печать с королевским орлом или то, что, посветив факелом в лицо путнику, они заметили очевидные следы недавней схватки в лесу. Темная кровь, запятнавшая ведьмачьи доспехи Риэра, успела подсохнуть, ему кое-как удалось умыть лицо и руки снегом, но он все равно представлял собой, должно быть, угрожающее зрелище. Голову поверженной твари юноша закрепил на большой крюк и подвесил ее на седло — Заяц был явно не слишком рад такой ноше, тяжелый мускусный запах чудовища все еще тревожил его, но конь словно надеялся своей стойкостью заслужить прощение хозяина после позорного побега с поля боя. Стражники же, успевшие заметить и внушительный трофей, и вооружение Риэра, почтительно посторонились и открыли ворота без лишних разговоров. — Вам, наверно, к старосте надобно, милсдарь, — заметил один из них, — он в самой большой хате живет — не пропустите. Риэр немного снисходительно кивнул. Здесь, в деревне посреди непроглядного леса, полного невыразимых опасностей, на пути, которым в прежние времена, должно быть, пользовались все ведьмаки, желавшие добраться в Каэр Морхен до наступления холодов, по всей видимости, память о мастерах цеха охотников за чудовищами еще не стерлась, и юноша слышал, как, запирая за ними ворота, парни начали негромко переговариваться. Азарт недавней битвы в Риэре еще не схлынул, и к дому старосты — действительно безошибочно угадывающемуся в ряду обычных деревянных хат — он подъезжал с высоко поднятой головой. Зяблик, похоже, не разделял его воодушевления. Спутник, едва оправившийся от пережитого ужаса, хранил полное молчание и не смотрел по сторонам. Риэр опасался, что первый день настоящего путешествия оказался для Юлиана, привыкшего к безопасности и комфорту, слишком насыщенным, и музыкант мог вот-вот запроситься домой. Или того хуже — весь оставшийся путь страдать молча, выполняя свое обещание отправиться с Риэром, куда бы тот ни пошел, но мечтая лишь об одном — чтобы все это поскорее закончилось. Но юный ведьмак надеялся, что в доме старосты им предложат стол и кров, нормальную постель и, может, даже почести за победу над чудовищем, державшим в страхе всю округу, и Зяблик оттает и приободрится. У дверей высокой, в два этажа, хаты с расписными ставнями и причелинами Риэр спешился и взял Зайца под уздцы. Юлиан остался в седле, но, явно почуяв возможность вскоре отдохнуть и поесть, выпрямился и приосанился — перед незнакомыми деревенщинами музыкант точно не хотел представать разбитым напуганным мальчишкой. Юный ведьмак постучал. Час был уже довольно поздний, но открыли им почти сразу, точно хозяева и не думали пока ложиться спать. На пороге возник высокий совершенно лысый старик в широкой домотканой рубахе. Он окинул гостя сдержанно враждебным взглядом — свет, падавший из двери, красноречиво выдернул из темноты пятна на курке и два меча за спиной, но лицо хозяина осталось неизменным. — Мое имя Риэр, — представился юный ведьмак, немного разочарованный тем, что староста не приветствовал его первым. — Риэр, — повторил старик задумчиво, — нильфгаардское имя. Юноша слегка замешкался — реакция была совсем не такой, на какую он рассчитывал, но отчаиваться было рано. Он повернулся к Зайцу, сделав широкий жест рукой. — Я привез голову твари, рыскавшей по окрестностям, — заявил Риэр терпеливо. Староста глянул в указанном направлении, потом скептически хмыкнул. — И что прикажете мне делать с волчьей башкой? — осведомился он, — на стенку ее повесить? — Это был вовсе не волк, — немного уязвленно возразил Риэр, — а варг. Он напал на нас в лесу, и я с ним расправился. — Поздравляю, — кивнул старик, — рад, что вы остались невредимы. Ни малейшего желания платить за выполненную работу или хоть восхититься смелостью заезжего ведьмака старик все еще не выказывал, и Риэр окончательно растерялся. Он слышал множество историй о том, как охотников на монстров прогоняли из деревень, запрещали им пользоваться колодцами, не пускали на порог, в ужасе запирая окна и двери. В других рассказах ведьмаков чествовали, как героев, встречали, как последнюю надежду на избавление от неминуемой смерти. На оба случая у Риэра были припасены особые слова, но что делать под совершенно безразличным взглядом, он понятия не имел. На помощь поспешил Юлиан. Он соскочил со своего коня и легкой, почти танцующей походкой подошел к старосте. — В вашу деревню пришел ведьмак, — объявил он негромко, но очень торжественно, — он уже избавил вас от одной напасти, неужто у вас не найдется слов благодарности и почтения к его подвигу? Старик фыркнул. — Не больно-то вы похожи на ведьмака, — он заглянул прямо Риэру в глаза, — да и псов этих шелудивых наши ловчие по зиме изничтожают десятками, но, так и быть, благодарствую за еще одного. Было совершенно понятно, что платить за сомнительный подвиг староста не собирался — и даже в дом гостей приглашать не спешил. В последний раз так глупо Риэр чувствовал себя на уроках математики, когда Мэнно выполнял за него все задания, а строгий учитель отчитывал их обоих за жульничество. Сейчас он тоже был самозванцем, желавшим выдать сущую ерунду за великий подвиг, и первой мыслью юноши было немедленно ретироваться. — Если вы и впрямь ведьмак, как говорите, — помолчав немного, снова заговорил староста, — так займитесь лучше Гадко и его ганзой — вот уж они нам и впрямь досаждают, сил нет. — Гадко? — ухватился Риэр за робкую надежду оправдаться, не успев подумать хорошенько о том, что именно ему предлагали сделать, — это еще кто такой? — Чего на пороге болтать, — махнул староста рукой, — заходите, коль пришли. Только падаль эту в дом не тащите, — он кивнул на окровавленную голову, свисавшую с седла, — лучше в костер ее киньте — да и дело с концом. В светлой жарко натопленной горнице пахло пивом, шкварками и дегтярным мылом. Домочадцев старосты, представившегося Корбеном, было не видать, но следы их присутствия сразу бросались в глаза — стол был устлан белоснежной вышитой скатертью, в углу комнаты стоял ткацкий станок, а у очага были раскиданы деревянные солдатики, точно незнакомый мальчишка только что бросил играть с ними. Когда Риэр садился на лавку, староста едва заметно поморщился — незваный гость в этой чистой домашней обстановке выглядел, как уродливый чирей на красивом молодом лице. Юный ведьмак постарался держать руки подальше от скатерти, чтобы ненароком не запятнать ее, и замер в напряженной неловкой позе. Зяблик же ощущал себя явно куда уверенней спутника. Он прошелся по горнице, с любопытством огляделся по сторонам, и его бледное лицо даже слегка зарделось от мирного мягкого тепла этой комнаты. Впрочем, разделить с хозяином хлеб да соль им так и не предложили. Староста сцепил пальцы на столе перед собой и несколько секунд смотрел на Риэра долгим задумчивым взглядом, точно прикидывал, подходил ли юный ведьмак для задания, которое он собирался ему дать. Юноша чувствовал себя все более неловко с каждым утекавшим мгновением. — Стало быть, не перевелись еще ведьмаки, — наконец заговорил Корбен, по-прежнему сверля Риэра глазами, — и к какой же школе вы относитесь, милсдарь? Ответа на этот очень ожидаемый вопрос Риэр заготовить не успел, и теперь замешкался, прикидывая, стоило ли соврать хозяину или еще больше разочаровать его правдой. — Риэра учил последний ведьмак Школы Волка, — ответил за него Юлиан, и в тоне его звучала неподдельная гордость, словно это он сам лично руководил тренировками, — может быть, он и не прошел мутаций и Испытания Травами, но это лишь значит, что сердце его не обратилось глыбой льда, и мой спутник готов помогать простым людям не за монеты, а по доброте душевной. — Похвально, — кивнул староста, хотя Риэр и видел, что слова Юлиана его ни капли не убедили, — не часто встретишь нильфгаардца, знающего, что такое душевная доброта. — Да, я родился в Нильфгаарде, — неожиданно обиделся за родину принц, — но здесь, в Северном Каэдвене, откуда вам знать, что моим соотечественникам ведомо, а что нет? — Кроме того, — поспешил сгладить резкость его тона Зяблик, — ведьмаки не знают границ и не служат королям. Как я уже сказал — Риэр хочет помогать людям — пусть даже и каэдвенцам. Пару мгновений староста смотрел на Юлиана чуть удивленно, словно тот неудачно пошутил на запрещенную тему, но потом вдруг рассмеялся. — Ладно, чего уж там, — сказал старик, махнув рукой, — хотите узнать, кто такой Гадко, извольте. По мне так — обыкновенный бандит, но люди болтают, что ворожей он или колдун какой. Пришел из Велена сразу после войны — годков тринадцать тому. И поначалу жил себе, никого не трогая, в землянке за стенами, в деревню заходил, только чтобы в карты сыграть да чарочку выпить. А однажды — пропал. Думали, может, в лесу сгинул — ан нет. Как зима пришла — объявился, да не один, а с целой компанией парней — не нашенских, может, темерских, кто их разберет. И начали они, стало быть, безобразничать, сперва курей тащили, потом за деньги взялись, а после и на путников нападать стали. И никакого с ними сладу — мы уж и отряд добровольцев снарядили за ними, и ловушки ставили, и собак по следу пускали, все без толку. Словно сила какая-то колдовская их бережет, и следов они не оставляют, и логово их не сыскать. — И давно это продолжается? — Риэр поначалу радостно ухватился за эту возможность, но, чем дольше говорил староста, тем больше он понимал, что задание это могло оказаться ему не по плечу — и дело было вовсе не в том, что неведомый Гадко слыл чародеем, и деревенские собаки не были в состоянии его выследить. Но юного ведьмака учили охотиться на чудовищ, и сколько бы Мэнно ни грозил должникам его мечом, убивать людей ему доселе не доводилось. — Уж года три тому, — вздохнул староста, — зима настает — значит, скоро они опять повадятся нападать да грабить. Если бы вы помогли нам, мы бы, может, и награду собрали, и в ножки бы вам поклонились. — Почему вы не обратились к наместнику? — осторожно поинтересовался Риэр. Отступать и отказываться от задания было стыдно и глупо. Он, такой самонадеянный, рассчитывал словить легкую славу, уничтожив одного варга, который, похоже, не внушал деревенским никакого страха и почтения. Но перед лицом по-настоящему важного дела юный ведьмак готов был струсить. На то, чтобы не принимать заказ, можно было найти множество причин — начать хотя бы с того, что в путь они с Зябликом отправились не просто так, а с важной миссией, которая не терпела промедлений. Стоило, возможно, дождаться утра и просто уехать — отчитываться в этой деревне было не перед кем. Но Риэр вдруг отчетливо понял — если откажется сейчас, впредь едва ли сможет исполнить мечту, впервые всерьез перестанет в нее верить — и разочаруется в себе самом. А это, пожалуй, было пострашней смерти от ножа ворожея-разбойника Гадко. — Да где наместник, а где мы, — ядовито ответил меж тем староста, — в Ард Каррайге никому и дела нет до наших горестей. А вы, милсдарь, сами сказали, что готовы помогать простым людям. Ну так помогите, коли так. Очень уж нас этот Гадко и его банда замучили. Риэр посомневался еще долю секунды — он глянул на Зяблика, но тот выглядел каким-то потерянным, и ободрения от него ждать было нечего. — Ладно, — наконец весомо кивнул Риэр, — я посмотрю, что можно сделать. Но мне нужны хоть какие-то зацепки, может, свидетели или жертвы нападений. — Это можно, — быстро согласился староста, — сейчас — ступайте в «Пьяного солдата» — это наша корчма, стало быть, ее кум мой держит, Одрином звать. Переночуйте, поужинайте, а с утра я пришлю к вам тех, кто с Гадко сталкивался и может что-то знать. В таверне на окраине деревни, несмотря на поздний час, жизнь кипела вовсю. И встретили в ней путников не в пример приветливей, чем в доме старосты. Весть о том, что в селение пришел ведьмак, разлетелась быстро — наверно, стражники постарались. Корчмарь — похожий на Корбена, как родной брат — приветствовал их на пороге, распорядился насчет коней и пригласил за стол. — Давненько в наших краях не видно было людей с двумя мечами за спиной, — сказал он, блеснув в улыбке рядом редких желтых зубов, — раньше-то, как Саовину справим, так они то и дело тут останавливались, золотом платили да байки травили. — Золото у нас есть, — заверил корчмаря Риэр — тяжелый кошель, которым снабдил его на прощание Мэнно, был надежно упрятан среди прочей поклажи в седельной сумке, — а вот что до баек… Мы бы лучше вас послушали — что творится, да что слышно. Староста нанял нас, чтобы разобраться с вашей бедой, как управимся — так можно и порассказать чего. Юный ведьмак сам себе удивлялся — как легко его собственная речь начала копировать местную манеру изъясняться. Дома, на пышных приемах, Риэр вечно терялся и путался в словах, если приходилось приветствовать важных вельмож и расфуфыренных дам. Мэнно и Лита смеялись над ним, отец — злился, а принц ничего не мог с собой поделать, путаясь в титулах и забывая вежливо расшаркиваться перед каждым надменным графом и его снисходительной супругой. Даже в трактире Рико зачастую приходилось стараться, чтобы завести беседу. Здесь же, среди простых нордлингов, Риэр чувствовал, как слова сами лились из него, точно он впервые встретил тех, с кем действительно мог говорить на одном языке. — Так это вам к начальнику стражи надо или к главному ловчему, — отмахнулся Одрин, ухмыльнувшись, — они уж вам все про этого паскуду расскажут, будьте покойны. А пока — ешьте, пейте, гостям мы всегда рады! Полненькая круглолицая девушка принесла им пиво в высоких глиняных кружках, миски жаркого, толсто нарезанный хлеб и масло в маленьком горшочке. Риэр сделал первый глоток, полностью уверенный, что уж тут-то, в отличие от дома наместника, никому и в голову бы не пришло подсыпать им в питье сонное зелье, и угощаться можно было совершенно спокойно. Зяблик накинулся на еду вместе с ним — старосте убийство варга в лесу могло казаться сущей ерундой, но для Юлиана выдался один из самых сложных дней в его жизни, и теперь он заедал недавние волнения, едва не давясь мягким кроличьим мясом и воздушным серым мякишем. Завсегдатаи, обернувшиеся было к гостям, когда те переступили порог, быстро забыли об их присутствии. В зале таверны царило шумное диковатое веселье. Мужики, явно прикончившие уже не по одной кружке крепкого пива, разговаривали, не понижая голоса, но слов было почти не разобрать — казалось, каждый надеялся перекричать другого, и беседа сливалась в неразличимый шум. Впрочем, Риэру и не хотелось прислушиваться — только сев за стол, он сполна почувствовал, как на самом деле устал, замерз и проголодался. Вполне могло статься, что эта деревня была последним человеческим жильем на пути к их цели. Предгорья, если верить карте, предоставленной наместником, пустовали. Тут и там, до самого подножья Синих гор были разбросаны одинокие селения, но Риэр подозревал, что со времен войны они стояли необитаемыми. Жители перебирались в более крупные селения, поближе к границам в поисках счастья и выгоды — матушка как-то рассказывала, что северные деревни в последнее время приходили в упадок и запустение — как раз из-за того, что в столицах и крупных городах появлялись все новые рабочие места. На фабриках всегда требовались работники, из бывших солдат, забывших, как быть хлебопашцами, набирали народные дружины и отряды ландмилиции, чтобы поддерживать порядок и собирать подати. Деревни же вымирали, и зачастую градоправителям и князьям буквально приходилось загонять часть приезжих обратно, чтобы хоть кто-то мог по-прежнему возделывать землю и собирать урожай. В таких делах Риэр не больно-то разбирался, но сейчас, похоже, ему предстояло наблюдать это запустение воочию. Кто-то из веселой пьяной компании вытащил из-под широкого длинного стола простую лютню, жалобно тренькнувшую медными струнами, и гул немного притих. Зяблик, сидевший спиной к залу, отвлекся от почти опустевшей миски и насторожился. Уезжая из Нильфгаарда, он поначалу надеялся прихватить с собой собственный инструмент — в путешествиях из Третогора в столицу Империи Юлиан никогда не расставался с лютней — драгоценным подарком наставника. Но, поразмыслив хорошенько, юный музыкант решил, что в опасном странствии инструмент мог не только не пригодиться, но и помешать. Да и потерять его в лесу или в горах было бы очень обидно. Сейчас же Зяблик напряженно прислушивался к тому, как один из завсегдатаев — молодой краснолицый парень с копной рыжих волос, куда менее пьяный, чем его товарищи — ударил по струнам. Звук вышел неровный и какой-то вызывающий, словно неумелый музыкант с трудом представлял, с какой стороны взяться за инструмент, но шумная толпа поддержала его криками и хлопками. Краснолицый поднялся из-за стола, вышел на середину зала и, примерившись к струнам, ударил по ним снова и запел. Мотив, если можно было так назвать издаваемые парнем звуки, немедленно подхватили еще несколько нестройных голосов. Песня, явно хорошо знакомая завсегдатаем, подпрыгивала и спотыкалась, слова куплетов, рассказывавших о маркитантках в солдатском лагере, их кружевных подвязках и почему-то единорогах, гнались друг за другом, путаясь и переплетаясь, точно в отчаянной драке. Но Риэру показалось, что пел парнишка совсем неплохо. Зяблик же, послушав выступление несколько минут, так и не соизволив обернуться, наконец ударил кулаками по столу — так, что полупустая миска на нем слегка подпрыгнула. — Дай мне денег, — громким шепотом, стараясь перекрыть восторги толпы, обратился Юлиан к Риэру. Тот растерянно моргнул, но, порывшись в кармане, извлек несколько золотых монет — мудрый младший брат набил его кошель не флоренами, а реданскими кронами, и Риэр мысленно горячо поблагодарил его за предусмотрительность. Зяблик выхватил деньги из руки Риэра, встал, скрипнув по полу ножками лавки, и решительно приблизился к веселому певцу. Улучив момент, когда один куплет о том, как единорог покрыл десятую барышню и до сих пор не устал, споткнулся о разудалый припев, Юлиан поднял руку, прося певца замолчать. Тот, не привыкший к подобным вмешательствам в творческий процесс, осекся и глянул на Зяблика тяжелым злым взглядом. Риэр даже успел подобраться, готовясь к тому, что вот-вот могла разразиться драка любителей искусства с наглым вторженцем. — Добрый человек, — заговорил Зяблик учтивым, почти сладким тоном, — прошу, продай мне свою лютню. — Чего? — не понял певец, но, когда Юлиан продемонстрировал ему пригоршню золота, хмыкнул, — маловато будет, остроухий, — заявил он, — это бабки моей инструмент, остался от одного знаменитого барда, который нашу деревню проезжал, когда она еще девчонкой была. Говорили, артист тот сбежал, чтобы его мужики не побили за то, что он всех девок перепортил, а инструмент — забыл. Бабка велела беречь его, как зеницу ока. Так что, коли хочешь его забрать, выворачивай карманы. Риэр медленно поднялся из-за стола — садясь за ужин, он не потрудился снять со спины мечей, а куртка все еще поскрипывала от спекшейся варговой крови. Юный ведьмак был почти на голову выше дерзкого певца и куда шире в плечах. Парень, до этого ехидно скаливший неровные зубы, поднял на Риэра чуть испуганный взгляд — такой же иногда возникал в глазах тех, с кем до этого приятно пообщался Мэнно. — Ладно-ладно, — парень протянул лютню Зяблику и, когда тот в ответ передал ему монеты, вцепился в них, словно юноша мог вот-вот передумать платить. Юлиан глянул на Риэра через плечо, мельком улыбнулся и обратил наконец все свое внимание на спасенную из неумелых рук лютню. — Струны расстроены, — с сожалением констатировал он. Тонкие ловкие пальцы быстро подкрутили колки, Зяблик прошелся по струнам легким перебором, все еще хмурясь. А Риэр уже снова отступил к столу, сел на самый край скамьи, оставшись на виду у собравшихся, чтобы те не забывали, кто стоял за спиной остроухого чужака. Еще мгновение помедлив, Зяблик выпрямился, уперся стопой в ближайшую лавку, устроил лютню на колене и, привычно прикрыв глаза, коснулся струн кончиками пальцев. Толпа, наблюдавшая за сценой, притихнув и не вмешиваясь, снова загудела. Кто-то выкрикнул что-то скабрезное, веля незнакомцу убираться — слушатели явно не были настроены на слушание романтичных баллад в исполнении воздушно-возвышенного эльфского певца. Но следом за легким пробным касанием, Зяблик ударил по струнам сильнее — на этот раз звук вышел сильным и чистым. Завсегдатаи примолкли, а Юлиан извлек из лютни еще несколько задорных аккордов и вдруг запел ту же песню, что минуту назад мучал рыжеволосый парень. — Единорог зашел в шатер, и, водки пригубив, Сказал — я голоден, как волк, и, словно кот, еблив. Подайте деву — чтоб была невинна, как роса, Стройна, как мак, нежна, как снег, до задницы коса, — голос Зяблика зазвенел, заплясал, как огонь в очаге, и удивленные слушатели, застыв, сперва даже не сообразили, что ему можно было подпевать. Риэр был почти уверен — никогда до сих пор в этих стенах никто не пел так чисто и точно, и вместе с тем — с таким независимым задором. — Но, сударь, всюду здесь война, тут не бывает дев! Единорог копытом бил, палатку оглядев. Тогда подайте сразу трех удалых кобылиц — Кто сзади сможет отличить блудницу от девиц? На втором куплете толпа наконец подхватила песню — присоединился даже прежний владелец лютни. Мужики поднимали кружки, выкрикивали особенно похабные повороты сюжета и смеялись, но чистый голос Зяблика перекрыть они не могли — тот пел самозабвенно, точно всю жизнь выступал только перед пьяной солдатней, и знал, как перепеть их всех. Риэр поймал себя на том, что принялся притопывать ногой и хлопать в ладоши, следуя незамысловатому ритму песни, и, когда отзвучал последний аккорд, вместе со всеми засвистел и ударил кулаками по столу, требуя продолжения. За последующий час Зяблик успел исполнить еще несколько десятков веселых походных куплетов, пока наконец не перешел-таки на мелодичную грустную балладу о странствующем рыцаре и его потерянной любви — одну из тех, что не стыдно было исполнить даже при императорском дворе. Риэр испугался было, что публика не примет такого перехода, но мужики слушали барда, не шевелясь, и кое у кого в покрасневших глазах даже выступили слезы. Завсегдатаи не желали отпускать певца еще долго — хлопали, свистели и предлагали выпить еще, лишь бы тот не останавливался. Но Зяблик — очевидно, совершенно вымотанный нежданной славой — в последний раз поклонился, огладил гриф лютни и вернулся за стол к Риэру. Лицо у юноши при этом показалось принцу таким невозможно усталым и несчастным, что он немедля махнул корчмарю и велел ему подготовить для них комнату и горячую воду для умывания. В постель Зяблика пришлось почти нести на руках. Если бы Риэр позволил, мужики сделали бы это самостоятельно, еще и покачали бы его по пути. Но он решительно оттеснил прочих желающих добраться до юлианова тела, и, поддерживая его за талию, вместе с ним поднялся на второй этаж корчмы. Комната была маленькая, но довольно чистая. Кровать, застеленная свежим желтоватым бельем, располагалась у самого окна — видимо, хозяева не слишком опасались, что ночью кто-то мог проникнуть к гостям. Тем не менее, Риэр уложил обессиленного Зяблика со стороны двери и накрепко запер створки. Очень бережно, стараясь не тревожить задремавшего музыканта, юный ведьмак избавил его от сапог, штанов и куртки. Потом, обмакнув принесенную хозяином губку в горячую мыльную воду, бережно отер Зяблику лицо и шею. Тот слегка пошевелился, тихо застонал и, приоткрыв глаза, улыбнулся. — Я таким грязным себя не чувствовал никогда в жизни, — признался он тихо, — может, ты и в других местах меня помоешь? Не рассчитывавший ни на что подобное Риэр хмыкнул. В комнате было тепло, Зяблика он оставил в одной нижней рубахе, и сам поспешил избавиться от снаряжения, сапог и брюк. Юноша снова окунул губку в воду, отжал ее и принялся осторожно тереть бедра Юлиана от коленей вверх. Тот поерзал немного, развел ноги шире и напряженно выдохнул, снова прикрыв глаза. Разговаривать не хотелось, легкий хмель кружил голову и наливал веки приятной тяжестью, но руки Риэра продолжали двигаться легко и ловко, подбираясь к краю длинной рубахи Зяблика. Когда принц, решив не церемониться, задрал подол до самой груди, Юлиан задышал чаще, а то, что до сих пор скрывалось под тканью, приветственно поднялось навстречу почти невинным касаниям губки. Риэр жадно облизнулся. Его рука несколько раз скользнула между напрягшихся, чуть подрагивающих узких бедер — Зяблик выгнулся, подаваясь навстречу каждому его движению, уперевшись пятками в постель. Риэр заметил, как тонкие пальцы музыканта нетерпеливо скомкали простыню под ним — из-под опущенных пшеничных ресниц Зяблика мерцали полумесяцы белков. Влажные губы были приоткрыты, и дыхание вырывалось из вздымавшейся груди короткими жаркими толчками. Откинув губку в сторону, принц взобрался на постель с ногами, и Юлиан, словно только этого и ждал, раскрылся перед ним еще больше, развел колени в стороны так, чтобы Риэр мог устроиться между ними. Теперь туда, где прежде проходился губкой, скользнула влажная и скользкая от мыла ладонь принца. Он огладил заветное колечко между поджавшихся ягодиц, осторожно, точно на пробу, ввел внутрь один палец, и Зяблик, всхлипнув, резко дернулся вниз, буквально насадившись на него. Свободной рукой Риэр отвел бедро Юлиана еще немного в сторону, склонился к нему и оставил быстрый поцелуй у самого основания. Что бы там ни говорил Зяблик, пахло от него вовсе не как от того, кто весь день провел в седле — аромат был резче, чем обычно, в нем чувствовался тяжелый головокружительный мускус, но принц не почувствовал в этом запахе ни одной фальшивой ноты. Он поцеловал снова, одновременно позволяя второму пальцу присоединиться к первому. Зяблик жалобно захныкал, словно не зная, на какие ласки реагировать в первую очередь — устремиться вниз или податься вверх, навстречу горячим губам Риэра. На вкус Юлиан был крепче самого выдержанного вина — принц и раньше это знал, но сейчас, в незнакомой нищенской обстановке, вдали от дома, в комнате, сквозь тонкие стены которой все еще доносились пьяные крики из зала, это ощущалось острее и четче, точно впервые за все время их знакомства Зяблик и Риэр по-настоящему остались наедине. Пальцы скользили ритмично, хоть, пожалуй, и чуть-чуть поспешно, солоноватый привкус раскрывался на языке все отчетливей с каждым новым движением. Риэр чувствовал, как мышцы Зяблика отчаянно сжимались, а весь он буквально трепетал от желания, победившего тяжёлую усталость. В какой-то момент Юлиан вдруг вскрикнул, дернулся, свел колени, будто испугавшись нахлынувшего невыносимого наслаждения, но принц не выпускал его до тех пор, пока по телу музыканта не прокатилась сладкая крупная дрожь, и он излился с новым сдавленным возгласом. Зяблик заснул, едва Риэр отпустил его. Будить музыканта и требовать ответной услуги было слишком жестоко, и юному ведьмаку пришлось справляться со своими трудностями самостоятельно. Он бесшумно слез с кровати, шлепая босыми ногами по деревянному полу, отошел в угол комнаты, словно стыдясь того, что собирался сделать — но тело требовало разрядки, и Риэру пришлось ему подчиниться. Впрочем, хватило всего пары настойчивых движений рукой, чтобы проблема оказалась решена. Принц облегченно выдохнул, поспешно умылся остывшей водой и нырнул в постель, накрыв себя и Зяблика тяжелым пуховым одеялом. Юлиан во сне подобрался к нему и прижался, почти взобравшись Риэру на грудь. Тот приобнял его и наконец смежил веки. Однако сон не шел. Теплое размеренное дыхание Зяблика щекотало кожу, но Риэр, как ни старался, не мог выкинуть из головы то, на что согласился этим вечером. Искушение растолкать возлюбленного и поделиться с ним своими переживаниями оказалось даже сильнее искушения овладеть им, но принц сдержался. До самого рассвета он, то проваливаясь в дремоту, то, вздрогнув, просыпаясь, перекатывал в уме все возможные исходы завтрашнего предприятия. Рассудок подсказывал, что стоило отказаться от заказа. Пусть позорно сбежать, но не рисковать жизнью в противостоянии с целой ганзой, с которой не знал сладу весь состав деревенской стражи. И даже не столько количество будущих врагов тревожило Риэра, сколько его собственное нежелание поднимать меч на разумного противника. Ламберт никогда не прививал ему особых моральных качеств, не заикался о кодексе ведьмаков и этике необходимых убийств. Но вот Геральт, из чьих рассказов принц узнавал гораздо больше, чем из скупых отговорок наставника, часто рассуждал о том, что, будь его воля, он и вовсе не сражался бы с людьми, какими бы подонками они ни были. Убийства были делом солдат и заговорщиков — а не ведьмаков. И Риэр всерьез начал бояться, что в самый ответственный момент отступит и не сможет нанести решающий удар — и это будет стоить ему жизни. Глупая смерть во имя непонятной цели — хуже не придумаешь. Когда за окнами зарделся серый зимний рассвет, юный ведьмак все же провалился в мутный сон, из которого его бесцеремонно вырвал несмелый стук в дверь. Он встрепенулся, открыл глаза, и в первый момент даже не смог сообразить, где находится. Стук повторился. Зяблик, все еще прижимавшийся к его груди, пошевелился и что-то невнятно проворчал, и Риэру вдруг захотелось сделать вид, что неведомый посетитель не смог разбудить его — давешняя тревога вернулась, заставив сердце опасливо сжаться. Когда в дверь постучали в третий раз — на этот раз настойчивей — принц все же аккуратно выпутался из крепких, как хватка плюща, объятий Зяблика, сел, подтянул с пола свои штаны, надел их и отправился открывать. На пороге обнаружилась та самая круглолицая девчонка, что накануне приносила им пиво и еду. Затравленный взгляд маленьких синих глаз скользнул по лицу юного ведьмака, и девушка прижала пальцы к губам, прося молчать, шагнула в комнату, отодвинув Риэра в сторону, и притворила за собой дверь. — Простите, что потревожила вас, милсдарь, — быстро зашептала гостья, оглядываясь по сторонам, будто в маленькой комнате могли притаиться вражеские шпионы, — но я слышала вчера, о чем вы говорили с Одрином, и знаю, что староста попросил вас сделать. Риэр, все еще мутный со сна, непонимающе смотрел на нее, не перебивая. Девушка же принялась нервно заламывать пальцы. — Вы ведь на банду Гадко собрались идти, правда? — спросила она. Риэр растерянно кивнул, — Только вот пустое это, — секунду посомневавшись, продолжала девушка, — староста давно с Гадко этим сторговался — нашим, деревенским, его парни, почитай, не докучают. Только чужаков грабят, а добычу — со старостой делят. — Зачем тогда ему меня нанимать? — удивленно переспросил Риэр. Разговор начинал походить на нелепое сновидение, но взгляд девушки, вдруг наполнившийся решимостью, говорил об обратном. — Знамо, зачем, — ответила она, — чтобы вас, стало быть, сгубить. Ведьмаков в наших землях уже почитай, сорок лет никто не видал, а тут вы. Вот Корбен и испугался. — Да чего испугался-то? — юный ведьмак растерянно потер лоб, — я же людей за просто так не убиваю. — Людей — не убиваете, — подтвердила девушка, — а тварей — да. А наш староста давно с одной такой договор заключил и поддерживает его, чтобы нашу деревню никакое лихо не трогало. После войны-то в лесах развелось нечисти, а изничтожать ее было некому — ведьмачья крепость пустая стоит с тех пор, как черных с наших земель прогнали. Вот и сговорился Корбен с какой-то нежитью, чтобы она, значит, наш покой оберегала, а мы ей взамен дважды в год мальчишек отдавали. У Риэра внутри все похолодело. — Вы отдаете кому-то мальчиков? — уточнил он вдруг осипшим голосом, — живых? — Живых, а как же, — подтвердила девушка — ее губы побледнели и задрожали, но взгляд остался твердым, — в первый день лета и накануне зимы — каждый год забирает лихо по одному мальчику лет десяти, не старше. А что с ними потом делается — этого никто не знает. Прошлой зимой братишку моего, Войцека, забрали, уж как мать плакала — но что поделаешь. Если не служить твари той, она или сама нас убьет, или сородичей своих обратно призовет, а тогда — всем худо будет. А теперь вы явились — и Корбен, поди, испугался, что вы на тварь эту пойдете да и прикончите ее. Риэр молчал — выражение глаз девушки, которое сперва он принял за решимость, на деле оказывалось холодным невыразимым отчаянием. — Может, нам просто уехать тогда? — предложил он, готовый ухватиться накрепко за собственное предложение. Им с Зябликом предстоял опасный переход к Каэр Морхену, Лита ждала от него вестей, и Риэру было недосуг лезть в страшные дела незнакомой деревни, вмешиваться в отвратительные традиции. Девушка вдруг с жаром перехватила его руки и сжала их в своих ладонях. — Нет, пожалуйста, не уезжайте! — взмолилась она, — у вас ведь меч серебряный за спиной — я сама видела! Помогите нам, убейте проклятую бестию, освободите нас от нее! Со дня на день она придет за своей данью — уже и мальчонку выбрали, мать его, Агнежка, третий день плачет, того и гляди сама помрет. Сын-то у нее — единственный. — Но как же вы останетесь без этого договора? — хватаясь за последнюю надежду, спросил Риэр. Прикосновение холодных потных ладошек девушки было гадливо неприятным, — а если и впрямь чудовища в леса вернутся? Кто вас защитит? — Да мы уж сами! — девушка гордо вскинула голову, — если на наших сыновей и братьев больше никто зариться не будет, соберем дружину или к наместнику обратимся, а то и в город переберемся. Корбен-то старый и боится уезжать — так вот пусть и целуется со своими монстрами, сколько влезет. Понимая, что от нового, куда более непонятного и невыполнимого задания ему уже не отвертеться, Риэр вздохнул. — Но как я найду эту тварь? — спросил он, аккуратно высвобождая свои ладони из цепких пальцев девушки, — ты знаешь, где у нее логово? Откуда она приходит? — Не знаю, — покачала головой круглолицая, — но знаю, куда Корбен Агнежкинова сына поведет — он никому не велит за ним ходить, но я как-то выследила его, знаю, что на лесное кладбище он ходит. Конечно, как могло быть иначе — мысленно застонал Риэр. Это задание было ему явно не по зубам — тут можно было не гадать и не высчитывать. Но юный ведьмак вдруг вспомнил о серебряном манке, который дала ему в дорогу Лита. Конечно, он предназначался для совсем уж отчаянных ситуаций, но куда уж было отчаянней — юный ведьмак понял вдруг, что просто не может отказаться от заказа, когда девушка смотрела на него с такой надеждой. А Регис… ему можно будет все объяснить — Литин друг всегда отличался человечностью, несмотря на собственную чудовищную природу. — Ладно, — кивнул Риэр, — ступай и никому не рассказывай, что приходила сюда. Я посмотрю, что можно сделать. Девушка, просияв, приподнялась на цыпочки, поцеловала Риэра в щеку и скрылась за дверью. Зяблику новость о предстоящей охоте на неведомую тварь, казалось, пришлась даже по вкусу. Выспавшийся, все еще возбужденный вчерашним успехом у местной публики, воодушевленный тем, что последовало за выступлением, он принялся убеждать Риэра, что спасти будущие поколения ни в чем не повинных деревенских было делом благородным и необходимым. — Подумаешь, какая-то ганза, — рассуждал он негромко, собирая с пола разбросанную накануне одежду, — в том, чтобы разбойников по лесам гонять, славы мало. А вот если мы целую деревню спасем — вот это сюжет для героической баллады. Знаешь что, — Юлиан выпрямился со штанами в руке и гордо вскинул голову, — я даже пошлю ее мастеру Лютику — пусть он ее споет при каком-нибудь дворе. Тогда о тебе узнают все от Великого моря до Синих гор! Риэр Отважный, ведьмак, победивший чудовище, крадущее детей! Риэр не был так уж уверен, что такая слава была ему по вкусу, но спорить не стал. Он достал и повесил на шею серебряный манок, спрятав его под воротником, и следующую пару дней усиленно делал вид, что занят поиском Гадко. Вместе с Зябликом, ставшим в одну ночь любимцем местных жителей, юный ведьмак допросил свидетелей, выбрался на тракт к месту последнего ограбления и даже углубился в лес в поисках следов бандитов. Старосте он отчитывался ежевечерне — а тот, похоже, все больше злился, что расследование продвигалось ни шатко, ни валко. Риэр же тянул время, как мог. На третий вечер, когда Корбен уже готов был просто выдворить их из деревни, Зяблик давал очередное представление, а юный ведьмак сделал вид, что вусмерть упился вместе с прочими зрителями. Подливая ему пива, девушка, назвавшаяся Люсей, шепнула Риэру, что выплата долга должна была состояться перед рассветом. Именно поэтому Одрин сегодня не жалел выпивки для гостей и наливал каждому, переступавшему порог корчмы. А публики сегодня собралось столько, что им едва хватало лавок — слава Зяблика облетела всю деревню, и каждый мечтал подпеть заезжему барду, знавшему все солдатские песни. Корчма еще гудела, как растревоженный осиный улей, хотя время давно перевалило за полночь, и дело шло к рассвету, когда Риэр, сделав вид, что ему необходимо отлить и поблевать, выскользнул на улицу через черный ход, оставив Зяблика дальше развлекать толпу. Подморозило. Звонкий наст хрустел под ногами, как бы Риэр ни пытался ступать бесшумно. Люся проводила его до забора, махнула рукой в нужном направлении и, потупив глаза, промолвила несмело: — Только возвращайтесь, ведьмак… — и странным образом, сердце Риэра вдруг наполнилось отвагой. Он нащупал манок на груди, проверил, легко ли выходил серебряный меч мастера Весемира из ножен, и почти бегом двинулся в сторону лесного кладбища. Когда в предрассветном мраке замаячила ветхая каменная ограда погоста, юный ведьмак сбавил шаг, и дальше двигался бесшумно, стараясь, чтобы даже снег под его ногами не похрустывал — уроки Ламберта пришлись как нельзя кстати. Риэр перебрался через забор, притаился за высоким серым надгробием и прислушался. До него почти сразу долетели отдаленные голоса. Юноша выбрался из своего убежища, прополз немного по снегу до внутреннего круга могил, и наконец смог увидеть, что на площадке перед обветшалым старым склепом друг напротив друга стояли двое. В одной фигуре безошибочно угадывался староста. Он держал на плече тяжелый неподвижный сверток, и Риэр сразу понял, что скрывала плотная темная ткань — Корбен принес плату по своему договору и собирался передать ее в руки своему собеседнику. Тот же казался черной огромной глыбой, возвышавшейся над старостой на целых две головы. Юный ведьмак понял, что фигуру чудовища скрывал самый обыкновенный плащ, под которым очертаний его тела было не разглядеть. Риэр потянулся к манку — ворону нужно было время, чтобы вызвать подмогу, стоило, наверно, использовать это преимущество еще в деревне, но теперь момент был упущен — принц мысленно отругал себя за глупость. — Он хоть живой? — спросил вдруг огромный черный незнакомец глубоким хрипловатым голосом. — Живой, милсдарь, живой, — заверил староста, поправив поклажу на плече, — пришлось подлить ему сонного настоя, чтобы не вырывался, но все, как вы просили — мальчонке летом минуло одиннадцать, здоровый, крепкий, не кретин. — Славно, — похвалила тварь, чуть качнув покрытой головой, — давай его сюда. Корбен шагнул вперед — действовать надо было немедленно, но Риэр медлил. Он надеялся только, что, если миссии суждено было закончиться провалом, Зяблик все же споет о нем песню-другую, когда бросит его оплакивать. Думать об этом оказалось мучительно больно и страшно, юный ведьмак едва не струсил, готовый зарыться в снег, лишь бы его не заметили. Но темный сверток на плече старосты вдруг пошевелился, до чутких ушей Риэра долетел сдавленный стон, и это решило дело. Вытащив серебряный меч из ножен, юный бесстрашный ведьмак выпрямился во весь рост и шагнул на площадку из-за могильного камня. Староста заметил его первым — он вскрикнул от неожиданности и попятился, едва не выронив свою жертву. — Прочь! — громко объявил Риэр, глядя только на огромную черную фигуру, — убирайся, тварь, или попробуешь серебра! Великан едва заметно вздрогнул. — Ламберт? — спросил он с таким удивлением, какое было вовсе не свойственно обычным чудовищам. Но юный ведьмак уже его не слушал. Он ринулся вперед, целясь клинком в то место, где у твари должна была находиться шея. Лязгнул металл — чудовище выкинуло вверх руку, остановило его меч лезвием короткого кривого кинжала. Капюшон упал с головы, открыв взору Риэра вовсе не лик кровожадного монстра, а самое обычное человеческое лицо — с одним лишь различием. На него уставились яркие по-кошачьи золотые ведьмачьи глаза. — Ты не Ламберт, — задумчиво, словно они не бились вовсе, а вели светскую беседу, заметил незнакомец. — А ты — не монстр, — не остался в долгу Риэр. Огромный ведьмак хрипло рассмеялся, двинул запястьем, скидывая клинок юноши с кинжала. — Какого хера тут происходит?! — панически визгливо вопросил Корбен. Свободная рука незнакомца метнулась так быстро, что Риэр почти не заметил этого движения — в шею старосты воткнулся длинный черный шип, и он, застонав, повалился на снег вместе со своей ношей. Юный ведьмак, все еще не опуская меча, тяжело дышал, глядя на неожиданного противника. Незнакомец и впрямь был огромным. Лысую голову пересекал глубокий грубый шрам, а по тонким губам змеилась ехидная улыбка. — Будем драться? — осведомился ведьмак, поигрывая кинжалом на ладони, — или хочешь поболтать? Риэр растерянно попятился. Он был готов сразиться с чудовищной бестией, даже погибнуть от ее когтей — но ситуация складывалась какая-то больно уж глупая. Черный незнакомец не собирался на него нападать и смотрел совсем не враждебно — лишь насмешливо. — Откуда ты знаешь Ламберта? — наконец нашелся Риэр. — Встречался с ним пару раз, мы вместе сражались в одной заварушке — тут недалеко, в Каэр Морхене, — охотно ответил лысый, — а откуда ты его знаешь, пацан? И откуда у тебя его доспех и оружие? Риэр глянул на меч, который по-прежнему сжимал в ладони, потом снова на незнакомца. — Я — его ученик, мое имя Риэр, — ответил он наконец, — а ты кто такой? И зачем ты похищаешь детей? — Меня зовут Лето, — проговорил ведьмак, явно проигнорировав второй вопрос. Он убрал кинжал, обошел Риэра, остановился над поверженным старостой и попинал его носком сапога. — Ты его убил? — осторожно спросил Риэр. Меча в ножны он не убрал, но все же опустил его. — Надо бы, но нет, — ответил Лето с еще одной усмешкой, — а вот парнишку я заберу. Захочешь мне помешать — я тебе кишки выпущу. Риэр сдвинул брови, расставил ноги пошире, приняв атакующую стойку, снова поднял клинок и направил его на ведьмака. — Попробуй! — выплюнул он резко. Лето наградил его скучающим взглядом, золотые глаза скользнули по запястью Риэра. — Ты и впрямь ученик этой занозы в жопе, — заметил он, — точно так же неправильно держишь меч. Значит, желаешь подохнуть за незнакомого парнишку — вот так просто, посреди леса? — Я ведьмак! — ответил Риэр твердо, уже не чувствуя страха — только ярость, — пусть и без мутаций. А ведьмаки должны защищать людей от зла. Я убью тебя, — и юноша угрожающе надвинулся на противника. Лето шагнул вперед — острие клинка уперлось ему в грудь. — Давай, — предложил он все тем же ехидным тоном. Риэр почувствовал, как холодный металл, проткнув ткань плаща и слой одежды, слегка вошел в живую плоть. Лицо Лето не дрогнуло. Даже напротив — золотые глаза издевательски блеснули. Юный ведьмак почти зарычал, двинулся вперед всем телом, стремясь вогнать меч прямо в сердце противнику, и неожиданно во взгляде великана что-то изменилось. Он рывком обхватил лезвие ладонью, легко оттолкнул его от себя, и Риэр почувствовал, что вот-вот потеряет равновесие и упадет на спину. Он выдернул меч из пальцев Лето — взметнулся маленький фейерверк крови — взмахнул им наотмашь, целясь прямо в горло противнику. Старший ведьмак присел, зачерпнул рассыпчатого снега и швырнул его в лицо Риэру. Глаза юноши обожгло, точно в них насыпали стекла, он отпрянул, споткнулся, но меча не выпустил. Вслепую, не разлепляя обожженных век, он сделал еще один выпад, ориентируясь только на слух — под тяжелыми шагами Лето наст скрипел и стонал. Клинок даже не задел противника, но Риэр чувствовал, что промахнулся всего на какой-то дюйм. Не поднимая меча, он рванулся в сторону, выставив вперед плечо, и тут же уткнулся, как в каменное надгробие, в широкую грудь Лето. Они повалились в снег вместе — не дав противнику схватить себя, Риэр откатился в сторону и вскочил на ноги. Поцарапанные глаза жгло, щеки заливали слезы, но юноша смог сверху-вниз поглядеть на ведьмака. Тот лежал на спине и трясся от смеха. Юноша направил свой меч ему в грудь, сапогом придавив к земле бедро великана. — Мальчик уйдет со мной, — твердо проговорил Риэр, — и больше ты в эту деревню не вернешься. Все еще смеясь, Лето оттолкнул клинок от своей груди и поднялся на ноги одним быстрым точным движением. Не глядя на Риэра, он смахивал снег с плаща. — Хрен с ним, забирай, — согласился он, — ты забавный зверек, Риэр, ученик Ламберта. Если захочешь еще поболтать, приходи сюда завтра в это же время — я буду ждать. Не дав ему ответить, ведьмак снова завернулся в плащ и исчез в предрассветных тенях.