Тонкие материи

— А почему, собственно, вы этим интересуетесь, коллега? — под пристальным изучающим взглядом седовласого профессора древней словесности Иорвет привычно любезно улыбнулся. За последние несколько недель к подобным вопросам он успел привыкнуть, и неубедительная смутная ложь, которую эльф обычно выдавал в ответ неизменно оказывалась для спрашивающих достаточной, чтобы они охотно продолжали опасную беседу. Иорвету был прекрасно знаком такой тип ученых — он сполна наобщался с ними еще в те времена, когда от их откровенности не зависела его собственная жизнь. Загнанные в строгие рамки закона и приличий теоретики вечно ждали подвоха — с тех времен, когда охотники за колдуньями властвовали в Редании, и любой мало-мальски заинтересованный в магии человек мог оказаться на костре после непроверенного короткого доноса завистливого соседа, прошло больше тридцати лет. Но в памяти самых заслуженных и преданных своему делу исследователей свежи были воспоминания о том, как король Радовид распустил оба Университета и перевешал добрую половину преподавателей — лишь за то, что на их полках хранились книги, которые те зачастую даже не открывали. Нынешний король не только никогда не стоял на пути у развития науки и прогресса, но и по мере сил способствовал ему. Однако даже самый распоследний школяр в Третогоре или Оксенфурте знал, что любое исследование, любой ученый труд так или иначе оценивался Ложей Чародеек. А у этой славной организации имелся собственный взгляд на научную этику. И рассуждения о запретных областях магии в их рамки совершенно точно не вписывались. Тем не менее, сокрытое и запрещенное знание неизменно вызывало интерес, пусть исключительно теоретический, но Иорвет догадывался, что любой из тех теоретиков, с которыми ему пришлось пообщаться за последнее время, дорого готов был заплатить за возможность хоть разок применить свои знания на практике. Но — к счастью для них самих, и к несчастью — для Иорвета — собственная жизнь оказывалась дороже. После сомнительного успеха в Вызиме и Оксенфурте эльф, как и намеревался, отправился в Бан Ард. По сути, магическая школа мало чем отличалась от любого другого учебного заведения на Континенте — различия стирались особенно из-за того факта, что ректорессами в крупнейших Университетах служили чародейки Ложи. После Зимней войны, во время которой Бан Ард из уважаемой магической школы превратился в место тренировок шпионов и убийц, в заведении произошли серьезные перемены. От прежних времен — и славных, и не очень — остались, казалось, только внешние стены, внутренняя же структура школы была полностью изменена. Согласно Мариборскому соглашению, управление Бан Ардом полностью переходило в руки тогдашней королевы Редании, и это был совершенно беспрецедентный случай. До сих пор маги едва ли позволяли государственным деятелям вмешиваться в свои дела, но, столкнувшись с угрозой полной ликвидации Бан Арда, они вынуждены были пойти на уступки. Сменился весь состав преподавателей, Ректор был назначен из числа верных короне чародеев, и учебные планы утверждались лично правительницей — хоть Иорвет и подозревал, что Адда в свое время не прочла ни строчки из того, что ей присылали на заверение. Делами школы занималась Филиппа — и в этом не было никаких сомнений. Именно она, по всей видимости, и придумала глупое правило, касавшееся Закрытого хранилища школы. Во время войны главной опасностью оказалось вовсе не то, сколько боевых магов-недоучек покинуло стены Бан Арда, чтобы чинить диверсии и совершать покушения. Хуже всего могло стать то, что захватчики получили бы доступ к богатой магической библиотеке, которую адепты школы собирали веками. К счастью, у Саскии, мечтавшей завершить войну в кратчайшие сроки, не хватило ни времени, ни дальновидности, чтобы использовать этот драгоценный ресурс. И, когда война была окончена, а Бан Ард вновь открыл свои двери для юных студентов, Филиппа позаботилась о том, чтобы даже самым преданным ей чародеям приходилось спрашивать разрешения, чтобы прочесть особенно мудреные книги. И, как бы Иорвет ни бился, как бы сильно ни размахивал письмом с подписью и печатью короля Виктора, его в Закрытое хранилище так и не пустили. И, разумеется, в этом чувствовалась рука мстительной злопамятной Совы. Филиппа — эльф на это очень надеялся — понятия не имела, зачем ее старому знакомому понадобился доступ к книгам, которые даже не входили в зону его прежних научных интересов. Но даже знай она о страшном договоре и о том, что от визита в Хранилище могла зависеть иорветова жизнь, Эйльхарт поступила бы точно так же. И плевать ей было и на уговоры Виктора, и на то, что со времен Вергенской битвы прошло уже несколько десятилетий, а Иорвет с тех пор стал совершенно новым эльфом. С этим оставалось только смириться. О смирении, надо сказать, за последнее время Иорвет узнал гораздо больше, чем когда-либо хотел. Потерпев несколько неудач и понимая, что отпущенное ему время неумолимо таяло, он все чаще стал ловить себя на мысли, что стоило все бросить, вернуться домой и провести оставшиеся месяцы в покое и любви — постараться подготовить Айру к неминуемой разлуке, посвятить больше времени вернувшемуся из изгнания Иану, прочесть книги, которые давно откладывал на потом, завершить дела, до которых до сих пор просто не доходили руки, и, конечно, постараться сделать так, чтобы Вернон не отправился вслед за своим эльфом в небытие. Последнее было задачей почти невыполнимой. Настолько, что Иорвет даже не пытался начинать разговор на эту тему со своим человеком. Тот — упрямый и преданный, как всегда — все для себя решил. Вернон отчаянно ухватился за единственную призрачную возможность спасти любимого, но Иорвет надеялся, что до страшной игры, в которую человек собирался ввязаться, дело так и не дойдет. Эльф бросил дурную привычку сбегать от Вернона много лет назад, но нынешние обстоятельства буквально вынуждали его взяться за старое. Именно поэтому Иорвет старался поменьше общаться с супругом, пока шли его поиски, хоть в этом и было мало смысла. Но оставалась надежда, что, подойдя к последней черте, Вернон поймет, что, кроме Иорвета, в его жизни оставалось еще достаточно смысла, чтобы пройти до конца хотя бы оставшийся короткий человеческий путь. И обстоятельства явно были здесь на стороне эльфа. Супруг, занятый только баронскими и семейными делами, ни за что не отступился бы от своей идеи отдать жизнь за любимого. Но теперь Вернон оказался снова втянут в хитрую политическую игру. В его помощи нуждалась уже не только любимая названная дочь, ожидавшая очередного ребенка, но та, что Вернон любил гораздо дольше, чем Иорвета. Темерия снова призывала верного патриота Роше под свои знамена, на этот раз предлагала овладеть собой целиком, править не на сомнительной позиции регента, но с настоящей короной на голове. И если этого оказалось бы недостаточно, Иорвет надеялся, что страх за судьбы их непутевых сыновей мог заставить Вернона передумать. Эльф ничуть не преувеличивал, когда говорил, что их младшенький был совершенно не приспособлен к самостоятельной жизни. Айра с самого рождения рос, как садовая роза, прихотливая и хрупкая. Жажда приключений, умение командовать горсткой мальчишек и спящие в сыне магические способности Истока вовсе не делали из него взрослого и сколько-нибудь готового к жизненным трудностям эльфа. Порой Иорвету начинало даже казаться, что он сам допустил это, невольно предполагая, что Айра окажется той ниточкой, что удержит Вернона от неминуемого падения в пропасть. Мальчику нужен был отец — не обреченный Иорвет, не безразличный к нему Иан — но тот, кто никогда бы его не предал и не оставил. И Вернон подходил для этого, как нельзя лучше. Все эти размышления — неприятные, отчаянно глупые и иногда казавшиеся совершенно бесполезными — преследовали Иорвета по пятам. Время от времени его с головой захлестывал страх — не за тех, кого ему суждено было навсегда покинуть, но за самого себя. За долгие десятилетия, прошедшие с того дня, когда юный эльф Иорвет, поверивший в идею-пустышку, встал под знамена Аэлиренн, он не раз и не два сталкивался лицом к лицу со смертью, и каждый раз обманывал ее. Он должен был погибнуть еще в тот момент, когда его сородичи сложили головы под знаменем Шаэрраведда, а их предводительницу казнили за мятеж. Смерть ждала Иорвета в тени лесных ветвей, из-за которых он, убежденный в своей правоте борец за эльфскую свободу, целился из лука в проезжавших по большаку солдат и обозы. Его должны были убить под Бренной или насмерть замучить в застенках Дракенборга. Сам Вернон Роше, тогда не знавший даже имени своего врага, должен был уничтожить его собственными руками, и он же должен был выгнать из своей пещеры раненного больного Иорвета, вновь обреченного на смерть. Она — жестокая и упорная — следовала за ним по пятам столько лет, что эльф просто перестал ее бояться. Он обрел новый смысл, ради которого хотелось не сложить голову, а жить дальше, но даже это не пробудило старый страх. Иорвет был готов к смерти — но то, что должен был сделать с ним Господин Зеркало, было вовсе не смертью. Даже посвятив себя науке, прочитавший великое множество ученых трудов — философских и богословских — эльф ни разу не встретил концепцию загробной жизни, которая показалась бы ему достаточно убедительной и правдоподобной. И его сородичи, и люди верили в полнейшую ерунду, и всякому, конечно, хотелось считать, что, умерев, он не перестанет существовать, а усядется за столом с предками, перенесется в прекрасный сад наслаждений или переродится в новом теле. Все эти теории, пусть нелепые и печальные в своей глупой надежде, было очень соблазнительными. Иорвету и самому хотелось верить, что, умерев, он воссоединится с теми, кого любил при жизни, что обещание быть со своим человеком и за гранью смерти можно будет сдержать. Но действительно принять одну из этих идей у Иорвета так и не вышло — Гюнтер же собирался обрубить даже робкие надежды на корню. Эльф не знал, была ли у него душа — имел ли нечто подобное хоть кто-то из живущих. Но в одном он был точно уверен — Господин Зеркало не стал бы заключать сделок, предметом которых стало бы пустое метафизическое понятие, бесценное в своей необъяснимости. Он имел в виду конкретные вещи — и Иорвет — как, возможно, и многие, заключавшие с Гюнтером соглашения — просто не потрудились уточнить, что за «душу» он планировал у них забрать. И эльф был уверен — получая плату по счету, Господин Зеркало не ограничится простым ничто. Иорвета не ждало забвение или пустота, на которые за гранью жизни ему могло быть просто наплевать — с ним должно было произойти нечто гораздо, гораздо худшее. И неизвестность была невыносимей простых угроз. И именно этот страх вкупе с природным упрямством и заставлял Иорвета двигаться вперед и продолжать поиски, которые раз за разом заходили в тупик. К мудреным гоэтическим ритуалам, занимавшим у тех, кто их испытывал, долгие годы, эльф был не готов — даже если бы удалось провести их достаточно быстро, ему просто не хватило бы на них навыка, а помощи Иорвету искать было негде. Он робко надеялся обнаружить энтузиастов этого сомнительного искусства в Бан Арде, но либо никто из них не готов был признаться в своем мастерстве, боясь гнева Филиппы, либо маги и впрямь так долго запрещали себе даже думать о подобных вещах, что совершенно позабыли, как к ним обращаться. Так или иначе, в магической школе Иорвет снова оказался с оборванной нитью в руке и вынужден был вернуться в Третогор ни с чем. Из столицы Редании эльф собирался сперва вернуться домой — поиски его заняли достаточно много времени, и он боялся, что их продолжение могло затянуться на неопределенный срок, реши он и впрямь поплыть в Зерриканию, как собирался. Слабый голосок, звучавший в сердце Иорвета и однажды заставивший его, раненного и больного, явиться к убежищу темерских партизан, несмотря на очевидную глупость этого плана, сейчас подсказывал, что остаток жизни эльфу следовало провести в знакомых стенах, отдавшись на волю судьбы. Решение могло найтись само по себе, совершенно случайно — и надежда на это была ничуть не глупее, чем на то, что кто-то из встреченных эльфом на пути согласится добровольно стать партнером Гюнтера. Но перед возвращением домой Иорвет все же решил еще раз заглянуть в Третогорский университет — по странному стечению обстоятельств в Главном Лектории как раз выступал крупнейший специалист по древним рукописям, лично знавший Высоготу из Корво и едва спасшийся в свое время и от сил нильфгаардской разведки, и от преследований охотников за колдуньями. По слухам, этот профессор, пользуясь своим статусом далекого от магии человека, не гнушался не только вычитывать и переводить старые чародейские фолианты, но и применять кое-какие из описанных там ритуалов на практике. И, судя по тому, что ученый дожил до почтенных седин, неудачных экспериментов на его счету не водилось. — Я пишу статью, — туманно ответил Иорвет — и обычно этой простой фразы оказывалось достаточно, чтобы разговорить собеседников. Ученый, получив такой достойный повод порассуждать о том, что в приличном обществе, не пишущем статьи, даже не упоминалось, рад был поделиться своим ценным мнением и накопленными за жизнь знаниями. Но взгляд этого профессора остался прямым и требовательным. По всей видимости, жизнь научила его не вестись на провокации — и именно это умение помогло ему дожить до почтенных седин. — Гоэция запрещена, — напомнил он серьезно, и Иорвет покладисто кивнул. — Я ведь всего лишь теоретик, — напомнил он, — даже не чародей. — Едва ли статья на такую странную тему вызовет интерес в академическом сообществе, — пожал плечами профессор, и Иорвет еще до его ответа понял, что ничего путного он от этого бесполезного человека не добьется. Нужно было сворачивать разговор и не тратить больше на него время. — Может быть, вы правы, — согласно опустил взгляд эльф и, не глядя больше на собеседника, поклонился и поспешил к выходу из Лектория. Целых два часа были потрачены впустую на лекцию, которая в иных обстоятельствах могла даже весьма заинтересовать Иорвета. Но сейчас часов этих в его распоряжении оставалось слишком мало, чтобы так бездумно ими разбрасываться. На выходе из зала его окликнули, и эльф повернулся на знакомый голос. Лавируя между школярами, желавшими лично поговорить со знаменитым профессором, к Иорвету спешила маленькая улыбчивая седовласая женщина в длинной преподавательской мантии, делавшей почти всех в Университете совершенно одинаковыми. Но эльф узнал ее. — Шани, — он дождался, пока женщина поравнялась с ним, и пожал протянутую руку, — как давно мы не виделись! Профессор фон Штайн — та, что стояла у самых истоков его восхождения по научной лестнице, та, что первая предложила Иорвету связать свою жизнь с преподаванием, та, что много лет назад была его единственным другом в Оксенфурте — переехала с семьей в Третогор в год, когда Иан покинул Континент, и с тех пор они почти не виделись. Иорвет встречал ее в столице Редании, когда посещал выступления знаменитых ученых, но сферы их интересов были слишком различны, чтобы это происходило часто. А в последние годы, посвятивший себя семье и поиску ценной мебели на досуге, Иорвет и вовсе почти забыл, что когда-то дружил с профессором Шани. Переехав в Третогор, она, разумеется, увезла с собой и своего сына — маленького Зяблика, одно время бывшего для эльфа настоящей отдушиной. В те годы он был болен и одинок, и присутствие Юлиана стало едва ли не единственной настоящей радостью в его жизни. Но с появлением Айры Иорвет обрел новый объект для нерастраченной отцовской любви, и теперь сомневался, что Юлиан вообще помнил, что в раннем детстве дневал и ночевал в доме какого-то эльфа, возомнившего себя заменой его занятым родителям. — Как я рада вас видеть, Иорвет, — Шани улыбалась, и ее приятное симпатичное лицо изрезали глубокие лучи морщин — в последний раз, когда эльф видел профессора, он не заметил этих пугающе очевидных сейчас отметин времени. Рыжих прядей в аккуратно подстриженных волосах женщины почти не осталось, и вся ее фигура, и без того миниатюрная и хрупкая, словно усохла и съежилась — казалось, Иорвет мог бы поднять и удерживать ее одной рукой безо всяких усилий. — Что вы делаете в Третогоре? — Я приехал послушать лекцию профессора Лукаса, — этим ответом эльф почти не солгал собеседнице и надеялся, что вдаваться в подробности ему не придется. — Интересуетесь древними текстами? — Шани лукаво склонила голову и вновь улыбнулась, — я слышала, вы стали большим специалистом по части старинных вещиц, но не думала, что забытые магические свитки к ним тоже относятся. Иорвет мысленно выругался — даже доброжелательный тон Шани не мог скрыть ее подозрительного любопытства. Она, конечно, ничего не знала ни о долге Иорвета, ни о его бесплодных поисках, но словно собиралась подловить его на неумелой лжи. Или сам эльф просто так устал от вопросов, что в любом из них начинал видеть подвох. — Сфера моих интересов довольно обширна, — ответил он скупо, и Шани с неизменной улыбкой, которая вдруг показалась Иорвету сочувственной, покачала головой. — Я слышала, ваш супруг все больше погружается в государственные дела Темерии, — заметила она, — должно быть, снова совсем не бывает дома. До эльфа вдруг дошло до смешного простое объяснение шаниного любопытства. Она помнила, почему изначально Иорвет увлекся философией и начал ходить на занятия в Оксенфурсткий университет — Вернон тогда — как и сейчас — нес службу своей стране и редко появлялся дома. И его возлюбленный вынужден был искать, чем занять себя в его отсутствие. Помнила Шани, должно быть, и как Иорвет приходил к ней, в маленькую комнатушку в жилом корпусе Университета, чтобы скоротать время и отвлечься. Помнила его привязанность к Зяблику и то, с каким сожалением эльф каждый вечер расставался с ним. И теперь добрая Шани заподозрила, что, пока супруг был занят политикой, а сын — неминуемым взрослением, Иорвет вновь оказался один-одинешенек и, скучая, искал для себя новое увлечение. О, если бы все было так просто! Но от простодушного предположения доброй женщины у Иорвета вдруг потеплело на сердце. Он не собирался вываливать на нее всю правду или делиться своими страхами, но и просто свернуть разговор и распрощаться с кем-то, кто так искренне ему сочувствовал, тоже не мог. — Возможно, мой муж станет королем Темерии, — фыркнул Иорвет, театрально закатив глаз, — я был с ним, пока он сидел в регентском кресле, и это было удовольствие ниже среднего. Но, может, королевой мне быть понравится больше. Шани на мгновение растерялась, но потом, видимо, распознав в его словах ироничную шутку, рассмеялась. — Прошу, скажите, что у вас есть немного свободного времени, и вы можете заглянуть ко мне в гости, — сказала она наконец, с надеждой взглянув на Иорвета, — я только совсем недавно думала о вас, вспоминала, как славно мы проводили время в Оксенфурте. Я живу совсем недалеко, а по пути к моему дому есть чудесная кондитерская, где пекут самые вкусные на Континенте пирожные. Иорвет мгновение колебался — два часа уже были бездарно потрачены, но, с другой стороны, можно ли было считать потерянным время, проведенное в приятной компании за чаем с пирожными? Эльф быстро убедил себя, что нет. — Конечно, профессор, — кивнул он, — я с удовольствием пойду с вами. Из здания Университета они вышли вместе. По пути до кондитерской, которую на подходах к ней можно было найти по восхитительному запаху свежей выпечки, ванили и специй, Шани и Иорвет обсуждали профессора Лукаса, его лекцию и методы перевода, о которых он говорил. Ни одного из них эти темы всерьез не интересовали, но просто беседовать с кем-то действительно умным и образованным, забыв о собственной страшной цели, оказалось очень приятно. Шани жила в небольшом доме в том районе столицы, где располагались жилища почти всех преподавателей Университета, и, едва переступив порог, Иорвет почувствовал, что словно перенесся на пятнадцать лет назад в Оксенфурт. С самой прихожей дом профессора почти не отличался от того, где эльф проводил долгие зимние вечера за неспешными беседами, которые никто, кроме Шани, не смог бы разделить. Здесь даже пахло точно так же — неуловимый аромат целебных трав, казалось, впитался в стены, хотя, насколько Иорвету было известно, Шани больше не практиковала, полностью посвятив себя науке и преподаванию. Хозяйка проводила его в маленькую уютную кухню, совсем неподходящую для кого-то столь знаменитого, как она. Но известность и успехи в исследованиях, народное признание и королевские почести, казалось, ничуть не повлияли на манеры Шани и ее приветливое гостеприимство. Она быстро развела огонь в маленькой кирпичной плите и поставила на нее пузатый медный чайник, вытащила красивые расписные чашки, явно хранимые для особых гостей, разложила пирожные на широкой белой тарелке и наконец уселась напротив Иорвета. — У вас прекрасный дом, — совершенно искренне заметил эльф, поглядывая на ближайшее к нему пирожное с неожиданным интересом — до сих пор, занятый своими поисками, он едва ли обращал внимание на то, что ел, совсем не получая удовольствие от пищи, лишь поддерживая силы. — Спасибо, — улыбнулась Шани, — но, думаю, вы лукавите. Наверно, мой дом мог бы целиком уместиться в одной гостиной вашего замка. — Размер комнат не делает жилище уютным, — ответил Иорвет, изогнув бровь, — и, чтобы убедиться в этом, достаточно посетить королевский дворец. Ума не приложу, как Виктор ухитряется жить и оставаться в твердом рассудке среди всего этого алого бархата и мрачных портретов тех, кто ему даже не родня. Шани смеялась легко, и, казалось, ей могла прийтись по душе любая, даже самая плоская шутка, но фальши в ее веселье Иорвет не расслышал. То, что для иных могло показаться пустой светской беседой между теми, кто с трудом подбирал новые темы для разговора, для нее было по-настоящему занимательным и важным. Шани готова была выслушать собеседника и попытаться помочь ему — и неважно, пришел ли тот пожаловаться на головную боль или просто поболтать ни о чем. Язвить и ерничать, как Иорвет делал обычно, при профессоре совершенно не хотелось. — Как поживает ваш сын? — меж тем, спросила она, — ему ведь уже четырнадцать, подумать только! — Да, ему четырнадцать, — кивнул эльф, — но, хоть он и вошел в возраст, ветра в его голове меньше не стало. Весной мы с Верноном планируем отдать его в Бан Ард на обучение. Может, тамошние чародеи смогут с ним совладать. — Я и не знала, что у мальчика есть магические способности, — всплеснула руками Шани, — хотя, вспоминая Иана… — она вдруг неловко замолчала, и Иорвет сообразил, что собеседница до сих пор была уверена, что его старший сын давно умер. Эльф поспешил спасти женщину от неловкости. — А что же Юлиан? — спросил он, — он, полагаю, в Нильфгаарде с отцом? На короткое мгновение Иорвету неожиданно показалось, что женщина готова была вот-вот расплакаться, словно Юлиан разделил судьбу несчастного Иана, а эльфу об этом сообщить забыли. Но Шани быстро взяла себя в руки, хотя на этот раз ее улыбка получилась вымученной и какой-то смазанной. — Нет, Юлиан не в Нильфгаарде, — ответила она, — мой сын… путешествует вместе со своим другом. И я не знаю, когда он вернется. Продолжать этот разговор было опасно — Иорвет понял, что под простым незамысловатым и слишком размытым словом «путешествует» скрывалось нечто большее и куда более пугающее, чем просто поездка в соседнюю страну или увеселительный поход в компании верного приятеля. Уточнять было бы невежливо, но Шани выглядела так, словно сама готова была обо всем рассказать собеседнику, пусть теперь они и были далеко не так близки, как раньше. Но их беседу прервали легкие шаги в коридоре, и через мгновение в кухне появился муж Шани. Эренваль, с которым Иорвет виделся еще реже, чем с его супругой, за прошедшие годы ожидаемо совсем не изменился. Даже растерянное выражение его лица, когда он заметил нежданного гостя за столом, осталось прежним. Господин посол застыл на пороге, и Шани поднялась ему навстречу. — Простите, — знакомым чопорным тоном выдал Эренваль, — я не знал, что у нас гости. Женщина пересекла кухню, приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать супруга в щеку, и, взглянув на них, Иорвет вдруг подумал, что вместе супруги представляли собой наглядный пример того, какими бы стали они с Верноном, если бы не та давнишняя встреча с Гюнтером. Шани вышла замуж за эльфа-посла, когда была уже в достаточно зрелом возрасте, но тогда разница между ними почти не бросалась в глаза. Сейчас же, через без малого двадцать лет, еще полная жизни улыбчивая женщина смотрелась рядом со своим избранником почти древней старухой. Казалось, еще белее стали ее волосы, еще глубже — морщины, еще заметней — хрупкая немощь тела. Эренваль приобнял ее бережно, словно тоже понимал все это, хотя прежде особой наблюдательностью не славился. И, глядя на него, Иорвет не мог понять, как посол умудрялся жить и видеть, как с каждым днем его возлюбленная таяла. Он сам давно бы сошел с ума, случись Вернону пройти тот же путь от блистательной зрелости к печальному тусклому закату сил. Но Шани продолжала ласково улыбаться, а ее муж ответил на эту улыбку. Иорвет встал и приветственно поклонился хозяину. Тот ответил вежливым кивком и, держа супругу за руку, подошел к столу и сел. — Мы как раз говорили о том, как давно не виделись, — заявила Шани, выставляя на стол еще одну чашку для Эренваля, — хорошо, что ты пришел. — Я решил зайти домой пообедать перед вечерней аудиенцией во дворце, — ответил Эренваль, косо поглядывая на Иорвета, словно неуверенный, что в его присутствии нильфгаардский посол мог безопасно открывать рот, — Его Величество объявит состав новой делегации — встреча по темерскому вопросу пройдет через неделю. Полагаю, ваш спутник готовится вновь выступить в качестве представителя Анаис? — взгляд водянистых глаз посла остановился на Иорвете — пытливый и внимательный. Вся легкость, которой была наполнена беседа с Шани, испарилась, и эльф чувствовал, что оказался почти что на настоящем допросе. — Я не знаю, — признался он. Это была не совсем правда — по всему выходило, что Вернон должен был повторить свой подвиг месячной давности и вновь говорить от лица королевы. Та находилась на последних сроках беременности, и отвечать за свое поведение могла еще меньше, чем прежде. Но Иорвет знал — упрямая королева больше не желала полагаться на других, даже тех, кто искренне хотел ей помочь и преданно служил. По ее мнению, Вернон уже раз совершил ошибку, и теперь Анаис хотела взять ситуацию в свои руки — все последние недели ушли на то, чтобы разубедить ее в этом. — Полагаю, это неважно, — покачал Эренваль головой, и в его глазах вдруг промелькнуло сомнение, — Нильфгаардская сторона выражала опасения, что Ее Величество Императрица Лея не сможет быть объективной и рационально принимать решения, пока будет иметь дело со своей матерью. Но теперь мой отец взял дело в свои руки, и считается, что ему по силам отстоять позиции Империи, с кем бы ни пришлось договариваться. Иорвет удивленно поднял бровь — ни о чем подобном Вернон ему не рассказывал и, возможно, Эренваль, сам того не поняв, только что выдал настоящую государственную тайну. — А что же Эмгыр? — спросил эльф, решив ловить удачу за хвост. — Увы, — Эренваль потупил взор с совершенно неподдельным сожалением, — господин регент уже давно находится в забытьи и ни на что не реагирует. Полагаю, мой отец решил взять дело в свои руки еще и потому, что считает себя куда лучше осведомленным о мнении бывшего Императора. Это так печально, — посол вздохнул и пожал плечами, — гибель великого ума всегда тяжело наблюдать — особенно в такие неспокойные времена. — Мастер Риннельдор едва ли сделает что-то, способное навредить Лее, — заметила Шани, но в голосе ее не было настоящей уверенности, — она еще неопытна и слишком юна, а необходимость противостоять собственной матери… Это так ужасно, что даже думать об этом не хочу. — Анаис впервые выступила на переговорах со своей сестрой Аддой, когда была в том же возрасте, — возразил Эренваль, — а вопрос тогда стоял ничуть не менее острый. Но едва ли кто-то смог бы переубедить моего отца, если он закусил удила. Я — точно не могу. Шани открыла рот, чтобы что-то ответить, и так и замерла — Иорвет тревожно посмотрел на нее. На мгновение ему показалось, что женщину внезапно сразил удар, и она готова была вот-вот рухнуть на пол и забиться в конвульсиях. Эльф перевел взгляд на ее мужа — тот сидел, понурив плечи и глядя в свою чашку, и тоже не шевелился. У высокого застекленного буфета — приветливо улыбаясь, как обычно — стоял Господин Зеркало. Он держал в руках одну из нарядных чашечек хозяйки и придирчиво присматривался к чайнику на плите, словно не решался налить себе вторую порцию чая. Иорвет не двинулся с места. В глубине души он давно ждал чего-то подобного — его долгие упорные поиски вели к этой встрече, Гюнтер не мог не знать, что эльф всеми силами пытался провести его, поняв, что не в силах выполнить поручение. Но, даже несмотря на это знание, сердце Иорвета пропустило удар. — Что ты здесь делаешь? — спросил он, в первый момент не узнав собственный хриплый голос, — я тебя не звал. Гюнтер посмотрел на него почти так же удивленно, как минуты назад — Эренваль, точно не ожидал увидеть здесь гостя. Потом Господин Зеркало озорно подмигнул. — Какое совпадение, — заявил он, — признаться, я и забыл о тебе, Иорвет. Я часто прихожу в этот дом, а тебя привело забавное совпадение. Любопытно. — Я тебе не верю, — отрезал Иорвет холодно. Он плавно выдохнул, стараясь заставить свое сердце биться не так панически часто. — Верь — не верь, но это так, — покачал головой Гюнтер. Мягкой кошачьей походкой он пересек кухню и уселся на стул рядом с Шани, протянул руку, чтобы коснуться ее, и Иорвет с трудом сдержался, чтобы не оттолкнуть его ладонь. Господин Зеркало легким жестом убрал белоснежную прядь женщины за ухо. — Мы с профессором — давние знакомые. Я впервые увидел Шани на свадьбе ее подруги много лет назад — и, поверь моему слову, она была гораздо краше всех подружек, даже краше самой невесты. Чудесные были времена… Иорвет молчал, продолжая сверлить его взглядом. Гюнтер же отставил чашечку на стол и взял с тарелки самое пышное белоснежное пирожное, бесцеремонно подцепил кремовую шапочку пальцем и отправил его в рот. — Наша милая Шани — слишком хороший лекарь, — продолжал Господин Зеркало, и теперь в его голосе слышалась печаль, — она знает, что больна и скоро умрет. Но всего моего красноречия не хватает, чтобы спасти ее. Иорвет посмотрел на хозяйку пристальней, надеясь, что Гюнтер соврал, но теперь ему вдруг стало заметно то, на чем прежде взгляд не задерживался — синие тени вокруг чуть раскосых глаз Шани, розовые пятна на ее шее, которые прежде можно было принять за неровный румянец, худоба ее пальцев и запястий. Смерть коснулась ее и теперь сидела рядом за столом — и Гюнтер бесцеремонно занял ее место. — Ты ее не обманешь, — с горечью заметил Иорвет. — Ни ее, ни Эренваля, — подтвердил Гюнтер, скользнув глазами по застывшему послу, — этот — никогда бы себе в этом не признался, но он куда больше похож на своего отца, чем всем кажется. С одним из учеников мастера Риннельдора я уже потерпел неудачу и не хочу повторяться. Я потерял хватку — ты ведь это знаешь. Именно поэтому мне и понадобилась твоя помощь. — И ты думаешь, если сделаю то, о чем ты попросил, ты сможешь и ей навязать свою сделку? — спросил Иорвет. Ему вдруг стало невыносимо смотреть на Шани, и он устремил свой взгляд на Гюнтера. — Боюсь, что уже не успею, — покачал тот головой, — но многих я еще сумею спасти. Как спас твоего человека. И твоего сына. Неужели ты до сих пор считаешь, что заплатил за их жизни слишком высокую цену? Иорвет не ответил — он не мог подобрать правильных слов, и Гюнтер снисходительно усмехнулся. — Но даже ты — тот, кто получил от меня так много, почти ничего не отдав взамен, — продолжал он, — всеми силами пытался меня обмануть, переиграть, не выполнить условий, на которые сам согласился. Это подло, Иорвет. Я очень разочарован. — Убирайся, — процедил эльф, все же сжав кулаки, — мое время еще не пришло — и до тех пор я не хочу тебя видеть. — Как скажешь, — кивнул Гюнтер и медленно поднялся из-за стола, — но на твоем месте я бы поспешил домой. В противном случае цена может оказаться гораздо выше. Он исчез, стоило Иорвету лишь моргнуть — только нетронутая лишняя чашка осталась стоять на столе. — Анаис иначе воспитана, — произнесла Шани, точно совершенно не заметила вторжения в собственный дом, — и в тех обстоятельствах некому было за нее постоять. Эльф ее больше не слушал — разговоры о политике, и без того не слишком интересные, после слов Гюнтера окончательно потеряли для него значение. Господин Зеркало никогда не грозил понапрасну, и Иорвету страшно было даже подумать, предположить, что он имел в виду. — Эренваль, — поспешно обратился он к хозяину, — в вашем доме есть портал? Мне нужно домой. Посол глянул на него с нескрываемым любопытством. — Портал есть, — кивнул он, — но пользоваться им можно только с разрешением… Шани, словно уловившая настроение гостя, решительно встала. — О, оставь эти формальности! — с укоризной сказала она мужу, — ты ведь посол, и разрешение у тебя имеется. Никто не заметит, если единожды через портал пройдешь не ты. Эренваль мрачно нахмурился, но, перехватив взгляд супруги, обреченно поник и кивнул. Оказавшись в знакомой библиотеке, Иорвет немедленно отправился на поиски сыновей. Он все еще не мог представить, что имел в виду Гюнтер, но точно знал — Вернон оставался в Вызиме, и ему опасность, видимо, не угрожала. Айру эльф обнаружил в каминном зале. За окнами стоял синий зимний вечер, слишком ранний, чтобы предполагать, что младший успел вернуться домой после целого дня игр в лесу или в деревне. Иорвет замер на пороге, облегченно выдохнув — сын выглядел почти нормально, очевидно, был жив и здоров. Но вот поза его оказалась тревожно необычной. Эльф иногда заставал младшего перед портретом Авы в задумчивом созерцании — но чаще всего это означало, что Айра демонстративно поджидал кого-то из родителей, чтобы, приняв печальный вид, о чем-нибудь их попросить. Сейчас же при появлении отца мальчик даже не встрепенулся. Иорвет быстро подошел к его креслу и заметил, что в пальцах Айра теребил длинную серебряную цепочку. Понимание того, что произошло, обрушилось на эльфа так внезапно, что он едва устоял на ногах. — Мальчик мой, — обратился он к сыну осторожно негромко, — а где твой брат? Айра поднял на отца большие зеленые глаза, и с тихим ужасом Иорвет заметил в них следы недавно пролитых слез. Его младший сын бросил глупую привычку плакать еще в раннем детстве — иногда Вернон даже с беспокойством отмечал, что мальчику его возраста полагалось хоть иногда давать волю своим чувствам — но Айра не плакал, даже когда посещал могилу матери или слушал истории о ней, не проронил ни слезинки, когда несколько лет назад, поскользнувшись, сломал руку. Сын, казалось, не знал ни досады, ни обиды, ни страха. И вот теперь, сидя в кресле, теребя цепочку с ключом от своего двимеритового браслета, он не успел даже смахнуть слезы, когда появился Иорвет. — Ушел, — односложно ответил мальчик, и в груди Иорвета все похолодело. На миг ему показалось, что младший выбрал это неловкое слово, чтобы сказать, что Иан умер — упал с лошади и сломал шею или сильно заболел и сгорел за пару дней — а отцу об этом не потрудились даже сообщить. — Сказал, что должен идти искать Фергуса, — меж тем, продолжал Айра, — отдал мне ключ — и ушел. Иорвет сглотнул. На место непролитого горя и страха вмиг пришла злость на старшего. Эльф с самого начала знал, что Иану было неуютно под крышей баронского замка, что ему не были нужны ни родители, ни внезапно обретенный сын. Иорвет знал, что рано или поздно Иан должен был уйти и оставить их — но бросить Айру вот так, доведя его до слез, показалось просто немыслимым. О Фергусе, пропавшем несколько недель назад, Иорвет почти не вспоминал. Иан тосковал по нему, волновался и, должно быть, боялся, что супруг, столкнувшись со слишком страшной проблемой, бросит его, сбежит, как однажды сбежал от целой Империи. Может быть, отцу стоило посерьезней поговорить с сыном, солгать, если пришлось бы, отговорить от побега вслед за Гусиком. Но Иорвет, слишком занятый своими бесплодными поисками, опоздал. Он присел на подлокотник кресла и мягко притянул Айру к себе. Мальчик спрятал лицо у него на груди и снова тихо всхлипнул. — Не плачь, — попросил Иорвет мягко, едва не заявив, что Иан был недостоин его слез, — Иан уехал, но я вернулся — и больше тебя не оставлю. — Не верю, — прошептал Айра едва слышно, но от отцовской груди не отстранился, и Иорвет не нашел, что ответить. Он продолжал бездумно гладить мальчика по голове, пока тот окончательно не притих. Сын неловко потерся лбом о грудь отца, и тот приготовился болезненно поморщиться — кожа вокруг метки, оставленной Гюнтером, всегда была слегка воспаленной и чувствительной, к этим ощущениям за четырнадцать лет Иорвет так и не успел привыкнуть. Но на этот раз он ничего не почувствовал. Айра двинулся снова — и вновь ничего. — Погоди минутку, — попросил Иорвет и мягко отстранил от себя сына. Тот глядел на него с удивленным вниманием, пока эльф судорожно боролся с завязками своей рубахи на груди, а потом распахнул ее. Отметины не было. Кожа на том месте, где она была прежде, выглядела нетронутой и гладкой, и Иорвет почувствовал вдруг, как внутри у него все оборвалось. Господин Зеркало похвалялся тем, что не сказал ни слова лжи — но и всей правды от него было не дождаться. Он приходил вовсе не к Шани — вернее, должно быть, не только к ней. Гюнтер хотел взглянуть на Иорвета, выскользнувшего из его когтей, но даже не понявшего этого. Исчезновение метки могло означать только одно — Вернон, его глупый человек, решился на отчаянный поступок, отомстил Иорвету за годы недомолвок и тайн, за молчание и решения, принятые без его участия. — Твой папа, — быстро обратился эльф к растерянному Айре, — когда ты в последний раз разговаривал с ним? Мальчик моргнул, и на миг показалось, что во взгляде его мелькнула обида. — Не помню, — пожал он плечами и отстранился от отца, — может, позавчера. Еще до того, как Иан ушел. — Мне нужно к мегаскопу, — объявил Иорвет и рывком поднялся на ноги. Айра остался сидеть — удивительно маленький и хрупкий, похожий на деревце, выстоявшее посреди весеннего половодья. Но отец даже не обернулся к нему, спеша к двери. Метка исчезла — а это значило, что Вернон, вступив в игру, победил в ней. Во всяком случае, Иорвету очень хотелось на это надеяться. Он запретил себе даже думать о том, что исход мог быть каким-то иным. В дверях эльф столкнулся с Робином. Тот попятился — явно не ожидал увидеть хозяина дома так рано. Иорвет хотел велеть ему посторониться, но юноша широко улыбнулся. — Господин барон вернулся, — сообщил он ту новость, которую, видимо, нес расстроенному Айре, — я видел, как он въезжал во двор. Не веря собственной удаче, на непослушных ногах Иорвет, едва не отпихнув Робина с пути, бросился к главному входу. С Верноном он столкнулся у дверей — тот выглядел усталым и бледным, но, едва увидев супруга, улыбнулся ему и раскрыл объятия. — Идиот! — закричал Иорвет, с разбега налетев на него, — как ты мог! Как ты посмел?! Вернон удивленно попятился — он явно ожидал от этого вечера чего угодно, но только не этого. — Да в чем дело-то? — спросил он, — она сама велела мне убираться — не мог же я сидеть там и ждать, пока она передумает. Благородный гнев схлынул, и Иорвет непонимающе воззрился на супруга. — Кто она? — спросил он, и Вернон возвел око горе. — Анаис, конечно, — ответил он с нескрываемой досадой, — заявила, что моя помощь ей больше не требуется, и я могу возвращаться домой, пока она вновь меня не призовет. Переговоры, сказала она, теперь забота настоящей королевы. — Я не понимаю, — Иорвет отступил на полшага, и рука его инстинктивно метнулась к груди — рубашка на нем по-прежнему оставалась распахнутой. Вернон шагнул к супругу, не сводя тревожного взгляда с его лица. — А ты о чем? — спросил он негромко, тоном, каким обычно начинал допросы пленных, — что по-твоему я сделал? Вместо ответа Иорвет пошире распахнул рубаху, демонстрируя человеку нетронутую кожу на груди. Тот сперва мельком скользнул по ней взглядом, но потом лицо его изменилось — брови поползли вверх, губы разомкнулись в несказанном удивлении. Человек перехватил руку Иорвета. — Ты справился, — прошептал он с жаром, — ты кого-то нашел? Иорвет сжал его пальцы в ответ и покачал головой, чувствуя, как тупая боль сдавила виски. — Это не я, — ответил он, — я думал, ты решился сыграть с Гюнтером, но раз это не так… — Я не понимаю, — повторил за супругом Вернон, и секундная радость в его глазах сменилась темным испугом. — Я не понимаю.