Гомологичный

      Он просыпается от сильных судорог.       В ушах шумела кровь, оттого он с трудом что-либо слышал. Тряхнув головой, он пытается заглушить настойчивый звон в голове, но от этого шум лишь становится громче. Его зрение затуманено, в глазах плясали огни, напоминающие яркое сияние звёзд на тёмном небе Скайрима, за мерцанием которых часто любил наблюдать Хейв во время своих путешествий, отвлекая себя от усталости и негативных мыслей, настойчиво преследующих его. Он с трудом дышал сквозь боль в ребрах, а любое мелкое движение причиняло огромный дискомфорт.       Что ж, не самое приятное пробуждение в его жизни, но он справится. Хейву приходилось просыпаться при более худших обстоятельствах, вспоминая которые парень невольно поражался своей собственной удаче, сопутствующей ему и помогающей избежать смерти до сих пор.       Парень старается выровнять дыхание, чтобы каждый глубокий вдох не причинял боль его сломанным — то, что они сломаны было вполне очевидным для него фактом — подобной вопиющей боли в груди, достаточно чтобы это определить — рёбрам. Он зажмуривает глаза, то, что он просыпается не что иное, как чудо, когда воспоминания произошедших событий, вводящие его в ужас, проносятся у него в голове. Ему не следовало совершать настолько опрометчивый поступок, отправляясь на заставу Сиринга в одиночку, поэтому эта боль была вполне заслуженным наказанием и оспаривать его справедливость он не станет. Боги поступили достаточно милосердно с ним, сохраняя ему жизнь, тем самым преподавая ценный урок.       Когда его дыхание приходит в норму, Хейв раскрывает глаза, моргая, давая себе привыкнуть к окружающему полумраку вокруг. Он лежал на спине, в поле его зрения попадают только доски крыши и оранжевые сполохи света от пламени, играющих с тенями на дереве. Лежал он на тёплых шкурах, постеленных на полу, нагретом от кострища, горящего рядом, а укрывало его тяжёлое шерстяное одеяло. Ему определённо должно быть жарко, но всё, что он ощущал — холод от озноба.       Хейв лежит, наблюдая за играми света, и в этот момент всё кажется таким спокойным, лишь легкое покалывание в рёбрах, периодически напоминает о себе. Оглушающий стук крови в ушах стихает и до него доносится завывание северного ветра, тяжело бьющегося об плотные стены. Вздохнув так, чтобы не потревожить сломанных рёбер, парень пытается пошевелиться, но его тело медленно и вяло реагирует на команды, как будто оно вообще не хочет просыпаться.       Он оставляется свои попытки подняться, когда сбоку скрипят металлические петли и дверь приоткрывается, пропуская студящий ветер, колыхающий огонь в кострище, из-за чего тени на потолке резко изгибаются, создавая причудливые формы. Дверь закрывается и по полу стучат лёгкие шаги, Хейв отчётливо ощущал каждый стук, направляющийся к нему.       Его взгляд сосредоточен перед собой, когда кто-то присаживается рядом с ним.       — Ты как? — раздаётся отчетливый женский голос, заполнивший тишину хижины. Голос сильно взволнованный, он казался мягким и добрым, а в его тоне проскальзывал, грубый для слуха других народов Тамриэля, северный акцент.       Парень направляет взгляд в сторону, разглядывая размытый силуэт, нависший над ним.       Выразительные голубые глаза, напоминающие ему лёд сталгрима, смотрели на него с волнением и беспокойством. Эти глаза еще долгое время будут преследовать его в мыслях, настолько запоминающимися они были. Свет от огня мягко играл с точечными чертами лица, делая природный бледный нордский оттенок кожи более колоритным.       Он открывает рот, чтобы ответить, но грудную клетку резко обжигает зверская боль, из горла вырывается сдавленный хрип. Ему казалось будто его погрузили под воду: ни вдохнуть, ни выдохнуть. В глазах на какое-то время темнеет, а паника накатывает плотными волнами, погружая Хейва в оцепенение, поэтому он не замечает, как фигура сбоку без промедлений сдергивает с его груди одеяло, протягивая к нему ладони.       Ему нужно время, чтобы прийти в себя и начать осознавать происходящее вокруг. Он изо всех сил старается, чтобы его ум был как можно более пустым и медитативным.       Дыхание парня медленно нормализуется, с ощущением тепла, разливающемся у него в груди. Всё, что он испытает в этот момент — самое странное возникшее чувство жара от магии восстановления. Оно было смутно знакомо парню из давно прошедших времён, когда его мать была ещё жива и несла свою службу как жрица и целительница, вылечивающая искалеченные души и тела.       Свет в хижине становится ярче, заполняя тёмные углы, когда в жаровню подбрасывают дров, поэтому склонившееся над ним лицо его посетительницы парень способен рассмотреть подробнее. Тёмные синяки под её глазами, растрёпанные волосы с несколькими едва заметными тонкими паутинками прилипшие к ним и «тревожные» морщинки на лбу, образующиеся от постоянного напряжения мышц лица.       Слово «поразительно» стремиться слететь с его губ, но мягкая тонкая ладонь, — словом, её ладонь казалось была больше его собственной и это невольно заставило Хейва смутиться, — прерывает его, прикрывая губы парня. Норд отводит взгляд, надеясь, что его болезненная бледность и свет от огня скроют его смущение.       — Не напрягай рёбра, друг мой, — она замечает попытки парня избегать её взгляда. Ребячество Хейва заставляет девушку тихо засмеяться, приятный смех перебивает визжащую снаружи вьюгу отчего она блекнет на его фоне.       Убедившись, что парень оставил попытки заговорить, девушка отводит руку от его губ, переставая смеяться. Парень взволновал происходящем, он щурится, оборачиваясь к ней. Уголки её губ приподняты, в ободряющей улыбке, но глаза мерцали усталостью, это заставляет его вздрогнуть.       — Всесоздатель благоволит тебе, — Хейв хмурится, вновь отводя взгляд в сторону, понимая к чему идёт диалог, — с твоими ранами — чудо, что ты жив.       Хейв вздыхает, от чего его грудь покалывает от боли в лёгких, но он совсем не обращает на неё внимания; его внутренности сжигал стыд. Стыд за то, что он посмел напрасно рисковать своей жизнью, особенно сейчас, когда многое зависело от него, — норд всё ещё не до конца принял то, что Седобородые разглядели в нём, но возложенную ответственность чётко осознавал. Если бы он умер, что было бы с миром?       Возможно, ничего.       Теперь все мысли о произошедшем на заставе Сиринга обрушились на него, как снежный ком. Золотой блеск мелькает у него перед глазами настойчивым воспоминаем. Он так долго не позволял себе думать об Первом Драконорождённом, отвлекая себя от его существования, что сейчас, когда он зажат в угол и больше не может игнорировать происходящее, Хейв до ужаса напуган.       Если он умрёт он больше не будет Последним Драконорождённым. Этот титул отойдёт драконьему жрецу, делая его Первым и Последним.       Эта мысль ускользает от него, когда по спине пробегает неприятный холод, заставляющий его тело содрогнуться. Это действие не ускользает от взгляда девушки. Она заботливо плотнее накидывает на него толстое одеяло. Возможно, с какой-то стороны это было лишним вниманием, сильно смущающим его, но Хейв старался избавить себя от мук нежелательных мыслей, полностью сосредоточившись на, заставляющем постукивать зубами, холоде.       Звук скрипящих дверных петель привлекает их внимание, принуждая посмотреть в сторону выхода. Помня о своём физическом состояние, норд осторожно поворачивает голову, стараясь не потревожить раны. Дыхание покидает его лёгкие, когда он разглядывает появившуюся фигуру, облачённую в хитиновый доспех.       — Я ни капельки не сомневался, что ты проснёшься, — сколько самодовольства не вкладывалось бы в произношение каждого слова, от слуха Хейва не ускользает то, насколько измотано они звучали. Норд многое хотел ему сказать только вот не мог, но вошедшему не нужно было никаких слов, чтобы понять его. — Всё ужасное осталось позади.       Телдрин садиться рядом с ними, и парень с волнением замечает непривычное отсутствие шлема, который был неотъемлемой частью его образа, но эта неожиданная перемена дала возможность отметить поникшее состояние данмера. Он так же, как и девушка, выглядел физически измотанным до такой степени, что это заставляло волноваться.       — Теперь, когда ты очнулся — всё ужасное в действительности позади, — девушка кивает.       Раздаётся прерывистый вдох и лицо Телдрина озаряет волнение, Хейву удаётся ему устало улыбнуться, в попытке оказать хоть какую-либо поддержку. Он не уверен, что произошло за время его отсутствия, но это определённо подорвало данмера.       — Думаю нам стоит познакомиться, — Серо поддёргивает плечами, стоит раздаться теплому голосу девушки, это дало ему небольшую передышку.       — Верно, — по тому, как расслабились плечи эльфа, норд мог сказать, что смена темы придало ему решимости выбраться из капкана внутренних переживаний. — Друг мой, это Фрея, — он указывает на девушку, светло приветствующую его, — она занималась твоим выздоровлением. Ты многим ей обязан, между прочим.       — Брось, моя помощь — не обязательство, — стойко возражает Фрея, смиряя мера недовольным взглядом.       Фрея была отзывчивым и доброжелательным человеком, с огромным чувством справедливости, достаточно взглянуть на неё и послушать её речи, чтобы осознать это.       И всё-таки.       Произношение её имени заставило что-то зашевелиться в его памяти.       Это имя Хейв слышал и раньше, возможно, кто-то из скаалов упоминал о ней во время их с Телдрином прошлого визита в деревню. Честно говоря, он мало на что обращал внимания в тот момент, его голова была забита совершенно другими вещами.       Но сейчас, наблюдая, как Фрея перебрасывается словами с Серо, его мысли неустанно крутятся вокруг неё и её личности. Когда фразы разговора доходят до него обрывками, а их звучание становится тише, его глаза закрываются.

***

      Фолкрит сильно отличался от других городов Скайрима. Он маленький, тихий и в нём царит определённая мрачность из-за его печально большого кладбища; в городе больше мёртвых людей, чем живых. Местных жителей это вовсе не смущало, они, казалось, давно смерились с подобной душащей атмосферой своего родного города.       Возможно, Хейв слишком привык идеализировать мрачные вещи и заставлять себя охотно верить в собственный обман, но что-то его привлекало в клубящемся тумане и частых дождях Фолкрита. Он находит в них некое умиротворение.       — Я только не понимаю, кем надо быть, чтобы делать такое.       Он расспрашивал о работе, когда рядом с ним шептал отчаянные слова один из посетителей таверны, Хейв признаёт в нём одного из тех людей, которые присутствовали на кладбище утром. Честно говоря, ему было интересно понаблюдать за процессией, но прийти на чьи-то похороны будучи незнакомцем совсем невежливо.       Когда-нибудь собственное любопытство поставит его в невыгодное положение, но до тех пор он не прочь утолить свои желания в познание.       — Кто умер? — его голос звучит спокойно и ровно.       Но мужчина всё равно дёргается от слов Хейва, крепче сжимая кружку с элем, к которой он так и не притронулся.       — Моя дочка… Он её на части разорвал. Как саблезуб рвёт оленя. Мы едва смогли собрать останки, чтобы похоронить её.       Хейв хмурится.       — Кто это сделал?       — Синдинг, — мужчина, презрительно выплёвывает имя. — Он в яме, если хватит смелости, можешь на него посмотреть.       Что может заставит человека сделать такое?

***

      Следующее его пробуждение более спокойное и приземлённое: рёбра не вызвали прошлых болезненных судорог и каждый вдох был свободным, не вызывающий приступ неконтролируемого кашля. Это давало определённую надежду. Хейв легко дергает плечом, оценивая его подвижность. Оно двигалось естественно, без спазмов, если не считать усталости в мышцах от долгого времени проведённого в лежачем положение.       Он вполне способен сесть, так решает парень, но когда он стремиться приподняться, тяжелая рука останавливает его. Норд с волнением замечает присутствие другого человека. То, что он не смог почувствовать его при пробуждение, волновало Хейва, это означало, что его рефлексы притупились, что было небезопасным для него, человека, вечно сталкивающегося с разными опасностями в своих путешествиях.       Но сейчас перед ним был Сторн, шаман, оказавший ему огромную помощь в поисках лекарства, способного излечить ликантропию. Кажется, именно с проклятья волчьей крови начались все проблемы.       — Тебе не стоит торопиться, — рука, остановившая его, была твёрдой, в мозолях и морщинах. Такие руки Хейв часто видел у солдат, постоянно находившихся в дороге и постоянных боях, или у жрецов, проводящих всё время за молитвой. Между солдатом и жрецом не было особой разницы: один сражается за жизни, другой ведёт бой за души.       «Никогда не доверяй человеку, у которого мягкие руки, — любила говорить его мать, — ты всегда можете сказать, к какому типу людей относится человек, по тому, как чувствуют себя его руки».       Его мать была любящей и заботливой женщиной, но она никогда не являлась хорошей советчицей.       Хейв моргает, пытаясь избавиться от настойчивого образа, преследующего его из прошлого.       — Как долго я здесь? — Хейв не узнаёт собственный голос, больше напоминающий скрип гнилых досок, он боится, что из-за этого его речь будет трудно понять.       — Около двух недель, я думаю, — но Сторн легко справляется с этим, прекрасно разбирая его слова. — Я прошу прощения за то, что не способен дать точный ответ. В последнее время всем нам трудно уследить за временем.       Хижина освещена мягким солнечным светом, вероятно, сейчас было раннее утро.       Две недели для выздоровления слишком большой срок.       — Тебе не стоит сейчас переживать о чём-либо, мой друг, — Хейв возвращает своё внимание к шаману, испытывая небольшую неловкость от того, что его мысли прервали. — Ты быстро идёшь на поправку. Совсем скоро ты уже встанешь на ноги. Что же такое напало на тебя?       Парень делает вдох и пытается сосредоточиться.       И когда весь мир увидит…       И когда весь мир запомнит…       Не станет больше мира.       — Я думаю, что он сбежал.       Сторн не нуждался в уточнениях, чтобы понять кого именно парень имел ввиду.

***

      Та самая «яма» представляла из себя нерабочий, давно заброшенный колодец с всё ещё покоящейся на дне водой. Это была самая ужасная камера во всей тюрьме Фолкрита, хотя не то, чтобы Хейв видел множество тюремных камер в своей жизни, чтобы сравнивать; честно говоря, он не горел желанием узнавать о чём-то, что непосредственно связанно с нарушением закона.       Он подходит ближе к железным прутьям.       — Хочешь поглядеть на чудовище?       Хейв не знал, чего ожидать от этой встречи, он был готов увидеть кого угодно, например, огромного монстра, с массивными руками и жестоким взглядом, но он совсем не представлял себе вполне обычного человека.       — Это ты убил девочку? — его слова звучали совсем уж тихо и неуверенно, это было больше шепотом нежели речью, но Синдинг услышал их.       Глаза Синдинга потускнели от скорби и чувства вины, его плечи опустились и тело рефлекторно отпрянуло от стальных прутьев. Неловкие шаги, оставляли на воде рябь.       — Поверь мне, я этого не хотел. Всё из-за этого проклятого кольца.       — И что же это за кольцо? — Хейв недоверчиво прищуривает глаза, всматриваясь в испуганные, но искренние, глаза мужчины перед ним. Ему трудно просто взять и поверить в то, что обычное кольцо, даже если оно дважды проклято, заставило человека разорвать на куски ребёнка.       — Это кольцо Хирсина, — Синдинг шипит, вытягивая кисть своей правой руки, на среднем пальце которой в действительности красовалось яркое кольцо, из светлого метала, — я надеялся, с его помощью контролировать превращения, но Хирсин не простил мне, что я взял его, и проклял меня. Из-за этого и произошёл тот случай… с девочкой.       Даэдра не те, кто ценят честь, они не действуют по установленным Планом Смертных правилам, их удел обман и ложь. Они легко затуманивают разум отчаявшихся людей красивыми речами, такова их природа — использовать чужие слабости. Но они презирают обман в свою сторону. Посмевшего пойти на подобные крайности, обманувшего всегда ждала ужасная участь, их наказания изощрены. Всем было известно, что встречи с Даэдра не несли за собой ничего хорошего.       Но не это привлекает его внимание.       Превращения?       — Подожди, — парень хмурится, в замешательстве отодвигаясь от камеры, — что ещё за превращения?       Синдинг сохранял молчание, и в образовавшейся между ними тишине, мысли Хейва напоминали грызущий шепот, настойчиво привлекающий внимание к не самому приятному выводу.       — Не думаю, что стоит хранить тайну и дальше, — говорит Синдинг после долгого молчания. Они стоят друг перед другом, оба напряжённые этим разговором. — Я — вервольф. Это моя тайна и мой позор.       Рядом с Данстаром располагалась штаб-квартира монашеского ордена, называющие себя Дозорные Стендарра. Хейв не имел с ними дел лично, — возможно, это было к лучшему, — но часто видел Дозорных в городе, и мельком по дороге в Хельяркен-холл. Дозорные всегда говорили о себе, как о верных последователях Бога Милосердия, защищающих людей от порождений Обливиона.       «Стендарр не одаряет своим милосердием прислужников даэдра», — так говорили они и их слова всегда казались правильным.       Что-то внутри Хейва, что верило в правильность идей Дозорных, надламывается после слов Синдинга, разбитого и сожалеющего о совершённых грехах.       Это сожаление ничего не доказывает.       — Почему ты вообще оказался здесь? — этот разговор порядком морально истощил парня, заставляя посмотреть на некоторые вещи совершенно под новым углом, под тем, под которым он никогда и не подумал бы посмотреть.       Ему стоило прекратить вести этот разговор намного раньше, дабы не мучить себя внутренними угрызениями, тем более связанных с убийцей маленькой девочки, но его природное нордское упрямство удержало его на месте. Или же это был просто интерес.       — В этих землях есть один зверь. Говорят, что Хирсин явится тому, кто сразит его, — отчаяние на лице Синдинга как-то быстро сменилось надеждой, а в глазах заплясал огонёк. Голос его больше не дрожал, а был полон возбуждения и потребности в движение. Возможно, эта маниакальная мысль о шансе на прощение до сих поддерживало в вервольфе силы двигаться дальше, не смотря на проклятье. — Я выследил его до этих лесов.       Синдинг прерывается.       Наступает небольшая пауза.       — Но потом… я убил ребёнка, — тон мужчины бесстрастен. — Я хочу молить его о прощение, но пока я здесь, зверь для меня недосягаем.       Его первоначальный план состоял в том, чтобы посетить Фолкрит с целью взять несколько поручений от ярла, вывешенных в таверне «Мертвецкий мёд» стражей. Возможно, удача была бы благосклонна к нему, и он смог бы урвать несколько контрактов с более высокой наградой, прежде чем их разберут наёмники. В настоящее же время, Хейв тратит своё время, чтобы выслушать убийцу невинной девочки, недожившей до своей десятой зимы; убийцу, совершенно лишённого человеческой природы, но не утратившего человеческого сердца.       Хейв всматривается в поверхность воды, заполняющую камеру; приглядываясь, он совершенно точно различает блеклое отражение самого себя, искажающееся беспокойными волнами, вызванные нервными движениями Синдинга. Не смотря на нечёткость и расплывчатость его силуэта, в глаза без особых усилий бросается его главный недостаток: юность. Пожалуй, он в действительности слишком юн для всех этих путешествий и опасностей, в которые он себя затаскивает, по причине своей неопытности.       Опыт приходит с практикой.       Даже если его поступки не всегда оказываются верными или приобретают благоприятный исход, они важная часть его взросления.       — Я могу помочь и отнести кольцо, — когда он произносил эти слова, в его сердце полностью рассеялось сомнение, раннее подступавшее к нему, в нравственности его мыслей.       До тех пор, пока он не достиг определённого этапа взросления, на котором все люди приобретали определенный уровень настороженности и ненависти ко всему, что хоть как-то выбивается из всеобщей серой массы, и имея стойкое мнение, что мир исключительно в чёрно-белых тонах, он рад поддаться детскому желанию видеть в плохом что-то хорошее.       Когда кольцо оказывается в его руках, он чувствует лишь неестественный холод металла и то, как отвратительно правильно оно надето на его палец.       — Найди зверя. Убей его и… Владыка Охоты улыбнётся тебе, — на прощание шепчет Синдинг, отходя от него, но на этот раз не от чувства страха и стыда. — Я не забуду твоей доброты.       И Синдинг действительно уходит, превращаясь в огромное волкоподобное существо, рычащее и щелкающее острыми зубами.       Хейв устало прислоняется к стене, когда стражники, стянувшиеся на звуки, заставляющие стыть кровь в жилах, обнаруживают пропажу убийцы и парня, стоящего рядом с пустой камерой, теперь уже сбежавшего, преступника, которым он интересовался несколько секунд ранее. Они не без основания начинают его подозревать. Если бы он дал им лишний повод, они бы посадили его на место Синдинга.       Он их не винил.       Он сильнее обхватывает поводья Альфсигры, беспокойно перебирающей ногами; она чувствовала его напряжение, будучи чутким животным. Его ладонь мягко поглаживает её по влажному носу, в попытке успокоить как её, так и себя. Люди, снующие мимо, подозрительно косятся в его сторону. Слухи в маленьком городе распространяются слишком стремительным темпом.       Выросший в Данстаре, чьё население в большинстве представлено пожилыми воинами, шахтерами и моряками, он совершенно обескуражен подобным явлением, как распространяющиеся сплетни.       Рабочие в шахтах слишком заняты бессмысленными соревнованиями — всему городу было и так ясно, что это банальные семейные ссоры между бывшими любовниками, поэтому никто не воспринимал это всерьёз — о том, чья шахта лучше, моряки постоянно трясутся за свой груз, обеспокоенные активностью пиратов, а старики пребывают в воспоминаниях о давно минувших днях.       Ему предстоит огромная работа в том, чтобы привыкнуть к огромному миру и его правилам, по которым он существует.       Хейв расслабляет свою хватку на поводе уздечки Алли, от чего она свободно задирает голову вверх, скидывая его ладонь со своей морды, попутно совершая неудачную попытку укусить его за пальцы. Наученный горьким опытом, парень без особых усилий одёргивает руку. Он впервые за всё время счастлив противному характеру лошади, бодрящий в этот трудный момент.       Найти зверя будет интересной задачей.

***

      Хейв прищуривается, задерживая дыхание, стараясь не давать своим руках дрогнуть. Металл в его ладонях создавал приятную тяжесть, придавая некоторую уверенность. Держать оружие, ощущая его значительный вес, даже если оно было совсем непривычным для него, пробуждало в нём тёплые чувства силы. Это чувство опьяняло, заставляя забыть его физическую слабость, оставшуюся после долгого выздоровления.       — Держи равновесие.       Раздаётся шёпот рядом с ним, совсем близко, но он не позволяет себе отвлечься, оставаясь полностью сосредоточенным на своей нынешней цели.       Плечи мелко дрожат от напряжения, от чего стрела совсем немного отклоняется в сторону. Дыхание его совсем медленное и ровное. Указательным пальцем он толкает стрелу в прежнее положение.       Лось, ровно шагающий среди кустов снежных ягод, настороженно навострил уши, оглядываясь по сторонам. В какой-то момент животное останавливается, повернул голову ровно в их сторону.       Медлить уже бесполезно.       Хейв спускает тетиву и следом раздаётся характерный свист стрелы.       Лось скрывается за горизонтом намного раньше, чем стрела вонзается в снег, в том самом месте, где прежде стоял зверь.       — Меткий выстрел, — теперь, когда необходимость произносить слова шёпотом отпала, Фрея не скрывает своего веселья в голосе, улыбаясь ему. Её глаза ярко блестят на солнце, делая их ещё ярче и светлее.       — «Меткий промах» ты имела ввиду? — по-доброму усмехается он в ответ.       Норд откладывает лук в сторону и скидывает со своего плеча колчан со стрелами, передавая его в руки хозяйке.       Благодаря бережному медицинскому уходу Фреи, он стремительно поправлялся в короткие сроки. Конечно, слабость и болезненность в мышцах всё ещё оставалась неизменной, но небольшие вылазки Фреи за пределы деревни, в которых девушка охотно позволяет ему себя сопровождать, помогает ему постепенно разработать, отвыкшие от движений, мышцы.       Фрея качает головой, принимая колчан.       — На этот раз это было совсем близко, — её возражения звучат излишне настойчиво, — тебе просто не хватило скорости. Выпусти стрелу ты раньше — подстрелил бы его!       Хейв не находит слов, которые могли бы быть ответом на вихрь эмоциональной речи Фреи.       Он владел мечом столько, сколько себя помнил. Его отец с самого детства обучал его искусству владения клинка, мозоли от рукояти никогда не сходили с его ладоней. Лук был чем-то необычным и совсем несвойственным ему: изогнутая форма, требующая соблюдения особого баланса, тетива, болезненно скользящая по кончикам пальцев и постоянная необходимость в стрелах, чьё хранение в колчане создавало лишний вес, который в долгих путешествиях причинял лишних хлопот.       Лук не для него.       Фрея же, казалось, всеми силами старалась доказать ему обратное. Её стойкое желание сбивает Хейва с толку. Это сильно смущало, но ему нравилось наставническое рвение девушки по отношению к нему.       — Хочешь попробовать ещё? — Фрея поднимает взгляд в небо, проверяя положение солнца. — У нас есть немного времени в запасе, мы могли бы спуститься к берегу и попрактиковаться на хоркерах.       Свежий морской воздух то, что неизменно заставляло сердце Хейва трепетать от тёплого чувства ностальгии по дому, поэтому он не видел причин отказываться, даже если это означало вновь учиться стрельбе из лука.       Но он не успевает дать своего согласия.       Земля неистово трясется под ними, почти сбивая их с ног. Деревья вокруг них опасно качаются, роняя снег крупными комьями со своих ветвей. Потревоженные вороны, устремляются в небо, с противными воплями. Норды держатся друг за друга, помогая себе совместными усилиями сохранять равновесие.       Казалось, весь остров прибывал в охватившей его тряске.       Землетрясенье не длиться долго. Оно заканчивается так же, как и начиналось — внезапно.       Они не отводят шокированных взглядов друг от друга, продолжая крепко держаться за руки, боясь расцепиться. Чувствовать защиту от другого человека было неизвестным чувством для сердца Хейва, но ему это нравилось. Иногда было приятно не контролировать ситуацию.       Фрея первая приходит в себя, её взгляд устремляется на юг. На секунду в её глазах мелькает целая буря из эмоций, но самая заметная из всего этого спектра — недоверие.       — Иди в деревню, — она возвращает свой взгляд на него, выглядя беспокойно, словно готовой незамедлительно ринуться со всех ног к источнику подземной активности. Сильнее сжимая его руки в своих, — я вернусь, как только разберусь во всём.       Фрея отпускает его руки.       Хейв не позволяет ей этого, отчаянно хватаясь за неё. Он был уверен, что со стороны выглядел почти жалко, особенно жалким для такого как он, — являющимся Довакином, героем нордского народа, — но это последнее, что его тревожило в этот момент; в конце концов, он всего лишь человек, подверженный страхам, как и все остальные.       Страх, одолевающий его, связан с Фреей. Парень не мог отпустить её совершенно одну, к тому, что способно сотрясать целый остров.       — Я пойду с тобой, — не смотря на тихий тембр голос, решимость текла в его словах.       Хейв не был готов физически к битвам, вот только сейчас ему нужно быть сильным как никогда раньше.       — Если с тобой что-то случится, твой эльфийский друг не простит мне этого, — затравлено возражает Фрея, пытаясь хоть как-то его отговорить.       Парень ослабляет свою отчаянную хватку, поглаживая мягкий мех на перчатках брони девушки.       Его отец был настоящим нордом: с особой преданностью старым традициям наносил причудливые рисунки на лицо разноцветными красками, носил снаряжение из стали, самого прочного металла, в совершенстве владел искусством клинка и неизменно возносил молитвы Девяти. Отец в его памяти всегда оставался человеком чести, верно исполняющим свой долг, как и подобает истинному норду.       Северная честь всегда обязывала твёрдо стоять на защите своих идеалов.       Вечный холод Скайрима закалял дух и тело, поэтому каждый норд представлял собой чистую сталь. Идеалы, которые они защищали, подобны железу, твердому и крепкому, но, как и всё железо оставаясь хрупкими. Они сломаются раньше, чем согнуться.       Такова была северная природа.       Именно нордское естество принесло его отцу смерть, которую он так восхвалял, идя по старым путям и желая места в Зале Доблести среди героев прошлого.       Хейву мерзко признаться в этом, но он ненавидел своего отца за то, что тот был нордом.       Человеком, неспособным отказаться от своей чести ради своей семьи.       Поэтому Хейв старался жить, противореча своей нордской природе, в основном подражая имперцам, являющимися символом рыцарства и героизма.       — Я уверен, что он сможет меня понять.       Хейв оставался сыном своего отца.       Эта мысль тяжелым грузом ложиться на его сердце, комком огромной обидой, вот только на кого она направлена трудно разобрать.       Фрея ведёт его по знакомым протоптанным тропинкам, заваленным плотным слоем влажного снега, повалившегося с деревьев, после прошедшего землетрясения. Сугробы никак не замедляли их, людей, привыкших лаконично существовать среди белых снегов. Возможно, только его физическая неподготовленность, совсем немного, усложняет его передвижение, делая неуклюжим.       Снег сменяется пеплом.       Оранжевые пейзажи приобретают главенство.       Стараясь не отставать от Фреи, он незаметно осматривается вокруг. Пепельные пустоши никогда не хвастались особым разнообразием в живности и раньше, но сейчас вокруг стояла мёртвая тишина. Не показываются даже раздражающие порождения пепла, вечно нападающие тогда, когда меньше всего этого ожидаешь.       Остров словно вымер за то время, что он выздоравливал.       Хейв боялся предположить, что, — вернее «кто», — постарался над этим.       Девушка останавливается у заметного разлома в земле. Он был достаточно широким, чтобы можно было предположить, что именно в этом месте произошел толчок.       — Держись ближе ко мне, — предупреждает его Фрея и Хейв более чем рад прислушаться к её словам.       Ему трудно признаться себе в этом, но он немного нервничает: что-то зловещее исходит из глубины, нависая плотной угрозой. Не хотелось бы встречаться с этим в одиночку. Более того, он не мог позволить Фрее встретиться с этим совершенно одной.       Они спускаются вниз по образовавшемуся провалу, довольно крутому, не внушающему доверия, поэтому приходись чётко контролировать каждый свой шаг, избегая несмертельного, но крайне болезненного, падения. Несмотря на то что, проход был достаточно широким для них двоих, Хейв предпочёл оставаться позади девушки, не желая мешаться у неё под ногами, поэтому он не сразу замечает, что привлекло её внимание, когда она резко останавливается. Хейв моргает, уставившись ей в спину.       — Это дверь? — растерянный тон девушки заставляет его нахмуриться.       Фрея удивительно высокая девушка, даже по нордским меркам. Он часто ловил себя на том, что сравнивает себя и её, впоследствии приходя к выводу, что уступал ей как в физической форме, так и в росте. Хейва никогда не расстраивало это умозаключение, наоборот, оно дарило ему странное, но приятное чувство. Он не мог дать ему названия, оно просто ему нравилось.       Парень выглядывает из-за плеча Фреи.       Перед ними, в действительности, была дверь, покрытая густым слоем земли и пепла, перемешанных за множество лет, но даже под грязью, Хейв отчётливо узнает драконий силуэт, выгравированный на ней.       Это нордские руины.       Хейв хмурится, не сводя взгляда с изысканных узоров. Неужели, внутри руин было что-то настолько ужасное, чтобы быть в состояние пошатнуть целый остров?       Недавние события проносятся у него в памяти.       Возвращение драконов.       Был ли это дракон?       Свеж у него перед глазами образ огромного змея, напавшего на западную сторожевую башню в Вайтране. Огромные кожистые крылья, отбрасывающие широкие тени, вытянутая пасть, полная острых клыков, твёрдая чешуя, от которой отскакивали стальные стрелы, неспособные её пробить, и оглушающий голос, сбивающий с ног и призывающий пламя со льдом.       Он чувствует мягкое прикосновение обработанной кожи перчаток, поглаживающее его побелевшие костяшки пальцев. Норд совсем не заметил в какой именно момент вцепился за руку Фреи, словно утопающий моряк за обломки собственного разбитого корабля в море Призраков. Фрея выглядит спокойно, полностью сосредоточенной на двери, не давая боли отвлечь себя, — то, что его хватка была болезненной не поддавалось им сомнению, это чувствовалось в собственных судорожно горящих, от излишнего напряжения, мышцах кистей рук, — он стыдливо отдергивает руку.       Ему было стыдно. Нельзя причинять людям физический вред, тем более в порыве эмоций, даже если он кажется незначительным. Нарушить личные границы другого человека — уже недопустимо. Если бы перед ним сейчас была не крепкая Фрея, а кто-нибудь другой, то была бы крайне неприятная ситуация.       Фрея не высказывается на счёт его резких телодвижений.       Она оглядывается на него через плечо, проверяя его состояние, он лишь улыбается в ответ. По крайней мере, он пытается выдавить из себя хоть что-то напоминающее улыбку, даже если до этого улыбаться Фрее было чем-то естественным для него, воспоминания о произошедшем в Скайриме, не перестают разжигать внутри него страх.       Девушка неудовлетворена его жалкими попытками держать уверенное лицо перед ней.       Она готовится что-то сказать, когда земля сотрясается во второй раз.       На этот раз они в самом центре происходящего.       Хейв сдерживает крик, когда земля сыпется на них крупными кусками, пепел попадает в глаза, причиняя ощутимый дискомфорт, заставляющий слёзы навернуться на глаза. Парень хватается за лицо, пряча его в складках рукавов рубашки. Он был рад, что решил не надевать своей брони на эту прогулку, в ином случае, она бы стала для него непосильным грузом, пригвоздив его к земле.       Но…       Его светлые волосы непременно станут чёрными после этого обвала.       В некоторых моментах он искренне сожалел о том, что не носит шлемов.       Затхлый удушающий запах, заполняет пространство вокруг них, поднимающийся из самых недр нордских руин, через образовавшиеся трещины в старом камне.       Тряска заканчивается. Земля, перемешанная с пеплом, продолжала скользить со стен, но в гораздо меньших количествах.       Туман поднявшейся пыли мешал увидеть даже свои руки, а дышать было почти невозможно с тем, как легкие забивались от грязи в воздухе, вызывая сильный кашель.       Когда туман частично оседает, достаточно, чтобы увидеть что-то на расстояние вытянутых рук, Хейв потеряно оглядывается в поисках Фреи.       Он замечает её не сразу. Она низко прислонилась к земле, тяжело откашливаясь.       Парень не понимал, чего именно Фрея желала узнать или добиться приходя сюда, но лучше бы ей поскорее закончить со всеми интересующими её вещами, в противном же случае вся эта задумка обернётся для них плачевных концом.       — Нам нужно внутрь, — её голос звучит хрипло, после долгого кашля. На удивление, он не потерял своего уверенного тона и твёрдости.       Возможно, всё это сводилось к худшему, но он всё равно пойдёт за ней.       Двери легко поддаются на их манипуляции, что странно, когда вспоминаешь, что они находились под землёй с самой Меретической эры, когда драконы считались Богами, царствующими над небом и землёй. Внутри, с виду, руины не отличались ничем примечательным, и были идентичными всем тем руинам, которые Хейв исследовал в Скайриме. Так казалось, до тех пор, пока они не спустились глубже, попадая в главный зал, огромный и величественный.       В чём древние норды разбирались не хуже, чем в войнах, так это в архитектуре.       На первый взгляд, внутренне убранство совсем не пострадало от прошедших землетрясений, не беря во внимания несколько крупных камней, отколовшихся от потолка.       Резная табличка на пьедестале с броскими узорами, привлекает их внимание. Характерные острые линии, выведенные так, словно их выскребли когтями — драконий язык. Норд прищуривает глаза. Быть Довакином и не владеть драконьим языком — разочаровывающее зрелище.       Эта табличка что-то даёт понять Фреи.       Её лицо теряет напряжение, тревожные морщинки, залёгшие у уголков её губ с момента первого подземного толчка, смягчаются.       Он не мог дать точную оценку времени, прошедшему, пока Фрея рассматривала резные надписи, а он молча наблюдал за мерцанием её глаз, отражающих, пробивающиеся сквозь поверхность камня, редкие лучи солнечного света.       — …Страж будет зорко следить, не вернётся ли Предатель.       Их взгляды встречаются.       Обычно Хейв отвёл бы глаза в сторону, сильно смущённый.       Так было бы раньше, сейчас же всё стало непривычно иным. Солстхейм менял его и ему было трудно утверждать, что менялся он в лучшую сторону.       — Ты ведь слышал историю про Стража и Предателя?       Хейв иногда думал о том дне, когда впервые прибыл на Солстхейм, в поисках лекарства от ликантропии, его знакомство с островом прошло скомкано. Историю, которую Сторн рассказал ему он помнит с точностью.       — Да, Сторн рассказал при первой встрече.       — Наша история будет жить, пока мы делимся ею с другими, поэтому отец никогда не упускает возможности поделиться рассказами о прошлом, — объясняет Фрея, тихо посмеиваясь, — даже, если никто не желает его слушать.       Его первое впечатление о скаалах, которое он бережно хранил в своей памяти было единство жителей деревни, живущих и взаимодействующих друг с другом так, словно они были единым организмом, где для каждого отведена своя роль.       И у каждого организма было то, что контролирует его работу. У нордов Солстхейма это были Сторн Горный Странник и Фанари Сильный Голос.       Фанари ответственная староста деревни, которая тратит все свои силы на то, чтобы скаалы жили в безопасности и комфорте.       Сторн мудрый шаман, который тратит все свои умения и слова на то, чтобы скаалы не забывали своей истории и несли мудрость их народа сквозь поколения.       Хейв и Фрея долгое время молчат, их глаза устремляются в, скрытую голубоватым туманом, даль, скрывающую много неизвестного. Сейчас, их не волновал риск возобновления землетрясения, которое, случись оно, вполне способно обрушить всею древненордскую архитектуру, похоронив их под собой.       «На севере есть деревня скаалов, но тамошние норды всё больше сами по себе», — зудели в его подсознание слова Гелдиса, отзывчивого хозяина клуба «Пьяный нетч», выручавшего его не один раз. Парень с особой почтительностью вспоминает о его помощи в расследование покушения на советника Морвейна.       Но он совсем не был согласен с его словами про скаалов. Они не были «сами по себе», они были неизменной частью острова, с безграничной любовью заботившихся о самом острове, его истории и, конечно, о всех его жителях.       Нынешнее положение, в котором они все оказались доказало это.       Сейчас, весь остров находился под контролем Мирака. Большая часть жителей стали рабами, зачарованные его мантрой. Тех, кто сумел избежать чар, скаалы добросердечно укрывали в своей деревне, защищенной особой магией, делясь с ними всем, чем могли.       С момента своего пробуждения в хижине шамана он не переставал думать о Фрее и чувстве, что он что-то упускает.       Он подумает об этом в другой раз.       — Ты думаешь, что эти землетрясения происходят из-за Стража? — Хейв понимает, в каком направление мчались мысли Фреи. Она даже не думала, а как будто точно знала, что так и есть.       — Да, я в этом уверена, — её рука поднимается к резной табличке и пальцы нежно поглаживают вырезанный на ней драконий текст. — Предатель сбежал из своего заточения, это было вопросом времени, когда его тюремщик попытается вернуть его обратно — у нас есть надежда.       Хейв счастливо улыбается ей.       Это действительно хорошие новости за последние дни, он искренне рад этому.       Но ему всё равно не спокойно; эта мысль, что-то переворачивает внутри него.       — Думаю, нам стоит скорее вернуться в деревню. Остальные будут счастливы услышать новости, — норд отбрасывает дурные чувства, сосредотачиваясь на происходящем моменте и чувстве восторга, от того, что всё скоро вернётся на свои места. Солстхейм вновь станет угрюмым островом и прекратит быть безжизненной землёй далеко в море, на котором затаился злодей.       — Ты прав, — Фрея поддерживает его позитивное настроение, он уверен, что улыбка долгое время не сойдёт с её лица.       Земля сотрясается в третий раз.

***

      Сейчас была глубокая ночь.       Он провёл весь день в безуспешном поиске. Всё, что он смог обнаружить — несколько десятков хаотичных следов, тянувшихся совсем невнятным образом, закручивавшихся вокруг сосновых деревьев. Обычные звери никогда так не двигались. Теперь он понимает, почему этого зверя было трудно выследить Синдингу.       Хейв сжёг не один факел, чтобы отследить куда именно они в конечном итоге вели: следы тянулись в горы.       Скалистая местность представляла из себя не слишком безопасные тропы, с которых легко сойти и угодить прямиком вниз, но скайримовские лошади выращивались нордами специально для подобных нужд — их крепкое увесистое телосложение позволяло им легко нести всадника через непроходимые горы. Но дикие звери очень чувствительны к вибрациям, стук тяжелых копыт Алли о землю наверняка спугнули бы зверя. Парень не горел желанием повторять опыт с его преследованием. Совсем нет.       Поэтому он принимает логичное решение оставить Королеву Альфсигру у подножья.       Конечно, он желал оставить кобылу на попечительство конюха, под удобным навесом, но конюшни в Скайриме располагались лишь в крупных городах; Фолкрит просто не был хорошим вариантом, не смотря на его относительную безопасность. Хейв не горел особым желанием возвращаться туда ещё раз. Он испытывал определённый страх перед горожанами, довольно отрицательно отреагировавших на побег Синдинга, и, кажется, подозревавших его в соучастие.       Его лошадь более чем счастлива остаться на небольшой поляне у подножья скалы.       Снимать седла и уздечки он не решается, опасаясь, что погоню придётся продолжить уже верхом.       От использования факела так же приходится отказаться, единственным источником света для него служит яркая Массер, чей свет сегодня ночью казался ещё более ярким, почти конкурируя с солнечным. Вполне возможно, что близилось северное сияние, перед ним Массер всегда светила интенсивнее. Поднимаясь выше и не сводя глаз со следов, он понимает, что следы довольно огромны. Излишне огромны. Они предположительно были больше следов от копыт его лошади.       Возможно, чуточку, но это всё-таки немного пугало.       Кто знает, на что способен этот зверь? Особенно зверь находящийся в подчинение Лорда Даэдра.       В конечном итоге он выходит к горному источнику, текущему прямиком из недр поляны Предков, в Сосновом бору, являющейся священным местом, скрывающую неописуемо красивые виды — Хейв только предполагал подобное, ведь посетить настолько священное место не получится — оно хорошо скрыто от посторонних глаз. И следы оканчивались здесь.       Они глубоко втоптаны в грязь, мокрой из-за протекающей воды. Следов больше нигде не видно. Хейву хотелось кричать от досады, но он вовремя берёт себя в руки. Следы у воды, совсем ещё мокрые, с комками не засохшей грязи вокруг. Зверь был здесь недавно. Он мог спуститься дальше, вниз по реке. Каждая река в конечном итоге куда-то стекала, образуя пруды или реки, где собирались животные на водопой, каждое живое существо нуждалось в питье и еде, даже зверь Хирсина не стал бы исключением.       Журчание воды хорошо скрывает его шаги вместе со звоном тяжелой брони.       Он замирает, боясь пошевелиться, когда перед собой замечает внушительный образ белоснежного — цвет его шерсти напоминал ему снег севера — оленя, с крупными рогами, способных поразить кого-нибудь насмерть, без особого прикладывания усилий для этого.       Глаза зверя тёмные, совсем чёрные, и они смотрели прямо на него.       На его лице выступил холодный пот от страха, сковавшего его конечности, не давая ему сдвинуться ни на дюйм в сторону. Он не мог до конца понять, чем именно был вызван этот страх: его нежеланием вновь выискивать следы зверя или то, на сколько устрашающе выглядело животное перед ним. Одно ясно ему было ясно наверняка — он не был готов к этой встречи, застигнутый врасплох.       Кажется, нет охотника хуже, чем он.       Зверь бежит прямо на него, его огромные копыта громко стучат об речной камень. Парень вовремя берёт себя в руки, отскакивая в сторону. Животное проносится мимо него, принимаясь бежать вниз по склону.       — Троллья еда! — вырывается из его рта, непроизвольное ругательство.       Ему должно быть стыдно, безусловно, но сейчас ситуация не самая простая, чтобы размышлять о чистоте собственной речи.       Он подбегает к обрыву, к самому краю небольшого озера, где секундой назад стоял олень.       Хейв сразу натыкается взглядом на белый мех, быстро мелькающий среди высокой травы у подножья скалы. На его удивление, зверь бежал в удобную ему сторону, необходимую для комфортного преследования, но даже с такими упрощенными условиями, Хейв будет не в состояние его догнать. Тяжелая броня сильно его затормозит и поможет лишь предупредить зверя о его приближение.       Поэтому он принимается бежать по склону, следуя за зверем, бегущему у подножья.       Лука у него никогда не было, да и владеть он им совсем не умел, поэтому нужно было подойти к зверю достаточно близко, чтобы оборвать его жизнь одним ловким ударом клинка.       Норду приходится буквально скользить по камням, чтобы не отставать от зверя; ноги ступали опасно близко к краю, небольшое острожное движение и он станет кровавым пятном на острых камнях.       Когда они приближаются к останкам Теневой башни, Хейв оказывает в параллельном положение с огромным оленем. Осознаёт, что если продолжить погоню, то он останется с пустыми руками, настегает его и в мыслях рождается настойчивая идея, которая с большой вероятностью убьёт его, поэтому стоило дважды подумать прежде, чем решить её воплотить в реальность.       Но у него не было времени, чтобы тратить его на раздумья.       Оттолкнувшись от крутого выступа, он прыгает.       Ощущение свистящего ветра в ушах, заставило его сердце дважды перевернуться.       «О, Талос, прошу, помоги мне пережить этот безумный поступок», — вопит его подсознание.       И, кажется, Талос слышит его мольбы, поскольку его ладони крепко обхватывают бугристые, покрытые мягким мехом, огромные рога оленя. Зверь мгновенно теряет равновесие, и он тяжело валиться на землю, поднимая пыль.       Хейв тяжело втягивает воздух, пытаясь не потерять сознание от дикой боли, образовавшейся в спине. Это падение вовсе не назовёшь удачным приземлением. Сжимая челюсть, парень заставляет себя подняться, вытаскивая меч из ножен, чудом оставшихся висеть на его бедре, после падения, и резким движением, в которое он вкладывает оставшиеся силы, вонзает сталь в шею животного.       Сил совсем не остаётся и Хейв тяжело валится на землю, рядом с корчившимся от предсмертных судорог оленем.       У него определённого сломано несколько костей.       Норд выдыхает скопившееся напряжение в груди, рёбра протестующе зудят от боли. Он пытается поднять себя на ноги, когда раздаётся громкий голос, бросающий его в дрожь.       — Привет, охотник.       Голос звучал не рядом, даже не в далеке. Ощущение, вызванное им, создавало такое впечатление, словно он звучал прямо в его голове. От этого парня затошнило.       Пыль, поднятая от потасовки, не осела до конца, но даже сквозь неё он отчётливо различал синевато прозрачный силуэт того самого зверя, лежащего рядом с ним, чей мех покрыт бордовой кровью, пачкающий прекрасный белоснежный цвет, и из чьей шеи торчит его стальной меч.       — Я… убил тебя.       То, что казалось было Хирсином, опасно пододвигается к нему.       — Да, и очень интересным способом, — Хейв предпочитает сохранять молчание, пока полупрозрачное воплощение даэдра напевает, прищёлкивая челюсть. — У тебя есть дар охотника. Можешь даже стать моим избранным. Возможно.       Хейв игнорирует последние слова, вызывающие бурю противоречивых чувств, в которой самым ярким было отвращение. Служба Лорду Даэдра, — последние, что он допустил бы в своей жизни.       — Ты Хирсин?       Стоило ему задать свой вопрос, как им тут же завладевает, неизвестно откуда взявшееся, чувство стыда. Зверь поддёргивает ушами, из его ноздрей вырывается фырканье, а копыта скребут землю, в раздражённой манере.       — Я — дух охоты, я — тень славного ловчего, которого вы зовёте Хирсином, — оттенок голоса был будничным, но выражал заметную гордость.       Животные лишены развитых лицевых мышц, подобных людским, но этот зверь был заметным исключением (голоса животного звучащего прямо в его голов и то, как зверь предстал перед ним в виде бесформенного образа, казалось, ему было мало, чтобы осознать эту простую истину), его веки прищурились и то, что казалось были глазами, настойчиво высматривали что-то, что привлекло их внимание.       — У тебя моё кольцо.       Непроизвольно взгляд устремляется к кольцу, отражающее блики Массер, но долго на нём не задерживается, возвращаясь к бестелесному образу зверя.       — Ты можешь снять проклятье с кольца? — именно ради этого он и пришёл в этот лес, слоняясь в поисках.       — Я могу подумать об этом, — с этими словами сердцу Хейва становится легче. — Но сначала послужи во славу мою, — последующие, разбивают его, принося колющую боль в груди.       Он смутно запомнил события, последующие после этого разговора. Единственное отчётливое воспоминание, до сих пор преследующее его — неестественно кровавый свет луны в небе, освещающий ему дорогу в грот Утопленника.       Там он находит поистине устрашающую картину.       Лагерь, разбитый совершенно недавно лагерь, если судить по не до конца разложенным палаткам и вещам, полностью перевёрнут, словно по нему прошлись сильные ветра. Трава вокруг окроплена кровью, отражающая свет от горящего костра, рядом с которым сидел умирающий охотник.       Раны охотника были глубокими и рванными, напоминающие звериные когти. Выжить при таких серьёзных повреждениях — дело трудно выполнимое, а в случае этого охотника совсем невозможное.       Мог ли это быть Синдинг?       Хейв подходит к охотнику, склоняясь над ним. В близи его раны выглядят ещё хуже, невольно он задаётся вопросом о том, что до сих пор поддерживает в нём жизнь.       — Тебя позвала Кровавая луна, друг-охотник? — стоило охотнику раскрыть рот, как по его губам принялась стекать кровь широкими полосами, сильнее пачкая кожаную броню.       — Что здесь случилось? — ответ на вопрос был очевидным, но Хейв всё равно нуждался в подтверждение.       — Жертва сильнее охотников. Но придут другие, — было очевидно, что скапливающаяся во рту кровь мешала ему не только говорить, но и сильно затрудняла дыхание. — Убей его во славу Владыки Хирсина, — определённый фанатизм заставлял его продолжать. Хейв предполагает, что именно этот фанатизм также поддерживал в нём жизнь, давая сил.       По крайней мере этих сил хватает, чтобы закончить свою речь.       Охотник умирает, окончательно захлебнувшись в собственной крови, безвольно откидываясь назад всем телом.       Эта смерть безымянного охотника и всех его соратников даёт Хейву шанс на то, что Синдинг всё ещё жив.       Хейв с отвращением повторно оглядывает лагерь. Четыре тела, с такими же одинаковыми рваными ранами, захлебнувшиеся в собственной крови и на их место придут другие. Всё это безумное «соревнование» устроенное Хирсином не было охотой, это было поиском мести: кровавой, без чести и достоинства. Лорд Даэдра желал смерти одного истощенного вервольфа, натравив на него своих «охотников».       «На охоте нет месту мщению», — таков был ответ зверя на его отказ.       Хейв не был охотником и никогда не понимал этого ремесла, но даже он, незнакомый с этим понятием, мог сказать, что это не было охотой, это было лицемерием, так свойственное всем даэдра.       Хейв быстро продвигается вперёд, вглубь грота. Где-то в далеке звенят восторженные крики.       Сверху тянется жалобный скулёж.       — …Ты! Зачем?       Это был Синдинг, возвышавшийся на выступе одной из скал, образовавшей грот. Кровавая луна, сияющая в небе, прямо позади Синдинга, была им свидетелем.       — Мне велели убить тебя, — слетает с его языка, парень не видел смысла скрывать очевидные вещи, Синдинг уже понимал, что сейчас происходит.       — И я это заслужил, не так ли? — голос был ровным и выражал полное смирение с происходящим вокруг ужасом. — Я не смогу остановить тебя, если ты этого хочешь. Хирсин слишком силён, а я всё равно не смог бы вернуться к цивилизованной жизни.       Хейв принял решение ещё до того, как вошёл в грот Утопленника с тяжелым сердцем.       — Мы будем охотиться вместе.       Если кому-то и судить Синдинга за все его преступления, в которых он обвинён, то явно не ему, а в милости Хирсина он не нуждался.       Этот момент становится его отправной точкой.       Он чувствует влагу на своих одеждах, зная, что это кровь множества людей, которые сложили головы сегодня ночью от его клинка и звериных когтей Синдинга. В ушах всё ещё эхом звучали крики умирающих и обвинения в предательстве. Хейв хмурится, он не был предателем, ведь он не разделял их идей, следовательно и предать их не мог.       Когда стремится покинуть грот, оставляя весь ужас позади, луна в небе остаётся окроплённой кровью. Охота была завершена, поэтому Массер должна была обрести свой привычный холодный свет. Норд хмурится, когда совсем не узнаёт местность, в которой оказался, стоило ему пересечь выход. Воздух вокруг него сгущается.       Он был в лесу, в том самом, находящемся в Фолкрите.       Дыхание замедляется.       — Приятно видеть тебя вновь, охотник.       Этот голос вновь раздаётся в его голове. Он поворачивается в сторону, но вместо бестелесного зверя обнаруживает волка, с оленьим черепом, закрывающим его морду. Выглядело это устрашающе и Хейв пятится назад, когда животное направляется прямо к нему, становясь ближе.       Это был настоящий Хирсин? Пришёл ли он за его душой, после его отказа следовать его приказам?       Волк не был таким же большим, как белоснежный олень, но пасть полная острых зубов внушала не меньше страха.       Парень был полностью измотан долгим боем против участвовавших в соревнование охотников, и он не был уверен, что сможет одержать победу, подумай хищник напасть на него, находясь так близко. Если это его последние мгновения жизни, он хотел провести их достойно.       — Я не буду выполнять твои мерзкие задания, — ненависть сквозила в его словах и Хейв даже не стремился её скрыть, смерившийся с ожидающей его участью.       — Ты правда так думаешь? — волчий хвост дёргается, шелуша листья. — Ты прошёл отбраковку и тебе удалось устроить охоту на охотников и убить их всех, а они были очень достойной добычей.       Осознание, что последует за этими словами, больно бьёт по его рассудку.       — Я предлагаю тебе достойнейшую из наград.       — Нет…       Хейв оглядывает местность в поисках путей отступлений, он был готов и к падению с огромной высоты, даже если на этот раз оно закончилось бы его смертью.       — Прими мою кровь, охотник.       Хейв всегда старался быть храбрым, он ведь норд — «всё или смерть», таков северный мандат. Но Хейв так же всё ещё оставался слишком юным для подобного, он был ещё ребёнком. Естественно, он боялся смерти и всеми силами цеплялся за свою жизнь.       Но в этот миг он искренне желал себе смерти.

***

      Он чувствует, как его сердце сжимается в груди, настолько потрясённое температурой, что останавливается в какой-то миг, а затем возобновляется с отчаянным стуком и чего-то ещё не готового умереть. Температурный шок заставляет его выдохнуть, выпуская воздух из легких — это мог быть крик от боли — и жизненно необходимый воздух, который у него был, вырывается наружу потоком пузырьков. Его конечности дёргаются, в попытке нащупать опору и вытащить тело обратно на поверхность.       Что-то змеиное обвивается вокруг его лодыжки, мешая ему всплыть, утаскивая глубже под воду, вызывая у него большую панику. Он находится в полной темноте, неспособный открыть глаз — стоит ему попытаться раскрыть их, как ледяная вода и мусор, плавающий в воде, заставляют их вновь закрыться.       Мой герой.       Легкие обжигает острая нехватка кислорода, инстинктивно он раскрывает рот, и вода заполняет его рот, нос и легкие. Сердце начинает колотиться совсем вяло, тело перестаёт сопротивляться. Обвитые вокруг его ног, змеиные конечности не перестают его тянуть ко дну. Кислородное истощение медленно забирает последние крохи сознания.       Охотник.       И он хрипит, когда воздух возвращается к нему.       Ему необходимо мгновение, чтобы сориентироваться. Тошнотворное ощущение змеиных конечностей, обвитых вокруг его лодыжек исчезло. Влага пропитала каждый слой его одежды, неприятно прилипавшей к его телу. Холод остался, но это не прежние леденящие ощущения. И он может дышать совершенно свободно; воздух беспрепятственно заполняет его лёгкие. Его тело дрожит, когда он откашливает воду.       Хейв пытается открыть глаза, и снова чувствует лёгкое жжение, но не такое же сильное, как раньше. Он видит размытый силуэт своей руки. Кажется, он лежал на каменной плите, гладкой и на удивление нагретой, под солнечным светом. Большая часть его тела всё равно оставалась в воде, но сил вытащить себя целиком у него не нашлось.       Какое-то время он просто лежит в полубессознательном состояние, наслаждаясь покоем и теплом.       — Хин вэйсул рэл ва облан!       Когда грубый голос отражается от стен, вода гудит, поднимая волны, почти затаскивающие его обратно под воду — это здорово отрезвляет и приводит в сознание. Дрожащими руками он старается удержать себя на месте, до крови впиваясь ногтями в камень. Хейв прерывисто вздыхает, моргая, прогоняя мутную пелену с глаз, и оглядывается вокруг. Он лежал среди расколотых камней и развалин нордских построек. Солнечный свет же стекал из образовавшейся в следствие обвала сквозной дыры в земле, сквозь, которое он мог заметить облака, если бы прищурился.       Фреи с ним не было.       Последнее, что он видел перед своим падением то, как Фрея в панике пыталась схватить его, прежде чем разрушающийся потолок разделяет их, заставляя её отступить. Он надеялся, что она не пострадала под завалом.       Собрав оставшиеся имеющиеся у него силы, сжимая челюсть, он приподнимается и его взгляд тут же цепляется за красные, длинные ленты, составляющие размытый узор на каменной текстуре. Хейв проводит несколько мгновений, пытаясь понять сущность этих пятен, прежде чем медленно осознаёт, что это кровь, тянувшаяся к нему, нет, тянувшаяся от него.       «Кажется, она моя», — отмечает он совершенно спокойно.       Он давно не наблюдал собственной крови и её вид что-то давно позабытое для него. С ликантропией все его раны заживали ощутимо быстрее, чем они смогли бы вызвать у него чувство дискомфорта. Только и только из-за этой физической особенности он испытывал малую тоску по звериной крови.       Хейв полностью встаёт, выпрямляясь и удерживая себя на ногах. Его тело чуть пошатывается, но никакой боли на удивление не появляется, только легкая лень, тянущая его вниз, словно он недавно встал с постели, совсем не выспавшимся. Он хмурится, испытывая замешательство вперемешку с сомнением. Падение с подобной высоты в ледяную воду, которая чуть не забрала его жизни, должно было оставить свой заметный след.       Его одежды были пропитаны кровью. Потемневшие и разбавленные бордовые пятна тянулись по всему левому боку, создавая тревожную картину. Эта кровь безусловно принадлежала ему, но тень сомнения разрастается в его разуме, стоит ему распахнуть рубашку.       Бледная белая кожа была без единой царапины или потемневшего синяка, даже прошлые раны казалось сошли на нет.       — Тародис!       Если у него и появились подозрения, то они быстро отходят на задний план, стоит незнакомым словам вновь отразиться от стен, создавая рябь на воде. От неестественной силы, вкладываемой в эти слова, несколько камней откалываются от потолка, обрушаясь в опасной близости от него. Оставаться здесь становилось слишком опасным решением, и поэтому Хейв вынужден продвигаться вперёд по коридору, большая часть которого заполнена водой. От одного взгляда на неё у норда скручивало живот от остаточного ощущения змеиных конечностей на своей коже.       Даже если выход и был, то теперь он замурован каменными обломками и ему ничего другого не остаётся, кроме как двигаться вперёд. Туда, от куда доносился грозный голос вперемешку со звуками, напоминающими развязавшееся сражение.       Ветер гуляющий внизу продолжает заставлять его полностью промокшее тело мелко подрагивать. Хоть норды и имеют слабую чувствительность к холоду они не рождаются полностью невосприимчивыми к нему, если он не сможет выбраться из руин вовремя, Хейв рисковал умереть от переохлаждения.       Его нога запинается об что-то и, пуская взгляд вниз, он облегчённо вздыхает.       Это был его лук, одолженный ему Фреей для их охотничьих занятий. Рядом с ним на поверхности воды плавала и одна единственная стрела, вероятно выпавшая из колчана во всей этой суматохе. Всё это было похоже на насмешку. Что он мог сделать с одной единственной стрелой, когда впереди его вполне мог ожидать могущественный враг?       Все звуки в одно мгновение стихают, погружая руины в полную тишину, иногда прерываемую лишь редкими каплями, стекающими с влажных камней.       Чтобы не происходило в этих стенах, оно подходило к концу.       Хейв ловким движением подхватывает лук со стрелой и без задних мыслей устремляется дальше по коридору, в конце которого его ждала огромная усыпальница. Выходит, эти нордские руины служили гробницей. Похороненный здесь человек, должно быть был уважаемым человеком при жизни, раз погребальный зал вышел таким грандиозным. Опять же «был». Сейчас же усыпальница полностью разгромлена.       Он прячется за углом, когда его взгляд цепляется за легко узнаваемые церемониальные одежды.       Драконий жрец.       Он левитирует в воздухе, не касаясь твердой поверхности, и повёрнут к парню спиной. Его одежды незначительно отличны от одеяний жреца, покоившегося в шахте в Вороньей Скале, но в них всё ещё присутствовали запоминающиеся элементы одеяний: на подобии наплечников в форме драконьих голов и металлических пластит, создающих иллюзию драконьей чешуи.       — Дар лос облан.       В непосредственной близости этот мёртвый голос ещё больше устрашает. Казалось, у него не было одного источника — он доносился ото всюду одновременно. Эти слова для него ничего не значат, он попросту не знает их перевода. Единственное, что казалось очевидным, так это то, что жрец опасен и не даст ему пройти дальше.       Где-то в глубинах подсознания у него закрадывается подозрение, что восставшая нежить являлась тем, что вызывало жуткие подземные толчки.       Раздаётся визг молний, сосредоточенных в руках жреца.       Хейв бледнеет, не отрывая взгляда от сверкающих полос заклинания. Почему из всех заклинаний это должны были быть именно молнии. Омерзительное из всех возможных, принёсшее ему невероятную боль и почти убившую его…       «Если можешь сохранять спокойствие даже посреди хаоса, твоя стрела наверняка попадёт в цель».       Фрея удивительно легко владела словами. Она преподносила свои слова до такой степени внятно, что без особого труда доносила свои мысли даже до, временами совсем непробиваемого, Телдрина.       Хейв не хочет этого признавать, но её мастерство красноречия помогало ему и в обучение дисциплины с луком. Норд хорошо помнит и ещё долгое время будет помнить её наставления.       Он смотрит на одну единственную стрелу, крепко зажатую в его руке. Нарастающая паника остаётся лишь гудящим роем насекомых на заднем плане. Хейв не даст ей взять над ним верх прямо сейчас, в момент серьёзной опасности.       «Чаще всего тебе не удастся подобраться к жертве так близко, как хочется, и придётся стрелять издалека. Но стреляя издалека, ты знаешь, что второго выстрела скорее всего не будет. Если окажешься в такой ситуации, тогда твой выстрел должен бить наверняка».       И одной стрелы достаточно.       Он натягивает тетиву, прищуриваясь и задерживая дыхание. Хейв через силу старается унять дрожь в теле, не взирая на ледяной ветер, гуляющий по залу.       Воскресший жрец готовится применить заклинание разрушения, пугающе смеясь. Парень сжимает губы в тонкую линию. Это не лось, на которого они с Фреей охотились рано утром, в окрестностях деревни.       У него нет права на промах.       Хейв спускает тетиву и следом раздаётся привычный свист, кажущийся в этот момент совершенно привычным и родным.       Смех жреца прерывается воплем боли, когда стрела идеально попадает в его затылок. Тело нежити рассыпается в пепел, церемониальные одежды драконьего культа падают следом, создавая приглушенное эхо.       Он попал, но чувство счастья не наполняет его сердца, как ожидалось. Вместо этого, паника остававшаяся гудящим роем насекомых на заднем плане, превратилась в бронированного коня, сбивающего его на полном скаку. Хейв не отрывает взгляда от фигуры в слишком хорошо знакомой золотой маске, над которой ранее возвышался воскресший драконий жрец.