Смертные Враги: Белый Фестиваль

— То есть, твоё поведение достигло пика и Рита решила, что ей с вами не безопасно, поэтому она спустилась с ружьём? — Грегори рассуждает в слух. — А ты умный, — Сиэль посмотрел на него сквозь упавшие волосы, улыбнувшись, — да, она стала параноиком по поводу меня и папы, но когда узнала про то что он всё это время был нежитью, она побелела, резко встала из-за стола схватившись за ружьё. Её движения были резкими, поэтому она упала под стенку, тихо хныкая, направив дуло прямо на моего отца. Уходи… Рита, всё хорошо, я тебя не… Уходи! Стрелять буду! Мама, пожалуйста, не плачь… Заткни пасть, животное!!! — Но Элиот не слушался её, пытаясь как-то подойти и отобрать оружие, но та закричала, и выстрелила, и Элиот как-то успел увернуться. Уходи! Уходи, не возвращайся сюда! — Вы с отцом убежали в лес? — спрашивает вампир, поглаживая спину друга, он знал, что с этими рассказами Сиэлю нужна небольшая поддержка. — Он схватил меня за руку и мы побежали к открытому окну, выпрыгнув, сразу помчавшись вон из города. Тогда я не мог по собственной воле превращаться в волка, но Элиот мог, он упал на колени, и за пару секунд превратился в чёрного как сама ночь хищника. Закинув меня себе на спину, мы на всех парусах понеслись в лес, в самую глубь, мы не знали, позовёт ли Рита кого-то разыскать и убить нас. В душе образовалась непонятная смесь из чувств, вроде, Грегори был рад, что всё это теперь позади, но одновременно, ему было больно принимать факт того, что Сиэля, наверное самого ласкового и доброго существа, с самого детства так потрепала жизнь. — Мы жили в лесу, Элиот тренировал меня всему: охоте, защите, нападению, и всему подобному, чему животные учат своих отпрысков. — Я надеюсь, после этого твоя жизнь наладилась, — говорит Грегори, поглаживая парня по спине, — ты теперь только с отцом, вы друг друга понимаете… — Опять же, моя жизнь была налажена только до определённого возраста, — обрывает Лопез, и Грегори опять смотрит на него, — до девяти лет. Помню, той ночью Элиот меня взял на более серьёзную охоту, куда мы шли целый день, эта точка была далеко. Теперь, сын, я тебя научу охотится на домашний скот. — Затаившись в кустах, мы наблюдали за тем, как хозяин фермы закрывает с тяжёлым скрипом дверь в хлев, где, как обещал отец, толпятся стейки на копытах, хах, — сладко посмеялся он, — после, когда фермера не было поблизости, мы тихо прокрались к заднему входу, пробравшись внутрь через ближнее окно. Это был довольно длинный проход, на каждой стороне оградки, за которыми засыпали коровы. Будь очень тихо, Сиэль. — Мы шли где-то к середине прохода, всё вроде было нормально, Элиот аккуратно открыл калитку, тихо выводя одну корову, и я хотел помочь… В его тоне можно разглядеть ненависть к себе, его руки и губы сжались. — Но чёрт меня подери, я случайно задел какую-то арматурнурину, и она свалилась на ту корову, из-за чего та громко замычала, легнув отца в колено, потом она сразу поскакала вдоль коридора, зацепив, я так понимаю, свечной светильник, который упал на деревянный пол, разбившись. И, как я сказал уже, хлев был деревянный, повсюду разбросано сено. — Луна и звёзды, — целюсь вампира отвисает, — только не говори что всё там… — Я только моргнул глазом, и половина хлева уже поглощена в огне. Меня хватает отец, помчавшись в противоположную сторону, где тоже было окно, но внезапно, когда оставалось всего ничего до прыжка вверх к нему, слышится какой-то острый звук железа, потом рык папы. Он наткнулся на привязанный капкан, выпуская меня и упав, скуля от боли. Папа! Я тебе помогу! Нет, оставь меня, спасайся, огонь распространяется! Я тебя не оставлю! — Мои многочисленные попытки открыть капкан проваливались, руки испачканы в его крови, а пламя уже почти достигло нас. Беги! — Я посмотрел на него, на огонь, потом на окно, Элиот мне кричал, умолял спастись самому. Почему ты никогда не слушаешь меня?! — Потом, с разбитым сердцем, я снова смотрю в его янтарные глаза, и вижу ничего кроме боли, смешанной с любовью. Ты самый лучший, запомни это, я люблю тебя, сынок… — Моё сердце разбилось на тысячи кусочков, но я всё же выпрыгиваю в окно, упав на твёрдую землю, потом через пронзающую боль от падения, я убегаю обратно в лес, спотыкаясь. Я спрятался за кустами, слившись с листвой, наблюдал как огонь поглощает хлев. Где остался мой отец, где он умрёт, сказав на прощание самые драгоценные слова. Мёртвое сердце Секвиллбекка сжимается от горечи последнего предложения, ему даже самому захотелось выплеснуть эмоции наружу. «Я не могу поверить, что всё это случилось в его самом раннем детстве…» — Не зная что делать, я возвращаюсь домой и Рите, — Сиэль опять вздыхает, и его левая рука дотрагивается до пальцев Грегори, таким жестом принимая поддержку, — войдя в дом, и тихо войдя в кухню, я позвал её, на что она резко оборачивается, сразу узнав меня по глазам. Мам, я… Что ты тут делаешь, чудовище?! Это кровь у тебя на руках?! Мам, выслушай меня… Я не желаю тебя даже видеть, животное, проваливай отсюда! — Она готовила, поэтому в её руках оказался нож, и через секунду она кидает его в меня, лезвие задевает моё плечо, оставляя порез, из-за чего я, зажав рану тканью старой рубашки, выбегаю из дома, спрятавшись в закоулке между другими виллами. Он медленно заводит палец под рубашку, оголив плечо, показывая старый шрам, поставленный собственной матерью. Грегори стало дурно. — Я откинулся на стенку, переводя дыхание, а мой порез кровоточил — его голос становится дрожащим, и неожиданно, из его разноцветных, блестящих глаз полились тяжёлые слёзы. Прости пап, но мне правда, очень больно… — Я заплакал навзрыд, закрыв лицо ладонями, понимая, что я остался абсолютно один в этом мире. Лопез закрыл лицо руками, думая: «Почти пап, но мне это так больно вспоминать». Потом он заново открывает лицо, на которое полились лунные лучи, и глубоко вдыхает. Потом из его груди вырвался громкий, душераздирающий, полный горечи, волчий вой.