Глава 5. Обнажённые клыки
23 августа 2021 г. в 14:47
Примечания:
Глава вышла больше, чем я ожидал, простите, я не удержался :'D
— М-м-м, похоже, сегодня у нас на ужин будет рагу, — мама говорила с привычной мягкостью, потирая старое чёрное клеймо на шее и иногда протягивая с изяществом скульптора руки, тонкие, бледные, к овощам на открытых прилавках перед небольшой лавочкой, где внутри работники богато, напоказ раскладывали по полкам спелые фрукты: там были и дыни, и яблоки, и сливы, и снятые только-только с бахчи арбузы... Кагами, однако, интересовали вовсе не они. Он, не моргая, застыл на месте, когда разглядел случайно на противоположной стороне улицы Тобираму-сенсея, который, потирая подбородок, рассматривал тёмную чешую зубастой форели на открытом прилавке перед рыбным магазином. Солнечные блики разлетались от его хаппури, точно золотые слепящие стрекозы. Шёл второй час дня. Пахло печёным, сладким, горьким, кислым, пахло разрезанными лимонами, апельсиновой цедрой, душистым кофе — откуда-то далеко, — и толпа тоже вбирала в себя ароматы, как рябая, раздробленная на сотни ошмётков, губка. Воздух дрожал не от жара, а от голосов, от криков, от шёпота и смеха. Где-то подкрашивали стены домов, ремонтировали ненадёжные крыши. Стучали молотки. Чирикали воробушки, гоняли чёрствую корку хлеба на потеху малышне, тучи проплывали над головами, словно гигантские стальные черепахи, хлопали ластами и растворялись, растворялись в небесном океане. Кагами сжал покрепче ручку корзинки, пока ещё наполненную лишь наполовину: ему хотелось сорваться с места и, заглядывая в странные рубиновые глаза, поздороваться, открыто и непринуждённо, чтобы добиться скупой улыбки одними уголками губ и, может быть, прикосновения к волосам... Мама напомнила о себе: — Кагами, милый, ты меня слушаешь?
— А, да, конечно, ма, я просто задумался... — торопливо пробормотал Кагами, делая вид, что внимательно рассматривал зрелый алый помидор, от которого тянуло теплом и недавно ушедшим сентябрём: крупный, душистый, гладкий, без пятен — в самый раз для готовки. Он с деловым видом подобрал второй такой же помидор, повертел его и так и сяк, передал маме, кивнувшей в ответ; руки у неё были чересчур чистыми для рук шиноби, будто она и не сражалась никогда в своей жизни. Ни единого шрама.
— Снова размышляешь о своих тренировках? — улыбнулась мама, передавая выбранные овощи продавцу, который всё стрелял по ним поверхностными оценивающими взглядами маленьких тёмно-зелёных глаз, без лишних слов взвесил каждый помидор, каждый перец, красный, жёлтый и зелёный, а после забрал деньги с довольной ухмылкой, некрасивой и резкой. — В последнее время ты и домой возвращаешься в лучшем случае к девяти, я не успеваю тебя даже как следует покормить... — она аккуратно уложила ингредиенты для фирменного рагу в корзинку и также внимательно осмотрелась по сторонам, пока что-то не отыскала, и улыбка её зажглась только ярче, будто всё внезапно прояснилось, стало кристально ясно. Таким просветлённым выглядел бы шахматист, готовый сказать коронное «шах и мат». — Может быть, ты бы отпрашивался хоть иногда?
— Нельзя, — махнул свободной рукой Кагами, отчаянно пытаясь игнорировать Тобираму-сенсея возле рыбного магазинчика, где продавались ещё и снасти, поплавки, удочки, крючки — лучшее место для рыбака во всей деревне. — Я ведь хочу стать настоящим шиноби, ма, — он показательно провёл большим пальцем по стальному, нагретому солнцем протектору на лбу, — а это по щелчку пальцев не делается; вот стану я джоунином, и смогу защитить всех: и тебя, и папу, и всю деревню.
— Ты и так выкладываешься на полную, сынок, пожалел бы себя немного, — рассмеялась мама, пригладив его волнистые волосы на макушке. — Хорошо, что твой сенсей решил сжалиться над тобой в канун дня рождения. Я ему даже приглашение дала, — она избирательно подобрала ещё три томата, оплатила их, сунула к остальным в полосатую плетёную корзинку. — Мы его тоже нашим рагу угостим.
— Ма, ты что сделала?.. — Кагами опешил, едва не поперхнувшись. — Тобирама-сенсей ведь... — он старался подобрать слова, но те уползали в самые тёмные закоулки его разума, не показываясь больше на свет, — он ведь...
— «Занят», ты хотел сказать? — в тёмных глазах мамы сверкнули хитрые искорки. — Нет, сынок, можешь за это не бояться: у него сегодня выходной, господин Тобирама мне сам так сказал, — она взяла ещё редьку, петрушку, лавровый лист, мяту для чая, выложила ещё немного рё из своего рукодельного кошелька... — Он, возможно, даже придёт, кто знает. Ему, конечно, в нашем квартале не нравится, но, думаю, ради такого события он сможет сделать исключение.
— Ма, — Кагами смутился, потирая нервно кончик носа, — не стоило, это ведь какой-то пустяк, а не серьёзная причина заглянуть к нам в гости, да и вообще, у него много других дел, а ты его на какой-то день рождения зовёшь, это как-то... неправильно, наверное.
— Отнюдь, — мама поправила все покупки в корзинке, сложила их, после чего, уже окончательно заметив Тобираму-сенсея на другой стороне улицы, хотела помахать тому приветственно рукой, но Кагами с коротким «ма, не надо» заставил её сдержаться. — Тебе исполняется семнадцать, милый, большая дата, а там уже и до восемнадцати не так далеко, всего год... К тому же в прошлом ты своего сенсея никогда не звал. Почему?
— Потому что это глупо, ма, — Кагами перехватил корзинку удобнее; они ещё стояли под открытым небом, не обращая внимания на свист детских свистулек, пока другие покупатели, две милые старушки с гладкошёрстными таксами, стали прицениваться к товарам, выставленным снаружи. — У него же целая лаборатория есть, а там наверняка предостаточно дел, все эти техники, они же не просто по мановению руки рождаются... Он всё своё свободное время проводит там. Я бы на его месте не стал отвлекаться на какой-то день рождения.
— Ты его ученик, Кагами, — напомнила мама, поправляя тугую косу, — не думаю, что свитки для него важнее тебя.
— Ну, у него там технически есть ещё морские свинки... — Кагами нет-нет да и косился в сторону рыбного магазинчика. Тобирама-сенсей, удовлетворённо кивнув, забрал пару выпотрошенных форелей, завёрнутых в пищевую бумагу, сунул их в сумку-сетку, а затем его тяжёлый взгляд со скоростью сюрикена метнулся прямо в их сторону. Этот взгляд длился ровно пятнадцать долгих секунд. Кагами посчитал про себя, сконфуженно улыбнулся и старательно стал маскировать своё смущение за попыткой перевести внимание на овощи в корзинке: — Ма, а тебе не кажется, что вот эти бураки нам бы тоже пригодились? Для чего-нибудь? Салата? Они выглядят... м-м-м, хорошо.
— Бураки? — мама рассмеялась в кулак. — Сынок, ты же их не ешь.
— А, точно, — кивнул с видом знатока Кагами, — тогда что насчёт морковки?
— Он уже не смотрит в нашу сторону, милый, — мама похлопала его по плечу, — ты так волнуешься, когда твой сенсей поблизости. Он тебя часто ругает, да? — она проводила коротким взглядом фигуру в тёмно-синих доспехах. — Расслабься, ты ведь сейчас не на тренировке.
— Я не волнуюсь, — Кагами хотел защититься руками от проницательного взгляда мамы, но не смог, выдохнул, — ну разве что чуть-чуть. Тобирама-сенсей ко всем строг, особенно к Данзо, но все его слова имеют вес, он точно знает, о чём говорит, и я не хочу его подвести, — он последовал за мамой в лавку, где они начали выбирать тёмные сладкие сливы, ягоду за ягодой. Мама любила сливы больше всего, особенно те, что продавались здесь, ведь за магазином раскинулся целый сливовый сад. — Интересно, дрессирует ли он своих морских свинок так же?..
— Я в этом даже не сомневаюсь, сынок, — легко хохотнула мама.
Сквозь сон Кагами почувствовал лёгкое прикосновение ко лбу и зуд — будто к нему пристал назойливый комар, которого он попытался отогнать. В ту же секунду странное ощущение оборвалось. Наверное, комар улетел, и мрак ночных грёз вновь сомкнулся над ним волной, чёрной и лживой: лживой оттого, что только она в последнее время и вытягивала из прошлого желанные улыбки Тобирамы-сенсея. Да, обманчивые, да, порождённые уязвлённой надеждой и ожиданием, но не менее ценные, дороже любого слитка золота, чистейших бриллиантов. Незначительный изгиб бледных губ — и в душе рождался целый фейерверк, взрывы красок; смягчившийся на миг взгляд багровых глаз — и Кагами прыгать хотел от счастья, словно глупый львёнок, у которого клыки уже остры и грива пробивается на холке, однако сердце ещё нежное, не очерствевшее. «Что, снова сенсей позвал? — едко посмеивался над ним дядюшка Коширо, пересматривавший свои неудачные лотерейные билетики на веранде. — Тащишься за ним, как верная псина, будто бы это не он убивал наших людей раньше. Стыд и позор». — «Стыд и позор? — Кагами прогнал эту фразу и задумчиво поднёс указательный палец к подбородку. — Возможно, только возможно, если бы мы не убивали людей из их клана, то и войны между нами не было бы совсем, вы так не думаете? Может быть, сошлись бы на данго, поиграли в шоги и разошлись?» — «Не паясничай, — фыркнул дядюшка Коширо, приглаживая остатки волос на висках, — лучше бы гордость свою поднял с земли, мальчишка». — «Правда, она упала? — усмехнулся Кагами и сделал вид, что поднял что-то с земли. — Ах, так вот где она была всё это время. Спасибо вам, дядюшка, так бы я и не заметил, что я её потерял, у вас глаз-алмаз!» — «На ком останется наш клан... — вздыхал дядюшка, прикрыв единственный оставшийся глаз, — страшно даже подумать». — «А вы не думайте, — подмигнул ему Кагами, — ваши нервы будут целее». Тьму начали пронзать раскалённые золотые иголочки утра, они кололи опущенные веки, дразнили иллюзию, ими рождённую: это была песня скворца, опустившегося на окно, это был звон посуды, это была ломота в теле после ночи, проведённой в жёстком неудобном кресле с прижатым к груди рюкзаком. Приглушённые голоса следовали за солнечной резью, их сопровождали и стук тарелок, и тихий клокотавший смех, и бормотание, словно тут, совсем рядом, в пределах нескольких шагов, вели особый, тонкой природы разговор, но слова расплывались, ускользая следом за отступавшей ночью. Кагами чувствовал всем телом этот побег. Пружины впивались в его спину, ещё и доспехи лежали на плечах тяжкой ношей, давили на них. «Пишет ли Тобирама-сенсей сейчас ещё одно гневное письмо мне? — его мысли опять возвращались назад, в Коноху, к кабинету, к гневно поджатым бледным губам, он их и боялся, и обожал, их редкие изгибы, их неожиданную теплоту, солоноватый привкус. — Нет, наверное, нет».
Образы, ночные образы, отхлынули, лишь когда кто-то почти пропел «завтрак!», заскрипели маленькие колёсики, а потом оливковым маслом разлилось по всей комнате: «Благодарю, милая, мы как раз проголодались, правда ведь?» — сказанное голосом Хьюго, маслом, на котором было так просто поскользнуться или перепутать его с водой в жаркой пустыне. Кагами встрепенулся, открывая быстро глаза, потёр затылок, чесавшийся от остатков песка, раны от осколков неприятно саднили — повязки пора бы было сменить, и... замер. Замер, как лис, пойманный в курятнике, когда осознал, что на него смотрел его собственный активированный шаринган. На стуле, рядом с Хьюго и Дайго, потягивая что-то из чашечки, сидела его точная копия — Учиха Кагами, такой же потрёпанный, в доспехах, с грязными бинтами на ладонях, но на лице его, едва-едва умытом, приклеилась неестественная обманчивая улыбка. Разве он так когда-то улыбался? Хоть кому-нибудь? Так фальшиво и неправильно? В комнате больше не горели лампы, белую постель заправили, пахло чаем из гибискуса, кислым алым каркаде, на гвоздиках висела пара махровых белых халатов и полотенца; по седым волосам Хьюго уже не раз прошлась расчёска с частыми зубчиками, в синих глазах его застыло ожидание, а губы растянулись в ухмылке профессионального фокусника-ловкача, выпускавшего из своего цилиндра голубей, а из коробки — белых кроликов. Дайго вёл себя поскромнее: только придвинулся поближе к глиняному чайнику, добавляя ещё несколько ложек сахара в свою чашку, но почти не размешивая; своих печальных взглядов он почти не отрывал от гнутых очков. Активировав свой шаринган, Кагами стоял в замешательстве всего секунду. За секунду он убедился в том, что это было никакое не гендзюцу, что это была не техника перевоплощения. Самая настоящая копия. Подделка с тем же разрезом чёрных глаз, с такими же волнистыми волосами, с мелкими царапинами на сером нагруднике, техника скопировала даже тонкий тканевый браслетик на его левом запястье. Скрип пластин его доспеха заставил самозванца насторожиться — они почти синхронно схватились за оружие, так же синхронно отдёрнули руки от кунаев, пока Хьюго, посмеиваясь, спокойно добавлял в чашки по капле белых сливок из маленькой посудинки на передвижном столике с маленькими колёсиками. Солнце оставляло свои тлевшие отпечатки на щеках, на одежде, на стенах и на крохотных колокольчиках, свисавших с низкого потолка, целая их сеть, вздрагивавшая от любопытного сквозняка, динь-динь-динь, а в самом дальнем углу выросло за ночь маленькое охотничье угодье чёрного паучка, в котором уже дёргалась пара комаров.
— Так вы на самом деле из клана Ринха, да, господин Бандо? — поставив свой рюкзак, Кагами прищурился, всё ещё оценивая подделку, искусно сделанную. — Мне следовало об этом догадаться ранее.
— Мне повезло, что ты не такой смышлёный, каким кажешься с первого взгляда... но леденцом я бы тебя всё равно угостил, раз ты слышал про мой клан, — Хьюго подмигнул ему, пробуя на вкус разбавленный чай-каркаде. — Хотя, наверное, любой идиот смог бы раскрыть эту ужасную тайну, увидев перед своим носом самого себя, — кожаная сумка уже висела у него на плече, чемоданчик на кодовом замке стоял под столиком. — Клан Ринха, может, не так известен, как твой, но охотятся за нами не меньше. За наши способности.
— Господин Бандо, — тяжело вздохнул Кагами, будто разговаривал с ребёнком, — к чему в таком случае надо было создавать мою точную копию? Вы же скрываетесь, если я правильно понимаю. Другое имя, другой клан. Если вы передо мной маскировку сбросили...
— Ну, — Хьюго пригубил чашку, спрятав за этим движением свою насмешку, — нам, по крайней мере, удалось поговорить с твоей копией. В тебе, как оказалось, столько сюрпризов, маленький Учиха, я бы и не понял этого, честное слово... Можно считать это равноценным обменом: я узнал что-то о тебе, а ты — обо мне.
— Бред, — покачал головой Кагами, разглядывая висевшую на стене волчью маску.
— Да? — подделка усмехнулась, не собираясь исчезать. — Мне кажется, мы славно поговорили с господином Бандо, многое обсудили, пока ты спал без задних ног на том кресле, — перебирая тканевый браслетик, он кивнул в ту сторону, а в его глазах горели недобрые огоньки. — Мог бы поблагодарить, что я выполнял твою работу. К тому же какие секреты могут быть между заказчиком и исполнителем?
— Удобно вы устроились, господин Бандо, — Кагами почти не обратил на слова своей копии никакого внимания. — Но чтобы вы знали, если секреты не связаны с заданием, ими делиться никто не обязан, ни заказчик, ни исполнитель, это называется субординацией. Я ведь не допытываюсь до вас, хотя мог бы. Например, откуда у вас нашлось нужное противоядие, сами ли вы его готовили, и что на самом деле хранится в вашем чемодане на кодовом замке.
— Какой же ты нудный, — вздохнул на этот раз Хьюго, потирая плечо так, будто там, за одеждой, скрывался болезненный шрам. — Этому тебя тоже научил сенсей?
— Сенсей? — Кагами нахмурился ещё сильнее. — О чём вы?
— Ну, во-первых, о том, что ты неплохо управляешься с флейтой, — сообщил развязно Хьюго, продемонстрировав пальцами то, как он сыграл бы на флейте сам, и Дайго глупо хихикнул, услышав что-то своё в этой фразе, что заставило Кагами покраснеть до кончиков ушей. — У музыкантов пальцы обычно такие быстрые и ловкие... хоть голова, как говорил мой дед, у них набекрень. Возможно, поэтому с ними бывает обычно интереснее...
— Не водите меня за нос, господин Бандо, — Кагами решил обработать руки, порылся в своём рюкзаке, достал из него готовую аптечку и приступил, — может быть, вам кажется, что у нас достаточно времени, чтобы посмеяться и пошутить, но правда состоит в том, что времени у нас нет. Мы и так рисковали, оставаясь здесь на ночь, — он размотал старые бинты, прикусил губу, снова налил на заживавшие раны перекись и неловко начал перевязку. — Доедайте, что не доели, и мы отправимся в Танзаку немедленно, — Кагами осмотрел новые бинты, кивнул самому себе, сунул аптечку обратно в рюкзак и оценил ситуацию: тарелки с недоеденной яичницей, морковный пирог — ровно половина, запечённые в кляре креветки, рисовые шарики, суши, пара роллов с угрём... Желудок вновь неприятно заурчал, выдавая его с головой. — Вы готовы?
— Какой же цирк, — выдохнул Хьюго, — на твои повязки смотреть больно.
— Я не учился на медика, — Кагами пожал плечами и повторил: — Так вы готовы или нет?
— У тебя там заражение может пойти с таким подходом, — продолжал Хьюго, показательно делая ещё один глоток чая, — если ты забыл, я мог бы с этим разобраться на раз-два. Подумаешь, вычту пару-тройку рё из твоей награды, зато ты с целыми руками останешься.
— Господин Бандо правда может помочь, — добавил Дайго, поправляя свои сухие, как солома, волосы, лежавшие теперь аккуратнее, чем это было вчера, вместе с сакэ и лото; его тонкую шею украшал кожаный плетёный чокер. — Мне помог. По сравнению с ядом ваши раны — сущие пустяки, — он положил в рот кусочек печенья и запил его чаем. — Я бы на вашем месте не задумывался о вопросе цены: самое дорогое, что у вас есть, это вы сами.
— Вопрос цены порой важен, — Кагами тяжело выдохнул, всё ещё рассматривая еду на столике, — вдруг вместо пары рё на кону моя свобода? Знаете, как-то я себя в рабство продавать пока не собирался. К тому же это в корне неправильно, чтобы заказчик помогал исполнителю, даже платно, — он вытянул из рюкзака отцовскую флягу, сделал пару глотков и, открутив крышку, налил в неё тёплой кипячёной воды. — Я обойдусь.
— Я мог бы помочь и бесплатно, сделал бы скидку, так сказать, ради твоей симпатичной мордашки, — пожал плечами Хьюго, в уголках его глаз собрались солнечные морщинки, и губы его изогнулись в знакомой поддельной улыбке. Возможно, он был одного возраста с Тобирамой-сенсеем, а может, немного старше, на пару лет, но отличались они разительно, как шут и оратор, как хиромант и военный аналитик. У одного в глазах была насмешка, а у второго в них будто застыли льдины, кровавый лёд в снежной пустыне. — Может быть, я не выгляжу как тип, которому можно доверять, но что-то хорошее способен сделать и я.
— Для начала избавьтесь от моей копии, — Кагами начал ходить по номеру, от кресла к двери, от двери к креслу. — Иначе вы выдадите себя с головой, и тогда у нас могут возникнуть проблемы, — он остановился. — Больше проблем.
— Проблема легко решаема, — Хьюго стянул волчью маску и передал её в руки подделки: тот довольно быстро сообразил, что к чему, и нацепил её на своё лицо. — Видишь, никто же не будет пытаться содрать маску с его лица — все счастливы. К тому же два телохранителя всегда лучше, чем всего один, правда ведь? — он кивнул на тарелку с нетронутым роллом. — Поешь, Учиха Кагами, иначе будешь мучиться голодом до самого Танзаку, путь всё-таки неблизкий, дойдём мы дотуда как минимум к вечеру.
— Я... — Кагами взял тарелку с передвижного столика, сглотнул горькую слюну. — Это вы тоже вычтите из моей положенной награды, господин Бандо? — он вздёрнул выразительно бровь, разглядывая зелёную накидку на плечах Хьюго. — Сколько стоили эти роллы?
— Какие мы щепетильные, — хохотнул Хьюго, — не волнуйся так, здесь они дешёвые.
— Ваши руки действительно следовало бы залечить, господин Кагами, — Дайго подлил себе чая, добавил ещё одну ложку сахара, закатав небрежно рукав, на котором трудно было пропустить длинный зарубцевавшийся шрам — шрам самоубийцы. — Я бы на вашем месте согласился.
— Может быть, не останется таких заметных следов, — продолжил за него Хьюго, — подойди сюда, малыш Учиха, я не кусаюсь, — он усмехнулся, показывая идеальные белые зубы. — Но можешь, конечно, оставить всё как есть, никто тебя за руку не тянет.
— Жаль, у меня не было такого выбора, — Дайго сегодня словно сбросил с себя маску вчерашней весёлости: видимо, сакэ выветривалось, оставляя после себя тупую головную боль. Его улыбки по-прежнему не говорили ни о чём, как, впрочем, и голубые глаза, но в движениях появилась несвойственная вчерашнему весёлому парню медлительность, какая-то заторможенность. — Теперь приходится изворачиваться и придумывать небылицы.
— Пожалуй, я всё равно откажусь, — упрямо покачал головой Кагами, потирая раненые ладони, до сих пор неприятно саднившие. — Вы не могли бы?..
— С каркаде торопиться нельзя, им нужно наслаждаться, — возразил Хьюго, хлебнув из своей чашки с видом дегустатора древнего вина, которое стоило не меньше целой страны Огня. Сегодня, помимо зелёной накидки, на нём были кожаные манжеты, скрывавшие запястья, наплечники, такой же пояс из тёмной кожи, с нитями, красивыми золотыми строчками и ремнями. Всё поверх новой серой накрахмаленной рубахи. — Что же ты, не умеешь такой чай пить правильно?
— Я раньше тоже не умел, но меня всему этому научили за мои скромные навыки... — поднявшись с места, усмехнулся Дайго и обвил шею своего «господина Бандо», целуя того в висок, чем вызвал мгновенную реакцию у Кагами — тот сразу смущённо увёл взгляд.
— Малыш, ты так очаровательно краснеешь, — заметил Хьюго, поставив чашку на столик и подставляясь под ласки. — Небось вспоминаешь своего Тобираму-сенсея?
Кагами едва не выронил тарелку с роллами. Он уставился на ухмылявшуюся волчью маску: белую, с красными водоворотами на щеках и на лбу — и его пробрало до костей от одной лишь мысли о том, что могла наговорить его копия — что она уже поведала. Молчание тянулось, разбухало в воздухе, таяло, тлело, без отчаянного шёпота нагрянувшего в номер утра, с недоеденным завтраком на передвижном столике и кроваво-красным кислым чаем; это молчание замкнулось в номере, а из коридора, пробиваясь сквозь щели и тонкие стены ночлежки, ползли шорохи, стук стаканов, шипение пивных краников из бара напротив... Тишина умерла не так давно. Она умерла, когда зазвенел призывно колокольчик для тех, кто предпочитал столовую своим прохладным комнатам, где прибирались уборщики, лепили из свежих полотенец лебедей и гибискусы на заправленных кроватях, собирали стеклянные бутылочки из-под сакэ, меняли стаканы и исчезали, точно призраки, унося с собой тряпки и швабры, щёточки от пыли и мыло. Шаркали подошвы чужих сандалий, плелись бархатной вязью разговоры о простом: о рынке, о впечатлениях, о скупом поваре, о рыбе с душком и салатах с жухлыми листьями. Кагами медленно выдохнул — его шаринган не гас, — поставил на столик тарелку и мучительно долго стал всматриваться в синие весёлые глаза Хьюго, у которого чужие секреты, наверное, вызывали нестерпимый зуд. Они неотрывно наблюдали друг за другом. Вот чужие барские губы уже сложились в довольной улыбке, вот с них же почти сорвалось «я знаю о тебе теперь так много, малыш Учиха, не шути со мной», вот Дайго оставил ещё один поцелуй на седом виске, вот они с явным нежеланием отстранились друг от друга, Дайго пробежал аккуратными пальцами по плечам Хьюго, размял их и отстранился окончательно, хватаясь за свою чашечку с алым чаем и приближаясь к окну, будто там было что-то, что вызывало в нём неподдельный интерес — как собачьи бега. В дверь постучали дважды, и из щёлочки высунулось рябое личико, у девушки была широкая переносица, большая пипка носа и широкие губы, короткая светло-русая чёлка скрывала большой лоб. «Что-нибудь ещё?» — спросила она, почти не размыкая губ, но Хьюго пренебрежительно отмахнулся от неё: «Не сейчас, но кофе и сливки не были бы лишними». Дверь вновь закрылась, и Кагами потёр свои запястья, всё ещё не решаясь что-то ответить.
— Нет слов? — едва не рассмеялся Хьюго, присосавшись к чашке так же, как присосался к тайне и запретной теме, которая обязана была остаться там, в сердце, за тысячью замками, которые не могла вскрыть ни одна отмычка. — Я так и думал. Сколько там у вас разница?
— Молчите, господин Бандо, — Кагами нахмурился, — вас это никоим образом не касается.
— Правда? — Хьюго даже удивлённо поднял брови, приглаживая ладонью слегка волнистые волосы, которые уже давно тронула возрастная седина. А может, седина навестила его ещё раньше, в листовке с заданием никто не расписывал биографии заказчика. — А по-моему, касается, такая животрепещущая тема, такая актуальная, — он ухмыльнулся, причмокнув, явно наслаждаясь ситуацией. — Порой я завидую молодым, они так пылко любят, я так пылко любил раньше, а с возрастом всё это выветривается и отходит на второй план: всё-таки чаще начинают посещать мысли о том, какой бы гроб выбрать.
— Я не буду говорить на эту тему с вами, — Кагами продолжил бродить от кресла к двери, от двери к креслу, хотя внутри хотел со злости пнуть свой рюкзак, а Хьюго — забить кляпом рот. — Не скажу больше ни слова.
— Ладно, буду говорить я, — кивнул воодушевлённо Хьюго, не стирая ухмылки, — значит, тебе нравятся мужчины, причём не какие-то там, а ого-го-го, занимающие высокие посты, деньги у таких тоже явно должны водиться, — он прищурился, а Кагами заиграл желваками. — Конечно, куда там мне и моим скромным накоплениям, когда ты целишь в самое небо, высоко, впрочем, сам-то ты тоже парень не промах, смазливый, только пользоваться этим ещё не умеешь, — Хьюго проследил за тем, как Дайго, кивая в качестве подтверждения его словам, стянул со столика ещё одно песочное печенье. — Знаешь, кого ты мне напоминаешь сейчас? Воробушка, причём не самого смышлёного.
— Бросьте, господин Бандо, — Дайго рассматривал что-то на улице, — вы же знаете, что любовь слепа по большой части: в кого попадёт её стрела — никогда не знаешь. Мы же с вами как-то нашли общий язык, — он улыбнулся, поглаживая свой шрам на руке.
— Дорогой, хочешь сказать, что я козёл? — Хьюго рассмеялся, прикрыв глаза.
— Всего лишь на треть, — Дайго зачесал волосы назад, — уникальный случай.
— Ну, — Хьюго протянул, — согласись со мной хотя бы в одном: у второго Хокаге в самом деле где-то есть целый гарем, у меня бы точно был такой, если бы меня избрали на эту должность, об этом не говорит разве что немой, — он перевёл взгляд снова на настоящего Кагами, пока его копия что-то насвистывала, стоя возле двери. — Впрочем, если завоевать сердце такого монстра, потом можно вообще ни о чём не беспокоиться. Неприкосновенность. Ты на это рассчитываешь, а, малыш Учиха?
— На вашем месте я бы тоже не стал отказываться от такого человека, господин Кагами, — Дайго посмотрел на свои ухоженные ногти. — Выгоды куда больше, чем невыгоды, да и вряд ли вас кто-нибудь побьёт за это, если вы будете достаточно аккуратны.
Кагами сжал и разжал кулаки.
— Думаешь, ты ему нужен, малыш? — с поддельным сожалением выдохнул Хьюго. — Разве что как вешалка, хотя... м-да, и тут промашка выйдет: ты наверняка утонешь в его форме, росточек-то у тебя... — он пренебрежительно показал рукой примерный рост Кагами, — мягко говоря, невелик. Такие вешалки сгодятся разве что для шапки.
— Мне кажется, — заговорил Дайго, постукивая пальцами по подоконнику, — Хокаге — это такой человек, который любит чувствовать свою власть над другими. Единственный вариант, который могу предложить, — это отдаться ему целиком и полностью, — он не оборачивался, только приблизил лицо к стеклу, прищурился, будто увидел за окном что-то интересное. — Но это не ново: многие люди любят, когда им подчиняются, когда в них нуждаются, и тогда привыкают к тебе, как привыкают в родном доме к, не знаю, дивану или пуфику, но зато потом редко отпускают. Люди такие собственники...
— Так вот как ты меня подсадил на свой крючок, дорогой, — промурлыкал Хьюго, откровенно разглядывая ровную спину Дайго, который был в тёмно-синей тунике, с чёрными вставками на плечах и шнуровкой, на ногах — плотные сандалии на платформе.
— Вы просто нуждались во мне, признайте это, — мягко рассмеялся Дайго, сгребая волосы в короткий хвост и стягивая их чёрной резинкой. Его чокер казался Кагами позорным рабским ошейником.
— Да, что-то в тебе есть, — Хьюго поставил опустевшую чашку на столик, но случайно задел солонку — и та опрокинулась, истекая белой кристаллической кровью.
— К несчастью, — заметил Дайго, с ленцой потягиваясь, — так мне говорил мой дядька.
— Это тот, которого казнили на площади, а позднее выяснилось, что он был невиновен? — Хьюго закинул ногу на ногу, поставив солонку на место.
— Ага, — кивнул Дайго; у него при себе не было никакой сумки, и смотрел он на Кагами уже не так, как вчера, с каким-то недоумением и — одновременно с тем — соболезнованием, будто стоял у могилы своего любимого пса, которого сгубила чумка.
— Тш-ш-ш, — шикнула на них копия, — несут ещё сливки и кофе.
Рябая девушка в традиционном кимоно после учтивого стука прошла в номер с маленьким подносом, поставила четыре кружки кофе и сливки на столик, а глиняный чайник и пустые чашечки забрала с собой. Она даже улыбнулась им всем — по-прежнему не размыкая губ. На вид ей уже исполнилось где-то тридцать шесть — тридцать восемь лет, внешне её было просто запомнить: такие рябые люди встречались не так уж часто, ещё и с ростом ей не повезло — слишком вымахала в высоту, наела пухлые щёки и бочка, но и уродливой её назвать не поворачивался язык. Необычной — да. На шее висело самодельное колье из морских ракушек. Кагами заглянул в её серые глаза, в которых не проскользнуло ни капли удивления при виде шарингана. «Только меня в гендзюцу не погружайте, я всего лишь еду разношу», — девушка двинула плечами, удерживая в руках за поднос, после чего, осмотрев передвижной столик и скомканное одеяло на кровати, кивнула самой себе и ушла без лишнего звука, шагая широко и уверенно. Хьюго с наслаждением потянулся за кофе, Дайго последовал его примеру: вместе они втянули его отчётливый аромат, сделали по глотку, поморщились — один вылил содержимое кружки прямо в горшок с увядающей геранью, а второй просто поставил на стол, потирая руки и усаживаясь на край постели. Кагами молча взял горячую порцию кофе, не обращая внимания ни на кого, втянул каплю, поморщился — слишком горько, но допил его до конца, хотя Тобирама-сенсей готовил гораздо лучше. Иногда Кагами фантазировал, какого это — засыпать не одному и просыпаться рядом, чувствуя чужое тепло, потом целовать бледные губы и делить вместе солоноватый фирменный кофе, сваренный дотошно и правильно, по-своему... а потом по голове его била реальность, обухом, сильно, мечты разбивались и по кусочкам склеивались позднее, очередной ночью, в одиночестве. Хьюго задумчиво начал гладить шершавый из-за седой щетины подбородок, он открыл даже рот, чтобы что-то сказать, но его оборвали.
— Мы покидаем Неру немедленно, — Кагами старался не смотреть на роллы, которые он не собирался есть из принципа; желудок снова скрутило, но он терпеливо поджал губы и отряхнулся, закинув за спину свой рюкзак. — Вы, я вижу, уже готовы, господин Бандо.
— Готовы, верно, — кивнул Хьюго, сжимая в руках ручку своего чемоданчика. — Но будет некрасиво покидать город, пропустив большую собачью выставку, она уже идёт, крупное местное событие, может, я куплю себе пса, давно думал об этом.
— Этой собаке явно повезёт, — с задержкой посмеялся Дайго.
— Нет, — Кагами категорически скрестил руки, — вы хотите погибнуть из-за какой-то собаки, господин Бандо? За вами уже охотится как минимум один человек, и наверняка у него в запасе ещё остался яд, от которого у вас не будет противоядия. Вы это, надеюсь, осознаёте? — он опять хмурился.
— Но-но, не «какая-то собака», а большой мраморный дог, — протянул мечтательно Хьюго и, вытянув из своей сумки какую-то бумажку, положил её на стол так, чтобы Кагами мог разглядеть. — Я уже почти договорился с заводчиком, за таких собак и ноги могут сломать... — он улыбнулся, — но зато, когда у нас появится дом, его будет охранять дог.
— Я всегда хотел себе кошку, — вздохнул Дайго, — но у меня никогда не было дома, куда бы я мог вернуться, — он состроил жалостливое лицо на мгновение, а потом вдруг рассмеялся, — поэтому я подкармливал двадцать восемь дворовых котов, чтобы они заполонили наш бордель до предела. С ними боролись мётлами.
— И припасы, — добавил Хьюго, застёгивая сумку, — может, мы устроим где-нибудь пикник на обочине, до Танзаку всё-таки идти порядочно... благо в деньгах мы не нуждаемся.
— Ещё очки, господин Бандо, — напомнил ему Дайго, слегка расслабляя шнуровку на рукавах; сломанная пара лежала на тумбочке, вся в трещинах, с погнутой оправой. — Как же я пойду без них?
— Действительно, и очки, — кивал Хьюго, не доставая из сумки кошелька, но Кагами был уверен, что денег у него в самом деле было достаточно, либо он прекрасно играл господина в достатке, небрежно относившегося к своим тратам. — В магазине ничего страшного случиться просто не может, это святое место, как храм, а в храмах ведь никогда не случались страшные вещи.
— Вы не были на фронте, — мрачно выдал Кагами, вспоминая свой отчёт, который он оставил на столе Тобирамы-сенсея. — В храм могут затолкать людей насильно и поджечь его, заперев двери, чтобы никто из них не выжил. Дети, старики, женщины...
— А вы, господин Кагами, были на фронте? — Дайго, казалось, очень сильно удивился, поспешно приглаживая и без того приглаженные волосы. Он даже недоверчиво прищурился, будто бы решая, принимать ли на веру новый факт. — Я слышал, там творят всякие зверства, особенно Скрытое Облако.
— Я выполнил там всего пару заданий, ничего серьёзного, — Кагами стоял со скрещенными строго руками, припоминая шрамы, оставленные войной на стране Горячих Источников: опустевшие деревни, трупы людей и животных, втоптанные в грязь, запуганные взгляды, слова, сказанные украдкой... — Скрытое Облако действительно творит разное. Иногда мне кажется, их Райкаге ещё и в ваннах с кровью девственниц купается и мясо ест только с кровью... — он догадывался, что, что бы он ни говорил, это не возымело бы должного эффекта: всё это пустые слова, страшные сказки, пока ты сам не увидишь войну воочию.
— Никогда не встречал его вживую, но охотно верю, — усмехнулся Хьюго, переставляя от безделья кружку из одного места в другое, разглядывая разводы на ней. — О нём, как и о твоём любимом сенсее, много пересудов ходит: оба, по мнению народа, либо святые, либо монстры, смотря с какой стороны посмотреть... — он вздохнул. — Нет, всё-таки эти помои заварили явно для того, чтобы испортить настроение, какая же премерзкая вещь, а я за это платил деньги! Кажется, у них где-то на первом этаже была книжка для жалоб...
— Нам пора, господин Бандо, — Кагами не дал ему больше сказать ни слова.
— Иначе мы наведём здесь лишнего шуму, — отозвалась в тон ему копия, поправляя маску.
— А тебе лучше держать рот на замке, — Кагами, бросив голодный взгляд на остатки еды, с достоинством отвернулся, открывая дверь.
— Кто-то же из нас должен говорить, — пожала плечами копия.
Они вышли из номера, оставив его в утреннем беспорядке, вместе с передвижным столиком, тарелками, кружками с тёмными разводами. Пока медленно прокручивался ключ в замочной скважине, Кагами заметил, что бармен уже была на месте: она как раз сняла утяжелители со своих рук и теперь обслуживала двух пожилых друзей, наливала им пинты пива с белой пеной; уставшей или взвинченной девушка не выглядела, спокойно выполняя свою работу. Она размеренно двигалась, с профессиональной ловкостью хватая бутылки с клюквенным ликёром, проверяя крышки, вздыхала едва заметно, а затем её взгляд потяжелел, скользнув в сторону Хьюго. Девичье лицо не перекосилось в отвращении, только заметно задёргалась тёмная бровь, когда заскрипели от чистоты стаканы в её сильных руках, да недобро сверкнули глаза цвета природного янтаря. В этот раз рыжеватые волосы были заплетены в две тугие короткие косы с тонкими красными резинками. Хьюго бросил небрежно на бар несколько монет с коротким «чаевые». Бармен фыркнула, показательно отодвинув их в сторону, будто их прокляли, и прошипев почти «да пошёл ты». Кагами понимал её всей своей душой. У него тоже возникало желание высказать Хьюго всё, что он о нём думал, но задание есть задание. Старики бросили им вслед безразличные взгляды.
— Интересно, они могли бы приготовить овощное рагу? — поинтересовалась копия, заглядывая мельком в тарелки на проезжавшем мимо них столике. — Я бы не отказался.
— Я же сказал, молчи, — прошипел Кагами, дёрнув того за рукав, с досадой понимая, что двигался клон ничуть не хуже его самого. — Право голоса есть только у меня.
— Ты не Хокаге, чтобы мне приказывать, — он самовольно сложил руки на груди.
— Я даже не знаю, на кого ставить, — легко рассмеялся Хьюго. — Буду болеть за оригинал.
— Клон тоже не промах, господин Бандо, — Дайго прижался к боку Хьюго, захватив его свободную руку в объятия, — но в лото я бы играть с ним не стал...
Хьюго быстро расплатился с владелицей ночлежки, отсчитал из тугой пачки рё нужную сумму и придвинул её почти к самому журналу с отзывами посетителей, в котором оставил короткий комментарий: «Кофе ваше отвратительно». Он размашисто выводил символы и оставлял щедро свою подпись, должно быть, такую же липовую, как и имя «Бандо Хьюго»: вряд ли его звали Хьюго, и совершенно точно в семье Бандо не знали ни одного такого «Хьюго». Ринха — вот кусочек его настоящей личности, медик, который весьма ловко разбирался в ядах, медик, который владел баснословным капиталом для своего призвания, медик, который вызывал вопросы. Копия приблизилась к нескольким вазам: в них стояли вполне живые, свежие, красивые букеты, собранные бережно, почти с любовью, вазы украшали их своими орнаментами, перекликались с пышными пионами, розами, гиацинтами, гортензиями — много букетов, да и хозяйка ночлежки выглядела счастливее вчерашнего; на столе лежала красная открытка и маленькая шкатулочка. Сам же Кагами прислушивался, приглядывался, следил за окружением, напряжённо сжимая лямку рюкзака, но опасность пока не подняла своей головы. «Надеемся увидеть вас снова», — благодарно кивали им в спины, пересчитывая опять оставленные деньги.
Они покинули ночлежку и высыпались на солнечную каменную улицу: мануфактуры сидели одна на одной, и вымощенная дорога поднималась высоко вверх, на пологий городской горб, где начинались прославленные псарни и питомники. Виднелся магистрат и сторожевая башня, смотревшая с грустью на мелевший поворот реки, в которую выходили трубы канализации, на древний бамбуковый лес за камышами и на мёртвую загрязнённую воду. Она тянулась к облакам, которые напоминали взбитые сливки — высокие, густые и лёгкие одновременно. Сладковатый и дымный ветер подхватывал вверх воздушных змеев, запускаемых в небо детьми и их родителями — красные, синие, фиолетовые, с рисунками и без, — гонял их по крапчатому небу. Дрожали натянутые нити. Стоило им углубиться в город с бархатными лужайками и дылдами-соснами, как Кагами спиной уже чувствовал каждый взгляд, который притягивал к нему нагретый на солнце протектор: в основном люди любопытствовали, не решаясь спросить напрямую, кивали друг другу, перешёптывались; барышни обмахивались белыми веерами, скрывая свои напудренные щёки и накрашенные спелые губы, мужчины щурились, следя за сохранностью своих кошельков, поколение постарше щёлкало такояки и медленно разыгрывало партии в шоги, юнцы работали курьерами, таскали сумки и коробки — мелькали от лавки к лавке, вздыхали, пили прохладную воду из большой цистерны во время коротких передышек, дети же носились с рогатками. «Шиноби? Шиноби из Конохи? — шушукались молодые розовощёкие сплетники. — М-да, давненько их здесь не было, я думал, они сейчас войной заняты больше». — «Так-то оно так, но обычным работягам тоже кушать хочется, — пожимал плечами низкий пухлый подросток. — Спорим, этот всего-навсего чуунин». — «На глаза его глянь, дурень, — осекли его мгновенно, — он же из клана Учиха, такие, наверное, с пелёнок становятся джоунинами». — «Тише вы, он же всё слышит, — раздала подзатыльники парням девушка постарше, — постыдились бы, что ли». Дайго ни капли не стеснялся, продолжая сжимать в объятиях руку Хьюго, они шли нога в ногу, обсуждали то будущее, то дом с ордой кошек, то эпидемии в стране Земли... Клон скрывался в толпе, нырял в неё и утопал, исчезала волчья маска за лицами и расслабленными улыбками, а когда всплывал, в сбитых руках у него появилась палочка с данго, которые он ел, показательно приподняв маску.
— Откуда у тебя деньги? — Кагами шепнул удивлённо.
— Господин Бандо дал, — с набитым ртом ответил клон, — я попросил.
— Боже... — Кагами выдохнул, дёрнув волчью маску опять вниз.
— Я ещё не господь бог, спокойно, — рассмеялся клон, помахав сладостью перед его носом, дразня, будто бы зная, что желудок оригинала свернулся в узел. — Будешь?
— Технически это уже принадлежит мне, — Кагами отнял палочку с данго.
— Нам, — поправил его клон, за маской наверняка цвела ухмылка. — Голод не тётка.
Кругом было столько запахов: влажный камень, кирпичи, ржавевшее железо под открытым небом, лак, выделанная кожа, огонь кузнечных горнов на городской дуге купеческих путей и дождевая завеса, которая опускалась дальше, на бамбуковый лес, снова шла в сторону деревни Скрытого Листа. Гроза уже давно прикусила себе серый язык, не показывала белые клыки молний, не стучала острыми каблуками, точно неугомонное дитя. Нет, она в спешке скользила на восток. Кагами не вёл своего нанимателя, а следовал за ним второй тенью, с подозрением всматривался в утренний человеческий строй, ожидая однажды заметить блеск отравленной иглы; его клон маячил сбоку, сложив руки за спиной. Так они прошли одну из многочисленных площадей Неру, Хьюго бросил звонкую монетку в городской колодец по настоянию Дайго — хорошая примета, — вместе они заглянули на крытый рынок, пока ещё сонный, притаившийся до полудня, когда бы началась толкотня и в пряном, травяном от специй воздухе поплыли бы ароматы дорогих духов. Серый магистрат с колоннами притаился в самом центре города, откуда паучьей сетью расходились дороги, к нему вели многие улицы и проспекты, на площадях в его сторону тыкали многочисленные указатели. Струились по бокам вывески, красочные витрины с манекенами и выставленными сладостями, с детскими игрушками. Оружейных магазинов было по пальцам перечесть: страна Травы никогда не славилась искусностью своих шиноби, да и не могла похвастать кланами с мировой славой. Она больше держалась на плаву благодаря своим промышленным заслугам. Кагами это видел. Видел всё, о чём читал в книгах, когда Тобирама-сенсей устраивал час «полезной литературы». «Шиноби, — говорил он, — всегда должен знать больше, если он не хочет провалиться на задании». — «Поэтому мы читаем про разные страны? — Кагами с восхищением смотрел на Тобираму-сенсея: он наверняка знал многие мировые тайны, сам был живой и дышащей библиотекой. — Правда, я не знаю, как могут пригодиться знания о торговцах и торговых путях пока... мы ведь не торгуем шёлком или чаем...» — «Кагами, — вместо Тобирамы-сенсея ответил Хирузен, — смотри, ты же, возможно, не раз в своей жизни будешь защищать торговцев, ты должен знать каждый путь наизусть». — «Нам необязательно это зубрить, — подал голос Данзо, — перед заданием можно со всем ознакомиться, а дальше — как пойдёт». — «Взял же я себе в ученики оболтусов, — вздыхал Тобирама-сенсей и трепал по волосам Кагами, который поднимал на него удивлённый взгляд, а затем улыбался во все зубы. — Меня завтра не будет, за вами присмотрит Хаширама». — «Сенсей, — Кагами опустил взгляд на раскрытую книгу, — а вы надолго?» — «Думаю, на три дня, — Тобирама-сенсей снова взял в руки потрёпанную книгу и перелистал несколько страниц, — поэтому к следующему занятию я жду от вас безупречных знаний торговых путей, мы будем работать с картой». — «С картой, — Данзо и Кагами тяжело вздохнули, и только Хирузен просиял. — Мы будем её рисовать?» — «Да, по памяти, — кивнул Тобирама-сенсей, — если провалитесь, будете при мне всё учить». — «Ура, — уныло протянул Кагами, — это будет лучшее занятие за весь год». Тогда сдал тест только Хирузен, а Тобирама-сенсей устроил им головомойку.
— Тобирама-сенсей здесь уже бывал, — клон протянул почти над самым ухом, тоже щепетильно осматривая каждый поворот, каждый угол, держа руку всегда у куная. — Интересно, ему здесь понравилось?
— Ты слишком много думаешь для обычной копии, — поморщился Кагами.
— Потому что ты тоже много думаешь? — клон издал тихий звук, походивший то ли на кашель, то ли на сдавленный смешок. — Я думаю, ему здесь было по крайней мере непривычно — столько внимания направлено в сторону шиноби...
Когда клон вновь отдалился, Кагами, тряхнув головой, заметил на горизонте небольшую лавку. Это было промышленное здание из красного кирпича, со старой крышей и парой громоотводов, напоминавших оленьи рога; из одного окна на втором этаже за улицей наблюдал ухоженный рыжий кот с красным ошейником. «Оптика», гласила простая надпись над художественно расписанной дверью с кручёной ручкой — рогаликом из латуни. Хьюго воодушевлённо сложил губы в отчётливое, почти радостное «о», Дайго тоже улыбнулся, и они важно прошли внутрь, потревожив связку колокольчиков над самым входом — радостная песня для ушей любого торгаша. На светло-голубых стенах висели плакаты, символы для проверки зрения, и всюду было много-много стендов с очками, самыми разными. У одного из стендов листал тонкий каталог старик в больничном халате, продавец, щуривший светло-серые большие глаза, каждый раз, когда что-то сверял у себя в уме, подносил страницы к самому острому носу. У него были крашеные тёмно-фиолетовые волосы, объёмные, а война, шедшая до основания скрытых деревень, не оставила на его бледном лице ни следа, будто бы он всю жизнь продавал очки в этой маленькой лавочке, где царил больничный порядок и пахло немного ромашкой. Кагами остановился возле подоконника со стопкой толстых собачьих энциклопедий, его клон занял другую сторону, сунув руки под пояс с оружием. Других покупателей пока не было. Продавец обернулся к ним и приятно улыбнулся с какой-то врачебной искренностью, потирая морщинистые руки: казалось, он прожил достаточно в Неру, многое видел, много сплетен услышал, много выставок посетил. Белый халат с правой стороны украшала маленькая брошь в форме малинового кузнечика. Ящики, шкафы, столики, кресла, стулья — всё выглядело как новенькое, словно каждый элемент мебели привезли только вчера и установили в лавке на радость клиентам; одни плакаты казались старше, немного выгорели на открытом солнце, помялись слегка на концах. Кто-то даже пытался в прошлом на них писать... Кагами снова устремил взгляд на приветливое возрастное лицо и улыбку.
— Доброго утра вам, господа, — поприветствовал продавец всех тактичным кивком. — Желаете приобрести очки? У нас как раз сегодня началась распродажа, — он сделал несколько маленьких шажков вперёд, остановившись возле центрального стенда с самыми дешёвыми очками, которые, видимо, расходились как горячие пирожки. — Я мог бы вам помочь с выбором, не желаете?
— Мы желаем? — Хьюго погладил своего любовника по приглаженным светлым волосам.
— Да, господин Бандо, — кивнул Дайго, прилипнув сразу к самой дальней витрине — там были очки тонкой работы, с разными оправами, цветными, их маленькие камни в уголках поблёскивали на солнце. — Но мне нравятся вот эти, — он указал на синие, красивые и наверняка дорогие, ударившие бы ценой по кошельку большинства. — Я могу их примерить, господин, м-м-м?.. — Дайго прищурился, с заметным усилием пытаясь прочитать имя и фамилию продавца, на что тот понимающе улыбнулся.
— Вада Гаку, — представился продавец, — конечно, я сию минуту передам их вам, — он завозился с ключиками, у него оказалось несколько круглых связок, которые игриво звенели от прикосновений. — Но должен вас предупредить: они будут стоить дороже, чем те, которые я хотел бы вам предложить, это тонкая работа, с белыми кристаллами, добытыми из рудника на севере нашей страны, сделаны в мастерской в...
— Цена нас не волнует, — Хьюго рассматривал маленький стенд с солнечными очками, — главное, чтобы они ему нравились, а всё остальное как-то отходит на второй план, — он взял одну пару, примерил на себя, смотрясь в зеркало. — Хм, да мне, похоже, они идут...
— Но для начала, — Гаку помедлил, перебирая в руках ключики, — данная модель предназначена для тех, кто страдает дальнозоркостью средней тяжести... Вам уже назначали очки ранее? Есть предписание специалиста?
— Нет, я сам их подбирал путём проб и ошибок, — Дайго вытянул из своей тканевой сумки сломанную пару, передал в руки Гаку, который огорчённо покачал головой. — Не хотел бы признавать, но ошибок я наделал достаточно, — он улыбнулся, — я ужасно вижу вблизи.
— Хм, толщина линз примерно сходится, — Гаку дотошно осматривал погибшие очки. — Да, они могут вам в самом деле подойти, стать отличной заменой, но цена... — он не прекращал улыбаться, даже когда Дайго небрежно выбросил рухлядь в мусорное ведро и потянулся за новыми очками. — Прошу, примерьте.
Дайго выбирал очки, всё вертелся стрекозой у зеркала, менял одни на другие, осматривал себя критично, то хмурясь, то улыбаясь, и каждый раз он оборачивался назад, к Хьюго, которого увлекли рыбки в аквариуме: полосатые барбусы метались между колоннами декоративной крепости и водорослями. В лавке было невыносимо светло: белые стены, белый пол, белый потолок, белые двери, желтовато белые свечи в бронзовых старинных бра; весь зал заполоняло солнце, стучавшее золотыми кулаками по огромному выставочному стеклу. Прохожие любопытно водили носами, чесали подбородки, стреляли затуманенными глазами — глазами промышленного города — по выставленным товарам. Но никто больше не заходил. Их интерес угасал на полпути, спустя пару секунд, это отсчитывали маленькие настольные часики в оправе из жгучей меди. Кагами считал время вместе с ними, не прекращая следить за каждым движением, за тенями, за чемоданчиком на кодовом замке, который не выглядел старым или потрёпанным, с ним явно бережно обращались, холили и лелеяли, точно хворого младенца. Он гадал, что могло быть внутри, кроме противоядия, истраченного ночью. Нечто важное — несомненно. Клон тем временем потирал ладони, сторожил главный вход и вздыхал едва слышно под маской, протягивая одно-единственное слово — «скука». Хьюго вернул солнечные очки на место, пока Гаку помогал подобрать нужную модель: вместе они перемерили уже больше пяти вариантов, проверяли каждую пару на удобство и практичность. Дайго снова потянулся к первым, шепнув с сухостью человека, смотревшего на прошлое, как на ком грязи: «Красивые, похожие носил мой отец когда-то». Гаку решил не заострять внимания на смену тона и предложил ещё одни, чёрные, тоже с мелкими кристаллами, но вдоль дужек. Их путь проходил от стенда к стенду, от плаката к плакату. Щёлкали замки на витринах. Вопроса о цене даже не стояло. Хьюго опустился в синее кресло возле аквариума, положив чемодан на колени с особой деликатностью, а сам оценочно наблюдал за процессом. Он явно мог позволить себе бросать расслабленные улыбки и не заглядываться на ценники.
«Насколько я знаю, его клан никогда не славился баснословным богатством, — Кагами прислонялся к стене плечом, скрестив руки на груди, молчал, хмурил брови. — Может, когда-то в далёком прошлом, когда на них не велась охота... — он сверлил взглядом седой затылок. — Что же он так старательно оберегает в том чемодане? Знать бы код». Большой каталог в синей неяркой обложке привлёк его внимание: на глянцевых страницах застыли портреты разных людей, от молодых до пожилых, с красиво выведенной надписью над лицами: «Очки — это не проклятие, взгляните на мир по-новому». Пальцы сами потянулись вперёд, к гладкой бумаге без грязных клякс и помарок, любопытство направляло их, каждое их движение; мелькали разноцветные глаза: мутные и ясные, синие и желтовато-зелёные, карие и серые, даже блёкло-фиолетовые, шрамы и гладкая кожа без единого дефекта, веснушки и румяные щёки... Кагами, постепенно терявший интерес, вдруг замер, зажав ленточку-закладку. Перед ним предстал мужчина с белыми волосами и ярко-голубыми глазами, с белыми ресницами и бледной-бледной кожей. Рядом находилась приписка: «Для альбиносов очки жизненно необходимы, особенно важно носить их во время работы с текстом: всем известно, что их зрение всегда находится в зоне риска, мы также предлагаем им серию затемнённых очков, способных защитить их глаза от прямого солнечного света. Покупайте очки, если вы тоже находитесь в зоне риска или знаете кого-то с похожей проблемой!» В голове сразу вспыхнули воспоминания о Тобираме-сенсее. Значит, ему тоже пригодились бы очки? Обычные и затемнённые? Кагами не стал закрывать нужной страницы. Тем временем Дайго всё не мог определиться, какую пару купить: с синей или с чёрной оправой, а Гаку, быстро извинившись, исчез за белой служебной дверью — ушёл за футлярами. Хьюго, наконец оторвавшийся от аквариума, мягко сжал ладонь своего любовника, пригляделся к обоим вариантам и с улыбкой шепнул ему на ухо: «В Танзаку ты всё равно отработаешь каждую потраченную монету... но если тебе нужно моё экспертное мнение, бери синие, они больше подходят к твоему образу. М-м-м, ты в них выглядишь соблазнительно». Шаринган различал каждое слово по движениям губ.
Гаку исчез ненадолго. Вскоре он вновь стоял в центре больнично-бледного зала, протягивая вперёд два кожаных футляра. Его губы украшала доброжелательная улыбка: так бы улыбался любой продавец, когда перед ним складывалась удачная сделка, так бы улыбался домушник, проникший в резиденцию феодала тайком. Клон бродил от прилавка до крайнего стенда, почти скользил по начищенной белой плитке, проверял по сотне раз одни и те же углы, всматриваясь в продавца, вооружённого одной лишь своей приветливостью. Позже он тоже на миг остановился возле каталога, тогда-то поддельный шаринган будто бы тоже мигнул с пониманием и, когда на них не обращали никакого внимания, как на элементы декора, на вазы или плакаты, раздался отчётливый шелест слов: «Никогда не представлял сенсея в очках. Может, пора уже?» Они оба рассматривали модель-альбиноса, представляя на его месте знакомое строгое лицо и глаза, вовсе не голубые, а красные — как зарево зимнего заката, которое отражается блеском на белом снегу. «Вы любите малину, сенсей? — Кагами протянул горсть в ладонях. — Никогда бы не подумал, что она здесь растёт. Она такая душистая, совсем свежая и сладкая, наверняка сладкая, не хотите?» — «Тщетны были мои надежды, что ты потратил свой перерыв на что-то полезное, — Тобирама-сенсей сложил руки на груди. Они были ещё одни, остальные пока не вернулись. — Напомни, Кагами, чем ты должен был заниматься?» — «Я уже вызубрил весь справочник с ядовитыми растениями, вы не подумайте, — улыбнулся Кагами, не убирая малину, — и к тесту я готов, вы же предупредили, чтобы я всё выучил, ещё позавчера... вот я и... подготовился. Но малина правда вкусная, попробуйте». — «Где ты её только отыскал, — Тобирама-сенсей насмешливо прищурился, вместо того чтобы принять спелый дар молодого июня. — Никогда не замечал поблизости малинника». — «Вам просто было это не нужно, а у меня уже глаз набит, — Кагами принёс бы ещё землянику, но в руках не поместилось бы столько всего сразу. — Это как с цветами, вы же не знаете, что означает... м... сирень, верно?» — «Нет, — Тобирама-сенсей всё-таки взял одну ягоду, попробовал с осторожностью, будто она могла быть отравленной, и жестом отказался от остальных, разглядывая водную гладь, которую потревожил рыбий хвост. — И не сказал бы, что мне это интересно». — «Тогда вам точно неинтересно, почему ваш старший брат дарит госпоже Мито незабудки... — Кагами улыбался, когда Тобирама-сенсей тяжело вздохнул. — Мы с ним не раз пересекались в цветочном магазине». — «Вот же влюблённый дурень, — Тобирама-сенсей взглянул на чистое небо с редкими клочками льняных облаков. — Не ты ли его надоумил, Кагами?» — «Ну, — Кагами тоже закинул в рот малину, — технически нет, но господин Хаширама спрашивал совета у моей мамы, а мне довелось это услышать, так что...» — «Скоро в доме не будет свободного места, — больше самому себе сказал Тобирама-сенсей, затем вернул взгляд обратно, на кунаи, вонзившиеся в мишень на манекене. — Ну что же, давай проверим твои знания, начнём с паслёна...» Дайго повторно примерял очки, критично рассматривал себя в зеркале, несколько раз он лип к другим стендам, листал каталоги с увлечённостью азартного игрока, читал символы на таблице. Кагами тихонько приблизился к Гаку, когда того отпустили на пару секунд, и, всё ещё наблюдая за Хьюго, за каждым его действием, подал голос.
— Я хотел бы узнать, — начал Кагами, привлекая к себе внимание, — это действительно правда, что люди-альбиносы страдают от проблем со зрением? Я просто знаю одного человека, он, кажется, ещё не жаловался, но... это всё-таки правда, да?
— Разумеется, — вмиг стал серьёзным Гаку, перебирая ключики в связке, точно чётки. — У людей-альбиносов в большинстве своём действительно слабое зрение, часто сопровождаемое светобоязнью, — он помолчал, точно прислушивался к чему-то. — К тому же они подвержены солнечным ожогам... — Гаку бросил взгляд на открытую страницу каталога. — Неужели вы слышите об этом в первый раз, молодой человек?
— Да, можно сказать и так, — сконфуженно улыбнулся Кагами, почувствовав себя полным неучем: значит, Тобирама-сенсей находился «в зоне риска»?.. — Но мой... знакомый никогда ни на что не жаловался. Может быть, ему повезло больше, чем другим?
— Возможно, — кивнул Гаку, поправляя свои тёмно-фиолетовые волосы, — но он всё равно может эти проблемы ещё приобрести, особенно если он не молод. Сколько ему лет?
— Сорок, — выпалил Кагами, пока довольный Хьюго окидывал взглядом силуэт не менее довольного Дайго, который теперь не снимал синих очков и улыбался — возможно, даже искренне; клон стоял у входа, продолжал листать открытый каталог, от начала к концу, от конца к началу, и так несколько раз, водя пальцем по страницам. — В последнее время он много работает с документами, вот я и подумал.
— В таком случае они ему жизненно необходимы, — Гаку быстро закивал, на лбу у него пролегала глубокая складка, как шрам, который на его лице оставил возраст. — Я так понимаю, вы очень близки, раз вы решили вспомнить о вашем знакомом, увидев наш каталог, — он улыбнулся ещё более открыто. — Ваш лучший друг или дядя?
— Лучший друг, — в спешке пояснил Кагами, поправив протектор на лбу. — А не могли бы вы мне помочь с выбором очков для него — и для чтения, и затемнённых? — он говорил тихо, но Хьюго, видимо, не отвлёкся достаточно, чтобы не вслушиваться в чужой разговор, даже ухмыльнулся — и по губам его нетрудно было прочитать всего два слова — «безнадёжный любовничек». Кагами почувствовал, как слегка покраснели его щёки. — Хотя есть вероятность, что он их не примет, я всё равно возьму. Всё-таки у него много работы.
— Я понял, — кивнул Гаку, не вытягивая из него больше ни слова. — Думаю, я смогу помочь. Раз вы говорили, что у вашего друга проблем со зрением не было ранее, полагаю, мы выбираем универсальные очки, они отлично подойдут для чтения. Но...
— Но? — Кагами почесал щёку.
— Без примерки могут возникнуть проблемы с оправой, — протянул Гаку печально. — Были бы у вас на руках изображение или хотя бы простые мерки, я бы был более полезен.
— Я хорошо помню его лицо, господин Гаку, с этим трудностей не будет, — Кагами посмотрел на стенды с солнечными очками, затем поискал взглядом нужную полку с «универсальными» парами. — Мне всего-то нужно угадать с линзами.
— В таком случае... — Гаку жестом пригласил его проследовать за собой, и в этот самый момент дверь за прилавком приоткрылась. Из-за неё выступил молодой парень: белые, как чистый холст, волосы, слегка волнистые на кончиках, алебастровая кожа, тускло-голубые глаза, скрытые за очками в простой чёрной оправе, губы, будто бы бескровные, и ресницы — тоже белые. Он рассматривал планшет с подсчётами, задумчиво хмуря тонкие брови и не отрывая от него взгляда; на его красивых пальцах задержалась чёрная тушь для письма, ногти в чёрном лаке. Его силуэт, накачанная фигура, широкие плечи, два ремня из дублёной кожи, перекрещенные между собой, блёклая рубаха из льна — всё само собой вписывалось в интерьер лавки; одна лишь зелёная повязка с символом белого лотоса на локте задавала новый тон. Как маленький побег дикой розы, которая пробилась сквозь дорожные камни. Хьюго и Дайго уделили ему всего секунду своего времени, после чего вернулись к витринам и к футлярам, к плакатам, отыскали другие каталоги с товарами и только позднее заметили в самом углу старый стенд с древними моноклями, биноклями и увеличительными стёклами. Клон окинул каждого своим невидимым взглядом за маской, шуршал страницами, потирал руки, играл с тканевым браслетом от нечего делать, теребил вылезавшие от ветхости светлые ниточки. Несколько раз мимо лавки проходили зеваки. Останавливались напротив большого окна, на котором с дизайнерской точностью выставили самые востребованные модели, с тонкими дужками, стеклянными линзами, с разных полок выглядывали корешки книг, расставленные в строгом порядке, по томам.
— Дедуль, — парень всё ещё увлечённо вносил какие-то заметки на планшет, мельком поправив очки, скорее по рефлексу, чем осознанно. — У меня тут небольшая проблема с пересчётом. Не сходится пара поставок, я думаю, они могли нас обмануть в этот раз: всё-таки мы расслабились, не стали их перепроверять... — он замолк, наконец заметив покупателей, и почесал затылок кончиком погрызенного карандаша, — но я могу с этим разобраться и сам, конечно...
— Это мой внук, Арата, — представил Гаку парня, который замялся, с подозрением их осматривая. — Арата, не мог бы ты подойти к нам ненадолго, нужна твоя помощь, мы подбираем очки для друга этого молодого человека, он тоже альбинос, как и ты.
— Ну, — Арата нахмурился, вздохнул, устроив планшет на прилавке возле массивной кассы, там же стояли антикварные весы и грузики, — я мог бы помочь с затемнёнными очками, конечно, хотя и тут всё исключительно индивидуально, но подобрать не универсальные очки без самого этого «друга» практически невозможно. У нас ведь наверняка различаются дефекты зрения. Например, у меня врождённая миопия, а у него, может быть, вообще возрастная гиперметропия, — он покачал головой. — Это лотерея.
— Мы остановились на универсальных очках, Арата, не возмущайся, — с улыбкой пожурил внука Гаку, всё ещё перебирая ключики в связке. — Скорее всего, мы имеем дело с крайне везучим альбиносом: молодой господин мне уже рассказал, что у него никаких проблем ранее замечено не было, — он помахал рукой в сторону большого окна, когда по улице проходила пожилая дама с маленькой корзинкой малины, и та с улыбкой кивнула ему в ответ. — Поэтому мы будем полагаться на стандарт.
— Стандарт, — хмыкнул Арата, скользнув точным взглядом по Кагами, прищурился, обратив внимание на шаринган и на протектор. — А, так вы из деревни Скрытого Листа...
— Это что-то меняет? — улыбнулся Кагами, заведя волнистую прядь себе за ухо.
— Да бывали у нас ваши, — Арата задумчиво посмотрел на клона, — не последней буквы господа, я каждого помню.
— У моего внука хорошая память на лица, — быстро пояснил Гаку.
— Бывали шиноби из клана Хатаке, иногда — и вовсе Учихи... Сенджу... — перечислял Арата, всё всматриваясь в шаринган с таким любопытством, будто тот не представлял никакой угрозы, а был картиной, предназначенной для чужих восхищённых взглядов. — Отчего же вы своего друга не притащили с собой в Неру? Меньше было бы мороки.
— Он... — Кагами незаметно прикусил губу.
— У Хокаге деревни Скрытого Листа наверняка есть куда более важные дела, чем слоняться где-то здесь поблизости, — с хитрым прищуром влез в их разговор Хьюго, поправивший очки на переносице Дайго, который весь светился, разглядывая мир сквозь новые линзы. — Знаете, мы тут невольно стали свидетелями нового служебного романа...
— Хокаге? — Арата перевёл пытливый взгляд с Хьюго опять на Кагами. — В самом деле?
— Чушь это всё, — пробормотал Кагами, пытаясь скрыть смущение, погасить румянец, до боли кусая щёку изнутри, чтобы отрезвить себя хоть немного. — У господина Бандо просто богатая фантазия, — он едва удержался, чтобы не бросить в сторону нанимателя колючий взгляд, пока клон глупо захихикал за волчьей маской, прислонившись спиной к светлой стене, между двумя стендами с очками. — Иной раз даже слишком богатая, не принимайте на веру его домыслы.
— Ха, домыслы, — едко рассмеялся Хьюго, поведя плечом, — ну-ну, тогда, может, расскажешь сам, какому именно другу ты намерен подобрать очки?
— Будто бы вам известен каждый мой друг с альбинизмом, господин Бандо, — всё-таки усмехнулся Кагами, мельком поправляя протектор. — Знаете ли, у меня их целая куча, прячу тайком всех в амбаре, чтобы никто не завидовал. А то, что господин Тобирама тоже оказался альбиносом, совершенно случайно: что же, это разве мои проблемы?
— Как жаль, — с каким-то разочарованием протянул Арата. — Значит, гнить тем меркам теперь до скончания веков, ведь ваш Хокаге вряд ли найдёт время, чтобы заглянуть к нам снова... — он покосился сначала на Дайго, который бросил щепотку сухого корма в аквариум с разрешения Гаку, потом — на Хьюго, крайне недовольного, потом — на самого Кагами. — Он же сейчас занят, война как-никак.
— Мерки? — маска напускной весёлости Кагами дрогнула.
— Ага, мерки, — Арата взглянул на Гаку, — я лично их снимал.
— Тогда — ещё с подставкой из-за разницы в росте, — кивнул Гаку, прокашлявшись в кулак, и с улыбкой зашёл за прилавок, что-то вписывая в планшет, будто бы вносил коррективы в тщательные подсчёты или добавлял туда комментарии, не нуждавшиеся в лишней огласке. — Это был его тринадцатый клиент, Сенджу Тобирама, шиноби из Конохи.
— Четырнадцатый, дедуль, — поправил его Арата, — тринадцатым был торговец пряностями, тот странный, с разными глазами и большим кошельком, мне он сразу не понравился.
— Та пара из страны Молнии? — Гаку наморщил лоб. — А мне они показались вполне достойными людьми, даже оставили чаевые. Много чаевых, — он помахал в воздухе рукой.
— Раз вы даже снимали мерки с господина Тобирамы, значит, это было важно, — закивал Кагами с видом озабоченного и исполнительного подчинённого. — Когда, вы говорите, это происходило? Год назад? Полтора? — он заметил довольную усмешку Хьюго.
— Где-то три года назад, — сказал Арата, задумавшись на долю секунды.
— Что же, — Кагами улыбнулся, покосившись на клона, на окно, на зеваку, стоявшего напротив стекла, — в таком случае будет грешно уйти без его очков.
— А как же ваш друг? — Гаку всё-таки решил уточнить.
— Я вспомнил, он уже заказал себе очки у нас в деревне, — попытался выкрутиться Кагами, пощёлкав суставами пальцев. — Память у меня такая непостоянная: хватает всего-то на пару дней, а потом — как у бурундука, возникают проблемы.
Арата опять подозрительно заглядывал в глаза, часто моргая; белые ресницы его вздрагивали — словно крылышки бледного ночного мотылька. Гаку тем временем зашёл за прилавок, порылся, пошуршал бумагами, пробубнил что-то про себя и вынырнул оттуда с большой картонной коробкой: из неё он достал старый набор маленьких синих фигурок-тигров, несколько цветных лент, незаконченную картинку, вышитую крестиком, дырявый шарф и побитую молью накидку. Из тех же недр явилась даже пара сай, до сих пор опасных, ведь и старая катана в умелых руках могла стать коварнее взрывной волны. Пока в лавке тянулось сетью молчание, Кагами наконец наткнулся на маленький символ клана Сенджу, который вырезали на стене, почти незаметно. Он оттянул слегка ворот поддоспешника, подавив очевидный зевок: спина у него до сих пор болела от того кресла в ночлежке, в голове же всё переплеталось, мысли стягивались в узлы, ведь в кармане его рюкзака по-прежнему лежала гневная записка. От воспоминания о ней по его спине бежали табуны мурашек и на душе становилось холоднее. Будто по ней ударили ранние морозы. Тепло приносила только память, до войны, до того грубого соприкосновения губами, до того, как Тобирама-сенсей решил всё за них обоих, наверное, думая, что так было бы лучше, меньше потерь и рисков, но знал ли он, опытный стратег, Второй Хокаге, талантливый шиноби, что лучше не будет? Кагами сшивал сердце заново тонкими нитями которые вполне могли порваться вновь. Он попал в ловушку. «С ним непросто, Кагами, — господин Хаширама, державший в руках белую чашку, сидел за столом со стопками документов и копилкой-поросёнком, — но он ведь не со зла придирается к тебе. Тобирама просто... скажем, у него свой подход к обучению, — он сделал глоток, с улыбкой придвинув вторую чашку жасминового чая к краю. — Отпечаток, конечно, накладывает твоя принадлежность к клану Учиха, но ты дай ему время, хорошо?» — «Конечно, господин Хаширама, — кивнул Кагами, отвлечённо теребя заплетённую тонкую косичку на своём виске, — я не обижаюсь и не жалуюсь, я просто хотел бы, чтобы сенсей был мной доволен, но не знаю пока, как это сделать... — он поднял глаза с надеждой, робко принимая вторую чашку с чаем. — Может быть, вы подскажете?» — «Начнём с того, что угодить ему будет непросто, это как подкармливать дикого медведя, который может отхватить тебе руку, — Хаширама закусил песочным печеньем. — Я бы посоветовал только усерднее тренироваться, проявлять больше инициативы, быть может... — он посмотрел в потолок. — Ты приходи к нам на ужин, я приглашаю». — «Я... — Кагами опешил, смотря в тёплые чёрные глаза, похожие на глаза его соклановцев лишь цветом. — А Тобирама-сенсей не будет против?» — «А мы не будем у него спрашивать, — Хаширама мягко рассмеялся, пригубил чашку, отстранился, вздохнул полной грудью. — Он поворчит и перестанет». Гаку выудил из картонной коробки толстую папку красного цвета, стряхнул с неё пыль. Там же были рисунки и наброски разных оправ и форм. Солнце смелее заглядывало внутрь. Сочилось его золото, точно рапсовое масло, ползло по плитке, въедалось в синие кресла.
— А вот и мерки, — Гаку перелистал папку от начала до конца. — Гм, у нас как раз были подходящие очки из нового привоза. Как хорошо, что я не выбросил всё это в своё время...
— Жалко, что сам Хокаге к нам вряд ли в ближайшее время заглянет, — Арата оторвался от созерцания шарингана, всплеснул руками. — Мне всего-то хотелось спросить у него про один случай из прошлого.
— Один случай? Который? — Кагами ещё раз окинул взглядом плакаты, каталоги, аквариум, входную дверь, клона, который тоже прислушивался к их разговору, разглядывая древний бинокль... Они всё ещё были одни в лавке, а небо над Неру прояснялось. — О господине Тобираме не говорит разве что ленивый, а слухов про него собралось — пруд пруди.
— Этот случай не какие-то сплетни, — защитился Арата. — Я бы не стал вписывать всякую самодеятельность в свою документальную хронику. Мог бы включить, конечно, в рубрику ради потехи, но не более, — он почесал скулу. — Меня интересуют только факты.
— Документальная хроника? — выразительно присвистнул Хьюго. — Неплохое такое хобби.
— Это призвание, — Арата даже не взглянул в его сторону. — Когда война утихнет, я непременно загляну к вам в деревню, в библиотеку, если меня пустят. Понимаете, — он смотрел снова прямо, поправив зелёную повязку на локте. — Я пишу про клан Сенджу, поэтому для меня важно было бы услышать о паре моментов из уст вашего Хокаге, — он зачесал волосы набок. — У меня уже есть некоторые наработки, их мне ещё рассказывала бабушка, а она была... — Арата взглянул на Гаку, — она тоже была из клана Сенджу и видела многих великих шиноби ещё детьми. Господина Тобираму в том числе. Её звали Сенджу Акари, дальняя родственница Токи... то ли двоюродная сестра, то ли троюродная, а может, и не родственница вовсе, кто же теперь разберёт.
— Так что за случай? — подогнал его Хьюго, отказавшийся от стакана с водой, предложенного Гаку. — Там имеются жертвоприношения или убийства младенцев?
— Да будет вам, — усмехнулся Арата, зубы у него были ровные, аккуратно вычищенные, белые. — Бабушка рассказывала, что после смерти Буцумы к господину Хашираме пришли для заключения союза люди из клана Кагуя...
— Не слышал о таком, — пробормотал Кагами в попытках припомнить хоть слово из уст Тобирамы-сенсея о далёком военном прошлом. Не нашёл ничего. — Я знаю лишь то, что тот клан умел развязывать войны, но никак не соглашаться на перемирия...
— Тогда их главой был Рейзо, — пояснил Арата охотно, — они вели переговоры с ним и...
— Арата, — Гаку с улыбкой тронул его за локоть, — сейчас не время и не место устраивать расспросы про Эпоху Воюющих Государств и про клан Сенджу конкретно, — он приблизился к витрине с новыми очками и открыл замок, пытаясь увести разговор в другую сторону. — Вряд ли человек из клана Учиха сможет тебе помочь с датами и событиями, которые происходили задолго до его рождения. Давайте вернёмся к очкам.
— Дедуль, — вздохнул Арата.
— А что за клан-то такой? — встрял Хьюго, как старая вредная заноза, когда Дайго заметно занервничал, начав кусать губы и старательно рассматривать аквариум, особенно его интересовали улитки с крепкими красивыми раковинами. — Я, может, и бродил по многим краям, но с ними не пересекался ни разу.
— Оно и к лучшему, — бросил сухо Кагами, — вам бы, господин Бандо, было бы не отделаться от них одними деньгами и дешёвыми трюками.
— Зато у них особый Кеккей Генкай, опасный и интересный, — Арата взглянул на мерки, которые передал ему Гаку, и потянулся за нужными очками. — Вам, молодой господин, какие очки больше нравятся? — он достал круглые, квадратные, овальные, прямоугольные, и Кагами в задумчивости приложил ребро ладони к подбородку. — Я бы остановил свой выбор на прямоугольных или овальных...
— Может быть, объясните по-человечески? — Хьюго улыбался с фальшивой доброжелательностью, но по глазам было видно — он ненавидел быть не самым просвещённым собеседником: ему куда привычнее было играть и манипулировать.
— Их Кеккей Генкай — это видоизменение костей, шикотсумьяку, — пояснил Кагами, бережно повертев перед глазами прямоугольные очки, пытаясь представить Тобираму-сенсея в них. Он практически не смотрел в сторону Дайго, не снимавшего свои новые очки, но не смог не заметить напряжение, с которым тот вслушивался в каждое их слово. — Ещё у них весьма специфичные представления об обществе.
— Да, — кивнул Арата, — они жить не могут без битв, поэтому мне и был интересен Рейзо...
— Арата, — напомнил ему о себе Гаку, — не болтай лишнего с клиентами.
— В таком случае я буду прав, назвав их психами? — поинтересовался Хьюго, на что получил знак «может быть» от клона, который не спускал с них глаз с другой стороны зала. — Никогда не увлекался другими кланами, особенно теми, у которых нет деревни.
— Очень глупо, — Кагами кашлянул в кулак, — я хотел сказать, легкомысленно.
— К сожалению, вычитать из награды рё за занудство будет несправедливо, — Хьюго состроил жалостливое лицо. — Ой, надо же, пара купюр всё же потеряется по пути...
Кагами тяжело вздохнул, качая головой. Он подмечал слишком многое своим шаринганом: от сети мелких морщинок на лице Хьюго, точно сети крестовика, до тёмных, едва заметных под синей туникой следов у Дайго, от поддельной улыбки до недоброго блеска в синих глазах, от потёртостей на кодовом замке чемодана до старых царапин на аквариуме. Перед его глазами открывался новый вид: он сморгнул новизну лавки и с каждой новой секундой подмечал длинные следы от зубастого оружия и пламени на стенах, скрытые за мебелью и плакатами. Гаку не закрывал витрины, стоял на месте и выжидал момент, когда покупатели будут готовы услышать цену. Он сунул связку ключиков обратно в карман, не стирая приветливости с лица, побитого долгими годами жизни: седина пробивалась там, где отрастали бакенбарды. Белый халат подчёркивал больничную бледность его кожи, которая почти сливалась цветом с белой тканью. От клана Сенджу у них не осталось ничего, кроме той метки на стене. Арата же придерживал оставшиеся варианты, бросая взгляды на большое окно, за которым собралась стайка подростков: те тыкали пальцами в энциклопедии, о чём-то переговаривались и пили пиво прямо из бутылок. Они простояли там недолго. Со скуки потягиваясь и хрустя пальцами, вход сторожил клон. Дайго постукивал пальцами по своему бедру, губу прикусил, а в бесконечной лазури его светлых глаз крылся то ли страх, то ли растерянность, то ли колючее волнение: так за словами не следили люди, которые ничего не скрывали. Он сделал шаг к ним, поправив новые очки, остановился, подумал, снова обернулся к аквариуму, потирая рукав там, где за тканью прятался его длинный зарубцевавшийся шрам. Кристаллы в оправе сверкали на свету. Несмотря на то, как откровенно солнце вливало своё золото, капля за каплей, в лавке всё ещё было прохладно, но чёрные следы прошедшей ночи уже давно затаились в уголках, за энциклопедиями и каталогами. Планшет с подсчётами лежал там же, на прилавке у древней кассы, а плитка сияла чистотой — её ещё не успели измарать грязью. Дайго заметно старался расслабиться, стоя вполоборота к витринам и аквариуму: весь тонкий, но крепкий, изящный, но неповоротливый, дорогой, но весь соткан из латуни — что подешевле. Его движения — это медленное течение реки, ни одного резкого скачка, ни дрожи, только напряжение, росшее под его лопатками и в плечах с каждой новой ухмылкой Хьюго. Улитки застыли на стекле. Хьюго за эту долю секунды успел только пару раз моргнуть. Кагами, убедившись, что им ничего не угрожало, пытался представить, какие очки подошли бы лучше Тобираме-сенсею; он без труда вспоминал форму его лица, ставшего предметом его ночных бесконтрольных фантазий. Иногда ему так хотелось стянуть с бледного строгого лица хаппури, до дрожи в руках, а потом поцеловать — хотя бы в скулу, безобидно... Выбор пал на прямоугольную пару.
— Затемнённые тоже будете брать, молодой человек? — поинтересовался Гаку, складывая выбранные очки в футляр. — У нас нынче богатый ассортимент, из страны Ветра как раз на днях привезли поставку...
— И обманули минимум на десяток пар, — буркнул Арата, приближаясь к следующей витрине, где мигали от солнечных зайчиков затемнённые линзы. — Проклятые шарлатаны, больше предоплату они фиг получат, — он покосился на Дайго, который снова рассматривал себя в зеркале в новых очках. — Но выбирать всё равно есть из чего.
— Например? — Кагами прилип взглядом к витрине: там были разные модели, от разнообразия глаза разбегались.
— Вот эти, их ещё называют «капельки», — Арата ткнул пальцем в очки в тонкой оправе. — Они универсальные, да и разбирают их как горячие пирожки. Думаю, вашему Хокаге они тоже подойдут, а если нет — лично верну все ваши деньги.
— Кстати, о деньгах, — на этих словах Кагами Хьюго молча достал толстый кожаный кошелёк, на вид — очень дорогой, и вытянул из него не менее внушительную пачку рё, начав пересчитывать каждую купюру. Гаку бросил в его сторону почти незаметный взгляд. — Сколько всё это будет стоить вместе? — Кагами невольно вспоминал про свои денежные лимиты: их бы хватило на пару бенто, может быть, на всякую мелочь и сувениры...
— Вместе? — Гаку задумчиво поднял взгляд в потолок. — Сейчас напишу, — он вытянул из коробки на прилавке небольшую тетрадь, совершенно простую на вид, и взялся за карандаш. Всего пара секунд, и Кагами уже лицезрел круглую цифру, которая заставила его разочарованно вздохнуть — ну и где ему достать столько денег? — Мы могли бы вам сделать скидку, — Гаку написал «пятьдесят процентов» и, перечеркнув предыдущую строку, написал новую, чуть меньше, но всё ещё космическую. — Будете покупать?
— Знаете, а может, я приду в следующий раз? — Кагами сконфуженно улыбнулся, заметив, как и клон начал невольно хлопать себя по бокам, будто бы в поисках карманов, набитых деньгами. — Или, может, вы вышлете мне их по почте, а я вам деньги отправлю вперёд?..
— Малыш, тебе всего-то надо хорошо попросить, — ухмыльнулся Хьюго, закончив пересчёт купюр в пачке, — эта цена — такая незначительная, как капля в море. Я мог бы тебя выручить, я ведь не монстр какой-то, особенно когда дело касается любовных похождений.
— Никакие это не «любовные похождения», — Кагами взял словосочетание в кавычки, начиная уже привыкать к бесцеремонности своего нанимателя со слишком длинным языком, только румянец по-прежнему выдавал его с головой. — Лучше приберегите эти деньги для себя — возможно, когда-нибудь вы в них будете нуждаться.
— Эк ты завернул, батюшка, — рассмеялся Хьюго, — ну что же, тогда останешься без очков. Очень жаль. Твой господин Тобирама, наверное, не так сильно для тебя важен.
— Помолчите лучше, — Кагами едва не заиграл желваками, снял рюкзак с плеч, поставил на пол, расстегнул его, вынул оттуда свой тонкий кошель, тоже кожаный, с символом клана Сенджу, вытряхнул из него несколько разглаженных купюр и несколько золотых коллекционных монет. — Этого, конечно, не хватит, но...
— Ого, какой кошелёк! — Арата потянул к нему руки, но сразу одёрнул себя. — Такая тонкая работа, где вы его взяли?
— А, это? — Кагами с недоумением повертел кошелёк в руках. — Мне его подарили.
— Простите моего внука за любопытство, — Гаку забрал плату за очки Дайго, пересчитал деньги под насмешливый взгляд Хьюго, — его тянет на всё с символом клана моей покойной супруги. Но кошелёк ваш — действительно вещь дорогая. За такую мы могли бы и обе пары очков отдать, если бы вы пожелали с ним расстаться.
— Правда? В смысле за кошелёк? — Кагами опомнился, со скрипом вспоминая, как этот кошелёк дарил ему господин Хаширама. Вручал с улыбкой и наставлением: никогда не играть в азартные игры, как играл он, никогда не выпивать больше стакана сакэ и волноваться за придирки Тобирамы-сенсея поменьше.
— Мы и вам за него очки подарим, — воодушевлённо выпалил Арата, потом задумался на мгновение, — не то чтобы они вам нужны, но...
— Надо же, не думал, что в приличных магазинах до сих пор действует натуральный обмен, — ухмыльнулся Хьюго, тоже забирая вторую пару очков для Дайго, который заметно просиял, когда все забыли о клане Кагуя. — Может, у вас и корову на очки можно обменять?
— Нет, корова нам не нужна, — мягко ответил на его насмешку Гаку, — а отказываться порой от ценных приобретений бывает глупо, — он кивнул на древнюю катану, которая висела в самом углу как украшение, затем — на весы с грузиками в форме девушки с перевязанными глазами, потом очередь дошла до статуэтки в форме волчицы.
— Ясно, вы барахольщики, — Хьюго оценил их коллекцию.
— Коллекционеры, — поправил его Арата.
Кагами сжал кошелёк, провёл пальцем по выбитому на нём символу. Это был его семнадцатый день рождения: они с мамой и отцом жили ещё в старом доме, с маленьким садиком на заднем дворе, у них была рыжая кошка — Солнышко, — которая оставляла в центре их зала свои трофеи: в основном маленьких пташек и мышей; стены того дома покрывали бумажные обои с рисунком под самым потолком — караваны с мулами. Летом там стояла духота, да такая, что у мамы с каждым пройденным годом разрасталась коллекция её вееров с цветочными орнаментами и совсем простых, однотонных, а зимой деревенская стынь проникала в тесные комнатки сквозь тонкие стены и щели в них и между оконными рамами. Детство на прошлом месте запомнилось долгими вечерами, когда мама зачитывала древние сказки, а отец с тем же упорством вещал об истории, о войне, о предках; детство на вкус напоминало сладкую домашнюю карамель, которую варил дедушка, чаще всего весело ухая и посмеиваясь, пахло оно травами, мелиссой, дешёвенькой фруктово-ягодной заваркой. Переходный возраст тоже проходил там. В домике с красной черепичной крышей и большими окнами, с узкими коридорчиками, всего в один этаж высотой. Кошелёк был своеобразной ступенью, которая знаменовала конец детской беспечности и начало взрослой жизни. Кагами помнил тот день рождения так отчётливо, точно ему только вчера исполнилось семнадцать...
— Уже все разошлись, — мама опустилась на крыльцо рядом с Кагами, который наблюдал за тем, как вдалеке, высоко-высоко, поблёскивали космические белые ласточки, ныряя иногда в небесную прорубь среди седых облаков; он долго молчал, вслушиваясь в каждый шорох. — Ты отчего-то расстроен, сынок?
— Да нет, ма, всё в полном порядке, — Кагами опомнился, встрепенулся и растянул губы в улыбке, которая могла бы скрыть от многих его разочарование, его маленькое, крохотное желание, изначально не имевшее ни единого шанса на исполнение. Оно напоминало попытки зажечь свечку посреди ливня. — Я просто немного устал.
— Раньше ты и после тренировок возвращался бодрым, даже помогал мне по дому, а сегодня вы просто развлекались... — заметила мама, приглаживая его волосы своей жёсткой ладонью. Шелестела листва тихой павловнии. — Ты, наверное, ждал сенсея?
— Что? Нет, ма, ты чего, — поспешно открестился Кагами, благодаря ночь за то, что та скрыла вспышку румянца на его щеках; сентябрьский ветер насмешливо свистел за высоким деревянным забором, убаюкивал ещё пылавшие малиновым огоньком флоксы и голубые пучки осенних крокусов. — У сенсея всегда есть свои планы, он постоянно занят, даже если говорит, что нет, — он понял, что прозвучал обиженно, поэтому вздохнул и добавил: — На самом деле, я не представляю, как бы он вписался в нашу компанию. Нет, правда, разве он мог бы делить с нами один стол или, не знаю, играть с Данзо в дарума отоси? — Кагами от нервов потёр шею, представив на мгновение кривую усмешку Тобирамы-сенсея и его строгий вопросительный взгляд.
— Может, он ещё успеет заглянуть к нам до полуночи? — предположила мама, сплетая волнистые волосы Кагами в жиденькую косу на затылке. Её мозолистые пальцы даже среди тьмы всегда находили нужные прядки и правильно их сплетали. От неё пахло овощным рагу, перцем, дымком, лавандой, розами, страницами, чернилами — скопом ароматов, домом, маленькой родиной. — Возможно, он просто опаздывает... сильно опаздывает.
— Я в этом сомневаюсь, ма, — Кагами пожал плечами, болтая ногами на крыльце, выходившем в их маленький садик с давно отцветшими ирисами, за которыми ухаживала мама, теперь одна, без дедушки, уже третий год. В новой клумбе распустились астры и георгины; выглядели они так же тоскливо, как и полумесяц, напоминавший гнутый, побитый ржавчиной серп. — Если он придёт, я точно завтра съем свою обувь на завтрак. Нет, верно, у него возникли неотложные планы...
— Приходи домой, — мама завязала его жиденькую косичку красной ленточкой, — иначе можно так легко забыть, что ночи уже холоднее, а так не ровен час и простудиться. В конце концов, сегодня уже шестнадцатое сентября.
— Не беспокойся, я мигом вернусь, — Кагами лишь слегка повернул голову в сторону, чтобы увидеть знакомую материнскую улыбку, ободряющую и тёплую, как солнце в начале лета. — Мне просто хочется ещё немного посидеть здесь. Тут красиво.
— Только сильно не задерживайся, сынок, — она окончательно отстранилась от него, поцеловала в макушку, поднялась с места и, скрипнув дверью, пропала в недрах их дома с красной черепицей. Отец ещё не вернулся с миссии, и внутри без его вечных исторических справок было тоскливо, а их рыжая кошка Солнышко сбежала при первой возможности: её не обрадовала маленькая толпа гостей, поэтому она, вильнув хвостом, выскользнула из открытого окошка, захватив с собой шкурку от колбасы.
Кагами продолжал болтать ногами, от нечего делать то активировал, то гасил свой шаринган, всматривался в силуэт ближайшего клёна. Кто-то решил подрубить крепкий ствол, избавиться от корней, которые мешали строить новые дома; его хотели уничтожить, но либо желание жить было сильнее ран топоров, либо ему несказанно везло, хотя листья — солнечные ладошки — редели и редели с каждым новым днём. Ночь заковала весь мир в свои чёрные кандалы. Порхали над травой блёклые мотыльки, в полном безмолвии стучала посуда с кухни, соседи давно погасили свет, и только гудела, пищала, смеялась выпь из речных зарослей, куда заглядывал не каждый рыбак.
Кагами поёжился, запахивая сильнее свою тёмно-синюю кофту с высоким воротником и символом клана на спине, она уже не грела, особенно когда разгневавшийся слепой ветер начал дуть ему в лицо, выть в кронах деревьев, звенеть далёкими колокольчиками и биться в окна. От опор веранды отходили длинные бельевые верёвки, на которых сохла выстиранная одежда — кимоно, футболки, жилетки, там же висели и влажные сандалии с подшитыми ремешками. В самом дальнем углу садика, заросший виноградником, стоял сарайчик, где хранились ножницы, секаторы, лопаты... там старый Такео и мама творили чудеса из цветов, складывали букеты, а потом продавали их в местный цветочный магазин. Без дедушки сад по-прежнему жил, за ним по-прежнему присматривали: хранили бережно память о нём, его трудах, о его мечте, оставшейся всего лишь мечтой. Клумбы нашёптывали друг другу сказки, глядя на веранду тайком, шевеля едва-едва листьями и лепестками, сотнями цветных глаз. Тишина.
Кагами притянул к себе подарок Данзо. Это была махровая белая фиалка, которую он мечтал поставить у себя в комнате, возле окна, там, куда падало больше света. От неё исходил чарующий сладкий аромат. Хирузен притащил чайник и сундучок с белым дорогим чаем; Торифу сначала вручил резную коробочку с шоги, а позже, когда уже уходил, оставил тайком бутыль сакэ; Кохару и Хомура вместе притащили новый набор сюрикенов и кунаев, а ещё пояс. «А то твой старый скоро развалится», — так внимательно подметила Кохару, стряхнув с лица тёмную чёлку, а Хомура только кивнул, буркнув короткое: «С днём рождения». Кагами сунул замёрзшие пальцы в карманы и снова окинул садик беглым взглядом. Никого. Он вздохнул, слушая стрекотание поздних сверчков, ночную беседу травы и далёкие хлопки салютов — кто-то тоже праздновал, — хотел медленно подняться, когда услышал краем уха писк двери позади, уже даже начал говорить: «Ма, я сейчас, минуту», — но вместо мамы обнаружил перед собой Тобираму-сенсея, проглотив все слова разом. Тот, как обычно, напоминал статую в своей синей броне с белым воротником, почти всегда вооружён, почти никогда не смеялся, он быстро окинул взглядом садик — видел его в первый раз, — хмыкнул про себя и сделал широкий степенный шаг по веранде. Тихо.
— Похоже, команда вас всех сплотила, — Тобирама-сенсей кивнул на склад подарков, бережно сложенный в сторонке, возле кресла-качалки дедушки. — Отрадно это видеть.
— Да-а-а, — протянул Кагами, не способный отвести взгляда от его лица, — я хотел сказать, — он прокашлялся, — я рад, что вы нашли время прийти сюда, вы ведь были не обязаны, это же не какое-то собрание и не приём важных господ...
— Иногда бывает полезно проведать своих учеников вне занятий, — пожал плечами Тобирама-сенсей. — Особенно когда у кого-то из них день рождения. Хороший сад.
— Вам нравится? — Кагами не без смущения быстро распустил заплетённую косу, комкая красную ленточку между пальцами. — Мы за ним присматриваем. Правда, здесь не растёт ни болиголова, ни паслёна, чтобы сделать из них яд...
— А ты уже научился делать из трав яды? — Тобирама-сенсей всё-таки усмехнулся, это было практически незаметно, мало кто обратил бы на это внимание, но Кагами ловил каждое малейшее изменение в его скупой мимике.
— Ещё нет, сенсей, но дайте мне время, и я... — Кагами растрепал свои волосы, — может быть, к следующему занятию я сумею что-нибудь придумать, а пока я мог бы...
— Я не серьёзно, Кагами, — Тобирама-сенсей всё ещё едва заметно усмехался, протянул руку и потрепал его по волнистым послушным вихрам. — Сегодня разрешаю не думать об этом, но завтра — это уже другое дело.
— А, вы так пошутили, ха-ха... — Кагами нервно рассмеялся, — очень смешно. Я бы правда полез на болота искать для вас ядовитые травы, да хоть прямо сейчас, лишь бы не отжиматься полторы тысячи раз.
— Лишь бы не отжиматься полторы тысячи раз, — Тобирама-сенсей повторил за ним, пропустил ещё пару раз между пальцами мягкие волнистые пряди и отстранился, — они бы пошли тебе на пользу, нагрузки закаляют тело и дух. Ты тренируешься один?
— А... ну... — Кагами опустил взгляд, — нет, сенсей, не тренируюсь.
— А следовало бы, — Тобирама-сенсей прищурился, — ты заметно уступаешь остальным в тайдзюцу, особенно Данзо и Хирузену. Похоже, за моё недолгое отсутствие Хаширама совсем тебя распустил.
— Нет-нет, я просто, эм... — Кагами пытался придумать отговорку, — господин Хаширама тренировал меня так же, как и вы, просто, кроме тренировок, я занимался... ну... помогал матери, точнее, я подрабатывал.
— Это я знаю, — Тобирама-сенсей мельком взглянул на полумесяц, — ладно, значит, придётся внести некоторые коррективы в планы тренировок. Это пойдёт тебе на пользу, — он помолчал. — На прошлом задании ты показал себя неплохо, но есть ещё куда расти.
— А вы... — Кагами запнулся. — Не хотите с нами немного посидеть?
— Посидеть? — Тобирама-сенсей вздёрнул бровь.
— А вот и именинник, — в дверном проёме возник господин Хаширама, в своей светло-коричневой рубашке-кимоно, с тёмным поясом, на загорелом лице его заиграла мягкая улыбка. Даже не верилось, что их с сенсеем связывало родство. — Виноваты, мы пришли так поздно, когда все гости уже разошлись по домам, но что же... — он улыбнулся ещё шире, даже прикрыв на мгновение свои чёрные глаза, потом сделал шаг, выходя на веранду. — Ты будешь не против посидеть и поговорить с нами, стариками?
— Кто тут ещё старик, — закатил глаза Тобирама-сенсей, и Кагами едва сдержал смешок. Холод отступал, ему на смену приходило солнечное тепло Первого Хокаге, который заставлял своего младшего брата оживиться, у него в руках будто бы были невидимые верёвочки, предназначенные для того, чтобы за них дёргали.
— Тебе тоже уже далеко не шестнадцать, не стоит придираться к словам, — погрозил ему пальцем господин Хаширама, и Тобирама-сенсей устало вздохнул, безнадёжно качая головой. — Так, надеюсь, мы не нарушили ваши планы.
— Нет, что вы, — Кагами опять пригладил волосы, поправил протектор, вскакивая на ноги, — ма, я помогу тебе с чаем, сейчас! — он вихрем умчался на крохотную кухню, где всегда пахло фиалками: те стояли на подоконниках, чтобы солнечный свет касался их с утра и до самого вечера.
Столовая была там же: широкий раскладной стол, приобретённый отцом на одной из распродаж, старая глубокая тарелка вместо конфетницы, грубые стулья, круглый цветастый ковёр, лампы. Угол занимал узкий шкаф, а рядом с ним висел календарь — даты возврата книг в библиотеку, отмеченные красным, как и шестнадцатое сентября. Кагами мигом расставил ровно четыре белые чашки, добавил конфет в тарелку, расправил салфетки, пока мама подогревала чайник. Устроив каждый кусочек яблочного пирога на белых блюдцах, он выдохнул, быстро кивнул самому себе и окинул взглядом всё кругом — прилично, аккуратно, достойно, ну и пусть у них никогда не было ни хрусталя, ни серебра с золотом, зато всё от души. На стенах с простыми бумажными обоями до сих пор остались следы от детских рисунков, слова, а на дверном косяке — следы от засечек с датами: «Кагами, шесть лет», «Кагами, десять лет», «Кагами, тринадцать лет». Делал их отец — резал дерево лезвием старого куная. Мама наконец поставила в центре глиняный заварник, из носика которого уже тянулся запах нового чая вместе с белёсым паром, тоже поправила узорчатые салфетки, поставила руки в бока, оценивая комнату, занавесила шторы на большом окне и улыбнулась, кивнув: «Зови».
— Прошу, проходите! — Кагами выглянул в коридорчик, где Тобирама-сенсей ворчал из-за чего-то на господина Хашираму, который то отмахивался от него, то трепал панибратски за плечо. Они заметили его сразу. Их взгляды отличались так же, как отличается пустыня от речной долины с топкими берегами: один колючий, другой мягкий, один тяжёлый, другой — легче гусиного пуха, но ни у того, ни у другого без шарингана нельзя было угадать по движениям и мельчайшей мимике мыслей, а хотелось бы. Тобирама-сенсей заметно выдохнул, опять неутешительно качая головой, будто разговаривал с бесповоротным идиотом, бросил только: «Идём». Господин Хаширама убрал длинные тёмно-русые волосы, струившиеся по его плечам, назад, а затем, приблизившись ко входу в кухню-столовую, протянул маленькую коробочку в руки Кагами, так что тот оторопел.
— Надеюсь, понравится, — господин Хаширама улыбнулся, — выбирали долго.
— Он выбирал, — тут же пояснил Тобирама-сенсей, — а я смотрел, чтобы он не купил какую-то чушь, такое с ним в прошлом бывало.
— Мы вместе выбирали, — господин Хаширама заметил, что Кагами медлил. — От чистого сердца, можно сказать. Посмотри. Если не понравится...
Кагами открыл коробочку и замер: таких дорогих вещей ему ещё не дарили. Это был красивый кожаный кошелёк с выбитым на лицевой стороне символом клана Сенджу. Его собственный кошелёк, по сравнению с этим, выглядел как катастрофа: весь распустился, в мелких дырках, не закрывался толком. Да и денег в нём почти не водилось...
— Я же говорил, что ему нужно было брать что-то практичное, а не это, — раздражённо поморщился Тобирама-сенсей, — может быть, танто.
— Бессмысленно дарить то, чем пользоваться не будут, скорее всего, — господин Хаширама снова потянул руку к младшему брату, но тот отступил в сторону, уходя от прикосновения. — Или ты стал бы его учить кендзюцу?
— Я в мечах не разбираюсь, к сожалению, — обрёл дар речи Кагами, — я... я очень вам признателен, господин Хаширама, Тобирама-сенсей, но вы могли бы не дарить ничего. Я был бы рад только вашему приходу...
— Как же в день рождения и без подарков, — усмехнулся Хаширама.
Кагами по-прежнему сжимал в руках новый кожаный кошелёк, с которым решил расставаться только в самых крайних случаях, а потом вдруг понял, что Тобирама-сенсей тоже протянул ему что-то. Это был чек на большую сумму, при виде которой он округлил глаза, запнулся на «спасибо» и поднял глаза вверх, чтобы заглянуть в строгое лицо.
— Куртку себе новую купишь на зиму, а то отпаивать тебя кофе каждый раз будет затратно, — Тобирама-сенсей кивнул ему. — Не за что.
— Тобирама-сенсей... — у Кагами задрожали руки, но он быстро сморгнул все свои чувства и улыбнулся только шире, не решаясь взять Тобираму-сенсея за руку, чтобы просто направить их в нужном направлении: прямо по коридору и налево.
Они двинулись на кухню спустя пару секунд.
— У вас очень уютно, — не повременил сделать комплимент господин Хаширама, — ох, и чай пахнет потрясающе. Это ведь малина с мятой, верно? Вполне может сочетаться со сладостями, — он улыбался, весь горел, напоминал собой солнце, которое не скупилось на свои лучи. — Тобирама тут немного рассказал о ваших успехах. Ты молодец, Кагами, прекрасно показал себя на задании.
— Не перехвали его, брат, иначе зазнается, — уже сидя за столом, Тобирама-сенсей пригубил чашечку, благодарно кивнув маме, на что она тоже не оставила их без ответной улыбки, пробуя на вкус яблочный пирог собственного приготовления.
— Ты же этого сам никогда не скажешь, вот я и делаю это за тебя, — господин Хаширама подмигнул Кагами. — Ну что же, тебе остался ещё один год до совершеннолетия. Время пролетит быстро. О чём же ты мечтаешь, Кагами? — он с разрешения взял ванильную конфетку в кокосовой стружке и развернул обёртку, пока Тобирама-сенсей смотрел прямо на Кагами, прищурившись; две красных преисподних изучали его, внимательно, долго, будто выискивали на его лице какую-то подсказку или ответ, с его уст больше не сорвалось ни слова, низкий приятный голос, ласкавший слух, так и остался в памяти, повторялся опять и опять — «иначе зазнается».
— Ничего серьёзного, — пробормотал Кагами, зарделся, оттягивая ворот кофты уже по знакомой привычке. — Всего лишь хочу быть полезным...
— Ты уже полезный, не скромничай, — господин Хаширама прикрыл глаза.
— Брат, — снова одёрнул его Тобирама-сенсей. — Тебе ответили на вопрос.
— В семнадцать лет люди обычно берут выше, — заметил господин Хаширама. — Не хочешь стать Хокаге, Кагами? — спросил он, на губах его — улыбка, а в чёрных глазах — невероятная серьёзность, которую вуалью скрывала весёлость.
— Брат, — вздохнул Тобирама-сенсей, — ты хоть думаешь, о чём болтаешь?
— А разве в таких разговорах принято просчитывать каждое слово, как в шахматах? — снова улыбался господин Хаширама. — Брось, Тобирама, тебе бы тоже не помешало расслабиться. Иногда это бывает полезным, а когда постоянно напряжён, можно однажды дать маху, как говорится...
— А тебе бы следовало иногда напрячься, — парировал Тобирама-сенсей.
— Правда? — господин Хаширама помрачнел. — Только не напоминай про отчёты.
Несколько секунд пролетели без единого слова, только постукивала ложка по чашке.
— Я не хочу быть Хокаге, — проговорил Кагами, задумчиво рассматривая банку с запертыми светлячками в ней, они уже горели за стеклом, но никак не могли вылететь оттуда, маленькие и беспомощные. — Но я хочу защищать нашу деревню. Хочу быть опорой для мамы, для отца, для вас... — он понял, что сболтнул кроху лишнего, и тут же замолчал, продолжая помешивать сахар.
— Какое у нас многообещающее поколение растёт, — господин Хаширама тряхнул Тобираму-сенсея за плечо, на что тот недовольно поморщился. — Тобирама, скоро мы сможем уйти на покой со спокойной душой.
— Я никогда не умру стариком в постели, и ты это знаешь, — Тобирама-сенсей сделал глоток чая, поискал взглядом что-то, наткнулся на сушёный инжир в чашке с засахаренными ягодами и фруктами: дольки яблок, груши, курага, изюм, орешки в сахарной пудре, клюква.
— Тобирама, ну тебя, — пихнул его в плечо господин Хаширама, — у Кагами сегодня день рождения, мог бы хотя бы одарить нас своей улыбкой. Разве мы многого просим?..
— Вы готовы пойти на такую сделку? — Арата взглядом снова указал на драгоценный кошелёк. — И очки ваши, можем даже третью пару дать, дополнительно, если хотите.
— При других обстоятельствах я бы не согласился, — Кагами грустно улыбнулся, — но очки мне действительно нужны, поэтому давайте три пары очков, только третьи пусть будут женскими, для чтения, — он вспомнил про Минори, — мой брат найдёт им владельца.
— Как жаль, — ухмыльнулся Хьюго, — а я уж думал, ты попробуешь попросить у меня.
— Не дождётесь, — ответил ему в тон Кагами, — у вас уже есть на кого тратить деньги.
— Господин Бандо, мне они идут? — Дайго снова любовался собой в зеркале.
— Конечно, дорогой, — словесно огладил его Хьюго, смягчившись, — заканчивайте уже.
С бережностью ювелира Арата забрал кожаный кошелёк; у него были гладкие руки, ни одной мозоли, и потёртости на костяшках пальцев давно заросли новым слоем алебастровой кожи, сквозь которую проступали голубые вены. Свет падал на его белые локоны, на лицо, на белые дрожавшие ресницы, губы... Он весь напоминал гипсовую скульптуру любителя: там обтесал грубее нужного, тут перестарался, а здесь и вовсе переборщил с пропорциями. Пока он в мелких деталях разглядывал кошелёк, вертел по-разному, гладил символ клана на нём, Гаку принял отсчитанные Хьюго купюры и стал их проверять, с вниманием и тихим, хорошо скрытым восторгом, будто к ним никогда не заходило больше одного человека в день, а вместе с тем их сбережения страдали от сплошных убытков, шелестели зелёные рё, слегка помятые, но самые настоящие, не поддельные — раз-два-десять, раз-два-двадцать... Дайго следил за его движениями пару секунд, поправляя очки на переносице; его не удивляла сумма, как и не удивляло отсутствие реакции со стороны Хьюго, который сунул обратно в сумку по-прежнему пухлый кошелёк и сжал покрепче ручку чемоданчика. Они оба проследили за тем, как Арата скрылся в подсобке, а затем опять вынырнул из низкой арки, неся в руках три футляра: один простой, чёрный, второй — тёмно-коричневый, и только третий был пёстрым, чешуйчатым, точно змеиная кожа. Забрав их, Кагами пробежался взглядом по залу лавки ещё раз. Всё строго, со вкусом, в светлых тонах. Вещи не на продажу занимали многочисленные деревянные полки, выкрашенные в белый, высокий бюро-секретер возвышался за прилавком — совсем новый, весь в блестящем лаке, пара шарнирных кукол сидели на нём верхом, а на вешалке, у двери в служебные помещения, висел головной убор жителей пустыни, копошились в большой напольной клетке иглистые мыши, а с потолка свисали самодельные цветные летучие змеи.
— А откуда у вас мыши? — всё-таки решил спросить Дайго, рассматривая мышиные глазки-бусинки. — Я таких никогда раньше не видел. Они ведь не домовые?
— Дорогой, они из страны Ветра, разве не видно? — не повременил поделиться своим мнением Хьюго. — Я таких частенько видел на рынке в деревне Скрытого Песка.
— Вы были даже там, господин Бандо? — без интереса спросил Кагами, складывая свои футляры в рюкзак и туго затягивая его.
— Я много где бывал, — уклончиво ответил Хьюго, — много чего повидал на своём веку.
— В Суне действительно нет дефицита в иглистых мышах, — Гаку распределил купюры в большой кассе, вписал что-то в свою тетрадку и снова вернулся к ним, заметил пятнышко на витрине, взял тряпку и потёр ею стекло. — Их довольно часто используют для испытания различных ядов, насколько мне известно.
— Ерунда, — возразил Хьюго, — это всего лишь слухи. Да, иглистые мыши, конечно, отличаются от обычных своей повышенной регенерацией, однако это не играет практически никакой роли при испытаниях различных типов ядов, как животного, так и растительного происхождения, — он помолчал и добавил: — Это знает каждый.
— А кого бы вы выбрали из животных в таком случае? — протянул Кагами, когда зазвенели колокольчики над входом, и в лавку ввалилась смуглая семейка — женщина, мужчина, парень чуть младше, чем Арата, и две девочки-близняшки. Клон напрягся, отступая от двери.
— Лучшее животное — это человек, — бросил небрежно Хьюго и странно улыбнулся.
Арата распрощался с ними на входе, желал удачи, хорошего пути, а Кагами даже пожал руку и пригласил к ним в гости, если его когда-нибудь вновь занесёт в Неру. Они отступили от лавки, их поглотила безлюдная улица, и Дайго, не особо оглядываясь по сторонам, ткнулся губами в щёку Хьюго, покрытую жёсткой щетиной, и прошептал ему на самое ухо: «Спасибо вам, господин Бандо». Оттягивая ворот поддоспешника из-за духоты, клон в волчьей маске маячил поблизости, таращился, должно быть, на высокие дылды-дома и на дворики с рябинками, клумбами, бельевыми верёвками и вёдрами, мыльными тазами и плескавшейся в них малышнёй. Кирпич, камень, блоки, черепица, громоотводы и металлические решётки на окнах нижних этажей. Неру раскрывался перед ними толковой городской энциклопедией, каждая страница её — это улица, заворот, переулок, закуток, вымощенная гранитом дорога, тяжёлые канализационные крышки — и ремонт, стройка, стройка. Хьюго тащил их к самому центру городка, что напоминал гончую из кирпича, поднявшую свой серый нос к самому небу — это тянулась к пегой синеве башенка магистрата, и отсюда казалось, что она задевала своим шпилем стайки медленных туч.
Кагами приложил ребро ладони к холодному протектору на лбу, проклиная самого себя, что заранее не изучил карту — так, бросил всё, исчез из деревни, наплевав на здравый смысл, даже не взглянул, не перечитал задания, мечтая лишь об одном — сбежать. Хьюго сам прокладывал для них тропинки — странные тропинки, — а он только и мог, что следовать за ним, не позволяя своему шарингану угаснуть ни на миг. Вот они проходили мимо зарослей сирени и раздробленной брусчатки, мимо знаков и строителей, тащивших брусья и кирпичи, черепицу и металлические каркасы; спустя пару минут они уже влились в оживлённую утреннюю толпу. Всюду хохот и шутки, улыбки и взгляды, от которых зудел затылок, каждый позвонок. Люди давили, топтали ноги, галдели, словно прилетевшие по весне грачи, воровали друг у друга слова, воздух. Кагами помнил, какую панику на него это наводило раньше, но теперь он вспоминал Тобираму-сенсея, его голос, и душа успокаивалась — «ты не шиноби, если не можешь преодолеть свой страх». Клон сбавил немного шаг — он всё ещё видел их, но держал расстояние, изредка ворочая головой, опустив плечи слегка, и лишь в прорезях горел пожарищем шаринган.
На главном открытом рынке, перед крытой площадкой с красочными вывесками, Хьюго достал из сумки кошелёк и раздаривал рё то одному продавцу, то другому, к которым подходил Дайго, словно ребёнок, только-только дорвавшийся до конфет: у него впервые горели глаза, на щеках проступил румянец, а с лица не сходила улыбка — и он шутил, смеялся, снова шутил, ворковал с другими прохожими, те отзывались на его голос, как арфы отзываются на касания кончиков пальцев. Деньги летели направо и налево. На всяческие сладости, болотную крупную клюкву в сахарной пудре, безделушки, браслет ручной работы, на красивую сумку для всего с выбитым узором на лицевой стороне. Готовый в любой момент отразить атаку, Кагами диву давался, как беспечно вели себя эти двое, зная, что за ними велась охота. Ему хотелось обоих схватить за грудки, встряхнуть хорошенько и волоком потащить в Танзаку, наплевав на удивлённые взоры, направленные в их сторону. Но он не мог этого сделать, даже когда по холке бежали мурашки от плохого предчувствия. Клон разделял его беспокойство, успел приблизиться и шепнуть, снова отступая на десяток шагов назад: «Может быть, мы с тобой дураки, но я лично считаю, что тут слишком спокойно». «Спокойно?» — они плыли в людском потоке к большой площади с новыми статуями, кругом уже стояли большие и маленькие палатки, с улыбками встречали покупателей продавцы. Запахи жареных орехов расползались по всему рынку: грецкие, фундук, каштаны, миндаль... шипел огонь, шуршали купюры от прикосновений, кто-то смеялся в толпе громче остальных, плакала возле большой пекарни девочка с забавными хвостиками на затылке, мухлевали игроки в кой-кой и лопались шарики, когда в них вонзались иглы дротиков. Было действительно слишком спокойно.
Может, Хьюго вёл себя беспечно с деньгами, играл с огнём, однако почти не говорил, с застывшей улыбкой на губах бросал быстрые взгляды по сторонам и никогда — ни при каких обстоятельствах — не обделял вниманием свой чемоданчик на кодовом замке, будто в том хранилась его душа или контракт с дьяволом, подписанный кровью. Утро ещё зевало, потягивалось, расползалось на отдельные лёгкие юкаты, кофты, накидки из чистого шёлка, дурманило корицей, ванилью, перцем, кардамоном. Гурьба горожан и приезжих разделялась. Кто-то останавливался возле палаток с развлечениями и обманщиками, другие подходили к клеткам с причудливыми птицами: хохлатыми курами, роскошными белыми голубями, золотыми фазанами, — третьи скрывались в крытом павильоне, расставаясь с прелестями открытого смешанного базара, где все либо выигрывали, натыкаясь на угрюмых, но честных купцов, не воротивших носы от торга, либо проигрывали, выкладывая последние кровные за накидку или свитер «тонкой ручной работы». Дайго явно чувствовал себя среди народа уютно, как дома, Хьюго плыл по течению, и один Кагами напряжённо приглядывал за каждым, кто бросал в их сторону взгляды. Клон снова подобрался поближе, говоря тихо, исподтишка:
— По-прежнему ничего подозрительного.
— Невыгодная позиция: даже самый несмышлёный убийца не стал бы пытаться убить кого-то в такой жиденькой толпе, — Кагами отмахнулся от него. — Послушай, не мог бы ты больше не подходить ко мне так близко, а?
— Мог бы, но я подумал, тебе стало скучно, — протянул весело клон. — С собой, конечно, не потолкуешь как следует, но всё-таки это лучше, чем ничего.
— Было бы куда полезнее, если бы ты хотя бы знал город, — вздохнул Кагами, заметив, что на них смотрел мальчишка на кромке толпы, смотрел долго, внимательно, затем его взгляд перекочевал в сторону Хьюго, он поморщил нос, а затем юркнул куда-то в сторону.
— Вообще-то, — прокашлялся клон, — пока ты спал, я успел посмотреть карту и...
— И? — Кагами поискал того парнишку среди толпы, но увидел лишь то, как его спина мелькнула в повороте на тесную улочку с рыбными и мясными лавками. — Тогда не мог бы ты вывести господина Бандо отсюда, раз вы нашли с ним общий язык?
— Не, — клон, должно быть, улыбался, — не выйдет.
— От тебя нет в таком случае никакой пользы, — тяжело вздохнул Кагами, когда они проходили ещё один переулок, напоминавший чем-то подкову. Того мальчишки и след простыл. — Оставайся позади и, прошу тебя, не привлекай к себе внимания.
— Я — это ты, — пожал тот плечами, — если ты умеешь скрываться, умею и я.
«Оказывается, я невыносим», — Кагами невольно усмехнулся, когда их разделило расстояние и маска волка смешалась с новыми лицами. Он выдохнул, ускоряя шаг, когда заметил уже знакомого мальчишку, который шмыгнул прямо в длинную очередь, скрылся в ней за чужими спинами. Голоса смешивались, в человеческом улье роились слухи, звонкий девичий хохот, звон ножей, собачий лай дальше по улице, от вчерашнего дождя остались лужи-плевки в редких выбоинах на дороге. По сторонам возникали и пропадали лавки, магазины: из витрин выглядывали безликие манекены в цветастых и однотонных одеждах, на молнии или на пуговицах. Покачивались на ветру со скрипом вывески: портные, сапожники, часовщики, ростовщики, банки, маленькие забегаловки, соседствовавшие с аптекой и большой кузней, откуда доносилось бряцание металла. Хьюго шёл, не останавливаясь. Они поднимались вверх, впереди возвышалась большая арка, соединявшая два здания коридором, на ней была мозаика — рыжие волки, воющие на луну. Отдельно от промышленных домов с лестницами спал посреди розового моря сакуры маленький храм, со знакомыми колокольчиками и фонариками желаний, на высоком стенде, точно белые струпья, висели мечты, записанные на клочках белой бумаги. Старушка, в синем сарафане да в соломенной шляпе, тревожила смычком струны своей антикварной скрипки от одиночества и тоски, её долгая зубастая мелодия вгрызалась в общий гомон и сливалась с ним; ворковали сизые голуби под самыми крышами, распушив перья на груди. Неру был таким причудливым по сравнению с Конохой, здесь закипала, пузырилась иная работа, камень на камень, камень на камень. Кагами столкнулся взглядом с любопытными подростками, что разевали рты и тыкали в него пальцами с восторгом: «Ого-ого, самый настоящий Учиха! Да в жизни никогда бы не поверил, что кого-то из клана может сюда занести, может, он перепутал нас со столицей?» Одна из них, девушка помладше, ей явно не исполнилось ещё даже семнадцати, вдруг склонила голову, уставилась на Дайго, выискивавшего развлечения, и шепнула другим: «Не тот ли это парень, — она пригладила чёрные жидкие волосёнки, — очень похож на того, из борделя, я слышала, он дорого стоит». — «Из того чудного клана? — нахмурилась её подруга, вся бледная, почти болезненно, и глаза у неё были нездоровые, мутные. — Я даже названия его не запомнила». — «А ты откуда его знаешь? — подключился к ним третий, парнишка со всклокоченными русыми волосами и кривой улыбкой. — Неужто заинтересовалась?» — «Да будет тебе, — рассмеялась девушка, — он не в моём вкусе, к тому же всем известно, что он только с мужиками и работает — какое мне дело до таких?» Выбросив опустевший кулёк из-под клюквы, Дайго не обратил на них никакого внимания, продолжая светиться, словно золотая монета на солнце.
— Нам пора покинуть Неру, господин Бандо, — шепнул Кагами низко, — или вы решили приманить к себе ещё больше убийц и наёмников? — он краем глаза заметил клетки с боевыми петухами — поджарыми и невероятно подвижными.
— К чему такая спешка, малыш? — улыбался Хьюго, потянул руку к чёрным волнам волос Кагами, но тот увернулся от него довольно быстро и легко. — Разве нельзя нам немного развеяться? Мы ведь проведём в дороге весь грядущий день, а это скука смертная...
— Господин Бандо, — Дайго потянул его к маленькой палатке, где милая старушка, в очках с толстыми линзами, продавала сушёные пластинки хурмы, покрытые сахарной пудрой. — Господин Бандо, вы просто обязаны это попробовать, — он опять торговал своей улыбкой, ничуть не скупясь, а может, она действительно не стоила даже гнутого гроша... — Я с детства помню этот вкус. Вы не пожалеете.
— М-м-м, — Хьюго задумчиво тронул свой колючий подбородок, — вкус детства, да? Ну-с, можно и попробовать, — он приблизился к палатке, а Кагами, тяжело вздохнув, всё ожидал, когда его пырнул бы ножом какой-нибудь проходимец или наёмный убийца. Снова зашелестели купюры из пухлого кошелька. — Ты ведь тоже когда-то был...
— Да, торговал на рынке, — кивнул Дайго, вгрызаясь в сладкое лакомство, когда они оставили старушке плату за хурму. — Мы с бабушкой торговали всяческими солёностями, особенно у нас хорошо расходилась черемша, её брали горстями... — он поправил новые очки, предварительно вытерев руки о платок из кармана, сжимал бумажную сумку в свободной руке. — А потом бабушка умерла.
— Соболезную, — бросил Кагами, когда заметил — всего на миг — проскользнувшую печаль в голубых глазах, — терять родных всегда тяжело.
— Родные, — усмехнулся Дайго немного резче обычного. — Она не была мне родной.
Кагами решил в этот раз промолчать. Они дрейфовали в человеческом течении, заглядывали из палатки в палатку, вдыхали ароматы кожи и лака, железа и пламени; из крытого рынка выходили покупатели, тащили свои приобретения в холщовых сумках, в руках, запакованные, а в сторону серого дома-великана несли зелёный рулон ковра. Продолговатый рынок кричал, шептал, шипел, веселился и качался из стороны в сторону, будто это холм вздрагивал от поступи сотен человеческих ног, и воздух тяжелел от жизни, от вздохов толпы, медленно сгущавшейся. Хьюго остановился возле маленькой оранжевой палатки, где стояли бутылки с дорогим сакэ. Продавец сидел со скучающим видом и листал книгу в жёлтой обложке: люди редко задерживались возле его точки, только заглядывали на ценники и, прикрывая рты, уходили, оставляя его ни с чем. Это был мужчина лет этак тридцати с хвостиком, лысый, тучный, загорелый, в кожаном жилете, надетом поверх белой майки. Он поднял на них свои карие глаза, отрываясь от книги лишь на мгновение, затем опять погрузился в чтение. Дайго без всякого стеснения зачитал одну из цен, вслух, задумчиво посмотрел на тёмные красивые сосуды, беря под локоть Хьюго, который тоже не поразился круглой сумме. Кагами только и мог, что беспомощно вздохнуть, пока клон, отыскав скамейку поблизости, наблюдал за проходившими горожанами, за улицей, за руками, ногами, крышами, поворотами... Опасность их пока не настигла. Только не выходил из головы тот мальчишка, который слишком откровенно за ними следил.
— Уважаемый, дайте-ка самое дорогое сакэ, которое у вас только есть, — начал Хьюго, кивнув на стенд с бутылками.
— Сию минуту, — поморщился продавец, с ленцой поднимаясь на ноги. — Но вы уверены?
— Я похож на человека, который сомневается в своих собственных словах? — Хьюго вопросительно вздёрнул бровь. — Задавайте меньше вопросов, уважаемый, и будет вам счастье, — он улыбнулся. — Надеюсь, ваше сакэ нас не разочарует.
— Разочарует? — продавец всего на секунду нахмурился, затем морщины на его лбу разгладились сами собой, и он тоже попробовал улыбнуться. — А вы шутник, смешно.
— Скажете, что ваше сакэ пьют сами феодалы? — подтрунивал над ним Хьюго.
— Нет, но моя семья довольно долго этим занимается, и никто пока не жаловался на качество, — пояснил продавец, доставая самую верхнюю бутыль, с которой он обращался с такой осторожностью, будто она могла рассыпаться прямо у него в руках от одного неверного движения. — Будет удивительно, если вы станете первым.
— Надеюсь, вы не собрались пробовать его прямо сейчас, — Кагами нахмурился, когда Хьюго взвесил бутылку в своих руках, передал её Дайго и только после этого стал отсчитывать нужную сумму.
— Нет, что ты, его пробовать буду не я, а мой наниматель, — пожал плечами Хьюго, когда они расплатились за покупку и вернулись в неровный утренний строй. — Не думаю, что оно отравлено, так что избавляю тебя от обязанности его пробовать.
— Вы так щедры, господин Бандо, — выдохнул Кагами, — а теперь не могли бы вы...
— Не могли бы, — нахально усмехнулся Хьюго, повязав красную ленту на своё запястье и выискивая что-то среди незнакомцев. — Да брось, неужели тебе не хочется поговорить?
— Не хочется, — машинально ответил Кагами. — Вы мешаете мне работать.
— Я ведь не связываю тебе руки, — Хьюго бросил взгляд в небо, в царство белых чаек, откуда сыпались, сыпались их оклики. — Если бы связывал — тогда другое дело, но твои руки свободны, ещё и шаринган на месте, — он не останавливался, ведомый собственными планами. — Я более чем уверен, что у такого способного парня выйдет и работать, и говорить одновременно...
— Вы смеётесь, — Кагами сдавливал рукоятку куная по старой привычке, а толпа всё сдавливала их сильнее и сильнее, и если бы он отвлёкся на несколько секунд, то не заметил бы, как неприметная женщина в гражданской одежде передала сложенный клочок бумаги в руки Хьюго. — Вам до сих пор грозит опасность, а вы ведёте себя как ребёнок.
— Живу полной жизнью, — низко хохотнул Хьюго, сунув бумажку в карман, — в отличие от тебя. Знаешь, я был когда-то таким же, как ты: меня тоже держали принципы, но потом я вырос из этого, как вырастают из песочницы дети, и теперь... — он промурлыкал это больше на ухо Дайго, — у меня есть всё, о чём я только могу мечтать.
— Неудивительно, что за вами охотятся, — Кагами тряхнул головой.
— Это мелочи, — Хьюго прижался грубыми губами к золотому виску Дайго. — До сих пор поражаюсь тебе. Так втрескаться в собственного сенсея — это надо постараться, — он даже не смотрел в глаза, щурился от раскалявшегося солнца, перебирал пальцами ручку чемоданчика. — Тебя не волнует, что он умрёт, скорее всего, раньше тебя? Ну там, сердце у него остановится, например, или вообще старость, если на войне с ним ничего не случится, конечно...
— Вы сбиваете меня с концентрации, — процедил Кагами, густо краснея, — и не вашего ума дело, какие отношения нас связывают; к тому же вас самого как-то не заботит возраст вашего партнёра, — он взглядом указал на Дайго. — Не правда ли, господин Бандо?
— Ты, оказывается, умеешь язвить, — рассмеялся Хьюго, — значит, больная тема, да?
— Вас это не касается, — Кагами потёр висок.
— Ладно-ладно, давай я дам тебе всего два бесплатных совета, на твой выбор, — Хьюго откровенно веселился. — Совет первый: бросай ты этот старый мухомор, ты из него не вытянешь ничего, если слухи меня не обманывают, а они меня не обманывают. Совет второй, если ты всё-таки упёртый баран: целуй его сам, когда вернёшься в деревню.
— Вы не имеете ни малейшего понятия, о чём говорите, — Кагами всего на миг представил, как целовал бы Тобираму-сенсея, прижимался бы к его губам своими губами, заглядывал бы в бордовые глаза, видел бы редкую, как град в середине лета, улыбку, чувствовал бы под своей ладонью медленные удары его сердца... Нет.
— Господин Кагами, — Дайго обратил на него внимание, — знаете, любить одного без остатка бывает слишком затратно... я бы на вашем месте позволил чувствам отцвести самим: гораздо проще, когда ты сам выбираешь, с кем быть, — он приобнял Хьюго за талию, — ибо любовь — это слепой лучник. Никогда не знаешь, куда попадёт его стрела.
— Знаешь, малыш, — Хьюго всё равно лез туда, куда его не звали, — я не понимаю твоего сенсея, с какой стороны ни посмотри. Это ведь надо в ладоши хлопать, раз на него обратил внимание кто-то вроде тебя, пылкая юность, а он будто даже этого не принимает во внимание. Я бы воспользовался случаем, — он улыбнулся, некрасиво, — сорвал бы все цветы удовольствия, пока не устал бы от этого.
— В моей практике были такие, — Дайго взглянул на крыши, на которых по-прежнему теснились городские голуби, — к ним просто нужно найти верный подход. Он ведь застал времена бесконечных войн, да? Те, кто сражался всю свою жизнь, имеют свойство выгорать, — он пробежался пальцами по плечу Хьюго, — иногда они боятся близости, иногда она им не нужна вовсе, а иногда они в ней нуждаются так сильно, что теряются сами...
— Вспоминаешь того самурая, м-м-м? — Хьюго усмехался. — Ну да, схожие случаи.
— Вам так нравится копаться в чужом грязном белье, — Кагами раздражённо поморщил нос. Его терпение балансировало на тонком канате, и он успокаивал себя тем, что они вскоре расстанутся, их пути вновь разойдутся в Танзаку...
— Это моя специальность, малыш, — и в синих глазах столько довольства собой...
Толпа стала ещё оживлённее. Хлопали дверцы лавок, звенели монеты, карандаши со скрипом щекотали белые листы бумаги, из-под рук художников выходили наброски, портреты за деньги, занавески на окнах домов вздрагивали, словно ресницы, из трубы пекарни валил дымок; справа строители таскали лестницу туда-сюда, кто-то чистил окна, кто-то прибивал объявления, кто-то отмывался от пыли из ещё одного городского колодца, другие орудовали пилами, постукивали молотками, затягивая долгие песни, которые перекочевали из древних сёл на границе со страной Огня сюда, в Неру. Кагами ощущал, как в давке у него учащалось сердцебиение и как возникало желание побыстрее уйти в свободный переулок, но знакомый голос из воспоминаний напоминал ему: «Не трусь, тебя никто не затопчет, просто дыши». Он пригладил свои волосы, неприятные, уже жирные, со скрипевшими между пальцами песчинками, затянул протектор потуже — и лишь отстранённо напоминал себе о грядущем «серьёзном разговоре». Его слегка потряхивало от одной только мысли, как Тобирама-сенсей будет выражать своё разочарование: отлучит ли от заданий, лишит ли выходных на целый год, либо же охладеет настолько, что не будет даже замечать его на улице?.. Последнее пугало Кагами до чёртиков, сердце сжималось от одной мысли, что он больше не сможет быть рядом, не сможет смотреть тайком на красивый профиль, на лицо целиком, на фигуру в синем строгом доспехе, повидавшем многое на своём веку, как и его владелец, или тренироваться вместе... Табун мыслей скакал у него в голове, и мурашки бежали по всему телу даже сейчас, за десятками миль и границами, лесами и озёрами, речным серпантином, когда ему чудился то холодный недовольный взгляд багровых глаз, то безразличный тон и сложенные на груди руки, блеск хаппури в лучах заходящего солнца... Воображение сгущало краски. Тобирама-сенсей никогда раньше не был разочарован настолько, чтобы писать это в письме. Раньше Кагами не позволял ему даже находить причины для разочарования, выполняя всё безупречно, лишь бы услышать похвалу, из шкуры вон лез, чтобы тот проурчал что-то одобрительное почти себе под нос, едва слышно, словно каждое слово похвалы стоило горы золота. Кагами ничего из него не тянул, покорно ожидал скупого «ты молодец». В такие моменты он хотел расцеловать весь мир, а Тобираму-сенсея — в особенности, но вместо этого почтенно кивал, прикусывая изнутри щёку... и удалялся. Скрывался за тяжёлой дверью кабинета, а потом, возвращаясь — редко — домой, забирался сначала в свою комнату, доставая из-под кровати коробку, брал оттуда листок и карандаш, а потом лез на крышу, провожая закат долгим взглядом; слова сами просились на бумагу, пока строптивое сердце прогоняло горячую кровь по всему телу, зажигало щёки красным. Хьюго заставил его выскользнуть из плена памяти: схватил за рукав и потащил в сторону палатки, где метали дротики. Кагами лишь удивлённо моргнул на такую вольность, резко выдернув руку из его хватки. На крючках висели плюшевые призы. Владелица, пышная дама с седым кривым пучком на макушке и глазами цвета меди, зазывала к себе желающих, восклицала на весь рынок рыкающим командным голосом, а на стульях сидели тот мальчишка, наблюдавший за ними, и не кто иной, как Сатору, чистый и опрятный, с причёсанными зелёными волосами: оба щёлкали грецкие орешки из одного большого кулька. Мальчишка мигом ткнул локтем в бок Сатору, и тот лениво зевнул, поднимая свои голубые глаза вверх и растягивая уже знакомую улыбку. Возле них стояла клетка с белой лисицей, у которой чёрными были только уши и лапы, она провожала скучающими взглядами тёмно-серых глаз прохожих, виляя изредка хвостом. Дайго заметил её сразу и округлил глаза.
— Простите, но это приз? — подал голос он, указывая пальцем на клетку. — Живая лиса?
— Мраморная лиса, — кивнула женщина, забрав протянутую купюру из рук Хьюго, — таких нынче нечасто встретишь, они на дороге не валяются, — она передала им десяток дротиков, одёрнула летнее однотонное платье тёмно-красного цвета, с пятнами от масляных красок на подоле. Бинты покрывали её пухлую правую руку до локтя, на левой были ещё свежие царапины.
— Ага, очень дорогая лисица, — поддакнул загорелый мальчишка, щёлкнув следующий засахаренный орех, — пока никто не смог выиграть по-честному. Но вы всё равно попробуйте, уважаемые! Удача бывает благосклонна к приезжим, — он продолжил жевать, а в его глазах, светло-карих, мелькали искорки веселья.
— Ну, конкретно эту лисицу вы нашли почти на дороге, — Сатору улыбнулся, — раненую.
— Цыц, — махнула на него рукой женщина, спрятав деньги в сумку и потерев широкую переносицу, — лиса действительно ценная, но чтобы её получить, вам нужно попасть во все десять мишеней. Это не так просто, как может показаться на первый взгляд.
— Думаете, смогёте? — самодовольно усмехнулся мальчишка, почесав округлый подбородок с ямочкой. — До вас пытались многие, но максимум попадали шесть раз, а все остальные мазали даже при первом броске.
— Малыш, — Хьюго вложил дротики в руку Кагами, — покажи-ка им класс. Не зря же говорят, что у вас в клане все поголовно меткие, как демоны. Похвастай своими способностями, — он потрепал его за плечо, но Кагами быстро отстранился.
— Зачем вам вдруг понадобилась лиса? — спросил он, недоуменно разглядывая клетку.
— Не мне, — покачал головой Хьюго, — Дайго, дорогой, зачем тебе именно эта лиса?
— Это... долгая история, господин Бандо, — он растерянно улыбнулся, когда лиса подняла на него глаза и прищурилась, будто узнала, понюхала даже воздух. — Но она мне нужна.
— Мне следует вас предупредить, что эта лиса на контакт так просто не идёт, — женщина похлопала по крышке клетки, — чего только стоило её выходить... Ну так что, будете бросать? — она кивнула на маленькие шарики. — Ровно десять мишеней.
— Кагами, — Хьюго снова хотел потрепать его по плечу, — бросай же.
— Шаринган не создан для хвастовства, господин Бандо, — он вложил дротики обратно в его руки, — лучше уж вы показывайте «класс», я не люблю светиться и выпячивать напоказ свои навыки: не для того я обучался у сенсея, чтобы стать карнавальным развлечением, — он всё-таки фыркнул. — Не мешайте мне работать.
— Какой же ты недотрога, — вздохнул с деланным разочарованием Хьюго, — неужели и в постели с ним тоже будешь ломаться, как принцесса? — он похабно улыбнулся.
Кагами смотрел на эту улыбку, на ровные белые клыки, долю секунды, всего столько ему понадобилось, чтобы стиснуть зубы и вспыхнуть — как письмена взрывных печатей. Это была последняя капля. Его гордость оскалилась острыми клыками, кровь застучала в ушах. Это был удар ниже пояса — кнут, плеть, розга. Гнев. Раньше его опоясывали крепкие корабельные верёвки, сдерживали, нашёптывали тихое «терпи». Теперь они лопнули. С громким хлопком. Разлетелись в разные стороны. Нити ошпарили грудь, где всё копилось и копилось, барабанило по рёбрам вместе с взволнованным сердцем. И Кагами не выдержал — с размаху вмазал кулаком по наглому лицу, стирая улыбку вмиг. Костяшки пальцев, привычные к вечной борьбе, даже не обожгло болью. Дешёвые дротики, с цветным оперением, рассыпались по земле перед палаткой, и ошарашенный Дайго принялся их быстро собирать. Хьюго опешил, сделал шаг назад, вцепившись в свой чемоданчик, когда зеваки зашушукались, потёр щёку, болезненно поморщился. Он тяжело вздохнул, не осматриваясь по сторонам, нахмурился на миг, затем щёлкнул пальцами. Единственным даром для десятков свидетелей стал только его низкий нездоровый смех, а не крики и ругань. Смех. Покрасневший след от кулака. Прокусанная до крови нижняя губа. Сатору тоже хохотнул в кулак, прокашлялся и подсел поближе к клетке с лисой, одобрительно подняв большой палец вверх, мол, хороший удар. Никто не говорил пока ни слова. Звенели колокольчики храма, раздавался говорок чаек с небес, шаркали подошвы по подсохшим дорожным камням, и солнце одним глазком выглядывало из-за своей серой облачной крепости, точно феодал после долгой кровавой битвы или неудачной осады. Мальчишка сложил губы в удивлённое «о», почесал себя за ухом и любопытно сощурил хитрые глазки, поёрзав на стуле. Женщина сделала вид, будто ничего не видела и не слышала, лишь подогнала их: «Так кто же из вас будет бросать?» Лисица неотрывно таращилась на Дайго, сильнее виляя хвостом, положив мордочку на чёрные передние лапы, тоже ожидала развязки. «Будет драка?» — «Да нет, не похоже». — «А мне как-то всё равно, но ставлю я на тёмненького, он кажется способным». — «Ну конечно, у него ведь есть шаринган». Кагами даже не обратил внимания на пульсацию затягивавшихся ран на ладонях, только сложил руки на груди, прожигая шаринганом своего нанимателя, ожидая от него очередной выходки, ещё игры на нервах, ещё насмешек — чего угодно, но видел перед собой темноту, засевшую глубоко в синих глазах. А может, эта темнота была там уже давно, просто её скрывала плотная наигранная плёнка обмана. Перестав едко смеяться, Хьюго даже открыл рот, чтобы заговорить, но его опередили.
— Ещё хоть одно слово, господин Бандо, — процедил Кагами, — и я отказываюсь от вашего задания, и мне всё равно, какие будут у этого последствия. Вы мне отвратительны.
— А это неприятно, — Хьюго нахмурился, всё ещё потирая щёку, — ты бы руки при себе держал, я ведь вычту это из твоего вознаграждения, ты же понимаешь? Ещё и отзыв оставлю не самый приятный, так что тебя больше не приставят ни к одной миссии, — он впервые зло сверкнул своими синими глазами. — Я тут, значит, в добрячка играл, а ты вот как решил со мной обойтись, — он фыркнул, — я могу делать всё, что захочу, — Хьюго взял дротик и швырнул его, не глядя, прямо в один из воздушных шариков — попал метко. — Ты в любом случае не можешь так просто отказаться, — следующий дротик опять попал в цель. — Для этого тебе нужно заполнить определённые бумаги и дождаться другого шиноби, который бы принял задание у тебя, — третий дротик тоже пронзил тонкую резину. — Это так, к слову, милый малыш.
— Господин Бандо, — Дайго взял его под руку, — вы знаете, что вы попали в три мишени?
— Правда? Ну надо же, — переменился в лице Хьюго. — Значит, и приз скоро будет моим.
— Имейте в виду: ещё одно слово о сенсее, и я за себя не ручаюсь, — предупредил его Кагами. — Не вам совать нос в мои личные дела, и тем более — в дела Тобирамы-сенсея, и не вам говорить о нём с таким видом, будто бы вы знаете больше всех остальных.
— Какой же ты собственник, оказывается, — резко усмехнулся Хьюго, — и ранимый воробушек. М-да, — он прикоснулся указательным пальцем к ранке на нижней губе, и Дайго заботливо стёр кровь с неё своим платком. — Думаю, таких, как ты, вокруг Второго ежедневно крутится предостаточно, поэтому можешь даже и не рассчитывать на взаимность. Какая жалость, правда?
— Вы сейчас привлекаете слишком много внимания, — Кагами хотел ударить его ещё раз — за острый язык, за обидные слова, за всё, но сдержался, сделал медленный вдох, медленный выдох, пока Хьюго продолжил швырять дротики точно в цели. Ровно семь раз.
— Ну надо же, вы выиграли, — прищурившийся Сатору усмехнулся, — конечно, чуть тут битву не устроили, но выиграли, а победителей, как известно, не судят... — он побарабанил пальцами по крышке клетки. — Лисичке повезло. Её хотели приманкой на собачьи бега отдать, если бы никто не победил.
— Это было дзюцу, — возмутился мальчишка, — тёть, точно говорю, дзюцу.
— Я раньше из лука стрелял и не с такого расстояния, мелкий, — обратился к нему Хьюго, одним прикосновением спасая себя от синяка на скуле, который расползся бы до самого глаза. — Так что видеть дзюцу там, где его нет и быть не может, уже паранойя.
— Забирайте лису и уходите, — отвесила женщина как пощёчину, снова одёргивая платье, и добавила сухо, суше, чем в самом начале: — Поздравляю. Надеюсь, приз вас не загрызёт этой ночью.
Заметив её кивок, Сатору открыл клетку, прицепил к тканевому ошейнику на тонкой лисьей шее такой же простой поводок, и белая лисица, медленно, почти с достоинством, поднялась и неуклюжей рысцой последовала за ним; она прихрамывала на заднюю правую лапу, а её морду пересекал свежий длинный шрам, успевший уже слегка зарубцеваться. В тёмно-серых глазах не было ни дикости, ни страха, только бесконечная усталость, старческая утомлённость — в них не вспыхивали блики, только отражалось, точно в зеркале, солнце, тонуло в чернёном зверином серебре, окружавшем бесконечно-чёрные зрачки. Её левое ухо нервно дёргалось, дёргался и хвост, дрожала раненая лапа, а рынок цедил с улиц новые лица, улыбки, морщинки и гладкие щёки, окрестности крытого павильона тонули в запахах Неру, утра, в ресторанчиках уже сидели жители города и нередкие путники, отдыхавшие в ночлежках перед тем, как пересечь границу страны Земли, а там и до деревни Скрытого Камня недалеко... Всего в паре метров от палатки Кагами видел столики снаружи, чашки с раменом и карри, кусочки сладкой тыквы в панировке, чай, кофе, какао, сакэ — всё на выбор; чуть дальше на скамейках щёлкали тыквенные поджаренные семечки дети постарше, лет восьми-девяти, переговаривались друг с другом, словно воробьи, хохлились, хорохорилась миниатюрная девочка с танто, улыбчивый свет целовал сталь...
Дайго с какой-то оторопью принял поводок из рук Сатору, хотел потрепать лисицу по голове, но тут же дёрнулся назад — в его ладонь едва не впились острые клыки. Собравшаяся небольшая очередь разглядывала оставшиеся призы: плюшевые игрушки и металлические цепи, утешительные безделушки и пара статуэток, даже старая ваза с позолоченными ручками... От всего этого хотели выгодно избавиться. Ненужные вещи, нужда в деньгах, может быть, долги. Послюнив указательный и большой пальцы, женщина крайне внимательно пересчитала те купюры, которые им удалось заработать за утро, а после вновь зычно заговорила; её ржавые кудри напоминали заросли шиповника, без цветов, только с колючками, её глаза — чистая медь, тогда как толстую шею украшал круглый медальон на простой чёрной верёвке, ни колец, ни серёжек, ни браслетов. Голос её напоминал гонг, в который били, били — со всей силы. Мальчишка, сидевший на стуле, качал ногами, свистя в длинный свисток. У него тоже были непослушные ржавые локоны, взъерошенные на макушке и затылке, словно петушиный гребень. Над палаткой склонялась плакучая старая ива, разбросав свои блёкло-зелёные косы по крыше, на её ветвях шевелились разноцветные ленточки, крепкий ствол шелушился, словно сходившая змеиная чешуя. Скрипели колёса повозок. Сатору тем временем под понукания, закатывая глаза, менял шарики на стене, вытаскивал из неё дротики и передавал их новым участникам, провожая цепким взглядом спину Хьюго, затем Кагами прочитал без заминки по его губам: «Я тебя позже найду, далеко не убегай» — и пожал плечами. Белая лисица, виляя пушистым хвостом у ног новых хозяев, морщила нос, утомлённо прикрывала глаза и хромала впреди, повинуясь поводку. Все они двинулись прочь с рынка, направляясь к высокой арке с мозаикой, которая вела на залитую солнцем площадь перед магистратом, где их будто бы дожидалась новая каменная статуя основателя Неру: высокий старец с большой косматой собакой, сидевшей у его ног. Голос толпы напоминал шум капризного прибоя: там играла музыка, дальше, на деревянной площадке, репетировали танцы перед каким-то праздником; из дорогих лавок выходили покупатели с набитыми доверху сумками.
— Нам в Неру больше делать нечего, — Кагами внимательно оглядывал толпу, выискивал опасности, доверяя зоркости своего шарингана... — Или вы собрались остановиться в ночлежке ещё на ночь, господин Бандо?
— Не ворчи, — Хьюго хмыкнул, на его седую голову ложился платком золотой свет, — сегодня и целую оставшуюся неделю здесь проходит большая собачья выставка, и это будет такое пренебрежительное упущение её пропускать, — он цокнул языком, опустив взгляд на лисицу, сунул руку в карман, куда клал бумажку. — Упускать такую возможность — по меньшей мере глупо, а то и вовсе безрассудно.
— Вы всё-таки собираетесь покупать собаку, господин Бандо? — Дайго старался лишний раз не смотреть на белую лисицу, которая плелась за ним, даже не ворочая головой, будто окружающий их мир перестал её интересовать. — Разве у нас будет дом, где мы могли бы осесть? — он грустно улыбнулся. — В большом городе? Подальше от бед? У нас будут слуги?
— Будет дом, всё будет, но позднее, дорогой, — Хьюго тронул скулу, на которой не осталось ни следа от удара. — Сначала нужно выполнить пару мелких поручений, а после уже я смогу спокойно и безбедно жить, где-нибудь в стране Чая, там, говорят, климат мягкий и всегда тепло...
— Может быть, вам нужно сразу приклеить большую красную мишень на спину, господин Бандо? — Кагами шёл со стороны правой руки Хьюго, той, что удерживала чемоданчик на кодовом замке. — Это бы намного облегчило рутину наёмных убийц.
— Может быть, так и сделать, чтобы ты отрабатывал свои деньги? — вернул ему колкость Хьюго, и глаза его по-прежнему были тёмными, синими, злыми. — Дайго, дорогой, и как же ты назовёшь свою хитрую питомицу?
— Рики, — Дайго ответил без запинки, будто и не задумывался об этом ни на секунду.
— Быстро ты определился, — засмеялся неестественно Хьюго, — я бы назвал её Тучкой.
— Почему Тучкой? — Дайго поднял на него глаза, когда толпа разделилась на несколько потоков: одни направлялись к другим банкам, другие проходили в высокие двери магистрата и там с торжественным видом занимали очередь. — Тучи ведь серые.
— Серые, — утвердительно кивнул Хьюго, — но в детстве у меня была собака, Тучка, вот я и подумал, что можно было бы кого-нибудь назвать так же, в её честь, так сказать, — он даже не пытался погладить лисицу, видел, что та едва не цапнула его любовника. — Умерла она от бешенства, кстати говоря, не самая счастливая судьба. Да и отец мой по той же причине слёг в могилу... долгая история, в общем-то.
Вдоль широкого здания с колоннами и золотистой табличкой «Торговая палата» на светлой стене толпились люди: мельтешили, присвистывали, заглядывали через плечи друг друга, протискивались, занимали места. Тени падали с малахитовых крон древних пышных лиственниц, стоявших в ряд, словно фигурки на шахматной доске, к их стволам прибивал листовки-объявления сытый мужчина с двойным подбородком, державший белую стопку под мышкой, поспешно стирая пот с узкого лба. Собачий лай становился громче, мелькали изящные лапы в пролётах между силуэтами любопытствующих. Хьюго, сжав тонкое запястье Дайго, потянул его следом за собой — и их с клоном проглотили человеческие галдевшие топи, сомкнулись за спинами. Магистрат и громоотводы остались позади, и волчья маска почти пропала из виду. Кагами хотел нырнуть следом, контролируя дыхание, придерживаясь за рукоятку куная, но вскоре почувствовал, как его край рукава подцепили пальцами и потянули слегка за собой, вытягивая из бесконечной толкотни, на противоположную сторону каменной улицы, под тень от козырька магазина сладостей. Возражения так и не вылетели из груди — перед ним предстал Сатору: его заграничный доспех блестел от чистоты, натёртый, аккуратный, с говорящими царапинами на нагруднике и старинными символами на наплечниках; за его спиной был холщовый вещмешок, крепкие широкие лямки подчёркивали плечи, и только сбитые где-то костяшки пальцев, ещё не зажившие, и мозоли на пальцах выбивались из общего образа. За ними никто не наблюдал — обычное утро, обычная встреча, обычный разговор, лишь хлопала периодически дверца магазина. Люди, окружавшие площадку, где проходила выставка, немного расступились — и Хьюго вновь вернулся в поле зрения, внимательно оценивая каждого породистого пса, которого проводили мимо него по диагонали. Цены кусались.
— Давно не виделись, — кивнул ему с широченной улыбкой Сатору, на поясе у него были новые кунаи и сюрикены, явно недавно купленные. — Выглядеть, однако, лучше ты не стал, Учиха Кагами. Что, неужели нигде не нашёл места в общественных банях? — он тяжело вздохнул. — Я вот с Таширо Нори разобрался, теперь я сам себе царь ещё на несколько дней, потом поведу караван в страну Дождя, говорят, там сейчас хлеб с руками отрывают — а торгаши только этого и ждут. Война там, но я-то буду осторожен.
— В самом деле война? — Кагами не отрывал взгляда от спины Хьюго. — Слышал об этом только краем уха, думал, это всего лишь сплетни, — он потёр заднюю сторону шеи. — Я бы на твоём месте нашёл работу побезопаснее, всё-таки наёмников берут не только для охраны, а если для охраны — то по более безопасным маршрутам.
— Сейчас в море спокойнее, — протянул Сатору, — но я не моряк, к сожалению, — он вытряхнул из кармана маленькую золотую монету, подбросил её вверх. — Я бы пошёл к вам, в Коноху... Есть тут один чудак, который ястребов тренированных продаёт, но он даже хуже моего прошлого нанимателя, да и кормить меня отказался. Такой минус.
— Действительно, огромный минус, — улыбнулся Кагами.
— А ты сопровождаешь того старика и парня с лисой? — поинтересовался Сатору, снова подбрасывая монету. — Важные господа, да? Дай-ка угадаю, какие-нибудь иностранные принцы или богачи голубых кровей, которые отправляются, м-м-м, на свадьбу самого феодала? — он тянул слова, забавно подмигивал и даже не смотрел в сторону выставки. — Ладно, я шучу. Знаешь, мне вот стало интересно, — Сатору сделал паузу. — Как думаешь, может ли убийца спокойно разгуливать по этой стране, почти не опасаясь за свою сохранность?
— Хм, — Кагами следил за его руками, они лежали безобидно на поясе. — Технически, если он залёг на дно — почему бы и нет? Но тогда ему нужно быть осторожным вдвойне: всё-таки подобная безопасность тоже очень шаткая. Всего один неверный шаг, и на него налетят все охотники за головами, — он пригладил волосы на затылке. — Смотря что из себя представляет этот убийца, они ведь бывают разными.
— Скажем, отравитель? — Сатору потёр татуировку-символ. — Они явно должны быть осторожнее остальных, всё-таки работа с ядами накладывает свой отпечаток... — он заглянул в шаринган. — Хотя и среди них бывают уникальные личности. Знаешь, у нас, в Скрытом Водопаде, была игра — «Найди обманщика». Я раньше никогда в ней не выигрывал, если честно, меня постоянно дурили... Зато вместо этого я отлично разбирался в дорожках на топях там, где не один человек сгинул. Я знал такие места, где росла самая спелая и сладкая морошка.
— Морошка? — Кагами недоуменно выгнул бровь. — Никогда не пробовал, если честно.
— Жаль, — продолжал Сатору, — я бы мог показать тебе тоже тропинки среди торфяных топей, был бы твоим проводником, чтобы ты не заплутал, в конце концов. Топи опасные, всего один неверный шаг — и ты обречён, — он помолчал, вертя монетку между пальцами, рассматривал то одну сторону, то другую. — Так, наверное, и с людьми: мы все ходим по торфяным болотам, но не всегда есть кто-то, кто указал бы нам дорогу или спас бы от трясины, а вокруг темно, скользко, черно и столько грязи, что чистым остаться практически невозможно, — Сатору похлопал Кагами по плечу. — Ты до сих пор не хочешь узнать, что означает моя татуировка, нет? Всё-таки я про твой клан теперь знаю.
— Ты не обязан, — Кагами всё ещё бросал взгляды на Хьюго, на Дайго, на клона, на белую лисицу, которая снова раздражённо виляла хвостом. — Татуировка — это нечто личное, таким не делятся с первым встречным.
— Ну ладно, — Сатору махнул рукой, — а ты куда ведёшь-то своих господ?
— В город, — Кагами решил не распространяться, — это далеко отсюда.
— Наверное, пойдёте по старым торговым путям, да? — Сатору прищурил свои пустые голубые глаза. — Я лично в них никогда не разбирался, но слышал, что на тех дорогах в последнее время люди пропадают. Конечно, тебе это не грозит — с твоими-то способностями, но я бы всё равно держал ухо востро. Я могу показать более безопасный путь, сам по нему ходил какое-то время, — он достал сложенную карту, на которой красной полосой по юго-востоку бежала дорожка.
— Там нет ни одной деревни, — заметил Кагами, разглядывая карту. — Вряд ли мы пойдём этим путём, но всё равно спасибо за предложение, — он улыбнулся, кивая в сторону рынка. — А ты решил развлечь людей там, пока наниматель не двинулся в страну Дождя?
— Лёгкие деньги, — пожал плечами Сатору, — да и интересно было, когда кто-то выиграл бы эту лисицу. Они, кстати, уже знакомы с тем парнем, заметил? — он кивнул на Дайго. — Думаю, их что-то связывало в прошлом, но он вряд ли об этом так просто расскажет.
— У всех свои секреты, — Кагами отстранился от карты, — и не мне в них лезть.
— Ну да, — Сатору по-учёному кивнул, — у шиноби свои правила, у наёмников — свои, — он тоже пригладил волосы. — А что там возле палатки был за разговор о Втором Хокаге? Я так до сих пор и не понял, за что ты своего нанимателя так смачно ударил.
— Были причины, — Кагами ответил холоднее, — это не та тема, о которой я бы хотел поговорить. Личное, — он взял Сатору за руку и крепко её пожал. — Мне надо идти, всё-таки работа, — Кагами быстрым шагом двинулся к Хьюго, который всё ещё наблюдал за выставкой собак, придерживая Дайго за плечо. — Надеюсь, мы ещё свидимся.
— Конечно. Я когда-нибудь загляну в Коноху, будь уверен, — бросил ему вслед Сатору. — И, может быть, покажу тебе тропу к самой сладкой морошке, ежели ты решишь навестить меня сам, хотя не уверен, что при подобном раскладе ты сможешь меня отыскать. Работа, — повторил он за ним и сунул монетку обратно в карман. — Скорее я найду тебя, когда ты будешь этого ожидать меньше всего, Учиха Кагами...
С высоты своего роста Хьюго смотрел на породистых догов, легавых, гончих, которые послушно трусили рядом со своими хозяевами; собак водили кругами, под сенью лиственниц, чернильные тени ложились рыхлыми слоями на вычесанную шерсть, чёрную, серую, белую, пятнистую — и цены, называемые громким командным голосом, прошибали воздух, который пронизывали солнечные нити, натянутые до предела, они напоминали золотые струны — и звенели, и пели, и лопались, и бесшумно проклинали серые бесплотные легионы. Дождь не собирался, он умчался прочь следом за ночью, на юго-запад, может быть, в своё вечное королевство над страной Дождя, где всегда плакали небеса. По вымощенной площади, по камням, по кругу цокали собачьи когти, шаркали сандалии, а в окнах торговой палаты появлялись и исчезали работники со стопками бумаг и кружками, наполненными горячим кофе до краёв, — все в деловых одеждах, со строгими лицами и усталыми, но цепкими взглядами. Клон сторожил и Хьюго, и Дайго, отгонял карманников и опасности, готовые оскалиться сталью в любую секунду, будь то кинжал, стилет, взрывная печать или гендзюцу. Кагами протиснулся между ворчавшими зрителями, когда белая лисица, прижав к затылку чёрные уши, взглянула на него без всякого интереса; между ними стояла лишь молодая пара — парень и девушка, они переговаривались полушёпотом, словно это говорил ветер, спутывавший листву на далёких липах. «Куда лезешь?», «Мелкий, куда намылился?», «Мы здесь стояли раньше!», «Надо же соблюдать хоть какие-то приличия, честное слово», — слышал он со всех сторон, пока не оказался — с большим трудом — в первых рядах; несколько раз ему едва не отдавили ноги, шикали, ругались, ворчали, толкали, а потом вдруг замолкали, когда понимали, что на них смотрел пламеневший шаринган, даже пытались иногда извиниться, и не получали в ответ ничего, кроме короткого «всё в порядке, я сам напросился».
Хьюго не переходил с места на место, стоял почти неподвижно, изредка щуря глаза и перебрасываясь с Дайго парой фраз, улыбался. Он даже не вздрогнул, когда Кагами, зайдя со спины, потряс его за плечо. Только нехотя обернулся назад, вздёрнул вопросительно бровь, опасно скривил губы, точно кривой заострённый хопеш, но зубы больше не показывал. Один этот изгиб наводил на мысль: раньше между ними была игра, цирк, представление: не мог так улыбаться бесповоротный идиот, трепавший языком больше, чем думал. В эту улыбку было вложено всё, включая насмешку. Тени лежали на его лице, словно тёмный актёрский грим, тени расцвели в его тёмно-синих глазах чёрными орхидеями, блики в них напоминали обманчивый огонёк удильщика: приманивали, а потом — клац! — и кривые длинные клыки смыкались вместе. Дайго этого либо не замечал, либо, одурманенный деньгами, не хотел замечать; вновь притихший, он сжимал лисий поводок. Хьюго отцепил руку Кагами от себя, с мягким нажимом тронув его пальцы, а затем в гриме проскользнула брешь, когда Дайго обнял его за талию, пробежался пальцами по поясу и тихо нашёптывал ему на самое ухо: «Господин Бандо, когда у нас будет свой дом с большим садом и озером, мы непременно должны взять такую собаку... Только взгляните: у него даже веснушки есть, и он не вырастет слишком большим, всего лишь по колено». Кагами был уверен — у них никогда не будет дома. Хьюго, однако, опять начал своё представление — с мишурой и наигранной теплотой, — кивал, тоже отвечал шёпотом, попутно целуя своего любовника в ухо: «Конечно, но сначала работа, дорогой».
— Сколько ещё времени вы желаете потратить на развлечения, господин Бандо? — Кагами поправил пояс с кунаем, видел, как двигались губы зрителей, как повели дрессированных собак шиноби из деревни Скрытой Травы, видел, как с восхищением мальчишка-подросток из клана Инузука, лет тринадцати на вид, стал обнимать пушистого, почти плюшевого, пятнистого щенка, и благодарить родителей за такой подарок. Человека в капюшоне по-прежнему было не видно... — Вас ждут в городе к вечеру, а путь нам предстоит не самый близкий, надеюсь, вы это тоже учитываете.
— А тебе следует помнить о своём месте, малыш, — напомнил ему Хьюго, когда они всё-таки начали покидать площадь окольными путями: скользнули на улицу между магистратом и большой гостиницей, на веранде которой пили светлое пиво постояльцы. Выставка была в самом разгаре. — Ты всего лишь телохранитель, мой заказной щит, можно сказать. Интересно, если с тобой что-то случится, будут ли тебя оплакивать?.. — он сузил глаза. — Наверняка. Наверное, твой отец и сводный брат, насчёт мачехи я не так уверен.
— А вас будут оплакивать? — Кагами встретил его взгляд, смело. — Хоть один человек на свете? — он вздохнул, подимая глаза к небу, где кружил старый коршун. — Из тех, кому вы никогда в жизни не платили, конечно же.
— Один — один, — усмехнулся Хьюго; он шагал широко, быстро, практически не осматриваясь по сторонам, будто знал эту дорогу лучше собственного родного дома, если у него когда-то был таковой. — Правда жалость, что с помощью шарингана нельзя читать мысли? — он взглянул на прояснявшееся небо, на натянутые между зданиями нити со старыми гирляндами. — Или наоборот — дар... Наверное, тогда свихнуться было бы ещё проще. Я слышал, у вас в клане рано или поздно всех ждёт одна судьба.
— В следующий раз не доверяйте одним только сплетням, — Кагами бросил взгляд на тихую белую лисицу. — Я думаю, любой, кто нашёл бы способ читать мысли постоянно, рано или поздно сошёл бы с ума и повесился бы на ближайшем дереве... так, теория.
— Ты стал бы первым, — Хьюго не смотрел в его шаринган, только дёрнул уголком губ.
Кагами отвернулся. Кругом улыбки и смех, собачье сопение, виляние хвостов, ленточки для победивших и кубки с вязанками полевых ромашек, ромашки смотрели с балкончиков каменных жилых домов, ромашки торчали ведьмиными седыми косами в каждом облагороженном уголке, возле вечно голодной пасти колодца с черепичной крышей и большими вёдрами на цепях. Ромашки качались на ветру. Каждая из них запоминала солнечные дни, ловила белёсыми лепестками, как раскрытыми ладошками, космическое золото и хранила его в сундучке, чтобы затем радовать уставшие от серости глаза. Кагами видел венки, скакавших по каменным улицам девчонок с букетами полевых цветов, которые созревали по другую сторону от бамбукового хмурого леса. Он смахнул быстрым движением пыль со своего нагрудника и приосанился. Они следовали по пустым спальным районам, по вымощенным камнем дорогам, к ним склонялись рыжие головы городских домов, подмигивали окнами каждый раз, когда их жильцы высовывали любопытные подбородки и носы из-за занавесок — красочных, на любой вкус, с узорами и без; ползли по дорогам торговые тележки, прятали в рукавах карты фокусники, белые голуби летели с чьей-то свадьбы. Запахи отступали. Сменялись на серую пыль, на слабый аромат лип из маленького зелёного закутка у самого подножья холма — там был искусственный пруд, по которому плавали тёмные поганки. В клумбах ковырялись три старушки в светлых одеждах. Хьюго впервые не возражал, двигался строго позади, его за руку придерживал Дайго, что-то мурлыкая на ухо, улыбался скромнее и всё старался лишний раз не смотреть на свою белую лисицу, словно она напоминала ему о чём-то, о чём он вспоминать не желал. Кагами, ворочая головой время от времени, наконец довёл их до самого края города, где было уже тише. Ни толкотни, ни вскриков, ни хлопков. Перед ними возвышались ворота. Со стороны приграничного пункта ехали ещё торговые повозки: кто-то из страны Огня, кто-то — ещё дальше; мулы устало качали головами, их глаза скрывали чёрные шоры.
— Мы так быстро ушли оттуда, — заметил Дайго, стискивая поводок во второй руке, — господин Бандо, а Танзаку похож на Неру? Никогда не бывал за его пределами, — он склонил немного голову, точно любопытный голубь. — Мы ведь дойдём сегодня?
— Ты скоро всё увидишь сам, Дайго, — Хьюго сделал глубокий вдох и заговорил свободнее, будто город раньше стискивал его глотку своими каменными ручищами. — Но поверь, Танзаку даже больше Неру, в несколько раз, я там был уже однажды: большие улицы, площади и фестивали ничуть не хуже, — он погладил Дайго по плечу. — Ты скоро увидишь весь мир, если останешься со мной...
— С вами? — Дайго с опаской опустил взгляд на лисицу. — Хоть на край света.
— Ты мне льстишь своим слепым доверием, мой мальчик, — Хьюго сжал плечо крепче, притронувшись губами к его заострённому уху. — Тебя ждёт самое настоящее приключение, которое буду оплачивать я сам, а тебе останется лишь одно — не отходить от меня ни на шаг, — он отстранился, — не сложное ведь условие, верно?
— С вами, — повторил мягко Дайго. — Не думал, что мне так повезёт.
— Тебя больше не будут презирать, — дополнил Хьюго, — теперь всё будет как надо.
— Это называется «надежды», господин Бандо, — Дайго поднял на него взгляд голубых глаз, у него были длинные светлые ресницы, и брови — тоже золотистые. — Они имеют свойство рушиться, сталкиваясь с реальностью. Вы уверены, что я вам нужен?
— Стал бы я брать с собой кого-то, кто мне не нужен, — Хьюго провёл пальцами по его шраму самоубийцы, — но ты мне многого не договариваешь. Когда доберёмся до Танзаку, буду ждать от тебя подробной биографии — до борделя, в борделе и до встречи со мной.
Они покидали чертоги города. Дайго не пустил ни одной слезы, повторяя: «Прощай, родной Неру, скучать не буду!» Каменные торговые дороги тянулись вперёд, как чёрная полоса на ослином хребте, их окаймляла свежая трава и васильки, маковые слёзы, а среди бурьяна затесались одичавшие яблони — белый налив. Они были совсем невысокими, почти карликовыми, будто раньше их купировали, потому теперь они разрастались вширь, и кривые их ветви напоминали кошачьи лапы с выпущенными когтями. Кагами шёл первым, клон замыкал строй. Никто не говорил. Несколько раз им на пути встречались обычные приезжие и шиноби из скрытых деревень: в основном Камень и Трава. Каждого тяготили собственные дела, заботы. Одни решали потратить деньги в большом игральном доме, другие — спустить награду на выпивку, третьи привычно останавливались в дорогой городской гостинице у самого магистрата и не жалели рё на закуски и фирменные горячие блюда... Перед самой границей Хьюго вытянул из сумки бумаги с поддельными именем и фамилией «Бандо Хьюго, сорок два года, гражданин страны Реки, травник». Синяя обложка, пара бумажек, дата рождения, знак шиноби-медика. Бамбуковый лес на другой стороне грязной реки следил за ними, гудел, недовольно роптал, стонал — и ветер хлестал белые бока облаков, проплывавших шхунами по небесной синеве. Пахло серой пылью, мелким дождём и выгоревшими от солнца рябыми засохшими папоротниками. Чайки парили над речными заводями всё реже и реже, а на лысой равнине росли лишь сорняки и непокорные кусты барбариса. Время от времени по бокам возникали деревянные дома, прилегавшие к самой разъезженной дороге, жилые и давным-давно заброшенные, с обветшалыми крышами и покосившимися заборами.
Хьюго, осмотревшись, сунул свои документы в руки Кагами, недоуменно хлопнувшему ресницами, и бросил сухо: «Сожги». Кагами начал листать их, за что получил строгий взгляд и выговор: «Я сказал сжечь их, а не изучать с внимательностью жандарма», — пожал плечами, но подчинился, предавая поддельные документы пламени. Хьюго достал из той же сумки протектор деревни Скрытого Песка и ещё пару бумаг, на этот раз там значилось иное имя: «Андо Фукаши, сорок один год, медик страны Ветра». Дайго также не задавал лишних вопросов, вместо этого он пытался найти общий язык с лисицей, которая реагировала лишь на «Рики»: двигала ушами, щёлкала съеденными клыками и смотрела, долго, прямо в глаза, будто желала что-то им всем сообщить. Солнце уже начинало печь, когда вдалеке показался пограничный пункт с будками, крытым участком и строем беженцев на мосту. У реки, в зарослях рогоза, сидели рыбаки, удили рыбу, их красные поплавки то показывались на поверхности, то вновь ныряли под тёмную воду, которую тревожил своими касаниями тёплый ветерок. Метались в воздухе крупные цветные стрекозы. Кагами мельком вспоминал про купленные очки, перегонял в голове мысли о том, каково ему будет там, дома, наедине с последствиями своего поступка. Был ли он детским — да, был. Был ли он глупым — да. Был ли он эгоистичным — ещё как. Обида острыми коготками царапала его сердце, тревожила ещё не зажившую царапину от того поцелуя, от того безразличия и холода, от которого, казалось, даже мёрзли ладони, а так хотелось тепла, хотелось уюта и понимания, всего лишь этого, чуть-чуть, капельку, горсточку. Грели одни воспоминания, когда Тобирама-сенсей улыбался, пускай незаметно и скупо, зато по-настоящему, когда Тобирама-сенсей мог потрепать по волосам, мог прикоснуться, помочь, наставить на путь истинный и учить, учить всему... «Я действительно идиот, — Кагами трогал бинты на ладонях. — Будь я умнее и лучше, обратил бы он на меня внимание?» Клон, поравнявшийся с ним, медленно покачал головой, отвечая на все вопросы разом, и Кагами прикрыл глаза на пару секунд, собравшись с мыслями и решив, что будет думать только о задании, а потом... потом примет всё, подставит обе щеки для удара.
Потому что Тобирама-сенсей во всём прав.
Уже на границе «Фукаши» объяснялся складно, заговаривал зубы почти профессионально, будто работал в суде, на все вопросы приводил факты, на все хмурые взгляды отвечал исправной улыбкой и тематическими шутками, какими бы стал шутить, возможно, шиноби из Скрытого Песка. Кагами наблюдал за ним, оборачиваясь несколько раз назад: иногда ему казалось, что за ними, буквально по пятам, кто-то следовал. Перед ними скалой возник уже знакомый Рикимару, проверявший документы на входе в страну Травы. Усталости в его светло-серых глазах не убавилось, и аллергия на тополиный пух никуда не исчезла: он топтался возле своей полосатой будки, вооружённый катаной, вздыхал, потирал нос, часто чихал и никогда не извинялся, только хмурился сильнее, когда ему ответили однажды «будь здоров». «Буду здоров, как же, документики предъявите сначала, уважаемые», — его бормотание, видимо, позабавило Хьюго, который мигом к нему прилип и стал жужжать ему в уши свою историю, правдивую настолько же, насколько настоящим было его имя. Дайго стоял на обочине дороги, без какого-либо сочувствия наблюдая за хныкающими смуглыми детьми, которые жевали подгоревшие корки, и всё пытался поладить с Рики. Он лебезил перед ней и так, и этак, но лисица лишь закатывала глаза почти по-человечески и воротила от него морду. Ветер к тому моменту утих. Рыбаки на берегу облегчённо выдохнули: рябь исчезла, и поверхность воды стала похожа на начищенную сталь.
— А животное вы, позвольте, с собой берёте? — Рикимару чесал большим пальцем затылок. — Документики на вашу лисичку имеются? — он ткнул пальцем в Рики. — А то, может, вы её своровали и собираетесь продать на чёрном рынке. Знаем мы и такое.
— Позвольте, уважаемый, — начал Хьюго, — ну зачем же нам продавать лисицу.
— Ради шкуры, ради чего же ещё, — пожал плечами Рикимару, — я в лисах не разбираюсь.
— А если мы вас немного задобрим? — Хьюго потянулся к сумке. — Сущая мелочь.
— Вы хотите меня подкупить? — Рикимару сложил руки на груди, перейдя на шёпот.
— Нет, всего лишь купить пропуск для лисицы, — небрежно пожал плечами Хьюго, — это ведь возможно? Через вас ведь ежедневно проходят мулы и прочие звери, на них вы тоже спрашиваете документы? — он потёр глаза. — Сколько?
— Эта лисица — часть моего задания, господин, — заговорил Кагами, показательно поправив стальной протектор на лбу. — Поверьте, вам меньше всего хочется получить головомойку от Второго Хокаге, — он усмехнулся, — я вот тоже как-то не горю желанием.
— Я тебя помню, — Рикимару всматривался в его лицо, — Учиха Кагами, задание на сопровождение. Я так понимаю, ты оберегаешь господина Фукаши, — он снова чесал затылок. — Ладно, проходите, но в следующий раз на зверей тоже нужны будут документы.
Из страны Травы уходило гораздо меньше народа, все по важным причинам, только торговые караваны пограничники просматривали с особой тщательностью. Страна Огня начиналась с маленького питомника яблонь: штрифель, вишнёвка, золотинка... Молодые деревца росли в ровных шеренгах, пышные, зелёные, здоровые, с широкими листьями-ладошками, между ними, осматривая стволы и ветви, прохаживался с тростью старик с обширной лысиной на макушке. Кагами помнил каждую дорогу, и только одна из них вела прямиком в Танзаку, зачахшая и старая — ею редко пользовались. Скрытая пышным ельником, с топкими местами и заросшими тёмными ручьями, она бежала неторопливо вперёд, с поворотами, низинами, белыми от ила лужами. Как только от границы остались лишь воспоминания, Дайго облегчённо выдохнул, делая глоток из фляги Хьюго, который беспечно вышагивал рядом с ним, не оборачиваясь и не озираясь по сторонам, словно действительно считал, что его ото всех бед скрывал непробиваемый щит. Кагами едва заметно вздыхал, жалея лишь об одном — что не стал вчитываться в задание, перед тем как за него взяться. Он ускорил шаг. Болото было совсем близко. Оно дремало за слоями тёмной хвои, за рыжими муравейниками и моховыми коврами, там цвела розовая клюква и морошка. Серой земли под ногами уже давно не касались ни колёса, ни подошвы сандалий, пахло тяжёлой сыростью и гнилью. Ни одного указателя или знака. Только вялые пучки травы, изумрудного перистого папоротника. Серые еловые стволы, как сотни паучьих лап, вонзались в мягкую тёмную землю, которая хранила редкие следы от тяжёлых лосиных копыт и маленьких лапок енотов. Впереди растягивались глубокие трясины с багульником, брусникой, камышами, там же рос аир, голубые брызги болотной незабудки. Кагами видел даже болиголов. Он внимательно вслушивался в скрип, вглядывался в рухнувшие деревья, оплетённые чёрными хвостами теней-чертей, которые царствовали здесь, в своём торфяном живом доме. Кричал одинокий чибис, щёлкали клювами болотные цапли. Небо за долгий тихий час дороги успело проясниться окончательно: тучи всё ещё ползали ленивыми чернильными пиявками по нему, но уже рваными клочками, и заплатки выцветавшей летней синевы проглядывали между ними, точно весенняя река между глыбами снега и льда. Солнце бросало свои посевные золотые зёрна на землю, грело клейкую молодую хвою и старую, стальной протектор деревни Скрытого Листа, белую шкурку Рики, которая недоверчиво вздёргивала нос вверх — принюхивалась — и окидывала подозрительными взглядами своего нового хозяина. Дайго напевал старую песню, очень фальшиво напевал, почти шептал, но не сбивался. Хьюго насвистывал в такт ему: он тоже знал слова, слишком хорошо, иногда даже хлопал в ладони. Один Кагами оставался в неведении, как и его клон. Он всё не мог отделаться от чувства, что шли они прямиком в западню — однако другой дороги по топям не было, а все торговые пути вели куда угодно, но не в Танзаку, не с этой стороны страны Огня... Его чувства били тревогу. Хьюго же продолжал поддерживать весёлый походный настрой, пока Дайго начал сочинять песню вслух на ходу — неуклюже. Нашёптывал слова, задумывался и продолжал вновь.
— Ты подозрительно долго молчишь, малыш, — заметил Хьюго, проведя ладонью по волосам, — что-то не так? — он улыбнулся. — Или тебе пришло в голову наконец извиниться за своё непотребное поведение на площади?
Уходи, уходи, уходи. Забеспокоились вороны, кружившие над болотом, они каркали, хлопали большими крыльями и летели прочь, скрываясь за еловыми пиками, затих чибис, и топи погрузились в плотную ватную тишь: такая бывала перед бурей, выкручивавшей деревья с корнями, ломавшей с хрустом древние стволы, загонявшей зверей в укрытия. Рики тоже это почувствовала, попыталась вывернуться из ошейника и юркнуть куда-то в сторону. Дайго попытался её успокоить, но та оскалилась на него и зашипела, взъерошив шерсть на белой холке, её взгляд был направлен вперёд. Зашептал ветер, прогоняя по еловым коридорам резкий запах болиголова и болотного резкого зловония, смолкли лягушки среди камышей... Стальной блеск среди тёмной зелени. Кагами вовремя среагировал. Дёрнул зашипевшего Хьюго за руку в сторону и закрыл его собой, когда в землю, у самых ног, врезался кунай. С взрывной печатью. Дайго округлил глаза на долю секунды, и Рики рванулась в сторону, натягивая поводок до предела, так что её хозяин пошатнулся и неуклюже плюхнулся на влажных мох, закрыв лицо руками. Взрыв. Звон в ушах. Дым... Сюрикены. Кагами, уворачиваясь, оттеснял Хьюго за поваленную лысую осину, давая ему возможность спрятаться. Клон тоже не торопился бросаться вперёд, с лёгкостью избегая наточенных лезвий. Затишье. Противник менял позицию.
— Нападение, сейчас? — выдавил из себя Хьюго, когда клон помог стискивавшему поводок Дайго подняться, отряхнуться и спрятаться за толстый ствол ели. Рики прижала уши к затылку, скаля старые клыки. — Не верю.
— Заткнитесь и не высовывайтесь, — прошипел Кагами, отпрыгнув вбок, когда ещё кунаи жадно впились во влажную трухлявую кору.
— Боже, — выдохнул очень тихо Дайго, не выглядывая из-за ели; у него заметно задрожали руки, его всего трясло, и сердце наверняка часто билось, как у зайца. — Он хочет нас снова убить?
— Он? — Кагами приготовился обороняться. — Хочешь сказать, это тот же человек?
— Да, в капюшоне, — заикнулся Дайго, прижимаясь спиной к своему укрытию и с надеждой разглядывая боевой пояс клона с оружием. — Господин Кагами, спасите нас.
— Это его работа! — повысил сорвавшийся голос Хьюго. — Если нас не защитит, грош цена всем телохранителям из деревни Скрытого Листа.
— Да умолкните вы, — снова шикнул Кагами, — или вам жить надоело?
Хьюго что-то заворчал из своего укрытия, но открыто пререкаться в этот раз не стал. Кагами ждал ещё взрывные печати, нити, обманные манёвры, но так их и не дождался; вместо этого он услышал чёткие звонкие хлопки — точно аплодисменты. Из-за бурелома, по тонкой кромке твёрдой почвы, среди гнилого болота впереди, показался силуэт, вышагивавший уверенно, медленно, укрытый тяжёлыми тенями: тени ползали по его наплечникам, по нагруднику, по спине, чернили сталь наточенной обнажённой катаны. Шаринган уловил и символы на броне, и блёклые голубые глаза, и зелёные волосы, и татуировку — перед ним был не кто иной, как Сатору. Сатору — наёмник. Сатору — шутник. Сатору — знавший болота как свои пять пальцев. Он щурился, подведённые чёрной тушью глаза теперь напоминали лисьи гораздо больше, чем при первой встрече. Его сандалии оставляли чёткие следы. Протектор деревни Скрытого Водопада отражал те редкие лучи, которые просачивались сквозь старую хвою. Рики высунула нос из-за дерева, взглянула на свой поводок, который судорожно сжимал Дайго, пытаясь привести себя в чувство. Вздохнула. Кагами насторожился, не убирая руки с рукоятки собственного куная, клон повторил это его движение зеркально. Они на миг переглянулись. Сатору перестал хлопать, только когда между ними оставалось около десятка шагов, и тогда улыбнулся, так открыто и довольно, будто дорвался до золотого рудника и высек из него чистейшие бриллианты с крысиную голову. Дайго нашёптывал что-то себе под нос, Хьюго и вовсе притих — так затихают мыши, зная, что совсем рядом летает филин.
— Ну вот, я как знал, что мы с тобой встретимся при таких обстоятельствах, Учиха Кагами, — Сатору не переставал улыбаться, будто это и не он швырял кунаи с взрывными печатями несколько мгновений назад. — Помнишь наш разговор про топи? Ты сейчас тонешь как раз в одной из них, сам того не подозревая, — он ткнул пальцем в сторону Хьюго. — Ринха Банри, который находится под твоей защитой, — убийца.
— Банри? — Кагами прищурился. — Я о таком ещё не слышал.
— Поверь, ты бы услышал о нём, если бы побыл в моей деревне, вернее, в том, что от неё осталось, после того как там побывал этот выродок, — Сатору нахмурился. — Он использует мелкие страны для того, чтобы экспериментировать с ядами на их жителях. Я давно его ищу, Кагами, очень давно, он всё время ускользал сквозь мои пальцы.
— Понятия не имею, кто такой этот Ринха Банри, — прикрикнул Хьюго, чтобы его услышали все. — Может, мы из одного клана, да, но увы, парнишка, ты меня с кем-то спутал, — он не выступал из-за укрытия и приказал: — Убей его, меньше будет проблем.
— У тебя есть доказательства? — Кагами всё ещё преграждал путь к Хьюго, когда клон двинулся к своему создателю. — Ты, конечно, хороший парень, Сатору, но верить на голое слово — себе дороже. Мне потом перед Хокаге отчитываться, не забывай.
— Загляни в его чемодан на кодовом замке, — махнул рукой Сатору, — там он уж точно не лакрицу прячет, — он усмехнулся, рассматривая ногти с каким-то деланным безразличием. — Убедись сам в том, что я прав. Может, он и строит из себя дурачка, но на самом деле этот хорёк хитрее, чем кажется. Он должен понести наказание за содеянное. Думаешь, почему на него нападали наёмники из соседних деревень? Ответ лежит прямо на поверхности.
— Не слушай его, малыш, — криво усмехнулся Хьюго, высунув голову, — он пытается запудрить тебе мозги. Разве ты этого не понимаешь, маленький Учиха?
— Тогда тебе совершенно нечего бояться, господин Андо Итару, или кто ты там на этот раз? — Сатору не спешил больше бросаться сюрикенами или нападать иным способом, только вертел в руках цепочку с мелкими звеньями, на ней висел маленький зелёный фиал. — Просто открой чемодан, и никаких проблем. Убеди его в своей невиновности, старик.
— Откроете чемодан? — поинтересовался Кагами, заметив, как тот удивлённо поднял брови. — Я бы действительно хотел убедиться во всём сам.
— Я тебе плачу не за то, чтобы ты лазал по моим вещам, малыш, — процедил Хьюго, — живо избавься от него, видеть не могу эту самодовольную рожицу. Все вы из Скрытого Водопада такие самонадеянные? — он смотрел на Сатору, ядовито кривя губы.
— Не знаю, это ты мне скажи, выродок, — ответил на улыбку улыбкой Сатору, — ползучий гад, ещё и водишь за нос нормального шиноби. Ты ведь в Танзаку хотел свой новый яд проверить? Думаешь, мы про старый уже забыли, думаешь, у нас память, как у рыбки?
— Да неужели? — усмехнулся Хьюго. — В Танзаку меня ждёт работа, действительно, но отравлять там кого-то не имело бы смысла, даже если бы я мог кого-то отравить этим несуществующим ядом, — он ощерился. — Скажи, какой смысл мне показываться в Танзаку ещё? — он потёр бровь. — Будто бы это логично — устраивать переполох в стране Огня.
— Ну не знаю, — протянул Сатору, — может быть, смысл есть, ты давно лижешь задницу стране Молний, лизал ещё до войны, и вот теперь решил выслужиться. Думаешь, я про тебя ничего не узнал за последние полгода? — он похрустел пальцами. — Пожалуй, рановато ты назвал самонадеянным меня...
— Учиха, избавься от него, — почти прорычал Хьюго, но Кагами не спешил.
— Сначала чемодан, господин Бандо, — Кагами не отворачивался от Сатору, — если он лжёт, вам действительно не о чем беспокоиться, но если это правда... — он опустил ладонь на пояс с кунаем. — Убедите меня, что вы говорите правду.
— Боги, ну вы и бараны, — вздохнул Хьюго, прижимая к себе чемоданчик поближе, — в этой сумке лежит лекарство, которое нельзя ни при каких обстоятельствах держать на солнце, — он пытался юлить, придерживаясь за кодовый замок, — хотите его уничтожить из-за низких подозрений какого-то разбойника? — интересовался он, прячась за спиной клона, который был готов защищать его до последнего. — Тебе дали задание, Учиха Кагами, будь добр его исполнить.
— Господин Бандо не убийца, — прошелестел Дайго, трусливо вжав голову в плечи, а Рики продолжала, виляя белым хвостом, показывать зубы. — Он с самого начала планировал исцелить девочку из Танзаку, господин Кагами, вы нам разве не верите?
— Сатору, у тебя есть иные доказательства? — спросил Кагами, а Хьюго лишь скалил уверенно зубы, но был бледен, как тень луны на дрожащей поверхности моря, уходящего от берегов. — Может, ты сможешь убедить меня и без чемодана?
— У него есть шрам, который оставил я, когда он пребывал в нашей деревне, — Сатору не хмурился и двигался так непринуждённо, будто знал, что ему поверят, что правда была на его стороне, только на его. — Если я лгу, этого шрама на плече у него не будет. Я оставил его кунаем — мне повезло, когда он слишком отвлёкся.
— Господин Бандо? — Кагами мог отразить удары с любых сторон: от Сатору он ждал дистанционных атак, от Хьюго — любого подлого движения, от клона — тайдзюцу, от Дайго — побега. — Убедите меня.
Никогда не поворачивайся спиной, если не уверен, что в неё не вонзят кинжал.
— Убедить тебя? — охнул Хьюго, быстро вытянув из-за пояса клона второй кунай и отступая на шаг назад, готовый в любой момент скрыться из виду. Узкая болотная тропа не разветвлялась. Одно неверное движение, и немилостивая трясина станет могилой. — Ты в своём уме, малыш? Я не обязан этого делать, ты должен подчиняться мне беспрекословно, понял? Я приказываю тебе избавиться от него! — впервые он, прижимая чемоданчик к груди, осторожно, очень осторожно, желал, чтобы его приказы выполняли беспрекословно.
Доверяй своим чувствам, пользуйся ими так же умело, как своим оружием.
— Не слишком ли многого ты просишь, старик? — поинтересовался Сатору с улыбкой. — За содеянное ты рано или поздно понёс бы наказание, но если это предотвратит новую катастрофу — что ж, так тому и быть, — он провёл пальцами по своей татуировке.
Просчитывай ходы противника наперёд, если не хочешь оказаться в западне.
— Прости, — шепнул клон, перехватывая кунай удобнее за рукоять. — Ничего личного.
Не полагайся только на свой шаринган, Кагами, но и не забывай о нём.
Рюкзак с новыми очками для Тобирамы-сенсея упал на землю.
Скрежет. Это скрестились кунаи. Вспыхнули искры, золотые, серебряные, посыпались скопом звёзд и потонули в черноте, растаяли среди травы и грязи. Клон давил, наседал, не позволял уйти слишком далеко, вечно сокращал дистанцию, зная, слишком хорошо зная, что тайдзюцу — не их конёк. Новый удар, грызня стали, ещё космические хлопья падали вниз, вниз, слепя глаза. Кагами сумел отскочить назад, увернуться от точного пинка в живот, а Сатору, цыкнув зубами, помчался перебежками по тропе, известной лишь ему одному, скрываясь из виду, точно хамелеон. Хвоя, хвоя, хвоя, тонкая тропа, под ногами она извивалась чёрной гадюкой, скользили сандалии. Чужие сюрикены глухо врезались в гнилой пень, отскочили со звоном от булыжника — ровно шесть раз. Ровно шесть раз они не смогли задеть свою цель, и тонкие крепкие нити потянули их обратно, к себе, к себе, в руки владельца, по земле разметались гнилые щепки. Кагами юлил, вовремя скрывался за деревьями, только однажды затормозив, когда ногу захватила зловонная трясина. Уже его сюрикены встретились с заменой, зависшей в воздухе, потом — скользнули по серому поддельному наплечнику, царапнули его, потом — тоже столкнулись с корой. С той же стороны, в укрытии, сидел Дайго, прижимая к груди колени, схватившись за голову, он повторял: «Со мной всё будет в порядке, ничего не случится, а если случится, я... я не готов умереть». Рики пыталась разгрызть тканевый поводок, она бросила взгляд куда-то влево, принюхалась, тряхнула головой, затем ткнулась острой мордой в бедро своего хозяина — никакой реакции. Клон и оригинал словно танцевали: синхронно перехватывали оружие, так же синхронно отталкивались от земли, сталкивались в россыпи мелькающих вспышек, словно тревожили рой латунных умиравших в ночи светлячков, грызли губы и искали Хьюго и Сатору. Первый торопился, едва разбирая дорогу, второй, как охотник, его догонял, не издавая ни звука, только чавкала дряблая грязь под их подошвами. Погоня, азарт, сердца перегоняли разгорячённую кровь по телам, бились, прыгали, то подскакивая до глоток, то падая в пятки. Кагами отступил уже достаточно далеко от тропы, манил за собой, видел перед собой разлившееся трухлявое озеро, заросшее, замелевшее, пропахшее духом умиравшего елового леса, под корнями которого затаились богатые залежи торфа. Он опять бросился вперёд, вспоминая каждое движение с прошлых тренировок с Данзо, Хирузеном, Тобирамой-сенсеем, последний урок перед постыдным побегом. Его обманные удары рукоятью куная — в живот, в солнечное сплетение, в бока — попадали в цель через раз, один раз даже вышло скользнуть лезвием по незащищённой шее с едва заметным кадыком, в ответ чужой кунай нашёл брешь в защите и со всей силы, жадно, впился в правый бок. Боль прожгла кожу на месте колотой раны, кипевшая кровь стремительно пропитывала чёрный поддоспешник. За спиной разинули свои тысячи пастей топи, вонь болотного газа раздражала нос. Клон ещё не понимал, почему они отступили именно сюда. Кагами знал. Он со всей силы ударил противника, угрожающе блеснув сталью — и тот сделал ожидаемый скачок назад. Прямо в рябую трясину.
— Ничего личного, — повторил Кагами слово в слово, складывая печать. — Прощай.
Огненный шар, словно феникс, раскрыл свои крылья. Он летел вперёд, пока клон пытался вырваться из природной ловушки. Слишком поздно. Взрыв. Кагами не рассчитал силы волны, и его всё равно отбросило назад, так что он кубарем покатился по земле, больно ударился затылком о пень, весь перепачкался: волосы, лицо, руки, ноги, доспехи — и в ушах зазвенело пуще прежнего. Перед глазами замелькали цветные точки, дыхание стало рваным, прерывистым. Пламя тем временем перекинулось на жухлую траву и мёртвые деревья, на остатки от марионетки-клона, его расколотой волчьей маски, загорелся слой торфа, и тяжёлая завеса серого ядовитого дыма начала подниматься над землёй, душить, застилать собой небо; зола медленно, подобно колонии бабочек, завертелась вихрями вместе с ветром. Кагами не дал себе ни секунды, чтобы прийти в себя, выискивая Сатору и Хьюго, но наткнулся лишь на Дайго, который по-прежнему трусливо сжимался, повторяя одно: «Я не умру, не умру, не умру». Рики к тому моменту успела избавиться от поводка: фыркнув, она, прихрамывая, схватилась зубами за рукав чёрного поддоспешника и потянула за собой, к укрытию. Её хвост вилял из стороны в сторону с каким-то раздражением. Мир шатался. Болото щёлкало, как будто стая белых лисиц одновременно клацала зубами... и новый взрыв. Кагами оступился, но смог удержаться на ногах, следуя за своей четвероногой проводницей, стискивая в левой руке рукоятку скользкого от слоя грязи куная. Пламя позади жрало травы, болиголов, поваленные стволы и торчавшие из водянистой темницы осины. Оно стихийно перекидывалось с участка на участок, будто давно ждало всего одной искры, чтобы захватить торфянник и жечь корни из-под земли, зарываться под землю и жалить оттуда, выдыхая чёрный ядовитый дым. Рики выпустила из зубов рукав и снова попыталась достучаться до перепуганного Дайго, но у неё ничего не вышло, кроме того, что тот лишь сильнее зажмурился.
— Болото горит, — Кагами закашлялся, — здесь нельзя оставаться.
— Г-горит? — Дайго наконец обратил на него внимание и осмотрелся. — Где господин?..
— Я не знаю, — Кагами покачал головой, — надо уходить.
— А как же господин Бандо? — всё-таки уточнил Дайго, затем заметил рану на боку Кагами, растерянно хлопнул светлыми ресницами, но только покачал головой. — Его ведь убьют. У вас задание... вы же должны...
Рики возмущённо затявкала, взглядом тоже указывая на Кагами.
— Идём, — кое-как закинув рюкзак за плечи, Кагами протянул ему руку, поморщился, — ты ведь ни при чём, Сатору не станет...
— Тогда ведь стал. Он меня отравил, разве вы не помните? — вздохнул Дайго, всё-таки хватаясь за его перебинтованную ладонь. — Он и вас убьёт, господин Кагами.
Кагами сдержанно промолчал; их вела Рики — белым маячком её шкура пробивалась сквозь серый, набиравший силу смог, она иногда подавала голос, тявкала громко, заставляя ускорить шаг. Кровь так и сочилась из раны, глаза слезились. Хрустели, плакали, стонали деревья, обречённые на погибель, они словно возносили последние молитвы всем богам, пока горели заживо, когда их толстая шершавая шкура лопалась и обугливалась. Травы обращались в пепел, вскрикивал чибис и улетали прочь кряквы, покидали свои норки звери — несколько раз в панике мыши пересекали тропинку, отчаянно пищали, часто-часто перебирая крошечными лапками... Это был побег. Там, где раньше были укрытия и тихое запустение, теперь буйствовала алая смерть. Рики иногда поднимала вверх прижатые чёрные уши, ворочала головой, качала ею и из всех неверных, ложных путей выбирала верный и надёжный — который уводил их прочь из западни, из ловушки болотного газа и гибельного матово-серого яда. Постепенно гнилой ельник сменялся на лиственный лес — дубы, липы, вязы, берёзы, мрачные топи оставались там, позади. Кагами шёл всё медленнее, морщился чаще, стараясь не смотреть на собственную рану, протирал иногда глаза, стирал скатывавшиеся слёзы с красных щёк. Боль наступала — она будто ковыряла рану, раздражала её, сыпала соль. Когда перед глазами от угара стало мутиться, он выпустил руку Дайго, остановившись на мгновение, чтобы восстановить дыхание. Голова шла кругом. Кровь стучала в ушах, во рту была горькая отвратительная слюна. Рики заметила промедление краем глаза и, осматриваясь по сторонам, вновь затявкала, отчётливо и настойчиво, будто хотела высказаться. Они уже стояли на распутье, до куда пока не дотягивался смог, где ещё сплетничали сойки в раскидистой кроне древнего дуба. Часть его ветвей уже лежала на земле, обросшая мхом и поганками.
— Господин Кагами?.. — Дайго заглянул ему в лицо, весь призрачно-белый. — Я могу...
— Было бы здорово, если бы у тебя был дар целителя, — отдышался Кагами, скидывая рюкзак на землю и доставая оттуда свою аптечку, задирая кое-как поддоспешник справа, между нагрудником и пластиной на спине. — Впрочем, я бы и на подорожник сейчас согласился. Может, он бы тоже помог...
— Вы меня защитите? — Дайго протянул руки к боку Кагами. — Тогда я вам помогу.
— Подорожником? — усмехнулся кисло Кагами, обрабатывая рану. — Глубокая...
— Я кое-что тоже умею, — Дайго прикрыл глаза, и мягкое зеленоватое свечение начало срываться с его пальцев. — Может, я и не шиноби, но бабушка моя была лекарем. Кое-чему она успела меня научить, но это мелочь, шрам всё равно останется. Вот если бы господин...
— Спасибо, — Кагами облегчённо выдохнул, когда рана начала затягиваться, пока новый колотый шрам не проступил на его светлой коже. — Почему же ты не стал медиком?
— Потому что не хотел умереть или позорить отца ещё больше, — пожал напряжёнными плечами Дайго, пока Рики довольно щурила свои тёмно-серые умные глаза. — К тому же мои способности весьма посредственные. Я куда лучше справляюсь с другим.
Рики тяжело вздохнула, дёрнув кончиком хвоста, и повертелась на месте. Лес перешёптывался. Ветер, словно мальчишка-сорванец, дёргал за люпиновую вязь, белую и богато-пурпурную, шатал тонкие стебли, смеялся вместе с кузнечиками среди зверобоя и васильков, разносил ароматы прелой травы, сладость, жужжание диких пчёл, и возносился к ленивым облакам, к быстрой тени полевого луня, вверх, далеко вверх. Это было живое море. Тихое, заброшенное, давно не слышавшее ни стука топоров, ни касаний плуга, оно переливалось на солнце, волновалось, шуршало, булькали в бурьяне пугливые перепёлки. На дороге, выходившей из тени, шевелилась кучка белых бабочек, она вела далеко вперёд, к большому озеру, где когда-то ловили рыбу, закидывали сети, но теперь почти всё дерево сгнило, лодки лежали вверх брюхом, точно умиравшие дельфины на берегу, маленькие пристани успели покоситься, съехать под воду. Кагами, убедившись, что его рана на боку зажила, закинул аптечку обратно в рюкзак, окинул взглядом местность: люпин, люпин, люпин... широкое открытое поле, древние исполины-липы, раздавшиеся вширь, большой коровий череп в пыли на обочине. Следы. Он преградил рукой путь, остановился, прислушался. Дайго коротко сглотнул, отступая на несколько шагов назад. Они слышали разговор. Ничуть не приглушённый, громкий, разносившийся по всей округе и спугнувший серую кукушку с её насиженного места. Голоса разлетались во всех направлениях, словно беспокойная стайка ласточек. Шаринган различил две фигуры в тени, у невысоких холмов, похожие на могильники, опрысканные алым и золотым — маками и рудбекией рассечённой, постоялицей деревенских садов. Силуэты принадлежали Сатору и Хьюго — первый возвышался над вторым, позорно стоявшим на коленях, чемодан с кодовым замком валялся в траве, сумка — тоже, они оба часто и тяжело дышали, зелёный фиал на цепочке опустел. С катаны Сатору капала алая свежая кровь. Дайго этого не видел — они были ещё слишком далеко. Кагами шепнул коротко: «Держись за мной», — и они, ускоряя шаг, двинулись дальше, не издавая лишнего звука, прижимаясь поближе к обочине.
— Думал, сможешь сбежать, сукин ты сын? — Сатору скалился впервые так же озлобленно, как скалился бы голодный одичавший пёс, весь взъерошенный, державший остриё катаны наготове. — Ты не пощадил даже мою дочь, а ей было всего три. Три.
— Вряд ли из неё выросла бы образцовая леди, парень, с таким-то отцом... — Хьюго сплюнул кровавую слюну в траву. — Хотя, быть может, шлюха из неё вышла бы отличная.
Удар. Кагами видел, как мотнулась голова Хьюго и как хрустнул сбитыми костяшками пальцев Сатору. Они прожигали друг друга взглядами.
— Тебе всё равно не жить, — усмехнулся Сатору, — будешь умирать медленно.
— Жаль, девочка из Танзаку в таком случае умрёт без моей помощи, — устало выдохнул Хьюго. — Если считаешь меня монстром, посмотри на себя, лишаешь шанса на жизнь ни в чём не повинную душу... так эгоистично.
Трава на холмах всколыхнулась, когда Хьюго, на грудь которого давил кончик катаны, скосил взгляд на чемоданчик, двинул руками, но путы стягивали их крепко. На икре ноги Сатору остались следы от игл, кровь сочилась из мелких ран. Чакра обоих была на пределе, шаринган улавливал мелкие движения: от подёргивания губ до дрожи в плечах от напряжения, видел порезы и синяки, каждую новую царапину на заграничной броне. Кагами хотел встрять между ними — но позади него плёлся Дайго, а его без защиты оставлять было опасно. Они шли быстро, практически бесшумно, дорога торопилась дальше, где начинался спуск в низину с озером, смог по-прежнему висел над болотом, дотягивался медленно и досюда, раздражая горло. Рики хромала рядом, от поводка у неё осталось только рваньё, прицепившееся к тканевому ошейнику, она больше не подавала голоса, прижимала уши к затылку и всё смотрела в сторону сверкавшей окровавленной катаны. Деревья расступились окончательно, оставляя их без тени, между изумрудно-пурпурно-белым брюхом — полем — и залеском с поломанными стволами, сплетёнными ветвями и золотым налётом на коре, где было не протиснуться без шума. Кагами держался за подсохшую на солнце рукоять куная — единственное, что сохранилось у него на поясе после боя с клоном. Когда Дайго, не выдержав, выдохнул «господин Бандо...», он заметил, как Сатору слегка повернул голову, тем не менее не выпуская из вида Хьюго и удобнее перехватывая катану. Улыбка у него была опасная и однобокая, ожесточённая даже.
— Лично я считаю, что у таких тварей наверняка есть девять жизней, как у котов, — Сатору не отступил, не двинулся, всё рассматривая бледное лицо Хьюго, по которому скатывался холодный пот. — По-иному нельзя объяснить их живучесть. Клан Ринха вообще всегда славился своей повышенной регенерацией, но думаю, даже она не спасёт от прямого удара в сердце. Ты так не думаешь, Учиха Кагами?
— Его необязательно убивать, — Кагами держал Дайго за рукав, не позволяя бездумно рвануться вперёд, хотя не то чтобы тот хотел броситься в атаку на вооружённого шиноби, который превосходил его по всем параметрам. — Мы могли бы доставить его живым в мою деревню, а там уже разобраться, кто прав, а кто виноват. Самосуд не всегда выход.
— Ты такой скучный, ей-богу, — выдохнул Хьюго, — сын жандарма, что с тебя взять.
— Мне не нужен чей-то кивок и не нужен справедливый суд, этот ублюдок не достоин даже могилы и надгробного камня, — у Сатору в глазах будто бы танцевали лезвия, впервые светились они так ярко и так живо. — Послушай, не лезь не в своё дело, будь другом.
— Я не... — Кагами не успел договорить: Сатору сделал всего одно движение, и остриё катаны вошло глубоко в грудь Хьюго, так что тот захрипел, судорожно двинув связанными за спиной руками. — Сатору, прекрати.
— На нём всё как на демоне заживает, — фыркнул Сатору, — я пока не целился в сердце.
— Господин... — Дайго выглянул из-за спины Кагами, — пожалуйста, оставьте нас.
— Дайго, убирайся отсюда... прочь... — выдавил из себя Хьюго, — он ведь и тебя убьёт.
— Убью, — кивнул Сатору, повернув катану и вызвав сдавленный стон.
— Прекратите, пожалуйста, — у Дайго глаза снова были влажными от слёз.
— А ты можешь вернуть всех погибших от руки этой мрази обратно? — Сатору по-прежнему криво усмехался. — Не думаю, что это в твоих силах, прихвостень, — он высвободил катану и опять надавил на неё, чтобы та вонзилась уже в другую часть груди. — Три года, мать твою. Три года, ты...
— Да покончи ты со всем этим наконец, — просипел Хьюго, — поиграй в героя, ну же.
Сатору оскалился и вонзил катану прямо в его сердце, которое успело сделать тысячу ударов за эти несколько минут. Кагами же приблизился к сумке и чемоданчику, пока Дайго не смел повернуть головы, выдавив из себя короткое «нет». Они все втроём застыли в одном миге — когда Хьюго ещё моргнул несколько раз, подняв синие глаза вверх, коротко выдохнул и падал, очень долго падал навзничь, на траву, уже пропитанную его кровью. Лес затих, по нему уже ползла серая дымка, гостья с умиравших болот. Время двигалось очень медленно — почти стояло на месте в нерешительности, пока в воздухе парили белые потревоженные бабочки, а по земле бегали лесные муравьи. Между холмами затаилась россыпь грубых валунов, с царапинами, а на груше-дичке, притаившейся между древними деревьями, на проплешине, кору ободрали длинные медвежьи когти. По катане до сих пор скатывались алые струи. Кагами слишком отчётливо видел, как медленно-медленно взгляд Хьюго терял жизнь, она вытекала из него вместе с кровью из глубоких, почти сквозных ран. Он вертел в руках кунай, внимательно следя за каждым движением Сатору, который с заметным облегчением выдохнул, улыбнулся уже довольно и, вытирая лезвие о траву, развернулся лицом к свидетелям откровенного самосуда. Дайго весь сжался, он явно хотел подбежать к раненому, залечить хотя бы немного страшные поцелуи катаны, однако не сделал ни единого шага. Его пальцы тряслись. Рики оскалилась, зарычала, вздыбив белую шерсть на холке и поджав хвост. Сатору остановился на расстоянии в тринадцать шагов, сильно сдавливая рукоять, стёр с лица улыбку, посмотрел прямо в шаринган своими горящими голубыми глазами — глазами человека, который, казалось бы, почти добился, чего хотел, но не смог насытиться местью в полной мере. Ему не хватило одной смерти. Кагами всё ещё загораживал собой Дайго, он догадывался, что случилось бы дальше, поэтому только расправил плечи и нахмурился, не глядя больше на умиравшего Хьюго.
— Видишь ли, этот ублюдок практически никогда не держал подле себя кого-то, кто был бы для него бесполезным, — начал издалека Сатору, — твой подзащитный, увы, не невинный агнец, Кагами. Он наверняка всё знал и содействовал.
— Пусть так, — Кагами не отцеплялся от оружия, — но убийство ничего не решит. Просто уходи, я не стану с тобой сражаться, да и тебе это явно не нужно. Возвращайся к себе.
— Куда «к себе»? — удивился Сатору. — Предлагаешь вернуться к могиле? У меня больше нет дома. Всё из-за этой ядовитой гадины, — он кивнул на Хьюго, который ещё пытался судорожно глотать воздух, разглядывая вальс облаков в небе. — Я должен.
— Я-я, — заикнулся Дайго, — я никого никогда не убивал, г-господин.
— А давай лучше я угощу тебя чем-нибудь в Конохе, давай? — Кагами наблюдал за руками Сатору, за его ногами, за его взглядами — этот человек был готов броситься вперёд. — Я прослежу, чтобы Дайго не стал для тебя проблемой — он всегда будет у меня на виду.
— Не-е-е, — Сатору качал головой, сокращая дистанцию, — так не пойдёт, Кагами.
— Дайго, беги, — шепнул Кагами, — сейчас же, слышишь меня?
— Д-да, — Дайго судорожно кивнул и бросился наутёк.
— Эй, куда же ты? — Сатору тоже хотел побежать за ним, но Кагами не позволил ему. — Кагами, ты не обязан защищать этого щенка, отойди. Меньше будет проблем.
— Меньше проблем у меня уже не будет, — Кагами занял боевую стойку, — я уже размышляю, что будет лучше: быть зажаренным или запечённым. Склоняюсь к первому варианту.
— Жареное всегда лучше, чем томлённое в печи, — Сатору выхватил последние оставшиеся у него сюрикены — бросок! — но ни один не попал в спину Дайго: Кагами успел отразить каждый из них всего одним броском своего куная. — Ты так просто меня не пропустишь, верно? — он хмыкнул. — Что же, впервые буду сражаться с кем-то из клана Учиха.
— Увлекательный будет опыт, — Кагами снова сбросил рюкзак, чтобы тот не мешался.
Катана сверкнула совсем близко, у самого уха, будто играючи. Опьянённый, Сатору двигался быстро, не задумывался ни на секунду. Нет сомнений. Нет тормозов. Они с хлопком разорвались в клочья. Чёткие выпады, скачки, отступление и новое наступление, и сталь, сталь, сталь — это были уже не игры и не приятельское «слабо». Они отходили в сторону люпина, под солнечную благодать, блики слепили Кагами, отвлекали, но он точно знал — на этом поле раньше устанавливали волчьи ямы. Глубокие, с деревянными кольями на дне, скрытые под слоем высокой травы. Пахло мертвечиной совсем близко: видимо, крупный зверь попал в одну из них и умер, медленно, истекая кровью и охваченный болью, как истекал кровью Хьюго, не способный даже сложить печати для того, чтобы исцелить себя. Он только и мог, что беспомощно повернуть голову и наблюдать. Сатору, видимо, тоже догадывался про эту особенность местности, всё оттеснял глубже, глубже в поле, затем пытался рвануться вперёд, в погоню за беглецом, но каждый раз ему преграждали путь. Он напоминал водопад. Мощный поток, сильная отдача, удары и блеск, дикость и отчаянный взгляд, и бархатная синь, в которой затаилось всё: боль, тоска, раны и злость. Злость грызла его тело, либо охватывала огненным вихрем, либо затягивала в чёрные ледяные глубины. Ненасытное лезвие желало испить больше крови. Кагами подворачивался, уходил, уходил, подбираясь всё ближе и ближе к своему кунаю, сиротливо лежавшему в пыли дороги, а дыма становилось всё больше. Он не хотел убивать. Сатору скрипел зубами каждый раз, когда его лезвие врезалось лишь в нагревавшийся воздух, явно хотел выкрикнуть: «Трус!» Не успевал. В этом бою не было места словам и подначкам. Поворот, прыжок в сторону, пробная подсечка, уход от смертельного взмаха катаны. Кагами прощупывал своего противника, что терпеливо поджимал губы и глядел куда угодно, но только не в обманчивый опасный шаринган. В последний момент Кагами сумел схватить кунай. Встретил гладкую наточенную катану со звоном и болью, отдавшей в запястье. Сатору оскалился, точно уже победил, когда различил треск чужой стали от столкновения с его синей чакрой, исходившей от кончиков пальцев и доходившей до кисаки. Они вновь кружили, оба балансировали от ямы к яме, шуршали пучки дикой пшеницы, за одинокий дуб цеплялись гроздья зелёного хмеля, ослепительно сверкал злобный металл, морщились от зловония мертвечины, заглушавшей ароматы поля, лета. Дрожали тени от колокольчиков и тысячелистника. Кунай был уже негоден, на нём появились чёткие зазубрины и трещины до самой сердцевины. Кагами воспользовался им в последний раз, заставляя противника отступить, скрыться в люпине. Смог дотянулся и до поля. Серая дымка начинала медленно застилать глаза. Что-то затрещало. Громко затрещало. Кагами коротко вдохнул и пригнулся к земле, упал на руки прямо на дорогу, на камни, уперевшись кулаками в землю, и чирикающий серп молний прокатился по воздуху, обезглавливая цветы и колоски дикой пшеницы. Мелкие трясогузки вспорхнули в небо, тревожно вскрикнула сойка. Капли пота скатывались по лбу, на кончик носа и срывались вниз, на песок. Сатору возник рядом, делая замах, и уже ликовал, однако упустил одну деталь — он забыл про шаринган. Завертелись зловеще томоэ, и Кагами облегчённо выдохнул, когда катана замерла в нескольких сантиметрах от его лица.
— Так вот каково это — попасть в ваше хвалёное гендзюцу? — хриплый смех Сатору прокатывался эхом по реальности, распустившейся ядовито-малиновым цветом, словно магнолия. — Полезная штука, да и красиво, — он был прикован к позорному столбу, смотрел на Кагами с интересом и весельем в голубых глазах. — Так ты правда не сражался со мной серьёзно? Не насмерть?
— Это глупо, — Кагами покачал головой.
— Но я-то мог тебя убить, — Сатору двинул зафиксированными запястьями.
— Вряд ли, — Кагами сказал это без самодовольства, только потёр левую руку, в которой до этого он держал негодный кунай. До сих пор болела. — Так зачем тебе нужна эта татуировка?
Кровавое солнце в гендзюцу отражалось в глазах Сатору, он двинул головой, зажмурился, явно пытался отыскать выход из иллюзии, но не был на это способен, не в своём положении, когда его крепко удерживали на месте. Кагами стоял перед ним, склонив слегка голову и рассматривая свои загрубевшие мозоли на пальцах от оружия. Здесь время шло по-иному, без запахов, без лишних звуков — только стучала капель по водной глади, тоже кроваво-красной. В небе кружили чёрные вороны. Западня, с какой стороны ни посмотри, с севера ли, с юга ли, с востока или запада, и Кагами правил ею, чувствовал каждое незначительное колебание чакры, разве что мысли не мог читать. Он поправил тканевый материнский браслет. Сделал спокойный вдох, медленно выдохнул, его пыталась вытянуть к себе реальность, скреблась по стенкам лабиринта искусственных образов, точно бешеный волк, напоминала о себе отголосками запахов: мёртвых цветов, трупа крупного кабана, разлагавшегося на дне волчьей ямы, одной из десятков, настоящее тепло обжигало щёки, нос, нагревало стальной протектор... рядом шуршала трава, ветер разносил предсмертный мышиный писк. Хьюго перестал хрипеть. Должно быть, наконец-то отошёл в мир иной, а вместе с ним погиб и успех миссии. Кагами прошёлся перед позорным крестом, обошёл его кругом, ловя в ладони багровые капли. Сатору усмехнулся, болезненно и непривычно. Вместо ответа показал кукиш. Пара минут тянулась словно вечность.
— Я попробую угадать, — Кагами присел перед ним на корточки. — Ты не джинчурики.
— Да то что, — со смешком вздохнул Сатору, — вот так новость, а я и не знал.
— Ты мог им стать, но что-то пошло не по плану, — Кагами провёл ладонью по волосам. — Что произошло в вашей деревне, когда туда пришёл Ринха Банри? — он решил выяснить все подробности, сшить для себя подушку от злости сенсея. — Чего он хотел?
— Я имею право хранить молчание, все мои слова могут быть обращены против меня, так, кажется, у вас это говорится? — Сатору пытался высвободиться, причинить себе боль, чтобы выскользнуть из иллюзии, но это было не так просто. — Ты подрабатываешь в вашей полиции, что ли?
— Нет, не подрабатываю, — Кагами поднялся, поправил протектор. — Скольких он убил?
— М-м-м, — Сатору качал головой, — приходи в нашу деревню и сам пересчитай могилы.
— Хорошо, задам вопрос по-другому, — Кагами приложил кончики пальцев к протектору, — он собирался так же поступить и в Танзаку, а задание и маленькая девочка были лишь его прикрытием? — он заглядывал в голубые глаза. — К вам он тоже приходил так же?
— Открой его чемодан и подумай сам своей головой, какие у того ублюдка были планы на Танзаку, — Сатору кивнул в неопределённом направлении. — Я даже не удивлюсь, если никакой больной девочки и в помине нет.
— Я слышал про твою дочь, — Кагами заметил, как напряглись плечи Сатору, — мне жаль.
— Жалость её не вернёт, — он переступил с ноги на ногу. — Но хотя бы выродок мёртв.
Кагами вырвался обратно, в реальность, оставив Сатору с иллюзиями. Он закашлялся, отряхнулся от пыли, повертел левым запястьем, не стал поднимать сломанный кунай и двинулся по свежим следам за Дайго. Найти его не составило труда. Тот уже сидел напротив мёртвого Банри, пока лисица вертелась рядом, с пальцев его срывалось зеленоватое свечение: по щекам не катились слёзы, только на губах осталась рана от частых укусов, руки его мелко дрожали. Качались травы, точно тёмная панихида, тени падали на белое неподвижное лицо мертвеца, а мутные синие глаза смотрели строго вверх, туда, где с криком металась цапля, которую прогнал из её места торфяной пожар. Шуршали древесные изумрудные грошики, ветер игрался с ними, трогал то с одной стороны, то с другой, проводил воздушными пальцами по гладкой поверхности. Солнце уже взобралось на небо достаточно высоко. Оно вцепилось в своё место, в свой космический трон, перстами направляя золотые лучи вниз, на благодарную летнюю землю, на поле, на леса, на озеро и далёкую реку, которая вела к дому. Кагами, убедившись, что Сатору был по-прежнему в гендзюцу, приблизился к холмикам. Он положил ладонь на плечо Дайго, который мелко вздрогнул, и зеленоватый свет пропал. Рики легла с другой стороны, опустив белую морду на чёрные лапы, но не тявкала и не ворчала, лишь наблюдала, шевеля изредка ушами и прищуривая тёмно-серые глаза. Крови было много, очень много. Дайго наконец отстранился и пришёл в себя, в глазах стояли слёзы, так и не скатившиеся по щекам, он их сморгнул и снова неуверенно уткнулся взглядом в последнюю смертельную рану на груди Банри. Мертвецам помощь уже не нужна.
— Тебе есть куда идти? — Кагами закрыл широко раскрытые глаза Банри. — В Неру, например... Я бы мог тебя довести, мне уже спешить некуда, — он поднял сумку и чемоданчик с кодовым замком, присел на холмик. — У тебя же должен быть дом.
— Если возвращаться, то только в бордель, — Дайго прокашлялся, прикрыв рот ладонью. — Но господин Бандо меня выкупил оттуда... — он потёр нервно нос. — Знаете, мы хотели начать жить вместе, где-нибудь в стране Чая, но теперь, видимо, не судьба...
— Только бордель? — Кагами судорожно пытался сообразить, что делать. — Может... у тебя есть дальние родственники или хотя бы друзья?..
— У меня были только клиенты, — сказал Дайго, не особо задумываясь, и это напрягло Кагами ещё сильнее. — Кому среди друзей нужна шлюха, которая, тем более, хотела покончить с собой? — он тронул свою руку по привычке — там, где был шрам. — Никому.
— То есть ни дома, ни друзей... — Кагами потёр затылок, — плохо.
— В сумке у господина Бандо были большие сбережения, — Дайго указал на неё быстрым взглядом. — Я мог бы ими воспользоваться, чтобы на время снять комнату. Но в Неру... в Неру меня будут искать, я думаю.
— Да, в Неру будет небезопасно, — кивнул Кагами, рассматривая четыре кнопки на замке чемоданчика, долго пытаясь сообразить, как его открыть. — Ты не знаешь комбинацию от его чемоданчика? Может быть, там есть что-то полезное.
— Я... — Дайго опустил взгляд вниз, — у меня хорошая память на такие мелочи, господин.
— Какая комбинация? — Кагами притянул чемоданчик к себе поближе.
— Мой день рождения, — грустно улыбнулся Дайго, — он менял пароли каждые два дня, — он присел рядом, глядя на замок. — Двадцатое марта.
— Двадцатое марта, — повторил за ним Кагами, ввёл комбинацию, и замок с покорностью сторожевого пса отозвался одобрительным щелчком: внутри лежал исписанный блокнот, три фиала с какой-то прозрачной жидкостью и ещё пачка рё. — Сделаем так. Мы вместе отправимся в Коноху, ты снимешь себе на эти деньги комнату, устроишься на работу...
— Я буду жить у вас в деревне? — Дайго удивлённо моргнул. — Ни у кого не возникнет к вам вопросов, господин Кагами? — он прижал к себе кожаную сумку с деньгами, сосуды забрал Кагами, а блокнот решил перелистать.
— Ты знаешь, что здесь написано? — Кагами открыл первую страницу блокнота с кривым почерком и глупыми завитушками. — Это ведь шифр, на настоящий язык не похоже.
— М-м-м, — Дайго взял всё ещё дрожащими руками блокнот, — нет, этого я не знаю, господин... к сожалению, к огромному сожалению... значит, мы направляемся в Коноху?
— Ага, — кивнул Кагами, сунув сосуды и блокнот в свой рюкзак с осторожностью ювелира. — Я помогу тебе устроиться, ты не волнуйся, я как раз знаю, где тебя можно поселить... у нас сейчас много места освободилось, по понятным причинам.
— Спасибо, — Дайго склонил голову, — большое вам спасибо. А... а чем мне вам отплатить?
— Отплатить? — Кагами приостановился, когда они осторожно вышли снова на заброшенную дорогу между люпиновыми полями с волчьими ямами. — Мне ничего не нужно от тебя, Дайго, ни в каком виде.
— Я привык расплачиваться собой, — Дайго нервно провёл по ключице пальцами, как бы невзначай приоткрывая скрытые тёмные пятна на своей бледной коже. — Я всегда так делал. Никто раньше не жаловался... не хотите... когда мы будем одни?..
— Что? Нет, — тряхнул головой Кагами, закидывая рюкзак за плечи, — я тебе помогаю не потому, что хочу близости.
— Тогда почему? — опешил Дайго. — Я вам ничего хорошего не делал.
— Потому что таков мой путь, наверное, — Кагами ускорил шаг, стараясь не смотреть в чужие, полные недоумения глаза, — потому что так учил меня сенсей, — добавил он уже тише. — Тобирама-сенсей поступил бы так же, я думаю.
— Я помню, — перекинув сумку с деньгами через плечо, Дайго поравнялся с ним, не отставая, — когда ваш клон говорил, у меня создалось такое впечатление, что вы слишком поглощены мыслью о вашем сенсее. Господин Бандо назвал это точнее — одержимостью, а я — любовью. Кто из нас прав, я пока не знаю, да и не игра всё это... — он улыбнулся уголком губ. — Это мило.
— До Конохи мы доберёмся к вечеру, если поторопимся, — Кагами почувствовал, как кончики его ушей снова начали гореть от одного воспоминания о том, что теперь все знали о его чувствах, и один он не мог понять теперь, что с ними делать; его до дрожи пугало грядущее, ему хотелось сжаться в комок и пролежать под землёй тысячу лет, когда всё бы превратилось в пыль и потеряло всякое значение, ведь время не просто лечит, оно приносит с собой неминуемое забвение, пыль и пустынный песок с миражами прошлого...
Рики хромой рысцой двигалась вместе с ними.
До вечера они спешили по дороге, в погоне за стремительно заходящим солнцем, которое лисьей стайкой кусало облака, впивалось клыками и отравляло их золотом, одаривало румянами, и крутило рыжими хвостами, мол, поймай меня, если сможешь, и они, глупцы, ловили его каждую секунду, поднимая пыль на песчаной дороге, которая выбегала из леса, натыкалась на заброшенную деревню, одну, вторую, третью, с кривыми указателями и безродными одичавшими кошками. Кагами несколько раз останавливался возле плешивой реки — возле хвостиков родной реки Нара, которые успели за долгое время замелеть, постареть, погрустнеть. Они омывали лица водой, даже опускали в реку босые ноги несколько раз, когда жара становилась ещё более невыносимой. Дайго набирал воду в свою флягу, доставшуюся ему от господина Бандо. «В Неру бывает тоже невыносимо жарко летом, — пояснял он на одной из вынужденных стоянок, — всё-таки камень нагревается быстро так, что на нём можно жарить яичницу». Тени шатрами склонялись то над лесами, то над полями, то над пустырями, пыльными и покрытыми щетиной сухой травы, с розовым ковром чабреца. Поскрипывали со всех сторон цикады. Дайго не жаловался, молчал, хотя они без устали мчались вперёд по сухой дороге, бросая позади и болото, и смог, и волчьи ямы, и тело Банри, которое так и осталось лежать под открытым небом. Деревня Скрытого Листа приближалась, и Кагами уже отчётливо слышал «я разочарован... я разочарован», отдававшееся гулом в ушах, он старался вытряхнуть это из головы, снова и снова, но всё не мог отделаться от образов. «Вот вернусь, загляну в общественные бани, а потом снова к Данзо, — рисовался сам собой план. — От вопросов мне в любом случае не отвертеться, но это лучше, чем возвращаться домой: там меня ждёт допрос с пристрастием. Ещё и Минори... Нет, точно заночую у Данзо, но сначала бани, — Кагами пропустил грязные пряди между пальцами, — а то грязный, как чёрт. Таким уж точно нельзя показываться на глаза Тобираме-сенсею... утром, всё утром». Он уже узнавал очертания дорог, пройденных сотни раз, когда солнце склонилось к горизонту окончательно, легло на него, точно убитый олень с ветвистыми золотыми рогами. Темнота их настигла ещё раньше — под сенью вековых древних дубов; им навстречу не ехало ни одного каравана, и только в небе кружили почтовые ястребы. Кагами уже слышал знакомый перезвон колокольчиков, слышал деревню, каждый её смешок; и огоньки просвечивались сквозь тонкую июньскую листву. Они приостановились возле главных ворот. Поздний вечер затопил своей тьмой улицы, из маленьких воздушных плошек он лился с небес, и моргали уже на них звёздные маячки, далёкие и холодные. Дайго нервно вцепился в кожаную сумку «своего господина», когда перед ними возник часовой, жевавший рисовые чипсы. Это был Торифу Акимичи, тоже при броне. Он прищурился, вытер ладони, поправил шапку и снова с шуршанием залез рукой в пачку с едой. Они стояли друг напротив друга, одни, при слабом свете фонариков. Рики притихла, начала морщить нос.
— В этот раз выиграл Данзо, обхохотаться можно, — Торифу кивнул, закинув себе в рот ещё чипсы. Пара светло-русых прядей торчала из-под его шапки, а взгляд блуждал всюду: вцеплялся в следы от застывшей крови, задерживался на прокусанной губе, скользил по растерянному лицу Дайго, мявшегося возле куста культурного барбариса. — Ну ничего, отыграюсь в следующий раз: у нас большие планы на эту пятницу.
— Насчёт чего спорили в этот раз? — Кагами устало вздохнул. — Не поделили что-то?
— Да вот, забивались на то, придёшь ли ты сегодня или явишься незнамо когда... — он зашуршал пакетом, привлекая к себе внимание лисицы, которая стояла позади, подозрительно осматривалась и поджимала хвост. — И Данзо угадал, впервые.
— Ну, — Кагами улыбнулся, трогая невзначай новый шрам сквозь ткань, — иногда и ему может повезти. Удача, она такая... Иногда является с мешком золота, вся такая красивая, а иногда — кикимора кикиморой да с пустыми руками, только смотрит и улыбается.
— Судя по твоему внешнему виду, тебе встретилась самая страшная кикимора, — резюмировал Торифу без смешка, снова сунул руку в пакет. — Из какой норы ты вылез?
— Из лисьей, из какой же ещё? — Кагами откашлялся, спиной чувствуя взгляд Дайго и почти беззвучное лисье ворчание. — Что выиграл Данзо? Картину твоей прабабушки? — он смотрел за спину Торифу, ожидая в любой момент увидеть знакомую фигуру в синей броне.
— Ты слишком хорошо его знаешь, — всё-таки рассмеялся Торифу, рассматривая бархатные чёрные уши Рики, её чёрные лапы, всматривался в острую морду, точно узнал её откуда-то, но не говорил, откуда. — Стащил он, значится, самую ценную картину, которую только мог, хитрый жук. Она стала его целью ещё три года назад, когда отец вывесил её в нашем доме, и с тех пор он точил на неё зуб.
— А что Хирузен? — Кагами оттягивал момент знакомства.
— Он не спорил, — повёл плечом Торифу, продолжая подцеплять закуску короткими пухлыми пальцами, — но ставил тоже, значится, на твоё возвращение, — он помолчал. — Знаешь, а я ведь на рассчитывал, что увижу тебя в ближайшее время, ни на тусовке, ни вообще. Ошибаться иногда бывает приятно.
— Ну конечно, кто бы ещё мог принять участие в твоих конкурсах, — Кагами затаил дыхание, когда увидел полицейский патруль, бродивший по улице, однако ни один полицейский не направился в их сторону, к воротам.
— Действительно, — быстро кивнул Торифу, — к тому же Данзо нашёл бы тысячу отговорок, чтобы не прийти, а вместе с ним остался бы в стороне ещё Хирузен... а может, не остался бы, кто его знает.
— Ну, если бы ты предложил Данзо ещё одну картину, он бы в любом случае к тебе наведался, — Кагами выдохнул немного свободнее. — А Хирузен притащился бы за ним следом: они ведь, м-м-м, знаешь, есть такие попугаи...
— Неразлучники которые? — Торифу подхватил его мысль. — Я так им и передам.
— Я не сомневаюсь, — Кагами снова нервно поправил протектор.
— А ты с каких пор стал тащить в нашу деревню дрессированных лис? — Торифу поманил к себе жестом Рики, которая едва заметно облизывалась, глядя на пачку чипсов. Голодная. — Хороша, конечно, чертовка, но... я таких давно не видел, с того задания.
— С какого задания? — Кагами заметил, как старая Рики сделала шажок вперёд.
— Да был один безумный мужик, с лисами, лет шесть назад, — Торифу протянул с осторожностью ладонь вперёд, на что Рики фыркнула, вильнула хвостом и скрылась за ногами Кагами, ища укрытия. — Он терроризировал несколько деревень на юге.
— А, — Кагами вспомнил: неудачное задание, когда Торифу едва не погиб. — Я помню.
— Эта лисичка принадлежала ему, — Торифу кивнул, — не думал, что увижу её снова.
— Она была призом, — Кагами неловко улыбнулся, — а о том шиноби ни слуху ни духу.
— Помер, видать, — неопределённо двинул плечом Торифу, — раз лиса теперь у вас, — он поднялся, скомкал опустевшую пачку и с ловкостью жонглёра забросил её в мусорный бак поблизости, после этого его взгляд приковал к себе кожаный чокер на шее Дайго. — Так, на чём это я остановился. А! Пока тебя не было, у нас тут событие случилось.
— Что за событие? — навострил уши Кагами. — Мы победили?
— Лучше! — расплылся в улыбке Торифу. — Сегодня сенсея видели с барышней.
— И... — Кагами напрягся ещё сильнее, — и... прямо они были вместе, то есть... вместе?
— Ну, — Торифу продолжал говорить с набитым ртом, — вроде как. Говорят, это его невеста, которую он теперь решил больше не скрывать. Она из клана Узумаки, как и госпожа Мито, я тоже её одним глазком видел: она хороша собой, чертовски хороша...
— И Тобирама-сенсей в самом деле?.. — Кагами почувствовал, как сердце его сделало кульбит. — Он с ней... ну... они совершенно точно вместе? Слухи хоть немного оправданы?
— Могу сказать только одно: у слухов есть вполне реальное основание, — Торифу кивнул, когда Рики стала нюхать пучки тонкой травы, цеплять её зубами, пожёвывать и поглядывать на людей, будто пытаясь призвать их совесть. — Ну что же, я за них счастлив, сенсею уже давно пора было кого-то завести, одному бывает слишком одиноко, да и по ночам холодно, — он подмигнул. — Ты-то чего так поздно?
— Возникли некоторые, м-м-м, осложнения на задании, ничего серьёзного, — Кагами бросил отговорку, а мысли его трубили в трубы: у Тобирамы-сенсея действительно кто-то есть, женщина, наверняка любимая женщина, раз он нашёл время... Он содрогнулся от одной мысли, что не ошибался, когда думал, что Тобирама-сенсей занят.
— Ты дёрганый какой-то, — Торифу разглядывал его лицо, — случилось что-то?
— Нет-нет, всё в порядке, — Кагами откашлялся, — просто устал немного, фух...
— Ты нас собираешься представить? — Торифу кивнул на Дайго, который всё это время мялся рядом, возле кустарника малинового барбариса. — Это беженец какой-то или твой новый друг?
— Друг, — Кагами жестом подозвал Дайго к себе поближе, — это Дайго.
— Приятно познакомиться, — Дайго улыбнулся, уже увереннее, чем раньше. Взялся за тканевый лисий ошейник, расслабил его слегка и чуть не лишился пары пальцев. Рики по-прежнему поджимала хвост, явно чувствовала себя не в своей тарелке.
— Симпатяга, — приветственно кивнул Торифу, — а что он с тобой-то пришёл?
— Он по определённым причинам хочет у нас осесть, в деревне, — пояснил Кагами, готовый в любой момент шмыгнуть в тень, забиться там и с закрытыми глазами провести ночь, лишь бы никто о нём не знал. — Деньги есть, если что.
— В таком случае твой друг и мой друг, — Торифу отёр ладони о чёрный поддоспешник и протянул свою сильную жилистую руку вперёд. Даже улыбнулся. — Я Торифу, Акимичи Торифу, будем знакомы, — он всё ещё смотрел на чокер и, видимо, жаждал услышать подробности. — Здесь ты будешь в безопасности и... ну, и работы у нас достаточно, я...
— Торифу, — оборвал его Кагами, — можешь помочь с комнатой?
— Организую, — пожимая крепко руку Дайго, опять кивнул Торифу, — я как раз знаю одного старика, который комнату сдаёт, ладно, вру, не одного, есть ещё несколько человек, и за деньги они вполне смогут помочь, даже на лисицу вашу жаловаться не станут, наверное, только платите им исправно. Вам какого формата комната нужна?
— В которой нет клопов, — наконец улыбнулся Дайго, — у меня на них аллергия.
— Без клопов, — Торифу чаще всего кивал, — есть не очень дорогая комната, значится, возле квартала Инузука, я её помню, сам там снимал какое-то время, клопов вроде не было, а если и были, они меня не распробовали. Мы могли бы поговорить...
— Торифу, ему комната нужна сегодня, — Кагами вздохнул, на этом выдохе его шаринган погас, глаза болели, — не будет же он спать на скамейке этой ночью? — он разглядывал ускользавший сквозь пальцы закат и решил уточнить: — Не будешь ведь?
— Я уже спал на скамье раньше, — Дайго озадаченно рассматривал далёкую скалу.
— Хм, — Торифу задумался на пару секунд и слегка мотнул головой чуть вбок. — Почему бы ему не остановиться пока в ночлежке? Сейчас дохлое дело разговаривать с кем-то — лучше с утра, а ночлежка есть недорогая. Тоже, по слухам, без клопов.
— Ты про «Сны и Розы»? — Кагами на всякий случай убедился, что рядом, кроме них, никого не было. — Торифу, ты ведь знаешь, какая у них репутация. Да, дёшево и сердито, но плесени там развелось на втором этаже, да и персонал может сказать крепкое словцо...
— Скажем, с плесенью они уже разобрались, но персонал... ну, это даже весело бывает, — Торифу потёр костяшки пальцев, — я одному даже в лицо заехал в прошлом месяце. Визгу было на всю ночлежку, зато как приятно.
— Тебе лишь бы об кого-нибудь кулаки почесать, — Кагами потёр глаза.
— Есть такое, — Торифу вновь воодушевлённо кивнул, — но как же иначе, коли драка иногда сама напрашивается. Не стану же я стоять, когда оскорбляют меня или моих близких? — он втянул носом воздух, как гончая. — У них ещё ужин идёт, супы всякие.
— Ладно, так тому и быть, ты заночуешь в ночлежке, а завтра мы найдём тебе нормальную комнату, — Кагами заглянул в голубые глаза, — такой план тебя устраивает? Придётся потерпеть денёк, а дальше полегче будет.
— С лисой вашей тоже проблем не будет, — добавил Торифу, разглядывая стремительно слепнущее небо. — Я видел, как туда тащили всякую живность. Только смотрите, чтобы она никого там не покусала — а то заставят платить за ущерб, а это... очень щекотливый вопрос, — он почесал щёку с отметиной, наблюдая за Рики, которая недоверчиво косилась назад, но бежать в лес не спешила. Домашняя. — Слышал я, как одному постояльцу один пёс откусил палец — конечно, пёс был мало в чём виноват, просто его раздразнили, но с владельца взыскали круглую сумму.
— Ну, надеюсь, никто не лишится пальцев, — Кагами тоже покосился на лисицу-недотрогу.
Дайго лишь кивнул. Ночлежка находилась всего в паре кварталов от них, до района Акимичи. Это были чистые дорожки, разветвлявшиеся на десятки направлений: по бокам сначала мелькали жилые домики торговцев, ремесленников, бок одного такого строения увивал декоративный бордовый плющ, вцепился в дерево и жил там, словно солнечный вампир, ловя тёмно-алыми чешуйками свет, а на балкончике второго этажа стояли небольшие горшочки с петуниями. Торифу вёл их по главной дороге, устремлённой к самому центру деревни, а там и до нужного квартала оставалось рукой подать, по ровной аллее с магазинчиками и забегаловками — сладости и сыры, мясо и рыба, молоко, — там же теснилось несколько мастерских: в одной — портные, в другой — часовщики, в третьей — сапожники. Рики озиралась по сторонам, раскрыв широко тёмно-серые глаза и фыркая время от времени, она изучала деревню, приостанавливалась возле поворотов, вздыбливала шерсть, когда её замечали дворовые коты. Кагами шёл притихший, вращая в голове одну-единственную мысль, которая присосалась к его сердцу пиявкой и всё пила его кровь, пила: «Тобирама-сенсей занят». Он не смотрел на летнюю сыпь фонариков на улице, он не принюхивался к остывающему жару, не замечал женщин с большими сумками, детей с горящими глазами и любопытными пальчиками, подростков, пропахших запретными сигаретами — ничего, только видел перед собой картинку, как Тобирама-сенсей улыбается. Улыбается не ему. Торифу всё болтал о чём-то, но Кагами его почти не слушал. Что-то про страну Горячих Источников, про новое задание, а потом — про всякие мелочи, дошёл до того, при какой температуре воды нужно оттирать застывшую кровь на ткани или сколько раз нужно перевернуться перед сном, чтобы не снились кошмары. Кагами только и делал, что кивал — а хотел прямо сейчас дёрнуться назад и юркнуть снова за ворота, пропасть среди леса, речных изгибов, жухлых деревень и полей, может, ринуться прямиком в страну Железа, в холодную пустыню, где его не стали бы искать ни за что в жизни. Он лишь отстранённо замечал перемены в деревенском пейзаже: вот они завернули к торговому кварталу с антикварными лавочками, возле которых вертелась уже знакомая девушка Маки из цветочного магазина и неугомонный Рюдзи. Маки, стоило ей увидеть Кагами, тут же забегала глазками и неловко улыбнулась, у неё была осторожная закрытая улыбка и скулы высокие. Рюдзи же не замечал никого — стругал из деревянной заготовки то ли верблюда, то ли осла, то ли и вовсе воображаемого зверя. Торифу пихнул Кагами в бок, приводя его в чувство, когда они уже стояли напротив скамьи, где сидел владелец цветочной лавки, перебирал в руках чёрные агатовые бусы. На скамье рядом с ним соседствовала обычная пинта светлого пива, на которую он время от времени косился. От левой руки его не осталось даже культи. Седые волосы доходили до самых плеч, вились на концах. Блёкло-зелёные глаза стреляли по сторонам — так стреляли глазами все бывалые шиноби, на чью долю выпало слишком многое, будто ожидавшие засады за следующим поворотом. За его спиной растянулась ночлежка, в два этажа, продолговатая, деревянная, с маленькими окошечками и грубыми дверями; с обратной стороны прятался цветочный магазин, смежный с ней. Ночлежка напоминала пойманного сома с длинными усами, она прижималась деревянным пузом плотно к земле.
— Кагами, чего ты вдруг застыл? — участливо спросил Торифу.
— Да так, — Кагами старался не опускать глаз, только выдавил из себя улыбку, — задание было сложным, пришлось попотеть, чтобы его выполнить, надо бы хорошенько отдохнуть.
— Эй, Кагами! — на всю улицу крикнул Рюдзи, ероша и без того растрёпанные белые волосы. — Маки по тебе соскучилась, да и я тоже, как, цветы те понравились твоей девушке? Эдельвейсы, которые ты у нас брал, помнишь?
— Так ты всё это время скрывал от меня свою девушку? — Торифу усмехнулся, вновь пихнув его в бок, пока Рики любопытно дёрнула ушами, скрываясь за хозяйскими ногами. — Ну-ка, теперь ты обязан мне её показать, а то зрел ты для такого серьёзного шага слишком долго, я думал, состарюсь уже или умру, так и не успев хотя бы одним глазком взглянуть на твою суженую... — он едва сдерживал смех. — Скажи, это случайно не Данзо?
— Боже, — Кагами рассмеялся, сдавленно, но заливисто, — из него бы вышла паршивая жена, к тому же ему я не нужен и подавно, всё-таки у него есть Хирузен, знаешь, какая между ними крепкая связь? — он ответно пихнул его в бок. — Неразрывная, я бы сказал.
— В самом деле, а я и позабыть успел, — смеялся Торифу.
— Вы хотите снять комнату? — седовласый мужчина перестал перебирать бусы пальцами и поднял на них свои тусклые, выцветшие из-за войны глаза. Дайго, до этого молчавший и скромно ковырявший царапину на тыльной стороне ладони, кивнул быстрее всех. — Тогда вам к моей сестре, она внутри, как раз у нас освободилось несколько комнат. Только за лисицей своей присматривайте, нам не нужны лишние проблемы.
— Дядь, — Рюдзи юркнул к нему, — я их провожу?
— Я тоже, — кивнула Маки, — иначе Рюдзи заговорит им зубы по дороге.
— Хорошо, — бывший шиноби тяжело вздохнул, разглядывая болезненно синевшие тучки на небе. — Надеюсь, грозы больше не будет, они у нас порой слишком яростные, молнии бьют в деревья, даже пара домов сгорела в позапрошлую грозу... Не люблю я их, хоть убейте.
— Молнии хотя бы не бьют дважды в одно место, — заметил Торифу, — а люди — бьют.
Маки разглядела Рики и шепнула: «Какая лисичка», но не стала тянуть к ней руки; Рюдзи тоже любопытно скосил глаза, но не сказал ни слова, только улыбнулся. Все они, гости и проводники, скрылись за массивной дверью, петли которой совсем недавно смазывали, так что она даже не заскулила, не пожаловалась на нерадивых хозяев. Внутри горели лампы — тут и там — и было светло, как самым солнечным днём, но плесень Кагами почуял практически сразу, даже пару раз закашлял, чихнул, пока Дайго любопытно осматривался по сторонам и ничего не трогал, хотя руки тянулись сами собой к множеству зеркал, настенных, напольных — всяких. На гладкой поверхности отражались все пятеро: Дайго — в своей тёмно-синей тунике с красивым рисунком феникса на спине, явно купленной не за последние гроши. Торифу — в своей начищенной серой броне и в шапке с двумя ушками. Маки — в жёлтом сарафанчике, с сумкой на плетёном пояске. Рюдзи — в своей неряшливой коричневой безрукавке. Кагами, броня которого выглядела ничуть не лучше его самого: уставший, вымотанный, растерянный. Ночлежка «Сны и Розы» напоминала деревянную плесневую перегонку — по ней прокатывался приглушённый стенами смех, голоса, эхо барабанов прямо наверху. В больших горшках на самодельной подставке росли бутылочные деревца, они выглядели, словно зелёные факелы, не способные погаснуть, лишь завять... Маки перегнала всех в коридорчике и первой влетела в просторный зал с креслами и кофейными столиками. Там низкая женщина с седыми волосами и в праздничном расшитом платье что-то пересчитывала, двигая бусины ручных счётов и вписывая торопливо суммы в толстую книжку в простом красном переплёте. Она оторвалась от своего занятия лишь тогда, когда Рюдзи стукнул пару раз по звоночку на высоком барном столике с керамическими фигурками. У неё глаза напоминали кошачьи, золотые, с маленьким зрачком, на губе и до правой ноздри шёл странный зарубцевавшийся шрам. В зале господствовал сильный аромат чабреца и лечебных настоек из ноготков. На тёмных стенах висели ещё зеркала — круглые и квадратные, а между ними — пара вырезок из какой-то кулинарной книги. Маки заглянула в книжку, вздохнула, отстраняясь от стола, и снова во все глаза стала рассматривать Кагами. Рики подняла нос кверху — принюхалась и поморщила нос: видимо, дух ночлежки ей не пришёлся по вкусу.
— Вам нужна комната? — спросила женщина, дёрнув верхней губой. — У нас есть несколько на выбор, но в них ещё прибираются. Рюдзи, дорогой, принеси-ка гостям амадзакэ.
— Тёть, но он же прокис уже, — Рюдзи недоуменно поднял на неё взгляд тёмно-синих глаз.
— Действительно? — тётя потёрла глаза, устало выдохнула. — Временами у меня такая ужасная память. Значит, обойдёмся простой водой... Рюдзи? — она подняла взгляд, окончательно отодвигая от себя счёты.
— Хорошо, тёть, — он шмыгнул носом, тоже от плесени, и скользнул в маленькую подсобную комнатку с надписью «Для персонала».
— Так вам нужна комната на... — она пересчитала их, — на троих? И на лисицу?
— Нет, что вы, госпожа, — покачал головой Кагами, — только на одного с лисицей, на одну ночь.
— С завтраком? — уточнила она, возвращаясь к книге и занеся над страницей письменную кисть. — Если с завтраком — за это необходимо будет доплатить. Комната на одного... м... — в этот момент Рюдзи вернулся в зал с подносом и тремя стаканами с водой; на стаканах были старые разводы. — Рюдзи, загляни-ка в четырнадцатую комнату, проверь, убралась ли наша новая работница и готово ли всё для заселения.
— Да, тёть, — снова кивнул Рюдзи, сунув каждому в руки по стакану. — Сейчас мигом всё сделаю. Маки, ты мне поможешь? — он с надеждой взглянул на девушку. — Ты лучше меня всё замечаешь, глаз-алмаз.
— Рюдзи, прекрати, — Маки вздохнула, но всё-таки последовала за ним, и они скрылись за стеной, которая почти полностью скрывала от глаз лестницу с высокими ступеньками. Они исчезли без скрипа.
Кагами опустился в глубокое тканевое кресло со вздохом, затем, поставив рядом стакан, приложил сложенные перебинтованные ладони к губам. Торифу пил воду, рассматривая раскраски на кофейном столике и старое-старое сито с дуршлагом. Дайго мялся на месте, а потом, видимо, собравшись, тоже занял другое, полосатое, кресло поновее. Несколько мгновений они все сидели молча, только заработала снова со счетами госпожа владелица ночлежки «Сны и Розы», хмуря серебряные брови, как лунные дуги, щёлк-щёлк-щёлк. Рики прилегла под кофейным столиком, спрятавшись в тени. Кагами следил за тёмными и светлыми деревянными бусинами, как заворожённый, сам-то считал паршиво — никогда не мог держать всё в уме. Он выдохнул, прикрыл на секунду глаза, пока на широкий подлокотник со скрипом не приземлился уже опустошивший свою дозу прохладной воды Торифу, который тыркнул его в напряжённое плечо указательным пальцем, точно проверяя, живой ли; в чёрных глазах, двух больших кляксах тьмы клана Акимичи, поселился недоверчивый огонёк. Видимо, в голове у него складывалась картинка, своя теория того, откуда появилась кровь, насколько серьёзной могла быть рана, почему Дайго решил залечь на дно именно у них в деревне, с каких пор его безупречный товарищ из клана Учиха вдруг выглядел вымотанным, неряшливым, даже с грязью на броне... Дайго также пригубил стакан с водой, пил быстро, так, будто его мучила жажда несколько столетий подряд, а он был закован в кандалы пустыни и зыбучих песков, где даже облака не решались проплыть, что уж говорить о дожде. Продолжали щёлкать счёты. Пальцы владелицы быстро перемещали бусины туда-сюда, сама владелица поднимала глаза к потолку, вносила числа в книгу. Мимо неё несколько раз проходили постояльцы — маленькая столовая находилась в другом крыле. Некоторые несли свои бутылки, свои банки и жестяные кружки, кто-то даже попытался задымить самокруткой, но тут же получил строгое: «Курить на улице!» В зеркалах отражались лампы, словно маленькие болотные блуждающие огоньки. Кагами поёжился от одной только мысли о болоте.
— Серьёзные проблемы, значится, с заданием возникли? — Торифу заглянул ему в глаза, взгляд у него был на удивление проницательным, серьёзным. — Вижу, что возникли. Обычно ты и с миссии ранга «А» не приходил таким. Не похоже на тебя. Данзо сказал, чтоб я тебе подзатыльник дал от души, чтобы больше ты чудес не вытворял.
— М, — Кагами снова прикрыл глаза, — прости, я снова заставил вас всех волноваться.
— Данзо говорил, ты поскорее из деревни хотел скрыться, — продолжал он.
— Просто подумал развеяться, — Кагами устроился удобнее в кресле, — так нужно было, — он помолчал, но от потяжелевшего взгляда у него зачесались лопатки. — Послушай, не приютишь меня на денёк, Торифу? Я тебе за это лучший сборный набор найду.
— А почему домой не вернёшься? — Торифу поправил шапку. — Конечно, твой отец уже привык к такому, но на твоём месте я бы не трепал ему нервы, с полицией всегда столько проблем, — он покачал головой, — наверняка же он за тебя волнуется. Некрасиво это.
— Хорошо, я тебя понял, — выдохнул Кагами, — наверное, мне действительно надо бы вернуться, но сначала отмоюсь как следует, иначе таким на порог являться нельзя.
— Всё готово, тёть, — Рюдзи выглянул из-за стены, а вниз по лестнице спускалась не кто иная, как Сора Намида, с корзинкой тряпок, мыла, с ведром в другой руке, тёмно-русая шевелюра её была заплетена в две косы, соединённые вместе. Она прищурила свои светло-серые глаза, кое-как, приложила внутренний изгиб локтя ко лбу, улыбаясь Кагами некрасиво, чёрное кольцо блеснуло при ярком свете ночлежки. — Можно заселяться.
— Замечательно, — госпожа отстранилась от счётов и вписала что-то в книгу. — Распишитесь здесь, господин, — она подозвала к себе Дайго, который мгновение помедлил, а после уже стоял возле столика регистрации, ставя откровенный крест вместо обычной подписи, будто не умел писать вовсе. — Ваша комната — номер четырнадцать, это на втором этаже, завтрак мы пока не включали в стоимость, вот, — госпожа повернула к нему лицом книжку, — такая цена вас устраивает?
— Э... — Дайго метнул взгляд в сторону Кагами, — да, да, устраивает, всё в порядке.
— Замечательно, — передавая ключи, повторила госпожа, когда Маки быстро, как перепёлка, засеменила в подсобное помещение, — тогда можете занимать комнату.
— Спасибо, госпожа, — кивнул Дайго и с жалостливым видом обернулся назад, он был растерян, — господин Кагами, побудете со мной немного? В комнате.
Кагами кивнул. Они все втроём с Рики, выбравшейся из-под кофейного столика, отправились вверх по лестнице, переступая высокие ступеньки; второй этаж тоже был благоустроен, с домашним диваном, тоже полосатым, как и кресло внизу, с посудным древним шкафом, и только пахло краской, сыростью и плесенью здесь сильнее, за рамками старых картин отслаивались бумажные обои с рисунком мелких цветов, не то васильков, не то незабудок. По потолку шли потемневшие набухшие пузыри, как на торфяном болотце среди тоскливых плешивых елей. Эту ночлежку продувало ветром, её, казалось, шатало. Весь второй этаж будто жил, похожий на домик улитки: большая широкая раковина, только не перламутровая изнутри, а бледно-бежевая, розоватая местами, как щёки, тронутые горячим румянцем, который переходил резко в набухшую зелень, так резко, словно между опрятностью и неряшливостью была всего лишь одна тоненькая полоса, почти шёлковая ленточка. Кагами притронулся к стене, будто мог прочувствовать их недолгую историю. Этой ночлежке исполнилось уже почти пятнадцати лет — но она, с самой своей постройки, ни разу не напоминала весёлого подростка; скорее старушку, пытавшуюся косметикой и румянами скрыть свои морщинки, а за краской — седину, захватывавшую её волосы от корней до кончиков. Дайго всё вертел нервно ключи, а те недобро огрызались на него звоном, Торифу же практически не оглядывался по сторонам, будто знал в ночлежке каждый поворот, каждый гвоздик, каждый уголок и трещинку. Кагами всё ещё чувствовал себя контуженным. Новость о невесте Тобирамы-сенсея заставляла его ёжиться, бежать мысленно, закрывать дверцы с хранимыми в тепле воспоминаниями — единственное, что у него осталось от наивной мечты. Холод пробирался в коридоры разума, заставлял внутренности сворачиваться в морские крепкие узлы, неприятно, и затягивать их всё сильнее, сильнее, сдавливая сердце. Выход был — ножницы или наточенный нож, чтобы разрезать эти путы, которые так тесно прилегали к душе, что без них... наверное, без них весь мир бы вспыхнул на миг, принёс бы боль, горечь и погас бы навсегда, выгорел, потерял краски... Кагами очнулся уже в комнате. Дайго сделал несколько шагов вперёд и почти сразу опустился на краешек кровати, разглядывая старый-старый колокольчик на тумбочке, который стоял здесь скорее для красоты, чем для надобности. Рики юркнула сразу в тёмный угол, под старый деревянный стол, а Торифу несколько раз кивнул и прошёлся от окна до окна, выходивших на другую сторону улицы, туда, где прилегал к ночлежке цветочный магазинчик. Отсюда, из-за деревьев, было хорошо видно скалу, академию и краешек крыши большого госпиталя.
— Здесь безопасно, господин Кагами? — спросил Дайго, поправляя съехавшие очки.
— Я просто Кагами, до господина ещё не дорос, — усмехнулся Кагами, — но, в общем и целом, да, здесь тебя никто не станет трогать, по крайней мере сейчас, если ты, конечно, не стащишь свитки с запретными техниками... уф, вот тогда могут возникнуть проблемы.
— Я не шиноби, — Дайго двинул плечом и вяло улыбнулся, когда у него заурчало в животе.
— Так вы ещё и голодные, — заметил Торифу. — У меня как раз осталось немного денег после прошлой миссии, я же не скряга какой-то. Кагами, не хочешь перекусить? Мы могли бы заглянуть в один магазинчик, он недавно открылся, работает тайком все двадцать четыре часа. Пока что. Пошли туда, пока его не прикрыли?
— Я не голоден, — Кагами соврал, но на этот раз желудок его не выдал, — но могли бы туда заглянуть, почему нет, — он уже чувствовал подвох, слышал, как раскрывался капкан. — Дайго, ты закройся на всякий случай, мы скоро вернёмся.
— Как скажете, госп... в смысле Кагами, — Дайго зачесал волосы немного набок, привёл их кое-как в порядок, поднеся к лицу маленькое круглое зеркальце.
Кагами выбрался из ночлежки быстрым шагом следом за Торифу, только снаружи они поравнялись, окружённые светом маячков, в траве сидели брызги притихших светлячков. Они молчали недолго. Торифу остановил его за плечо и снова заглянул в глаза.
— Данзо с Хирузеном сказали, что сенсей был чем-то недоволен, ещё и эта миссия ранга «В»... — задумчиво протянул Торифу. — Не подскажешь, как это может быть связано, м? — он не отводил взгляда, смотрел прямо, с любопытством. — Кагами, мы с тобой дружим уже четвёртый год, за это время я успел тебя увидеть и в горе, и в радости, и у меня как-то не увязывается в голове, что ты мог так просто взять и сбежать сначала из деревни, а потом бегать ещё вокруг да около, — Торифу сжал его плечо.
— М, давай я скажу, что у меня просто тёмная полоса в жизни пробежала, и мы спокойно купим что-нибудь пожевать для Дайго? — Кагами нервно усмехнулся. — Или просто, скажем, у меня мои тараканы в голове заползали.
— Тараканы, — Торифу тоже усмехнулся, когда они всё-таки зашагали вперёд. — Думаю, Тобирама-сенсей зол из-за этого. Ты же обычно перед ним отчитывался за каждый чих, а задания принимал исключительно из его рук... — он скосил взгляд. — Вы, что же, поссорились с ним?
— Поссорились? Торифу, пф, да как мы могли поссориться, из-за чего? — засмеялся Кагами, скрывая за смехом что-то ещё, он не разобрался до конца, что именно, но от игры воображения и слов об этой невесте у него на душе скреблись уже не кошки, а самые настоящие полосатые тигры. — Нет, вряд ли в этом дело. Ну взял я задание без его ведома, ну... выполнил его, ну запаздываю теперь с отчётом... мало ли какие у сенсея проблемы.
— Непохоже на тебя, — Торифу скрестил руки на груди, — обычно тебя это заботило.
— Меня заботили проблемы Тобирамы-сенсея? — фальшиво удивился Кагами.
— Ну да, — Торифу кивнул, — ты бежал к нему всегда первый, чуть что, — он бросил взгляд на новую вывеску магазинчика, — точно поссорились.
— Не бери в голову, — защитился Кагами, — лучше скажи, что ты там покупать собрался?
— Как это «что»? — Торифу выдохнул, поправляя шапку. — Конечно же, экзотику.
— Экзотику? — Кагами остановился возле горшка со старым фикусом. — Свиные уши?
— Томлёные щёчки, — улыбнулся Торифу, поднимая взгляд на небо. — Вкуснота.
— А вдруг он свинину не ест? — уточнил Кагами, зная, что Торифу не шутил. — Лучше уж просто взять рыбу какую-нибудь, у нас ведь в деревне её славно коптят, и ничего изобретать не нужно, — он приблизился к красной двери с маленьким расписанием.
— Томлёные щёчки — вещь универсальная, — Торифу продолжал тоном гурмана-знатока. — Я как попробовал их пару дней назад, значится, так теперь не могу отойти, чудесная вещь. Ты тоже попробуй, говорю тебе, оно того стоит, — он открыл дверь.
Маленький зал был напичкан всякой всячиной: от домашних ирисок до копчёностей, от бутылей с сакэ до домашних лимонадов. Всюду висели глиняные свистульки и пара флейт, сделанных мастерской рукой, на стенах были дорожные знаки, пахло вяленым мясом, рыбой, щучьей икрой и сдобными булочками. Кагами заглядывал в это здание раньше, когда здесь преподавали живописное искусство, а затем вся семья учителей-художников полегла от болезни, а здание вычистили, поменяли обои на стенах, распродали ненужные мольберты и переложили пол; прилавок пустовал, на нём стоял один-единственный ручной колокольчик, отбрасывавший блеск со своих золотистых бочков. К маленькой потёртой ручке повязали голубую ленточку. Пока Кагами безразлично рассматривал крохотные эскизы на стенах, Торифу приблизился к прилавку и позвонил в колокольчик. Сначала тихонько, чтобы воздух вздрогнул от тоненького звоночка, а затем трижды — со всей силы, будто отпугивал от себя им неупокоенных духов. Несколько мгновений они стояли, освещённые рябым светом ламп, расставленных в каком-то особом порядке, а после из подсобки к прилавку выплыла тень. Тенью оказался юноша младше Кагами на несколько лет, от него пахло йодом, свежими бинтами, а глаза, тёмные в полумраке магазинчика, казалось, не знали покоя — сначала взгляд метнулся к Кагами, потом — к Торифу, в окно, на лампы, на прилавок, на полки, и только после этого он снова вернулся к Кагами. Юноша поправил маленькую тонкую косичку, заплетённую почти на виске; среди обычных русых прядей затесались несколько выкрашенных в лазурно-синий. Нос у парня-продавца, дошагавшего до прилавка и не прерывавшего зрительного контакта, напоминал клюв экзотического попугая, большие ноздри раздулись. Улыбка у него вышла глупой.
— Чего желаете, господа? — поинтересовался он, прищурив тёмные глаза. — Может, сакэ?
— Сакэ было бы здорово, — вздохнул Кагами, получил тычок в рёбра от Торифу и исправился: — Я хотел сказать, нам бы что-то закусить, желательно сытное. Может, у вас есть роллы? Или... не знаю, подкопченная рыба, карп или налим?
— Налим, налим... — зашептал парнишка, постукивая пальцами по прилавку. — Вам повезло, моя бабка как раз закоптила такого вчера, он здесь, — он обвёл руками витрину, где лежало разрезанное белёсое филе рыбы, смотревшееся аппетитно. — Есть ещё... ещё лещ, если вам интересно, окунь, даже угорь...
— Наото, заверни-ка нам налима, — Торифу кивнул на подкопченное филе, которое критично осматривал Кагами, — и икры воблы, наверное, её можно будет пощёлкать. Ещё щёчки — как обычно — не забудь.
— Хорошо, — охотно кивнул Наото, затем заметил, как Кагами с тоской смотрел на эскиз парных браслетов: с маленькими звеньями и брелоками: к одному был прицеплен ключ, к другому — замок. — У нас есть такой браслет, парный, он давно уже на складе лежит, последний остался. Знаете, от него многие девушки были в восторге, они долговечные и удобные, лишний раз не мешают... Я вот хотел бы подарить его кому-нибудь, но девушки меня, видимо, боятся как огня. Возьмите хоть вы. Может, вам больше повезёт в сердечных делах, чем мне... во всяком случае, я надеюсь.
— Никогда не понимал парных украшений, — пожал плечами Торифу, — как и парных татуировок — это непрактично, мне кажется, да и не всегда такой подарок могут оценить: ты будто бы привязываешь человека к себе, а это, я думаю, неправильно. Это как собачий ошейник, который надевают, чтобы все знали, кому принадлежит пёс.
— Интересный взгляд, — усмехнулся Наото, — но разве мы не связываем себя узами, когда говорим «я люблю тебя»? Я лично считаю такой браслет не более чем проявлением привязанности к другому человеку, всего-то, — он пожал плечами. — Браслет как бы хранит в себе эти три главные слова «я люблю тебя». Сентиментально, знаю.
— А ты бы подарил кому-нибудь такой вот браслет, Кагами? — Торифу скосил на него взгляд. — Наверняка у тебя есть кто-нибудь на примете.
— Э, — Кагами понял, что стал центром внимания, как вулкан во время извержения. — Я бы... наверное, я бы не стал дарить его, даже если бы у меня был такой человек, — он улыбнулся, — во-первых, такой подарок выглядит как обручальное кольцо без церемоний, а во-вторых, я лично не стал бы ограничивать другого человека подобным... м... браслетом.
— Ну вот, — вздохнул Наото, — но это ведь так приятно, когда кого-то можно назвать своим, разве нет? — он опустил глаза на колокольчик. — И для этого необязательно дожидаться свадьбы...
— Я не собственник, наверное, — увернулся от вопроса Кагами, а сам начал переворачивать в голове каждую картотеку из тысяч воспоминаний, во всех них был Тобирама-сенсей, и теперь пора было бы её и сжечь, избавиться, раз у того появилась невеста, но почему же так неприятно? Почему судорогой сводит сердце?
Наото лишь пожал плечами и нырнул за прилавок, откуда достал бумагу для упаковки, повозился с ней, укладывая налима холодного копчения, затем — связку икры воблы и щёчки. Торифу одобрительно кивал, пока Кагами отвернулся к окну, что-то высматривал там, не знал даже, что именно: может, диск розоватой мутной луны, сделанной словно из бракованного стекла с пузырьками, может, ещё звёзды, может, тысячу и один способ смириться с неизбежным; в самом деле, на что он надеялся? Шрам на боку неприятно заныл от очередного прикосновения. Закат уже выцвел, растворился на западе, и на улице разгулялась плисовая тьма; ещё один полицейский патруль прошёл мимо окон, не заглядывая внутрь — а могли бы. Отец, должно быть, был ещё в своём кабинете, разбирался с новыми делами, мачеха закрывала на ночь посудную лавку, а Минори, если не спал, тренировался с кунаями на тренировочной площадке возле реки. Тобирама-сенсей... наверное, тоже разгребал послания с фронта или продумывал следующий военный ход, а может, они с невестой делили беседу, потягивая солоноватое фирменное кофе, смеялись, улыбались друг другу... Нет. Кагами пригладил волнистые грязные волосы: в таком виде точно нельзя представать перед сенсеем с утра. Тем временем Торифу взялся за пакет, они услышали быстрое «до свидания» от Наото и вышли наружу, окружённые объятиями ночи, прохладными и обманчиво-спокойными. Дома прикрывали веки-занавески и засыпали без лишнего звука. В воздухе метнулась летучая мышь, хлопнув чёрными кожистыми крыльями, и исчезла в неизвестном направлении, ловя на ходу несмышлёных мотыльков, а сверху мигали звёзды, прорезались сквозь тонкие облака, словно острые лезвия танто — и сияли, и сверкали, и молчали. Кагами старался лишний раз не поднимать головы, всё пинал по дороге маленький круглый камушек. Торифу, насвистывая, вёл их обратно в ночлежку. На полпути они резко остановились.
— Ты иди, Торифу, я немного задержусь, схожу после дороги в общественную баню, — Кагами показательно почесал затылок, взъерошил грязные волосы. — Я быстро, а потом мигом к вам, ты за это время успеешь испробовать и налима, и икры воблы, и эти томлёные щёчки. Я надолго не задержусь.
— А... только не засиживайся там, — Торифу хлопнул его по спине, — иначе тебе ничего не достанется. Налим, я чувствую, будет стоить своих денег.
— Я не буду в обиде, — рассмеялся Кагами, в ответ потрепав за плечо Торифу, который, хмыкнув, вскоре скрылся за очередным поворотом.
«С утра вся деревня будет знать о моём возвращении», — Кагами выдохнул и, собираясь с мыслями, двинулся к общественным баням: те привычно встречали его распахнутыми дверями, улыбчивым персоналом и жёсткими тёплыми полотенцами. Он оставил свои вещи в самом углу, аккуратно сложил броню, поддоспешник, щёлкнув замочком шкафчика, когда спрятал в нём рюкзак с тремя фиалами и зашифрованным дневником господина Бандо. Никого. Белая плитка на стенах, ещё полотенца, тазики, черпаки. Тишина, рождавшаяся в купальне, вырывалась из неё с паром, ползла по коридорам, заполняла собой воздух — точно большая морская губка, всё разбухала, разбухала... Кругом не было ничего лишнего, отсутствовала грязь, обычно остававшаяся на полу — всё здесь вымыли совсем недавно, повторно, тщательно. Пахло мылом, чистотой и поздним часом уходящей среды. Шлёпая босыми ногами по белой плитке, Кагами в одном нижнем белье прошёл внутрь, в просторную баню, затем — в чистую воду по пояс, и в полном одиночестве испустил расслабленный выдох, поморщившись лишь от резкого укола в месте нового шрама на боку. Грязь и пыль, пот и застывшая кровь поползли от него ужами вместе с пеной, он орудовал домашним травяным мылом, мыл волосы, брызгал водой в лицо, оттирал каждый дюйм своего тела, увлёкся настолько, что не заметил, что был уже не один. Послышался грубый кашель. Кагами моргнул и только в тот момент понял, что на него, опасно прищурив глаза, смотрел Тобирама-сенсей. Тобирама-сенсей с недобрым блеском в бордовых глазах, поджимавший тонкие губы. Без хаппури. Не мираж. От его каменного выражения лица мурашки побежали по спине, хотя вода согревала кожу всё это время. Мыло само собой выскользнуло из рук. Сердце забилось так часто, что казалось, оно могло выскочить из своего костяного корсета, а всё лицо наверняка покрылось алыми пятнами стыда и смущения. Кагами сразу опустил взгляд, будто был виноват во всех грехах, он мог смотреть только на пальцы ног Тобирамы-сенсея, не выше. Что-то промямлил в ответ на прямой вопрос: «Как прошло задание?» Пообещал рассказать всё.
— Я тебя слушаю. Очень внимательно, — Тобирама-сенсей смотрел прямо, тяжело и холодно, будто перед ним сидел не его ученик, а преступник, приговорённый к смертной казни. Раньше такие взгляды были немного мягче, немного теплее, совсем на каплю, а теперь — это мороз, пробиравший до костей.
— Понимаете, сенсей, я... — Кагами сделал рваный вдох и затих, не способный поднять глаза вверх, поэтому, поёживаясь, рассматривал синие вены на подъёмах ног Тобирамы-сенсея и его чёткие голеностопные суставы. — Ну, я... я бы сказал, что всё не так плохо, как может показаться... — он издал нервный смешок, — с первого взгляда...
— Смотри мне в глаза, — резко приказал Тобирама-сенсей, — и прекрати мямлить.
— Простите, — Кагами боязливо передёрнул плечами, отложил мыло на бортик дрожащей рукой и оторвал взгляд от белой плитки под ступнями Тобирамы-сенсея, теперь всматриваясь в строгое лицо, лишённое хаппури этим поздним часом. Он решил выложить всё как на духу, а в голове — пустота, дыра, в которой со звоном тонули все здравые мысли, терялись слова, как назло. В горле стоял ком. — Я решил, что человек, которого мне необходимо было защищать, не достоин защиты. Вы знали, что господин Бандо хотел устроить переполох в Танзаку, сенсей? — голос дрогнул. — Вы знали?..
— Да, — Тобирама-сенсей, казалось, даже скрипнул тайком зубами.
— Сенсей, этот человек... что?.. — Кагами поперхнулся воздухом, застыл.
— Мне повторить? Хорошо, — голос Тобирамы-сенсея был ледяным, а глаза — жгли, жгли, действительно две огненные бездны, от которых, казалось, оставались зудящие ожоги. — Да, мы были в курсе, что господин Бандо, так же известный как Ринха Банри, готовил диверсию в Танзаку. Под прикрытием, — он скрестил руки на груди, всё ещё поджимал гневно губы, только почти незаметно постукивал пальцами по локтям. — Это была игра.
— И-игра? — Кагами окончательно потерялся. — Я... я думал...
— Мы бы взяли его под стражу в Танзаку, но благодаря твоим стараниям, Кагами, весь этот план не имеет больше ни малейшего смысла. Молодец, — протянул Тобирама-сенсей с сарказмом последнее слово. — Думаешь, почему я не назначал это задание никому?
— Потому что не было свободных шиноби? — Кагами зажмурился.
— Потому что задание носило ранг «В» лишь для отвода глаз, — Тобирама-сенсей тяжело выдохнул, устало потёр глаза. — Человек, которого ты решил не защищать, мог стать ключевым источником информации о новейших разработках Скрытого Облака.
— Я не знал, сенсей... я... — Кагами запинался. У него из груди будто выбили весь воздух. — Дайте мне возможность всё исправить, прошу вас.
— Ты уже всё исправил, — Тобирама-сенсей опасно прищурился. — Кто его убил? Наёмник какой страны?
— Страны Водопада, — ответил Кагами на одном дыхании, его начинало трясти. — Он... его зовут Сатору. Я не... да, моя промашка, я не уточнял имя его клана, — он зажмурился, когда заметил, как Тобирама-сенсей нахмурился сильнее. — Простите.
— Очень богатая информация, Кагами, великолепная работа, — злобно сверкнул глазами Тобирама-сенсей, потом потёр висок, как часто это делал по привычке, поморщился, словно его мучали головные боли, моргнул пару раз, фокусируясь на лице Кагами вновь, и продолжил: — Надеюсь, этот Сатору хотя бы жив, чтобы мы могли с ним связаться?
— Жив, но он был в моём гендзюцу в последний раз, когда я его видел, — опять нервно усмехнулся Кагами, дёрганно потирая предплечья. Он бы лучше вытерпел крик, ругань в свой адрес, чем это. — Он должен был... у меня были причины, он хотел убить...
— Ещё лучше, — Тобирама-сенсей пока не заходил в купальню, а Кагами, забывавший иногда, как дышать, постукивал иногда зубами, как от холода, хотя в купальне стояла духота, тёплый пар клубился в воздухе. — Что за причины? Они настолько же весомые, как и то, что мы могли бы поймать Скрытое Облако за хвост?
— Я спас невиновного человека, — совсем тихо сказал Кагами, — вы учили нас...
— Я учил тебя не тому, чтобы ты играл в героя в сияющих доспехах, ты в первую очередь шиноби деревни Скрытого Листа, и ты обязан работать в её интересах, а не во вред всей стране, я уже не говорю о войне, — Тобирама-сенсей медленно опустил ноги под воду, сжал кулак, разжал его, выдохнул. — Или ты об этом решил забыть?
— Нет, сенсей, я... — Кагами хотел убежать. — Я служу своей деревне, я просто подумал...
— И к чему это привело? — Тобирама-сенсей ждал, продолжая жечь взглядом.
Кагами попытался спрятаться за своей улыбкой, как настоящий трус, но губы его дрогнули и отказались подчиняться. Он только и мог, что беспомощно разглядывать круги на воде, когда сердце внутри вновь замерло на последнем слоге:
— К провалу.