dacryphilia

Зик Йегер

..... видит, как ты плачешь и смеётся. Он подлый. Вы знаете это, он знает это — ни один из вас никого не обманывает, иначе говоря. Он будет слишком сильно щипать тебя за щеки и шлепать по заднице, пока она не онемеет; он мимоходом будет дергать тебя за волосы, просто чтобы заставить тебя рычать, держать вещи над тобой и вне твоей досягаемости, просто чтобы заставить тебя позвать его— —Папочка, — повторяет Зик, четко выговаривая каждый слог. Он убирает руку с твоей задницы, и ты напрягаешься — между вами повисла тяжелая и предвкушающая тишина, прежде чем— —Шлепок! Его ладонь снова соприкасается с кожей твоей задницы, мужчина одобрительно мурлычет, когда плоть содрогается от удара. —Ну же, милая. Это не так уж трудно. У него всегда такой низкий, жужжащий голос; что-то, что заставляет его звучать совершенно скучно, как будто он не кончает от того, что он глубоко в твоём животе, как будто он не просто стонал от того, что ты сосала его пальцы всего несколько мгновений назад. —Два слога. Конечно, ты же еще не совсем глупая? —Нет! Ты кричишь, голос дрожит от комка в горле. —Нет, так что… так что перестань говорить, что я такая! Твоя нижняя губа дрожит, глаза большие и стеклянные, и Зик даже не видит тебя, не с того места, где он сидел около твоих бёдер, на 9 с небольшим дюймов глубоко в твоем влагалище. Боже, как бы он хотел… нет ничего лучше, чем видеть тебя такой. То, как поджимаются твои губы — глупая попытка удержаться слезы, на самом деле — то, как ты смотришь на него, недоверчиво и хмуро, как будто ты даже не можешь понять, что он пытается поставить твою дерзкую задницу на место. —Ну же, хихикает он. — Нет смысла отрицать это. Дело не в том, что Зику не нравится, когда ты плачешь, или что он накажет тебя, или что —то в этом роде — совсем наоборот. Ему это нравится. Он поощряет это. Он хочет, чтобы ты отдала свое благополучие в его руки, позволила ему разобрать тебя на части, пока ты не будешь корчиться, плакать и бормотать, а затем он хочет быть тем, кто снова соберет тебя вместе. Что-то в уязвимости всего этого; простой факт, что ты доверяешь ему этого достаточно, чтобы позволить себе сделать это с тобой. Все еще. Если он не будет вести себя немного сердито, ты просто будешь действовать чаще. Так что он должен делать вид, по крайней мере, когда ты ведешь себя слишком дерзко. Шлепок тут и там, ехидный комментарий или два. —Эй, теперь, — говорит Зик — его голос беззаботный и беспечный, но не ошибись: контроль принадлежит ему, он всегда был таким. Он двигает бедрами, самое легкое, совсем малейшее, но тупая, шелковистая головка его члена прижимается к самой губчатой, самой чувствительной части тебя. Ты стонешь, как маленькая возлюбленная, пальцы сжимают простыни так сильно, что больно, и он клянется, что твоя киска сжимает его, как будто любит его. —Кажется, я просил тебя кое-что сделать. В ответ лишь вздох. (Теперь пусть будет известно, что Зик знает твои пределы. И ты тоже. Это причина, по которой у тебя есть стоп — слова, причина, по которой ты пользуешься системой стоп — сигналов, причина, по которой сейчас Зик двигается вперед, накрахмаленная, отглаженная ткань, его пуговицы скользят по твоей обнаженной спине, когда он наклоняется ближе, чтобы взглянуть на твое лицо. Никакой облачности, он размышляет, наблюдая за выражением твоего лица. Твои брови нахмурены, а глаза сузились, раздражение и наглость явно занимают главное место. Никакой искренней печали. Просто хорошенькая, надутые губы на хорошеньком, угрюмом личике. Тогда не о чем беспокоиться. И все же — и не говори об этом людям — он ничего не может с собой поделать. Он наклоняется ближе, достаточно близко, чтобы ты могли почувствовать, как его борода царапает вашу кожу, и нежно прижимается носом к вашему лицу. Он даже быстро и небрежно чмокает тебя в щеку — что-то настолько нехарактерно мягкое, что заставляет тебя сжаться вокруг него, тихо суетясь про себя.) —Только не говори мне, что ты снова плачешь, — говорит Зик, смеясь. —Жалко. И все потому, что я попросил тебя сказать одно-единственное слово? Ты снова хнычешь, и Зик — против своей воли — ловит себя на том, что невольно улыбается.