dacryphilia

Эрен Йегер

…видит, как ты плачешь и нежничает. Он болезненно снисходителен — глаза весело сверкают при каждом повороте бедер, при каждом сдавленном шуме, который застревает в груди. Он делает это для себя так же, как и для тебя; думает, что это, в некотором роде, забавно, видеть, как ты вздрагиваешь от удовольствия, горло рвется от вздохов и криков, глаза щурятся от каждого грубого, наполненного мучительным трением простыни о твой клитор. —Не убегай от этого, -бормочет он, ухмыляясь этой дерьмовой ухмылкой, которая почти заставляет тебя закатывать глаза. Почти, ты подчеркиваешь, потому что ты уверенна, что потеряла контроль около 10 минут назад — примерно в то время, когда он перестал играть и начал вращать бедрами так, как он знает, что может. Его руки прилипли к твоей заднице, останавливая тебя от того, чтобы извиваться и брыкаться, как ты инстинктивно делала. —Эй, эй, эй. Ну же. — так легко слушать, да? Эрен иногда становится таким, в основном, когда чувствует, что ему нужно что-то доказать. Несколько лет назад он нашел бы ближайшего желающего участвовать в драке и отправился в город, не добившись ничего, кроме синяков на костяшках пальцев, разбитой кожи и синяка под глазом. Теперь, после многих ругательств и упреков, он начал вкладывать свою энергию во что-то гораздо более конструктивное. Хотя ты не думаешь, что в том, как он ломает тебя, волосок за волоском, клетка за клеткой — не удовлетворен, не готов, недостаточно хорош, пока он не заставит тебя уткнуться головой в подушки, а твое лицо все заплаканное и грязное, всхлипывающее и заплаканное, не знающее, где верх, а где низ. Когда начинаются первые слезы, когда он начинает дуться, он знает, что ты начинаешь уклоняться от него — вот почему он предпочитает, чтобы ты лежала на животе, чтобы он мог оседлать твои ноги, обхватить твои округлые бедра и притянуть тебя к себе так сильно, как он хочет. У тебя есть стоп — слово — у тебя есть предел, и ты их знаешь, — и все же, сколько бы ты ни плакала, ты никогда не находишь в себе сил сказать его. Он знает почему. Не извращайся, он тоже плачет. Не так, как ты; рыдания от избытка и недостаточности, болезненных уголов удовольствия между ног — его слезы очищения. Когда его плечи сгибаются под тяжестью мира, а голова затуманена тем и этим, и ответственностью, и наследием, и жизнью, столькими жизнями, столькими потерями и болью, и все это на нем. Его голова оказывается на твоей груди, или на плече, или на шее, слезы капают на твою кожу, и ты принимаешь его без жалоб. Ты проводишь пальцами по его волосам, прижимаешься губами к его щеке и обнимаешь его, говоришь, что все в порядке, что никуда не уйдешь, что любишь его, любишь, любишь. Он послушает.