– I –
Тобирама сидел за столом, в привычной своей позе, склонившись над подробной картой канализаций Танзаку с одной стороны и свитком новой техники — с другой; у него уже слипались глаза; ноябрьская холодная луна вздрагивала в его стакане с водой, обхватывала призрачными пальцами глиняный кувшин. Лампа освещала каждый чёрный иероглиф, остававшийся на бумаге, повороты на схеме, заштрихованные участки. Свет её вгрызался в крепкие ночные канаты, в паутину из теней, золотые его клыки дрожали, щёлкали, и тогда тьма вздрагивала, лопалась. Беззвучно. В тесной, тёплой, молчаливой библиотеке таилась тишина, пригрелась в чертогах клана Сенджу, как бродячая кошка, без тела, без когтей и клыков, незаметно мурлыкая каждый раз, когда мимо проходили часовые, сторожившие покой. Хаширама до сих пор не вернулся с тренировочной площадки. Тобирама знал это потому, что тот всегда приходил к девяти, притаскивал с собой вяленую, славно засоленную воблу, а потом они вместе, сделав глубокий вдох, начинали разгребать свалившиеся на их головы задания, пересматривали договоры и связи, которые оставил отец им на попечение — как своим наследникам. Они рвали отдалённо знакомые им печати, вчитывались в отдалённо известные им слова и, оставаясь наедине, хватались за головы. Всё шло не так. Хаширама всячески пытался предстать перед всеми воплощением спокойствия — но дрожащие пальцы его всё время выдавали, и Тобирама каждый раз выдёргивал из его рук очередной отказ от прошлых договорённостей: оружие, одежда, продовольствие... Со старшим сыном Буцумы часто вели себя так, словно общались с трёхлетним сопляком, не прислушивались к его словам, завуалированно отмахивались от его предложений, чем вводили того в ступор. Шла уже вторая неделя, ноябрь медленно подходил к концу, однако снег ещё, к счастью, не накрыл их долину своим белым панцирем. Значит, пока их запасы продовольствия не подошли к концу, нужно было искать новых людей — и Тобирама опять вернулся к схеме канализации Танзаку. Это задание могло бы вывести их на новых поставщиков и показать, что Хаширама, каким бы миролюбивым ни был, мог показать зубы и мог ответить за свои слова, доказать, что дружба с ним — это выход к золотым горам. — Я знаю, что ты там, — Тобирама спрятал в ящик стола карту, а сам потёр закрывавшиеся от усталости и ряби глаза. — Будешь так себя вести и дальше, мы без промедления выкинем тебя и твой клан с наших земель, как каких-то шавок. Заходи или проваливай. — Хвалёное гостеприимство младшего Сенджу, — Рейзо просочился в библиотеку, точно лунная тень, на нём была тёмно-зелёная броня, в корне отличавшаяся от лёгкой одежды клана Кагуя, и стальное кольцо, с которым он не расставался, сверкнуло в домашней полутьме. — Волчонок, а чем ты тут занимаешься? Я думал, ты тренируешься с братом. — Тебе-то это зачем, придурок? — Тобирама придвинул к себе свиток. — Просто заметил неизвестные мне печати на свитке, который ты сегодня притащил в столовую, когда мы с Хаширамой пили чай и шутили, — у Рейзо глаза горели непривычной бронзой, хотя были от природы серыми, это Тобирама успел запомнить. Они слишком часто за последнее время появлялись в его жизни и смеялись. — Ты ещё так смотрел на него, с такой любовью, что я даже заподозрил, как бы это не была любовная переписка... — Такая мысль могла родиться только в твоём куцем мозгу, — Тобирама быстро оценил его, заметил, что оружия при нём не было до сих пор, впрочем, зачем оно ему, когда всё его тело — это смертоносный механизм. — Если тебе нечего больше сказать, выметайся. — Я просто пришёл поговорить, — Рейзо опустился на свободный стул возле стены, — о грядущем задании. Ты, наверное, слышал, как мы с Хаширамой пришли к выводу, что одного тебя отправлять не имеет смысла, — он помолчал, видимо, заметил, как Тобирама хотел оскалиться. — Я отправлюсь завтра с тобой, у меня были кое-какие идеи, как выбить из ваших заказчиков больше, чем они пообещали. Это ведь выгодно. — С каких пор вы стали добрыми друзьями? — Тобирама прищурил глаза, ими он прожигал дыру в тёмном силуэте, опалённом светом лампы, и ещё раз посмотрел на пустой пояс, куда обычно вешали оружие. — Я не верю ни единому твоему слову, Кагуя. Может, Хашираму ты и смог провести своим дружелюбием, но не меня, ясно тебе? — Не, не, не, — Рейзо закачал головой, — я не лезу к тебе или к твоему брату, ни в коем случае, но я успел заметить, что вам бы неплохо протянуть руку помощи. Вы ведь никогда не управляли кланом, только тематической литературы начитались — но этого, как вы уже поняли, недостаточно, когда всё падает на голову. Не зная, в какую сторону наклониться, можно ненароком сломать себе шею. Не самая приятная смерть, — он начал ковырять ногти, — так бы мог наступить конец вашему знаменитому клану. — Но ты решил «протянуть руку помощи», как мило, — Тобираме хотелось сплюнуть. — Я знаю, что ты тщательно изучал Танзаку вчера и сегодня, — Рейзо потёр пятно на подбородке и даже улыбнулся после этого, широко, как улыбался с первого дня, когда Хаширама согласился на их безумный пакт. — Такой дотошностью мало кто может похвастаться, думаю, техники, которые ты придумываешь... — Хаширама тебе всё растрепал, — Тобирама опустил взгляд на свиток. — Ага, но он считает, что ты только дорабатываешь старые техники, — Рейзо поднялся с места и перетёк на подоконник, откуда в библиотеку заглядывали звёзды, миллионы космических искр. — Поэтому мне стало интересно. Я считал, что это я такой особенный. — Я тоже видел, как ты что-то калякал под навесом, — Тобирама чертыхнулся, когда резким движением перечеркнул только-только записанную последовательность, едва не взвыл от бессилия: он просидел над ней больше двух часов, и теперь все его труды обратились в небрежные кляксы. — Ты меня сбиваешь. Иди жужжи в уши кому-то другому. — Осторожнее размахивай кистью, — посоветовал ему Рейзо, — и не занимайся двумя делами сразу, обычно это приводит к одной катастрофе, как сейчас, — он приложил ладонь к стеклу, не поворачивая головы в сторону рабочего стола. — Это дружеский совет. — Спасибо, мамочка, — рыкнул Тобирама. — Если бы ты не припёрся, ничего бы не случилось. — Я краем глаза видел твою новую технику, — решил продолжить Рейзо, — ты слишком сосредоточился на печатях, точнее, на их количестве. Сократи их вполовину, и тогда облегчишь свою технику, сделаешь её пригодной, — он не отрывал взгляда от неба. — Я бы мог ещё что-нибудь посоветовать, если бы ты дал мне взглянуть и не упрямился. — Тебе напомнить, где находится дверь? — огрызнулся Тобирама. — Выгонишь на мороз? — Рейзо поёжился. — Честно, я бы лучше оказался в пустыне. — Вот и свалил бы в свою пустыню, — проворчал Тобирама. — Какого чёрта вы остановились здесь? Другого места не нашли? — он вернулся к свитку, делая вид, что сосредоточился на печатях, но на самом деле его заинтересовала чакра Кагуя Рейзо. Было в ней что-то... — А ты когда-нибудь бывал в пустыне? — Рейзо явно решил перевести тему. — Нет, — Тобирама задумался над его словами о печатях, но решил ничего не править. — Видел огромные водопады? — Рейзо продолжал неясную мысль. — Нет, — Тобирама упрямо пытался восстановить последовательность. — А горы, которые спят в облаках? — Рейзо будто подначивал его. — Нет, — процедил Тобирама сквозь зубы. — Ты меня начинаешь бесить. — Я заметил, — Рейзо обернулся к нему, перестав рассматривать небо. — Я хочу сказать, что ты ещё столького не знаешь, не успел узнать. Даже море. Море ведь тоже не видел, да? — он наклонился вправо, прижимаясь боком к выступу стены, но в него всё равно метко прилетел бумажный комок. — Судя по твоей реакции — нет, не видел. Библиотека обратилась в царство молчания, и никто не смел нарушить его абсолютную власть. Один сидел на подоконнике, покачивая ногой, а другой, корпевший над своей техникой, мечтал, чтобы его оставили наконец в покое. По крыше застучал мелкий град. Огонёк лампы затрепетал от сквозняка, который просочился сквозь старые, кое-как заделанные ватой щели между рамой и стеной; лунное отражение ещё колебалось на поверхности воды в стакане, но вскоре и оно пропало: небо над землями клана Сенджу, методично покрывавшееся чешуйками туч, окончательно затянуло. Поэтому пошёл град. Поэтому стало холоднее. Поэтому мимо библиотеки затопали трое часовых. Яростно стучали ветви ягодного тиса, росшего здесь уже не первое поколение (говорят, его привезли из далёких северо-западных земель в качестве подарка прадеду), свистел беззубый ветер, тревожил вихры вялой жёлтой травы перед домом, среди которой затерялись тоненькие стебли синей пролески, отцветавшие в апреле-мае. Рейзо, прикусив ноготь на указательном пальце, поднял скомканный черновик, бережно его расправил и заводил глазами, всматриваясь в неидеальные ошибочные печати. Тобирама заиграл желваками, фыркнул и опустил взгляд на свиток. Он всё никак не мог придумать названия. — Как давно ты этим занимаешься? — Рейзо снова сменил положение: сполз с подоконника и опустился на пол, сел на колени, затем немного сменил угол и упёрся боком в стенку книжного шкафа с любимой художественной литературой Хаширамы. — Не твоего ума дело, — Тобирама оскалился, испепеляя его взглядом. — Хорошо, пойдём на компромисс, — Рейзо вздохнул, отколупывая лак от шкафа, — я создаю техники с восьми лет, с восьми с половиной, если быть точным: мама считала, что всё это глупости, как, впрочем, и большинство моих бывших друзей, — он приостановился. — Теперь же все они мертвы. — Мне-то какая разница, — Тобирама небрежно пожал плечами, — хочешь вызвать жалость или что? — он устал, ему это надоело, он свернул свиток, поставил на место письменную кисть и сам, спрятав свою работу, сунул её в шкафчик стола, закрыв его на ключ. — Я ухожу. Тебе здесь тоже не место. — Ясно, — Рейзо вскинул бровь, поднялся с места, — в таком случае до завтра. — Надеюсь, ты помрёшь во сне, — проворчал Тобирама, когда они вместе покинули библиотеку, и Рейзо сделал немыслимое: хлопнул его по плечу, как старого друга, сверкнув серыми мраморными глазами так, словно в них зажгли костры. На самом деле это были факелы часовых, которые расхаживали по всему участку наследников. Тобирама дёрнулся в сторону под смешок Рейзо, развернулся и зашагал в противоположную сторону, куда тот бы не посмел сунуться. В спальни. Туда редко пропускали чужаков — а тем более чужаков из клана Кагуя. Град прекратился. Мелкие его осколки валялись на земле и траве, точно просыпанная из холщового дырявого мешка манная крупа, усеяли собой всё вокруг, побили и без того пригнувшиеся к земле стебли многолетних роз, а ягодный тис во внутреннем садике до сих пор роптал и ёжился от кусачего воздуха — был мороз, от которого даже те, кто редко замерзал, грели руки тёплым дыханием, прятали покрасневшие ладони в карманы. Тобирама петлял по уже с детства знакомым коридорам, прислушивался к говору часовых, к их шагам, к чакре, пока не добрался до их с братом комнаты — и ничуть не удивился, когда заметил, что та ещё пустовала; на чайном столике стоял чайник, оставшийся с раннего утра, на полу лежали стопки писем, связанные верёвочками, и сорванный сургуч валялся рядом — нетронутый. Он разобрал оба футона, свой и брата, и, устроившись на татами, стал перебирать бумаги, о которых шёл разговор с семи часов утра, когда сонный Хаширама прикрывал иногда глаза на слишком долгий срок и всё кренился набок, засыпал. Его приходилось будить. Они пили чай — самый распространённый, чёрный, с бергамотом, к которому оба относились скептически с раннего детства, предпочитая тайком забираться в дом Токи — у той всегда находилась горсть-другая травяного или фруктового чая... но никто никогда на это не жаловался, так как «жаловаться могут крестьяне, аристократы, купцы, рыболовы, но точно не шиноби — шиноби обязан быть благодарен за каждый прожитый день». Письма не несли в себе ни одной хорошей новости — сплошные вежливые отказы. «Ой, — говорили они прямо, — простите, уважаемый господин Сенджу, но мы уже договорились с другим кланом... но в следующий раз, уверяем вас, воспользуемся вашими услугами». Тобирама вздохнул — и так каждый раз. Он перебирал одно послание за другим, пока не понял, что сам уже начинал засыпать — поэтому устроился на своём старом футоне, лёг на спину, сложив руки на груди, и стал дожидаться прихода брата. Тот вернулся нескоро, сбросил сандалии у входа и со вздохом упал лицом на мягкое одеяло. От него пахло влажной корой, поздним ноябрём и отчего-то майскими тюльпанами, а ещё Тобирама чувствовал его истощение. Хаширама истратил много чакры на своей тренировке, он осваивал новые техники, когда открыл в себе мокутон, гонял себя изо дня в день. Казалось, нагрузки для тела были ему ближе, чем ответственность за жизнь их клана. — Хаширама? — Тобирама приподнялся на локте. — Ты чего? — Устал, — прошептал Хаширама, залезший под одеяло; его всего трясло. — В остальном я в порядке. Сегодня просто было холоднее, чем вчера. — Зима уже не за горами, — Тобирама сел. — Это правда, что ты решил отправить со мной этого придурка, Рейзо, на миссию? — он потёр висок, свободный от хаппури, и услышал невнятное бормотание. — Так правда или нет? — Да, правда, — Хаширама перевернулся на бок, — я хочу, чтобы ты за ним проследил. — А не наоборот? — заворчал Тобирама. — Посылаешь со мной его, как какую-то няньку. — Я хочу понять, правда ли он хочет нам помочь, — Хаширама говорил тихо. — Одно дело — пакт, он не принесёт вреда ни им, ни нам, я так думаю, но вот всё остальное... — Ты же не намерен слушать его советы? — Тобирама пригладил волосы. — Не может же он просто за бесплатно их раздавать. Ему от нас что-то нужно, не знаю пока, что, но точно нужно, — он пододвинул свой футон к футону Хаширамы. — Так мне за ним следить? — Да, последи за ним на задании, может быть, сможешь понять его мотивы, — Хаширама застучал зубами, но попытался это скрыть. — Только будь осторожен, Тобирама. — Язык себе не откуси, — Тобирама приложил ладонь к его лбу. — Всё хорошо, — Хаширама улыбнулся в полутьме, — я просто перемёрз. — Вот сляжешь, а мне за тобой присматривать, ещё и с кланом разбираться, — Тобирама отстранился. — Я сейчас заварю тебе чай какой-нибудь. Травяной. Хаширама сказал что-то невнятное и сильнее завернулся в одеяло. Тобирама смог разобрать только одно «не надо», вздохнул и опять улёгся на своё место. Он долго косился на соседний футон, пока не услышал тихое сопение и ровное дыхание. В голове его была одна-единственная мысль: «Я раскушу этого Рейзо, что бы он там ни придумал».Глава 6. Топтать тлеющие угли (3/3)
1 декабря 2021 г. в 13:39
— На-на-на, — Чихару перескакивала через мелкие лужицы, цепляясь за пальцы Кагами, свободной рукой хлопая себя по бедру. — Брошки, глаза как у кошки, на-на-на... стеклянные крошки, на-на-на...
— На-на-на, — повторил за ней Кагами, подхватывая мелодию; они шли по правую сторону от Тобирамы, который успел сотню раз пожалеть, что не остался в кабинете или, по крайней мере, не купил себе простые беруши. — Позволь мне упасть и рассыпаться на-на-на стеклянные крошки, так я буду к тебе ближе, ближе фамильной брошки, — Кагами прокашлялся и забормотал уже совсем тихо: — Пусть меня разнесёт тёплый ветер над выжженной степью, я тогда улыбнусь, улыбнусь, на-на-на ресницы твои упаду солнечной медью...
— Разве сложно дойти до дома Иоши в тишине, — проворчал Тобирама, потирая висок.
— Это новая песня, сенсей, — Кагами не смотрел на него даже секунды, всё куда-то вперёд или вбок — временами, когда по сторонам пробегались силуэты пёстрых домов. — Я запомнил её припев где-то на десятый раз. Слышал, она популярна среди... в определённых кругах, да, — он кивнул самому себе и помедлил. — Вы её не знаете?
— Мне это ни к чему, — Тобирама заметил, что на безлюдных тропах, которыми они следовали, появлялось всё больше старых широких луж, где плавал всякий мусор. — Я не трачу время на всякую ерунду.
— Ерунда, — повторил за ним Кагами, — знаете, для вас эти песни, должно быть, в самом деле звучат глупо — как хор безумных мартышек за стальными прутьями. Или хуже. Надо будет спросить, к слову, у Хирузена, как кричат мартышки... я никогда не слышал.
— Я видела мартышек, — Чихару хихикнула, — они такие страшные! Дедушка показывал.
— Ага, но куда страшнее гориллы: они все чёрные, как ночь, огромные, как демоны, и клыки у них больше волчьих в несколько раз, такие надвое переломят и даже не моргнут, но... — Кагами не смеялся, но Тобирама, разглядывавший лужи под ногами, был уверен, что он по крайней мере улыбнулся, пусть эта улыбка и проскользнула всего на мгновение, словно молния, а затем погасла, как гасли его чёрные глаза этой ночью. — Но обычно таких монстров призывать бывает сложнее, чем собак, Хирузен как-то пробовал...
— Гориллы, — Чихару мечтательно подняла глаза вверх, — а я буду призывать лис, вот.
— Лис? — Тобирама прищурился, всё-таки скосив взгляд на свою неугомонную племянницу, которая с каждым шагом подскакивала всё выше и выше, отвлекая Кагами от дороги, по обе стороны от них был старый деревянный забор и много-много листовок. — Ты бы сначала запомнила, как читать книги и печати, не тратя на это несколько часов.
— Я научусь! — повысила голос Чихару. — Правда! А потом буду призывать лис!
— Лисы сами выбирают себе тех, кто может их призывать, — Тобирама перешагнул через размякшую листовку «Будьте бдительны». Её сорвало ветром, и теперь бдительность покинула её — краски, красные и оранжевые, потускнели и смешались с грязью. — В этом их главное отличие от остальных призывных животных.
— Откуда вы всё это знаете, сенсей? — Кагами замедлился, он явно хотел обернуться, но никак не мог отыскать в себе мужества. Возможно. А возможно, лицо Тобирамы теперь вызывало у него тошноту, что могло бы порадовать самого Тобираму, если бы у него не было горько во рту до сих пор. Кофе, должно быть, ещё не выветрился. — Вы сказали, что знали человека из клана Кагуя, которому подчинялись лисы, но раньше вы об этом не рассказывали...
— Не рассказывал, — Тобирама потёр щёку, — и начинать не намерен.
— Не намерены, — повторил за ним Кагами и поднял лицо вверх, подставляя бледные скулы лучам солнца, которые скользили всюду, точно золотые ужи: они шевелились на заборе, на земле, в клочках травы, на краях многочисленных крыш. — Сенсей, как вам кофе, пришёлся по вкусу?
Кагами всё ещё не смотрел под ноги. За это и поплатился. Он споткнулся о крупный булыжник и упал бы в коричневую лужу носом вперёд, если бы Тобирама вовремя не перехватил его запястье с браслетом, спасая от конфуза, помогая устоять на ногах — и удивился лишь одному: за все те годы тренировок, сбитые пальцы, переломы, круги, огибавшие деревню и дальше, от рассвета до заката — его ученик, невеликого роста, оказался не таким уж и тяжёлым. Впрочем, это всегда играло в его пользу. Самоуверенные противники оказывались на лопатках спустя пару дыханий, а потом весь день, щурясь, присматривались к тощему непримечательному мальчишке, который всегда огибал толпу стороной и приходил на сборы раньше остальных, лишь бы занять место поближе к трибуне.
Тобирама держал Кагами ещё миг, затем быстро разжал пальцы и отдёрнул руку, как от огня. Будто белая кожа могла обжечь, а этот случайный жест — навредить. Кагами всё-таки посмотрел на него, затравленно и как-то совсем неуверенно. Чтобы это скрыть, он даже поднял чёрную бровь, чего не делал с пятнадцати лет, однако погасшая вселенная в нём не зажигалась искрами, она превратилась в чёрное подземелье — без пламени, без свечей и фонариков. Тобирама опять ожидал бури. Поджатых губ, грубых слов, оскорблений, даже удара или сильного толчка — но буря всё никак не начиналась. Перед ним стоял Кагами, а не другой Учиха, который не упустил бы любой возможности столкнуться с его стеной: пинать, резать, рычать на неё, бросаться с пеной у рта и с шаринганом в глазах. Чихару несколько раз моргнула, после чего сжала ладонь Кагами сильнее и пнула булыжник с дороги — прямо в лужу, где тот булькнул и скрылся под слоем грязной воды.
Через дорогу перебежала чёрная крупная крыса.
— Упал бы, — прокомментировал Тобирама, бросив взгляд на тёмное облако, нависшее над скалой Хокаге, — и тогда пришлось бы тебя ждать у общественных бань.
— А, да... Спасибо? — Кагами тряхнул головой, отшатнувшись.
— Лучше смотри себе под ноги, — Тобирама убрал руку под пояс с оружием, — а не пой.
— Мне нравится, как братец Кагами поёт, — Чихару по-прежнему улыбалась, — а ты знаешь ещё песню... я не помню названия, но она начиналась как-то на «ту-ту-ту, ту-ту, ту-ту-ту»... Её ещё Ио любит напевать, когда нас отпускают по домам.
— Я не знаю твоей подруги, Чи, — Кагами тоже улыбнулся ей в ответ, — но песня мне знакома. Её особенно часто напевают в переулке между лапшичной и баром «Драконье логово». Очень часто, — он повёл плечом, — её в самый раз петь хором, в разгар веселья.
— Может, если бы ты тратил меньше времени на «веселье», никаких провалов с твоей стороны не было бы, — Тобирама прищурился, когда они проходили маленький домик, где на крыльце стоял деревянный ослик-качалка, на котором покачивался мальчишка, на год или полтора младше Чихару. — С каких пор ты увлёкся пением?
— Не сказал бы, что сильно увлёкся, — Кагами опять нервно двинул плечами, — но некоторые песни пристают ко мне, как смола, они вертятся на языке... У вас такое тоже наверняка было, что я тут объясняю, — он теперь обходил лужи и выступы дугой, а Чихару следовала за ним вприпрыжку. — Есть же у вас хоть пара строк, которые вы проматываете в голове снова и снова? На повторе. Будто заело.
— Нет, — Тобирама отвернулся.
— Неправда, у дяди есть любимая песня, — шепнула Чихару, когда они остановились, пропуская длинную повозку с фарфоровой посудой. — Не знаю слов, но она такая, м-м-м, странная, мне папа как-то её пел, — она взглянула на Тобираму, — что-то про звёзды.
— А, — Кагами помолчал, — я тоже слышал её на окраинах нашей страны и в Танзаку, она даже пользовалась популярностью какое-то время, а теперь её забыли. — Он прочистил горло. — «Спешили однажды голодные звёзды на север»...
— Не так, — Тобирама перебил его, — лучше продолжай петь ту чушь с брошками.
— Это не чушь, — надулась Чихару, — а очень крутая песня, её все-все знают.
— Мухи не всегда летят на мёд, — Тобирама ускорил шаг, когда повозка проехала.
К кварталу клана Инузука вели кривые улицы, окружённые старыми вишнями, что обменивались шёпотом и шуршали шёлковыми листьями, смеялись тайком вместе с ветром — курьером июньских ароматов. Возле некоторых деревьев устроили деревянные резные скамейки. На открытых лужайках резвилась детвора: мальчишки — в футболках и шортах, девчонки — в сарафанах и лёгких туниках. На их лицах ещё отсутствовали клановые отметки, да и собак им ещё никто не подбирал — одни двухмесячные пушистые щенки тявкали, виляли хвостами и тыкались носами в латунные одуванчики, в малиновый клевер.
Центр квартала занимали большие псарни, где дрессировали собак кинологи, старшие шиноби, среди них возилась Акира Инузука — глава клана. Она носила пурпурные одежды: длинную футболку, в которой её ловкое тренированное тело утопало, свободные штаны с большими карманами, откуда, словно по волшебству, появлялись лакомства. Её большой мраморный дог сидел возле стальной сетки, внимательно и как-то скучающе провожая взглядами прохожих: он только поворачивал стоячие уши в сторону хозяйки, которая, заколов золотисто-русые волосы в низкий хвост, занималась совсем молодняком, щенками апрельского-майского помёта. Тобирама разбирал её глухой смех сквозь лай и звонкие считалочки. Птицы разлетались в разные стороны, в основном сизые и белые голуби, топорщившие крылья, ворковавшие и плескавшиеся в лужах среди безлюдных переулков. В дальнем тупике складывали мусор, там копошились бродячие кошки и лежали никому не нужные, сломанные инструменты, на которые Кагами посмотрел с неописуемой жалостью, даже остановился на секунду, будто не веря собственным глазам.
— Не смотри на них как на людей, — Тобирама заметил жалостливый взгляд Кагами, такой, будто тот видел не лопнувшие струны, а вены. — Это уже не музыкальные инструменты, а обыкновенный хлам.
— У всего есть своя история, сенсей, — Кагами убрал упавшую ему на правый глаз волнистую прядь, провёл ребром ладони вниз по скуле, до линии челюсти. — И когда-то эти сякухати и сямисэн были частью чьей-то жизни, они делили горе и радости со своими хозяевами, посмотрите, — он кивнул на девчонку, шагавшую им навстречу и игравшую на флейте, очень умело, — инструменты созданы для того, чтобы вашу душу слышали...
— Душу можно слышать? — Чихару сделала бровки домиком. — А как это, дядя?
— В таком случае душа живёт во всём, — Тобирама жестом показал Чихару помолчать.
— ...и выбрасывать её кусочки в мусор — это как минимум неправильно, — Кагами уже пересёк улицу, не поворачивая головы, разве что сбавлял темп иногда, прислушивался к каждому шагу. — То же самое и с оружием. Господин Хаширама... — он стал говорить тише, — как-то сказал, что вы до сих пор храните свою первую катану, хоть она и расколота пополам.
— Даже сюда влез, — выдохнул Тобирама, припоминая всяческие наводки Хаширамы, все его похвалы в сторону Кагами... — А ты всё никак не можешь укротить своё любопытство. Пора бы уже научиться, — он хмыкнул, — но, похоже, тебя уже ничего не исправит.
Кагами не ответил, лишь потянулся к вороту футболки и почти сразу опустил руку.
Дом Иоши находился в сердце квартала, сразу за псарнями, с ним соседствовала сырная лавка, с окон которой не снимали гирлянды с прошедших зимних праздников, и покоя там не было ни днём, ни ночью. То скрип цикад, то собачье сопение. Само здание достигало высоты в два этажа, с чердаком наверху; оно походило на шкатулку, где хранили бижутерию из янтаря и полудрагоценных камней, бусы, серьги, браслеты, такое же угловатое и компактное. Крыша — тёмно-синяя. Стены — почти белые. Забор-сетка отделял от дороги уютный дворик с деревянной постройкой, напоминавшей мастерскую, живые ростки подсолнуха окружали её, покачивались на ветру и почти скрывали из виду будку и пчелиные ульи, напоминавшие многоквартирные домики. В той же стороне пробивались ручейки, что, журча, бегали по своим очерченным каменистым тропам, среди мать-и-мачехи и фиолетового иван-чая, и по ним, стоило льду тронуться в конце марта, пускали бумажные кораблики. Каждая постройка в этом квартале помечалась знаком клана. Красные метки. Запах шерсти был здесь родным, как и аромат кислых вишнёвых настоек.
Ранее эти улицы кипели жизнью, шумели: стройки, споры, рычание, скрежет шурупов... Теперь же их полость скрывали тени от деревьев, тех же старых вишен. Меньше людей бродило по ним, меньше людей выражало своё недовольство вон тем кованым флюгером или вот этим скрипучим порогом, не смазанными маслом петлями. Многие из клана Инузука воевали на фронте, одними из первых же и напросились, а Акира, глава клана, не стала сбивать с них спесь. «Хотят драться, — пожимала она плечами, — пусть дерутся». Тобирама тоже не стал лишать их энтузиазма: действительно, зачем это делать, когда группы талантливых шиноби с обострёнными чувствами прекрасно ориентировались в лесных массивах и на непокорённых равнинах, среди холмов и горных хребтов. Он незаметно тронул висок, когда они миновали ещё одно здание, широкое, но всего в один этаж, куда заходили шиноби с ранеными питомцами. Это была больница для зверей.
Домашние лужайки начинали разрастаться: среди низкой травы и клевера пробивались ростки крапивы, пастушьих подушечек, чистотела; сорняков. Солнечные лучи плясали на грубом шифере крыш, облака в небе тянулись толстой пряжей, кусочки неба проглядывали сквозь них смело и любопытно, протискивались между ними, синие-синие.
Чихару подскакивала при каждом шаге, словно кузнечик. Она дёргала за ладонь Кагами и каждый раз улыбалась, выбегая немного вперёд и поглядывая на Тобираму. Они больше не говорили, не нуждались в словах — лишь щурились от света, шагали по прямой дороге, время от времени кивали в ответ на такие же приветственные кивки в их сторону. На забор по левую руку клеили новые листовки. Большие буквы, символы, громкие слова. «Только вместе мы сможем победить общего врага! — говорили они. — Не подпустим его к нашим границам!». Кагами шёл с показным спокойствием, не хмурился, не источал яд, не пытался объясниться или поругаться, однако задумчиво смотрел себе под ноги, на песчаную колею. Тобирама знал наверняка: если бы не Чихару, тот бы предпочёл скрыться с глаз долой, что было бы даже к лучшему. Вопрос они решили. На время. Символ клана Учиха на чёрном жилете мозолил глаза и напоминал: «Берегись, Учихи хорошо помнят своих союзников, но врагов — ещё лучше». В юности Тобирама ненавидел, ненависть бежала по его венам, пока он не пришёл к более живому чувству — к расчётливой зависти. «Зависть — это обратная сторона восхищения, волчонок, — напоминал не раз Рейзо. — Ты это поймёшь, рано или поздно». Кагами нервозно мял ленточку браслета между пальцами.
Раздался звон посуды, ворчание, стук, хихиканье, когда они все втроём стояли напротив высокой изящной двери с резьбой в самом низу, орнаментами, ломаными линиями. Тобирама громко постучал несколько раз и вскоре услышал торопливые шаркающие шаги. Дверь быстро открылась — и перед ними предстал хозяин дома. На его спине сидел мальчишка трёх лет, который уцепился за него ногами и одной рукой, а второй — дёргал за прядь, намотав светлые волосы почти на кулак, так что даже Чихару удивлённо округлила чёрные глаза. У Иоши был поверженный вид: тёмные круги под глазами, аромат кофе, приставший к его форменной синей тунике без подвески, он словно сражался с бумагами несколько бессонных недель и сокрушительно проигрывал свою битву против писем, шифров, карт, мыслей. Возле его ног бегала взволнованная Фо; всю её широкую, как табурет, спину покрывали синие пятна от краски, которая уже пристала к её пёстрой шерсти.
— Тобирама?.. — Иоши запнулся, отступая. — Сакичи, перестань, слезь с меня.
— Не-а, — Сакичи, темноволосый кучерявый мальчишка с маленькими лиловыми глазами, сильнее сдавил ногами его бока. — Не хотю.
— Саки! — крикнул другой мальчишка, чуть старше, черноволосый, уже с красными отметинами на щеках, тёмных от загара. — Пусти дядю! Ему нужно поговорить! — он сделал пару шажков, будто бы избегал швов между паркетом. — Там Хокаге!
— Не хотю, — Сакичи уткнулся в холку Иоши носом, — мне скутьно.
— Тайзо! — в лицо старшего прилетела бумажная птичка. — Смотри!
Из-за угла выбежали две девочки: одна кучерявая, другая — с прямыми волосами, одна блондинка, другая — русая, одна с зелёными глазами, другая же с карими. Обе носили разноцветные платья: жёлтое — у кучерявой белокурой, зелёное — у шатенки. Они складывали из хорошей письменной глянцевой бумаги ласточек, подлаживали им крылья и пускали в свободный полёт. Иоши, тяжело вздохнув, улыбнулся Тобираме самой вымученной улыбкой, на какую только был способен, попытавшись снова справиться с Сакичи, который так просто сдаваться не собирался: не обратив никакого внимания на гостей, пусть на мгновение и покосился на них — так, из интереса, — он опять принялся дёргать захваченные светлые волосы. В широком коридорчике хватило бы места и для десятерых. Сандалии стояли на своих местах: одни длинные, а четыре других пары принадлежали детям. Фо взволнованно тявкала, вертелась, виляла хвостом, после же, заметив Чихару, бросилась к ней, обнюхала подставленные ладошки и лизнула их в знак приветствия, покрутившись на месте и жалобно заскулив. Перед Тобирамой раскинулась настоящая житейская преисподняя: дети, крики, смех, — от всего этого у него ещё сильнее загудела голова, а от запаха крепкого, самого крепкого, кофе и вовсе начало мутить. «Лучше бы этим занялся клон, — поймал он себя на запоздалой мысли, — лучше бы клон».
— Как хорошо, что у тебя всего племянник и племянница, — пробормотал Иоши, прекратив всякие попытки выпутаться из захвата Сакичи и делая пару шагов назад, чтобы освободить место. — С моими же мартышками даже глаза прикрыть нельзя дольше, чем на секунду. — Он опустил взгляд на Чихару: — Привет, Чи, — затем легко посмотрел на Кагами. — Здравствуй, Кагами.
— Мог бы предупредить, что сегодня не выйдешь на работу, — фыркнул Тобирама, расправляясь с ремешками своих сандалий.
— Прости, всё никак не мог добраться до ястреба, — он извиняюще улыбнулся, когда все разулись, и двинулся вперёд, подзывая к себе жестом. — Я бы написал, правда, но у меня не было на это времени: у нас прибавление, Фумико привела вчера... м-м-м... в общем, у меня теперь племянников не трое, а четверо, Саки едва не проглотил крысиный яд, а девочки испортили мою страсть и мою работу. Вон, делают из неё птичек.
— Страсть и работа, я так понимаю, те письма с фронта? — Тобирама обратил внимание на укус на руке Иоши, совсем свежий, оставленный детскими молочными зубами. — Выходит, я не увижу твоего отчёта сегодня. Ясно, — он заметил, как Чихару подняла ласточку с пола и покрутила её перед самым своим носом. — Я принёс тебе новое поручение.
— Надо же, — Иоши дёрнул головой, когда Сакичи сильнее потянул его волосы. — Новые письма или что-то серьёзнее этого? — он взглянул на сумку Тобирамы. — Не томи.
— Это дневник, — Тобирама вынул личный блокнот Банри, раскрыл на середине. Они как раз прошли мимо арки, что вела в маленькую, предназначенную для одного спальню, где всюду висели призовые ленточки с собачьих выставок, после этого были кабинет и библиотека.
— С шифром, да? — Иоши явно хотел потереть руки в предвкушении, но не смог. — Саки, слезай, ради всего святого, мне неудобно, давай я тебе потом куплю карамельное яблоко, ты же такие любишь, да? — он упрашивал, а Тобирама всё никак не мог представить себя на его месте. С ним, надеялся он, такого не произойдёт никогда.
— Яблоко? — Сакичи отпустил его волосы и вцепился в тунику покрепче. — Ты врёшь!
— Дядя просто забывает, Саки, — оправдывал его Тайзо, часто моргая, — пусти.
— Дядя, ты обещаешь яблоко? — Сакичи решил поторговаться. — Обещаешь?
— Да, конечно, обещаю, а теперь давай-ка освобождай меня, ты поверг монстра уже полчаса назад. — Сакичи наконец ослабил хватку, спрыгнув на пол, так что «монстр» выдохнул с облегчением, освободившись от лишнего груза, и взялся за дневник. — Ну надо же, я с таким сталкивался разве что года два назад... хотя здесь всё будет сложнее, да...
— Саки, иди к нам! — крикнули девочки и юркнули за угол, пока Тайзо подбирал бумажных птичек с пола и расправлял их крылья вновь. — Нам нужен ещё один человек, иначе игры не получится!
— И так всегда, — вздохнул Тайзо, и его щёки порозовели, когда он обратил внимание на Чихару, которая чуть опустила взгляд вниз, внимательно следя за ним своими чёрными глубокими глазами. — Привет, Чи, — пробормотал он едва слышно, собрав охапку бумаги.
— Дядя, а мы надолго? — Чихару бросила на Тобираму взгляд.
— Не думаю, — Тобирама наблюдал за Иоши, который погрузился в текст с головой.
— Оставайтесь, — пригласил их Иоши, не отрываясь от шифра, — я заварю лапшу.
— Лапшу? — Чихару наморщила носик. — Лапша похожа на червячков, белых таких.
— Червячки, — Кагами усмехнулся, не способный отыскать место для себя: он всё никак не мог решить, куда девать свои руки, куда смотреть, куда идти и на что обращать внимание, но старался. — Зато от неё долго есть не захочешь, она сытная, а с хорошим мясом и наваристым бульоном — вообще пальчики оближешь, моя мама... — он запнулся. — Мы любили её готовить, пусть и не так часто, как карри. Я слышал, твой отец обожал лапшу.
— Где ты это услышал? — устало поинтересовался Тобирама, пока Иоши бубнил себе под нос, всё пытаясь подобрать слова. — Вернее, от кого?
— Не знаю, — Кагами смутился, приложив ладонь к другому дверному проёму, возле которого стоял. — Но точно не от вас. Может быть, как-то заметил Хирузен... Они иногда тренировались до самого глубокого вечера, даже после наших с вами занятий.
— Тобирама, вы все не стесняйтесь, проходите, — открыв дверь в скромный зал с полосатым диванчиком и парой кресел, пригласил их Иоши снова, вырвавшись из хитросплетений символов, которые не имели никакой связи между собой — на первый взгляд. — Чи, поверь, моя лапша будет во сто крат вкуснее, чем та, которую ты пробовала раньше, я как раз купил её в другой лавке, очень надёжной, должен обозначить...
— Хочу клубнику, — заявила Чихару, — или пирожки.
— У нас есть клубничные мандзю, — нашёлся Иоши, заметив, как Чихару мигом насторожилась и стала искать взглядом эти самые пирожки. — У нас как раз их много осталось, Фумико купила ещё вчера столько, будто готовилась к осаде, — он усмехнулся.
— Дядя, я только мандзю попробую, можно-можно? — затараторила Чихару.
— Я этим не распоряжаюсь, — Тобирама прищурился. — У кого ты должна попросить?
Чихару задумалась на пару секунд, потом хитро сверкнула глазами и подбежала к Иоши, за спиной которого держался Сакичи, подозрительно косившийся на Кагами. Она сложила руки вместе, как при молитве, набрала в грудь воздуха и, часто моргая, заговорила:
— Дядя Иоши, — сказала она отчётливо, у неё никогда не было проблем с произношением, во всяком случае, Мито этого никогда не упоминала, — могу ли я взять одно мандзю? Я такие пирожки просто обожаю, вот, а ещё я вам расскажу секрет.
— Секрет? — Иоши лукаво посмотрел на Тобираму. — Что же это за тайна такая?
— Чи, не морочь Иоши голову, — Тобирама опустил ладонь на её макушку.
— Ла-а-адно, — протянула Чихару, — к тому же это не такой уж секрет. Я всего лишь услышала в Академии, как сенсей Юрико рассказывала о вас, вот, об этом все-все знают.
— Юрико? — Иоши переменился в лице, пригладил невольно волосы.
— Иоши, неужели ты повёлся на детскую провокацию? — Тобирама криво усмехнулся. — Я в тебе разочаровался.
— Ты не знаешь Юрико, она со мной в последнее время не разговаривает, — пылко выдохнул Иоши, пока Сакичи нарезал круги вокруг них, а потом попытался выбросить из дома сандалии Кагами, но ему этого не позволили коротким окликом: «Саки, нет».
— М, — Тобирама больше не видел его лица, но был уверен, что интерес Иоши к блокноту сменился интересом к девушке, подопечной Айуму, которая взволновала того своим внезапным исчезновением. — Так что насчёт дневника?
— Сейчас и увидим, — Иоши снова склонил слегка голову, даже не смотря себе под ноги, он знал своё жилище слишком хорошо, чтобы запнуться обо что бы то ни было.
Одна девчонка, кучерявая, выглянула из-за угла, сжимая ещё одно бумажное бремя своего дяди, и сразу исчезла за стеной, а вместе с ней и её подружка в зелёном платье, русые волосы которой доходили до пояса. Они обе, точно призраки, топотали по всем скромным коридорам, продолжали складывать ласточек, перешёптывались и хлопали дверями. Старший, Тайзо, всё не переставал вздыхать — у него была крупная голова и выпуклый, словно холм, лоб, непослушные вихры торчали в разные стороны, в руках он мял пойманную бумажную поделку, а Сакичи всё хмурил тонкие тёмные брови, покусывал губы и пару раз сужал глаза, склоняя голову немного набок и прикладывая к подбородку указательный палец. Кагами кивнул трёхлетнему сорванцу, на что тот весьма по-взрослому хмыкнул, собирался что-то сказать, но, видимо, передумал, пристроившись по левую сторону от Тобирамы и начав пристально всматриваться в его лицо.
— Хотю, — Сакичи ткнул пальцем вверх, в Тобираму. — Хотю.
— О-о-о, — протянул Иоши, обернувшись и толкая спиной приоткрытую дверь, — это бесполезно, Саки, ты же знаешь, Второй Хокаге без этой штуки не ходит, он с ней, наверное, с детства не расставался, она, э-э-э, уже приросла к его коже, поэтому можешь даже не пытаться.
— Я хотю эту железяку! — Сакичи капризно надул губы. — Я хотю!
— Лучше давай я сбегаю и куплю тебе яблоко? — предложил перемирие Иоши.
— Яблоко? — Саки прищурился. — Давай!
— Только потом, ладно? — Иоши прошёл вперёд, приглашая гостей следовать за собой.
В зале также было множество старых, однако ухоженных витрин, предназначавшихся для товаров в магазинах, и на них, за сверкавшим чистотой стеклом, стояли фигурки — в основном шиноби из разных стран, а рядышком — шахматы. Шахматы, не только пешки, но и разные схемы, длинный список терминов, захватили большую часть места. Ещё в холостяцкой берлоге, помимо запаха кофе, тянувшегося с кухни, витал аромат только-только собранных грибов — как в осеннем плачущем лесу. Им пропитались, казалось, даже стены — белые стены с цветочными орнаментами. Тобирама поморщился, вспомнив, как однажды Каварама перепутал съедобные лисички с ложными, а потом долго мучился с желудком — он тогда не выглядел таким уж воинственным, лёжа на футоне и хлестая воду гулкими глотками. Тобираму тогда приставили за ним присматривать, поскольку все остальные отправились на задание, что его мало обрадовало. «Тобирама? — Каварама несколько раз моргнул, фокусируясь на нём. — Пришёл позлорадствовать?» — «Конечно, я ведь всегда так поступаю, — Тобирама закатил глаза. — Я же говорил тебе, что послушать про разновидности грибов было бы полезно. Говорил?» — «Подумаешь, — Каварама прикрыл веки и устало вздохнул, стальное ведро стояло с ним рядом, точно верный друг, хотя того больше не тошнило — он уже расстался с ужином ночью, теперь его давила объяснимая слабость; ему даже руку поднять было тяжело. — Никогда в жизни не притронусь к грибам, никогда...» — «Глупо, — Тобирама сидел на коленках и всё рассматривал рогатки, вырезанные с любовью, искусно, — просто не ешь поганки, и будет тебе счастье». — «Думаешь, я совсем дурак? — Каварама снова открыл мутные глаза и вперился в него взглядом. — Они просто до чёртиков похожи, вот я и подумал...» — «Ну, — Тобирама пожал плечами, — во всяком случае, это не мухоморы, уже хорошо». Чихару быстро поискала взглядом что-то и приблизилась по-лисьи к высокому столику, где лежали желанные клубничные мандзю, прикрытые простой стеклянной крышкой. Тобирама постоял на месте, пока Иоши разгонял своих племянников и племянниц, и провёл пальцами по одной из открытых витрин, повертел в руках пешку, а Кагами так и остался возле дверного косяка, спрятав неуютно руки в карманах своей жилетки. Тайзо принялся собирать и тут разбросанные листы бумаги и старые отчёты, исписанные вдоль и поперёк, морщил нос и всё грустно смотрел на девочек, которые наконец угомонились и теперь устроились на полу, среди подушек, заплетали друг другу косички, напевая. Сакичи яростно сверкнул глазами и выхватил у Чихару мандзю, сунул его себе в рот и показательно пожевал.
— Эй! — Чихару возмущённо вскрикнула. — Это моё, вот!
— Нет, — Саки дожевал и потянулся за следующим пирожком, — моё!
— Ну ты!.. — она быстро схватила второй мандзю и со скоростью молнии юркнула в сторону Тобирамы, хитро спряталась за его спиной. — Я — гость, дядя Иоши разрешил.
— Дядя Иоши обманщик, — фыркнул Сакичи и, вместо того, чтобы ринуться за Чихару, забрал все пирожки и принялся пихать их себе в рот, так что Иоши вымученно вздохнул, но не приблизился к нему, так как был занят — подбирал нужные линзы для чтения шифровок. — Отень вкутно!
— Саки, так нельзя, — попытался воззвать к голосу его разума Тайзо, у которого все карманы были доверху набиты бумажными ласточками. — Чи — наш гость, а слово гостя — закон, так говорит мама. Ты разве не помнишь?
— Мама, — Сакичи едва смог проговорить с набитым ртом.
Тобирама устало прикрыл глаза и опустился на диван, жёсткий и неудобный, а Чихару так и осталась стоять возле небольшого шкафчика, где пряталась от подозрительных взглядов парочка бутылей с сакэ — явно на особый случай. Чихару съела свой отвоёванный мандзю.
— Я... — заговорил Кагами, и Тобирама перевёл на него взгляд. — Сенсей?
— Хочешь уйти, — Тобирама не стал гадать: он видел это по чёрным учиховским глазам, он видел это по стойке, по спрятанным рукам, по поддельной улыбке, которая могла бы показаться естественной, будь они знакомы несколько недель или месяцев.
— А я могу? — Кагами посмотрел на него с ожиданием чёткого «нет» или ещё более страшного «да». Провёл по волосам ладонью, пригладил свои угольно-чёрные пряди.
— Братец Кагами, — Чихару стала якорем между ними, — а я не хочу, чтобы ты уходил.
Тобирама покосился на свою племянницу и придержал своё холодное «можешь».
— Да, в самом деле, Кагами, оставайся, — весело включился в разговор Иоши, — ты мог бы мне помочь. Две головы всегда лучше, чем одна, так всегда говорила моя покойная бабушка, — он захлопнул дневник на середине, заложив пальцем нужную страницу. — К тому же Тобирама заскучает, если вдруг я начну перегибать палку, увлёкшись шифровкой. Ты будешь, хм, нашей ватерлинией, чтобы мы не утонули в загадках.
— Чи...хару, — промямлил вдруг Тайзо, сунув в карман последнюю, самую удачную ласточку.
— М? — Чихару развернулась к нему лицом и улыбнулась, не скрывая провала в ряде передних зубов, и перешла на шёпот, едва слышный: — Тай, а ты почему сегодня не был на тесте? Я из-за тебя всё-всё завалила, вот! Теперь мне нужно идти на отработку!
— Мне было плохо с утра, — Тайзо виновато опустил глаза, — прости.
— Нен знаешь, как теперь зазнается! — продолжала она, с интересом разглядывая птичку в его руках, всю исписанную красивым почерком Иоши; там наверняка скрывался не один рабочий час, а теперь весь его труд обратился в пятиминутную забаву. — Он и раньше носом потолок задевал, а теперь... — Чихару вздохнула, обернулась к Тобираме, который опять сонно потёр глаза, и к Кагами, мявшемуся на месте, пока Иоши вновь погрузился в текст, на пару секунд позабыв об их беседе. — А почему они, — она ткнула в сторону девочек, — тоже не пошли? Им стало так же плохо, как и тебе? — она выразительно подняла бровку. — Всем трём?
— Да, — Тай без заминки кивнул.
— Мы просто не готовились к тесту, вот и решили его пропустить! — хихикнула белокурая девочка, которую звали Рёко; красные отметины на её щеках не скрывали детского румянца. Она поправила оборки своего жёлтого платья.
— Рёко! — воскликнули все хором, пока Сакичи ковырял зубы. — Это же был наш секрет!
— Ну не врать же нашей подруге, — обиженно надулась Рёко и сложила руки на груди.
— Я так и знала! — воскликнула Чихару. — В следующий раз я тоже не пойду. Можно, дядя? — она обратилась к Тобираме, который посмотрел на неё строго, вздохнул и отрицательно покачал головой. — Это нечестно: почему всем можно, а мне — нельзя?
— Ты же хочешь стать сильным шиноби? — Тобирама задал ей встречный вопрос.
— Ну да, — кивнула Чихару, — но я и без всех этих тестов могла бы быть полезной!
— Чи, — Кагами шепнул, — лучше не спорь, сенсей знает, о чём говорит.
— Но дядя сам тесты никогда не сдавал! — продолжала Чихару. — Папа тоже!
Иоши вдруг прыснул, его смех волнами пробежался по воздуху, рябью, кругами, как после брошенного камня, он хохотал от чистого сердца, опустив вниз дневник, а потом около нескольких секунд пытался успокоиться, пока Тай не потянул его за штанину. Рёко тоже заразительно захихикала, пихнув в бок свою подругу в зелёном платье, и шепнула ей: «Ну, тебе разве не смешно, Айри? Дядя смеётся, как... как...» — но не стала продолжать, многозначительно кашлянув. Айри в ответ лишь хлопнула длинными ресницами и потупила взор, словно была повинна во всех грехах, также поправила своё зелёное платье, тронула тонкую повязку на тыльной стороне ладони, и губы её дрогнули. Пока остальные смеялись, она ушла в себя, перебирая русую, заплетённую на виске косичку. Кагами тронулся с места, приблизился отчего-то к широкому подоконнику — только потом Тобирама понял, что там стояли горшки с цветами. Солнце скрылось за тяжёлым облаком, которое выглядело точно гигантский краб с серым панцирем. Лёгкий ветер проскользнул среди листвы вишен, стволы некоторых из них покрывал зелёный мох. На улице вновь заскрипели колёса. Фо, сидевшая тихонько возле выхода, зевнула и тряхнула головой.
— Простите, простите, я просто... — Иоши смахнул навернувшиеся слёзы, — я просто представил, как Тобирама будет сдавать этот свой тест, под чужой редакцией и с чужими заданиями — он же всё перечеркнёт, перепишет, а потом ещё и отчитает за несостыковки, которые он, несомненно, найдёт, — он насмешливо посмотрел на гостей. — Я же прав?
— Предлагаешь мне пройти свой же тест? — Тобирама прищурился. — Убедиться в собственной пригодности? — он смотрел на детей, которые забегали из угла в угол, когда к ним подбежала Фо. Чихару наблюдала за ними с завистью, а Сакичи по-прежнему недоверчиво рассматривал Кагами. — Совершенная глупость.
— Я могу сдать, — отозвался Кагами, и Тобирама направил всё своё внимание на него, вернее, он смотрел на его спину, с символом клана Учиха, и на походный рюкзак. — Ну, — Кагами стушевался, увёл взгляд в сторону стопки старых-престарых свитков и подставки с зонтиками от дождя и от солнца, с погрызенными рукоятками, — если только вам это надо.
— Братец Кагами, — Чихару восхищённо сложила ладони вместе, — ты правда-правда сдашь?
— Могу попробовать, тест же новый? — Кагами мял что-то в своих карманах, комкал.
— Новый, — Тобирама теперь наблюдал за Иоши, которого явно заинтересовала подобная перспектива: ещё один повод пошутить и посмеяться. — Но он не рассчитан на джоунинов. Ты уже давно не генин, чтобы решать подобные задачи. Все тесты составлялись для определённой категории учеников, каждый рассчитан на свою возрастную группу. Или ты готов прорешать задания исключительно для четырёх-пяти лет?
— Нет, я просто... предложил, — Кагами не поворачивался, лишь погладил листья фиалки, ближайшей к нему, стряхнул с них лёгкий налёт пыли. — У вас же наверняка найдутся головоломки для джоунинов, сенсей? Я бы мог решить их, чтобы доказать Чихару, что любой, кто намерен стать хорошим шиноби, обязан быть способным решать ваши тесты, — только после этого он бросил взгляд через плечо. — У вас же есть задания для меня?
— Возможно, — Тобирама тронул шею, подложив подушку ручной работы себе под спину; пластины его доспеха заскрипели. — У тебя, что же, нет никаких планов, Кагами?
— Нет, — Кагами двинул плечами, — весь день свободен... был.
Одну из стен занимало причудливое дерево, совсем как живое, только листья его были из цветной бумаги, с записками и пояснениями, на столике рядом лежал альбом с засушенными между страницами колокольчиками. Иоши, внимательно вчитывавшийся в блокнот, носился с ним, точно с младенцем, осторожно листал страницы, едва касался подушечками пальцев и — ни в коем случае — не делал резких движений, чтобы не расшатать и без того ветхий переплёт, грозивший рассыпаться на отдельные секции. Тобирама немного откинулся на спинку дивана, уложив правую руку на подлокотник, а левой — сжав колено, и ещё раз оценил выдержку Кагами: он неплохо держался для человека, разбитого вдребезги. Может, Тобирама его недооценил. Может, стоило надавить на его влюблённость сильнее, впечатать её глубже в землю.
Кагами всё ещё осматривал фиалки, самые разные, махровые и нет, фиолетовые и нет, с пятнистыми листьями и нет, а затем опустил взгляд вниз, на жестяные вёдра, где росла пахира. Чихару тем временем отыскала возле старого кофейного столика, со стопкой макулатуры и следами от кофе, гипсовую собаку — массивную, лохматую, с большими глазами и мощными лапами, разукрашенную в голубой. Этого цвета кругом было достаточно. Эмаль горшков, подушки, декоративные занавески, ящик с настольными играми... Неугомонный Сакичи, назло или ради внимания, потянул стеклянную крышку со стола, но его вовремя остановил Тайзо с отчётливым шипением: «Ты что творишь?!» Рёко и Айри болтали уже совершенно о другом: о странной женщине в маске куницы, которую остановила полиция, обыскала и только после этого решила побродить по окрестностям. Ещё их крайне волновал скандал: в Академии завелись чёрные крысы...
Кагами мягко улыбнулся цветам, как старым друзьям, и всё-таки повернулся, передвинулся на несколько шагов вбок и опёрся спиной о стену, улыбка его быстро растаяла, точно масло на сковороде. Тобирама больше не смотрел на него, прикрыл глаза на миг, но не успел заснуть — к нему сбоку прилипла Чихару, стащившая со столика стопку листов, на которых была расписана длинная родословная Фо: отец, мать, бабушка, дедушка, чистота крови, заумные фразы и цифры, рост в холке, маленькая приписка — наследственная болезнь. Сама Фо прилегла на круглый мягкий коврик, тоже одного из оттенков голубого, скрылась от лишнего внимания. Иоши наконец отвлёкся от дневника и, когда мимо него в который раз прошмыгнули дети, заговорил:
— Тобирама, тебе, может, кофе принести? — поинтересовался он участливо.
— Нет, — Тобираму едва не передёрнуло, — просто стакан воды, от этого я бы не отказался.
— А тебе, Кагами, тоже стакан воды? — мягко предложил Иоши. — У нас ещё есть...
— Лимонад, лимонад, лимонад, — вклинился Сакичи, — яблотьный, вкусный.
— Я бы не отказался от лимонада, — Кагами потёр руки, — только немного.
— «Немного» было бы уместно, если бы мы говорили о сакэ, мой юный друг, — рассмеялся Иоши, — или такой скромности тебя научил Тобирама? — он бросил красноречивый взгляд в сторону дивана, и Тобирама нахмурился, сделав вид, что родословная Фо, разложенная теперь перед его ногами, была намного интереснее его комментариев. — Ну конечно же.
— Я заметил у вас пару бутылок, — Кагами кивнул в сторону винного ящика.
— Дожидаются своего звёздного часа, — Иоши подмигнул ему и направился прямиком на свою холостяцкую кухню. Тобирама его шутки не оценил. — Сейчас всё принесу.
Кагами не отступал от стены.
— Нам же потом не достанется, — шепнула совсем тихо Айри, и Рёко тут же пихнула её под рёбра локтем, сверкнув своими зелёными глазами, дёрнула свою сестру за сплетённую косичку, и та на мгновение поникла, только потом добавив: — Я люблю яблочный сок...
— Ты самая настоящая жадина, как тебе не стыдно?.. — Рёко отступила назад, перебирая пальцами косу. — Ты же обидишься, если с тобой никто не поделится чем-то вкусным, да?
— Нет, — буркнула Айри.
Иоши, задержавшись на пару минут, вернулся обратно с простым узорчатым подносом, на котором стояли три стакана, высоких, вымытых только недавно: по бокам они были ещё влажными. Один с водой и два — с яблочным лимонадом. Весь зал ненадолго затих. Свет выглядел как натянутые до предела золотые канаты, добиравшиеся до стен, до дерева с пометками, сделанные твёрдой уверенной рукой, проходившие сквозь стекло и щели между голубыми занавесками: до чего бы они ни дотронулись, оно тоже покрывалось золотом, крошкой, пылью, будь то книги или фигурки, ковёр или настенные лампы.
Кагами привычным движением поправил волосы, повязку — сталь протектора мигнула от касаний солнца, — и всё смотрел куда-то в сторону: сначала на декоративные деревья возле себя, потом поверх тёмно-вишнёвой макушки Чихару, ещё позднее — на ковёр. Так бы он и простоял, если бы Иоши, заметивший его состояние, не сунул ему стакан прямо в руки, после чего опустился на подлокотник свободного кресла, принимаясь покачивать ногой в такт тикающим часикам. Их короткая стрелка уже пересекла одиннадцатое деление и стремилась дальше — к двенадцати, а там и до обеда было уже не так далеко.
Тобирама гонял в голове доклад Имы, воспоминание Номуры Цугуру, главы отряда «Чёрная Молния». Там его не беспокоило ничего, кроме откровенной расслабленности Второго Райкаге. Он вёл себя как человек, у которого на все вопросы был готовый ответ, а на все неприятности — план, приближённые уважали его и прислушивались к изречённым им словам. Они верили. Вера — один из ключевых рычагов, которым можно пользоваться на войне, но крайне осторожно: любой шаг во тьму — и ты покойник. Сторонники могут с лёгкостью отвернуться от неугодного лидера, подтолкни их в нужном направлении... Трон под Вторым Райкаге пора бы уже расшатать, подпилить его ножки.
Чихару понюхала лимонад, посчитав про себя пузырьки, приставшие к стенкам стакана, и сделала смелый большой глоток — поморщилась, зажмурившись, и отставила его в сторону. Тобирама же приложился к холодной воде; голова медленно приходила в норму, однако спутанные мысли иногда посещали его: они сплетались узелками, путались. Потом несколько секунд он вертел воду в стакане, тогда Иоши ткнул его пальцем в руку — чтобы обратить на себя внимание. У него это вышло: Тобирама заметил его, поморщился, когда тот снова заложил нужное место в дневнике.
— Скажи, ты собрался себя угробить, дорогой Второй Хокаге? — обратился к нему Иоши.
— С чего ты... — Тобирама не сдержался и всё-таки зевнул, — взял?
— Действительно, с чего я взял? — Иоши вздохнул и закатил глаза. — Иди проспись.
— У меня встреча с послом вечером, — Тобирама потёр висок, — а до этого...
— А до этого можешь и поспать, — Иоши пожал плечами, — тебе же нужны свежие мысли. Или боишься забыть, который сейчас год, после того как проснёшься где-то часов в пять-шесть? — он усмехнулся. — Знаешь, со мной такое однажды было, незабываемый опыт, знаешь, всем советую. Кагами, — он заметил, что тот по-прежнему не знал, куда себя деть, — что же ты как неродной, садись, — он указал на диван. — Тобирама кусается только в исключительных случаях, — Иоши засмеялся, когда Тобирама кинул на него свой фирменный тяжёлый взгляд. — Ладно-ладно, я пошутил.
— У вас фиалкам не хватает света, господин Иоши, — подал голос Кагами, рассматривая пёстрые листья, — перенесите их в более светлую комнату, иначе они могут зачахнуть, а ещё не поливайте их слишком сильно, иначе корневая система может сгнить.
— Я-то сам в цветах не разбираюсь, мне их Фумико передала: их негде поставить в её доме в последнее время, всё место заняли бумаги из Академии, целые моря бумаг, ты, Тобирама, всем учителям нынче покоя не даёшь, — сказал Иоши, покачав ногой. — Вечно что-то изобретаешь, изобретаешь... ну, хотя бы им не скучно, признаю.
Тобирама отставил от себя стакан и устроился удобнее на низком диване, вытянув ноги.
— Дядя, так вы придумаете для Кагами загадки? — спросила Чихару, делая ещё один глоток лимонада, на этот раз причмокнув от удовольствия. — Я тоже смогу их решить?
— Не сможешь, — Тобирама устало вздохнул, когда ему по-дружески протянули карандаш и пустую страничку без единой капли чернил или отпечатков. Он сменил положение и теперь выводил символы, устроив листок на колене.
Кагами отвернулся к окну.
— Дядя, — Чихару опустошила стакан и вспорхнула на второй подлокотник дивана, будто бы прощупывая пульс на своём запястье и заглядывая в листок, где Тобирама расписывал задачу: каждый символ его был написан ровно, но невыразительно, строго и без всяких украшений — лишь бы его поняли. — А что это будет за задачка, дядя?
— Тактическая, — Тобирама приостановился, задумался, хотел прикусить кончик карандаша, но не стал. — Ты мало что в этом сейчас поймёшь, Чи, поэтому посиди смирно и послушай, — он проставил числа, изобразил нечто в виде карты местности, добавил информацию об отряде и совсем немного — о противнике.
— Ты только не надумай устроить ежегодную переквалификацию для всех шиноби в нашей деревне! — вдруг воскликнул с улыбкой Иоши. — Я ведь не переживу этого.
— В таком случае твоё место займёт кто-то другой, — Тобирама не повёл и бровью, внося последние штрихи в текст, а затем расправил исписанную страницу и взглянул на Кагами, который чесал изредка тонкие повязки на ладонях. — «Ваша команда из трёх человек оказывается в западне посреди лесного массива, противник не превосходит вас числом, но за ним преимущество: он знает местность слишком хорошо, к тому же у вас есть всего полтора часа для того, чтобы встретиться с союзниками, место сбора находится в сорока минутах бегом от вас. В запасе у вас осталось три взрывных печати, у каждого — по три куная, не больше семи сюрикенов, но ни один член команды не приспособлен к бою в сложной местности — возвышенности, ямы, бурелом. Ваши техники для этого не предназначены (техники клана Акимичи и кендзюцу клана Сенджу). Однако противник ещё не знает вашего точного местоположения и вашей численности. Каковы ваши дальнейшие шаги?»
— Уф, — Кагами смотрел на улицу, — у меня до сих пор есть шаринган? — он нервозно перебирал пальцами молнию жилетки. — Хм, для начала я бы подготовил ловушку с помощью взрывных печатей... жаль, что их всего три, но если заманить противника... — Кагами помолчал. — Если они знают местность слишком хорошо, можно на этом сыграть: они заметят каждую мелочь, даже если эта мелочь оставлена для того, чтобы её заметили и истолковали ложно. Это будет своего рода... диверсия, наверное?
— Значит, ловушка, — Тобирама оторвался от чтения, посмотрев на Кагами, который ещё стоял к нему спиной, голос его был ровным, сухим, пустынным даже. — Уверен, что ваш отряд смог бы её организовать при подобных обстоятельствах?
— Клан Сенджу жил войной, — Кагами дёрнул плечом, — а в клане Акимичи было множество полезных техник, способных привлечь к себе внимание и выбить из-под ног землю, — он опять сделал паузу, размышляя. — Я бы завёл противника в эту ловушку.
— Думаешь, ты бы смог сбить их? — Тобирама в очередной раз зевнул, ругая себя.
— Вы учили меня этому, сенсей, — Кагами повернулся, в глазах его — непривычная пустота. — Взрывные печати мы бы расставили по местности, натянув нити до предела: поваленные деревья иногда могут играть на руку, как, впрочем, и дым, — он явно избегал зрительного контакта и не улыбался. — Мы... вернее, я сыграю роль наживки, а остальные застанут противника врасплох, сделает это человек из клана Акимичи — у него ведь точно будут их секретные таблетки, а человек из клана Сенджу сможет сократить за это время дистанцию и, скрывая чакру временно, зайти с тыла, пока противник будет гоняться за мной, считая, что нас больше трёх — это его и погубит...
— При условии, что у них не будет сенсора, — хмыкнул Тобирама.
— Вы не говорили о сенсоре в задаче, — Кагами прикрыл глаза, пока остальные дети нашли новое занятие — начали швыряться друг в друга подушками; Иоши явно слушал задачу краем уха, хоть и делал вид, что сосредоточился на шифре.
— Так и есть, — Тобирама кивнул, — по крайней мере, ты внимательно слушал.
— Вы также не сказали о техниках противника и о том, известно ли ему о составе нашей группы, — продолжил Кагами, — так что преимущество за противником закрепляет только местность, а так-то мы в одних и тех же условиях. Я сдал?
— С горем пополам, — Тобирама отложил свиток с задачей. — Чи?
— Да, дядя? — Чихару зевнула.
— Теперь ты понимаешь, что каждый должен быть способен прийти хотя бы к минимально верному решению в разных приведённых ситуациях? — Тобирама скосил на неё взгляд.
— Я всё равно не хочу пересдавать тест, — вздохнула Чихару. — Он нудный, — она соскочила с подлокотника и подобралась к Кагами, тыкнув пальцем в бок, из-за чего тот мелко вздрогнул и только потом сконфуженно улыбнулся, отстранившись на несколько сантиметров от неё. — Братец Кагами, а что у тебя в этом рюкзаке? Можно посмотреть? Пожалуйста-пожалуйста!
— М-м-м, страшные тайны, кодовые замки и шпионские шифры, — Кагами расслабил верёвку и, порывшись секунду, выудил из рюкзака флейту с красивой резьбой, при виде которой Чихару восхищённо округлила глаза. — Всего лишь флейта, ничего из вышеперечисленного.
— Вау, и ты умеешь на ней играть? — Чихару придвинулась поближе.
— Умею, но мастером меня сложно пока назвать, — Кагами провёл по корпусу инструмента пальцами, — меня учила мама.
— Мама, — повторила Чихару, — вот меня мама учила только манерам.
— Которые ты не особо соблюдаешь, — напомнил ей Тобирама, — могла бы вспоминать о тех уроках время от времени.
— Я помню, дядя, — насупилась Чихару, — но это так скучно, — она вздохнула и сосредоточилась на Кагами, который, как заворожённый, водил пальцем по узорам на дереве. — Братец Кагами, а научишь меня играть на флейте? Я очень-очень хочу! Мне будут все завидовать, вот!
— Ты хочешь стать музыкантом, Чи? — Кагами мягко ей улыбнулся. — Я думал, тебе куда интереснее тайдзюцу и гендзюцу. Минори мне немного об этом рассказал.
— Гендзюцу бывает и музыкальным, — заявила Чихару, — и я придумаю новое, самое крутое, вот! Круче гендзюцу тёти Токи! — она потянулась руками к флейте, и Кагами не стал возражать, передавая её в детские маленькие ручки. — Она такая лёгкая!
— Её привезли из страны Ветра, из города Ами, — Кагами ждал, пока Чихару перестала бы вертеть его музыкальный инструмент и так, и сяк, и только после этого продолжил, — она вырезана из редкого красного дерева, а узоры на ней рассказывают историю... старую сказку, — он указал на маленькую фигурку на середине корпуса, — про волка.
— Про волка? — Чихару тоже присмотрелась. — Расскажи, братец Кагами!
— Прости, Чи, я её плохо помню, — Кагами потёр затылок, бросив взгляд на ноги Тобирамы, и тут же вернулся к флейте.
— Тогда сыграй что-нибудь! — Чихару вернула ему в руки флейту. — Я хочу послушать.
Иоши загорался интересом всё сильнее, повторяя почти про себя: «Надо же, страна Молнии изобрела кое-что новенькое, будет интересно разобраться во всём этом... очень интересно...» Он бродил из стороны в сторону, всегда так делал, когда над чем-то размышлял — исписанные страницы шуршали под его пальцами. В зале стало ещё светлее, солнце уже не стеснялось заглядывать в окно, и тени покинули свои временные границы, укрылись под мебелью, точно тараканы, грибной аромат медленно выцветал, как и кофейный амбре. Племянники и племянницы Иоши, наигравшись с подушками, юркнули за дверь, нашли себе новое развлечение — головоломку из деревянных кубиков. Чихару же села подле Кагами, который опустился на пол, отложив в сторону рюкзак.
Тобирама поёрзал на месте, занимая более удобное положение, скрестив руки на груди, и всё следил за своим учеником, глаз от него не отрывал — а тот, казалось, игнорировал его взгляды, прикоснувшись губами к флейте, и тогда раздался её голос — тоскливый и трепещущий, как крылья мотылька, стремившегося к пламени костра поздней ночью. Песня лилась сама по себе, самобытно и умиротворённо, будто и не существовало в мире сражений и смертей, только флейта, только бесконечные моря и леса, где от людей остались лишь прохудившиеся дома, сломанные заборы и гнилые колодцы, к которым, точно каторжники, были прикованы ржавые вёдра. Кагами не напрягался, выворачивая свою душу наизнанку перед слушателями, пальцы его зажимали нужные отверстия, бегали по корпусу, и воздух вокруг него звенел — ноты вертелись в нём невидимыми стрекозами. Он всё пел, пел без единого слова. Старался.
Тобираму стало клонить в сон, и в какой-то момент он просто закрыл глаза, поддавшись магии мелодии, когда веки обрели невыносимую тяжесть, и ему в очередной раз не снилось ничего, только колол шею белый мех его воротника. Отдалённо он чувствовал аромат подогретого рамена — ему так казалось; он слышал размытые голоса и даже смешки, но не просыпался — не хотел, отказывался: тёплая тьма, её объятия, были ему необходимы.
Проснувшись, Тобирама внезапно понял, что уже не сидел, а лежал на жёсткой подушке, прижимаясь к ней щекой, и сам он был укрыт шерстяным покрывалом, а место рядом, на диване, уже давно остыло, хотя у него не возникало никаких сомнений в том, что там кто-то сидел. Он зевнул, приподнялся — всё тело его ломило от доспехов — и поискал взглядом Кагами, Чихару, Иоши, однако быстро заметил, что остался один, наедине с опустившимися сумерками цвета индиго, на столике стояла одна чашка с остывшей лапшой и две пустые. Зал теперь, при тусклом свете заката, окрасился в весёлый апельсиново-оранжевый цвет, и холостяцкая берлога вновь обрела свою отчётливую индивидуальность: небрежный порядок в каждом углу, сложенные в стороне стопки с папками и прочими бумагами, шахматные фигурки на полках, коробки, корешки книг и множество рукодельных подушек. Тобирама поднялся, отодвинув от себя покрывало, и прислушался к чакре. Иоши возился где-то в своём кабинете, а вся ребятня испарилась из его дома, как, впрочем, Кагами и Чихару. Он с чувством потянулся и прошёл в коридор, быстро отыскав арку, за которой находился кабинет. Сидевший к нему спиной Иоши возился с блокнотом.
— Ну и куда они делись? — голос Тобирамы ещё хрипел после сна.
— Они — это?.. — Иоши крутанулся на своём стуле, приподнимая несколько увеличительных линз с очков, потом быстро собрался, едва не щёлкнув пальцами, маленькая лампа горела в уголке, а летний сквозняк шевелил бумажную гирлянду из цветных бабочек на потолке. — А, Чи и твой «никчёмный» ученик, да? Они ушли, было уже поздно, а будить тебя — это как тыкать в медведя палкой: можно и без руки остаться, я-то это помню после нашего совместного задания.
— Куда они ушли? — продолжал Тобирама, глаза ещё привыкали к пегой полутьме.
— Хм-м-м, — задумчиво протянул Иоши, отложив карандаш, — знаешь, кажется, они направились обратно, в дом Чи, всё-таки скоро девять часов, это уже время не детское, — он потрепал по холке Фо, сидевшую у его ног и уже отмытую от красок. — Кагами быстро её уговорил, обещал даже сказку рассказать или что-то спеть — я так и не понял. Но с флейтой он обращаться умеет... Ты об этом знал?
— Слышал, — Тобирама развернулся.
— Ну, ты хотя бы поспал как человек, — бросил ему в спину Иоши, — иначе упал бы где-нибудь или заснул прямо за столом, а к тебе ведь сегодня посол собирался прийти, ты сам говорил...
— Пока он не пришёл, — Тобирама сказал это скорее самому себе, уже обуваясь возле выхода из дома.
— А лапшу ты мою так и не попробовал, да? — Иоши отложил все свои дела. — Вообще?
— Я не голоден, — Тобирама затянул ремень на сандалиях.
— Знаешь, я оскорблён до глубины души, Тобирама, — протянул с усмешкой Иоши.
— Ничего, переживёшь, — Тобирама выдохнул, мельком оглядывая знакомый кабинет: стол, лампы, линзы и старое кресло-качалка с рукодельной красной подушкой. — Я буду ждать твоей расшифровки к воскресенью.
— Ну, я уже могу сказать, что это не список покупок, — рассмеялся Иоши, тыкая пальцем в иероглифы и в порядок зашифрованных слов. — Кагами смог найти некоторые числа среди всего этого нагромождения, это даты, так он думает, а всё остальное... пока сложно сказать. Я ещё с этим разбираюсь, но даты... — он повторился, — необычное дело.
— Даты, значит? — Тобирама зевнул.
— Поговори с Кагами, у него вроде как есть какие-то мысли на этот счёт, — Иоши опустил линзы. — Светлая голова у парня, в его-то двадцать пять.
— Расшифровка, Иоши, она мне нужна, — Тобирама обернулся к нему перед уходом.
— Да-да, я понимаю, господин Второй Хокаге, — он склонил слегка голову, — удачи там с послом. Не знаю я этого типа, но в деревне он у нас уже бывал, и в Танзаку тоже. У него большое семейство, любят роскошь, говорят... — его неожиданная пауза насторожила, и Тобирама посмотрел на него через плечо. — Он знаком с господином Рен, дальний родственник, кажется. Будет искать лазейку, старый прохиндей.
— Меня не волнует их родство, — Тобирама прикинул в голове, на что мог бы надавить посол, будет ли это откровенная попытка манипуляции или же нечто иное, станет ли тот ссылаться на своего троюродного брата по материнской линии и на дальнее-дальнее родство с кланом Нара, стёртое за три-четыре поколения...
Отступив от жилища Иоши, Тобирама быстро вышел на нужную тропу, которая вела к дому Мито. Он уже мало присматривался к округе и быстрым шагом преодолевал метр за метром, краем глаза замечая лишь то, что теперь снаружи гуляло теней больше, чем людей. Они плясали на пыльной дороге, в поворотах, спадали с древних вишен, между домов; белели растянутые на верёвках простыни и полотенца... Квартал Инузука, псарни, заборы, сырная лавка — всё, кроме плакатов, кончилось и плавно перетекло сначала в главную улицу, а ещё позже — в квартал клана Узумаки, с другой его стороны; здесь росло множество роз, возможно, даже больше, чем в остальной части деревни, и все они были алыми, как водовороты на столбах, заборах, зданиях — на всём, до чего могли дотянуться руки ревностных и преданных своей родословной шиноби. Там же располагалась большая очищенная площадка для музыкантов, с видом на реку — сюда нередко приходили дети и подростки по субботам и воскресеньям, распевались и играли на музыкальных инструментах, некоторые плясали — медленные и быстрые танцы.
Тобирама, как одинокий плот, двигался по прямой, известной ему дороге, солнца уже не хватало, его заменяли фонари, десятки и десятки фонарей, которые горели до самого рассвета. Добравшись до нужной высокой двери, он увидел огонёк в спальне Чихару и поспешил туда: прошёл тихо в коридор, оставив у входа сандалии, бесшумно миновал несколько коридоров, приоткрытые комнаты и вскоре уже стоял напротив двери, ведущей в светлую уютную спальню с неизменной кучей игрушек и коробочек из-под привезённых из страны Чая пирожков. Кагами сидел на краю кровати, а Чихару, уже свернувшаяся клубочком под тёплым одеялом, обнимала свою зубастую акулу и тихонько посапывала. Тобирама сначала подумал, что ослышался, когда разобрал в тишине слова, потом же быстро понял: это была колыбельная, тихая. Пел её Кагами. Пел с особой осторожностью и голоса не повышал, почти нашёптывал слова, перебирая взволнованно тканевый браслет на своём запястье. Его взгляд устремлялся в сторону окна. Остатки света, лиловые брызги, подчёркивали чёткий профиль и стальной протектор на лбу.
Лисёнок мой, свои глазки закрой,
Будет завтра в узорах небесный простор,
А пока пусть звёзды смеются вместе с луной,
Пусть пляшут тучи и пенной несутся волной
Бархатные мечты, грёзы из тонкого шёлка,
Нет счёта дорогам твоим, ни единого волка
Не знает о тайной долине с рекой и тропой,
Ведущей к деревне, сокрытой листвой.
Кагами заметил, что за ним наблюдали, только тогда, когда поднялся с кровати и собирался уйти. Яркий румянец вспыхнул на его щеках — будто его поймали за воровством, — и он застыл в середине комнаты, опустив виновато взгляд. Тобирама подозвал его к себе жестом, чтобы не будить Чихару, и вместе они остановились в светлой столовой с фигурками и самодельной посудой. Кагами всё мялся, жался, глаз не поднимал, даже после того, как ему дали очевидный знак занять любой стул напротив. Он выполнил приказ, пусть и помешкал немного. Сложил руки на коленях, сделав вид, будто его крайне заинтересовала конфетница. Да, конфетница была хороша, полна ирисок и карамели, её выбирала Мито, сама, в посудной лавке, она тогда стоила гораздо дешевле, потому что в те мирные времена торговцы со всех уголков континента и даже островов стекались в деревню Скрытого Листа, теперь же... Тобирама посмотрел на часы. Те настукивали уже пятнадцать минут десятого, и закат уже совершенно выцвел на горизонте — маленькая огненная полоса из багряных чешуек. Небесный атлас прикрывал обнажённые звёзды, линии длинных созвездий и блюдце луны, всё в трещинах и тёмных следах от синяков. Окна столовой выходили на небольшую хвойную рощу, окружавшую рукав реки, где любили притаиться белые строгие цапли, отсюда же было слышно кваканье лягушек, скрежет сверчков, здесь иногда пахло прогретой за день смолой, а иногда — дикими цветами, тысячелистником, журавельником луговым, где-то среди травы родился синий лён, покачивали своими сиреневыми макушками колокольчики... Кагами молчал.
— Обычно ей бывает непросто заснуть, — Тобирама хотел закурить.
— Она сказала, что видит кошмары, — Кагами бросил взгляд в сторону детской. — Мне тоже раньше они снились, часто, и... — он улыбнулся впервые за день так открыто, как только мог, — мама пела для меня колыбельную. Это помогало, вот я и подумал. А вы?..
— Я слышал, — Тобирама видел, что румянец с его щёк никак не сходил.
— И вам?.. — Кагами опустил смущённо взгляд вниз. — Похоже на завывание тюленей, да?
— Без малейшего понятия, — Тобирама почувствовал неприятное чувство голода: пустой желудок требовал пищи, а перед ним стояла только ваза с солёной карамелью, ирисками и маленькими сливами в горьком шоколаде. Он взял карамель, рассмотрел обёртку. — Я в музыке не разбираюсь. Впрочем, оно мне и не надо.
— Мне в её возрасте часто снились кошмары, — признался Кагами, мягко переводя тему в другое русло. — В них я оставался совершенно один на свете, а ещё я часто падал. Дедушка говорил, это от того, что я расту, но вы сами видите, что великаном я что-то не стал. А вам снятся сны?
— Нет, — Тобирама пожевал карамель, посмотрел на окно. — Когда Мито вернётся, мы снова разойдёмся. У тебя остались только пятница и суббота на сборы, это не так много, как может показаться на первый взгляд, — он невольно опустил глаза на то место, где скрывалось за одеждой солнечное сплетение, а на нём — пятно в форме ласточки.
— Как скажете, сенсей, — Кагами кивнул.
Мито вернулась одна, как всегда идеальная, но теперь от неё тянуло лекарствами, бинтами, травяными настойками и чем-то ещё — словно в дом заглянул врач с саквояжем, готовый приступить к своей работе. Поставив чайник на огонь, она заглянула в столовую и сразу заметила Кагами, который сначала опустил взгляд вниз, потом устремил его на конфетницу, ещё позднее — на сложенную квадратом обёртку от карамельной конфеты. Мито улыбнулась.
— Как приятно познакомиться с тобой лично, Кагами, а не только со слов моей хитрой лисички, — она поправила заколки, пока Тобирама всё смотрел на проход, который вёл в комнату Чихару. — Надеюсь, Чи вас обоих не слишком утомила за этот день.
— Нет, что вы, — Кагами оживился, забеспокоился, — она... очень любопытная.
— Просила тебя активировать шаринган, верно? — Мито продолжала улыбаться, ласково.
— Не без этого, госпожа Мито, — сконфуженно улыбнулся Кагами, — я пойду, наверное. Не то чтобы у меня есть дела, просто... — он взглянул на Тобираму, — так будет лучше, я думаю, не хочу излишне злоупотреблять вашим гостеприимством.
— Тебя никто не прогоняет, — Мито посмотрела на Тобираму.
Тобирама лишь пожал плечами, мол, как хочешь, но ничего не сказал.
— Я всё равно пойду, пожалуй, — Кагами подскочил с места, — до воскресенья, сенсей.
— До воскресенья, — буркнул Тобирама, проводив взглядом его спину, и дверь после этого отчётливо захлопнулась, оставив их с Мито наедине.
Мито вздохнула, заглянула на кухню и поставила чайник на огонь, а сама потянулась за толстой записной книжкой и карандашом, опустилась за стол. Несколько долгих минут они молчали — только скрёб стержень карандаша по толстым качественным страницам, и из-под него рождались рифмы и фигуры новых хокку и хайку. Так показалось на первый взгляд. Потом Тобирама покосился в её сторону и понял: она записывала комбинацию за комбинацией и быстро их перечёркивала. Перечёркивала ровно, без жалости. Цифры, названия трав и компонентов, настоек, затем медленно всё перетекло в обычные списки. Тобирама подвинул к Мито поближе лампу, расслышал, как засвистел на кухне чайник, вздёрнул бровь — пока не остался опять на пару секунд один. Мито налила в обычные белые чашечки чай — с бергамотом, простой, чёрный. Это было на неё не похоже. В чае она любила разнообразие и новизну; классика, как не раз повторял Хаширама, способствовала стабильности и неизменному застою. «Не смотри на меня так, будто я трачу на чай миллионы, — Хаширама улыбался, разливая по кружкам жасминовый чай, — к тому же каждый потраченный рё того стоит. Чай, хороший чай — это как... я бы сказал, это как муза... нет, целый отряд муз, и каждая из них тянет тебя за руку, говоря: "Да сделай ты уже что-нибудь, наконец! Посмотри, мир только тебя и ждёт!" Разве можно перед таким устоять?» — «Технически ты в самом деле тратишь миллионы на чай каждый год, — проворчал Тобирама, — думаешь, кто следит за всеми твоими расходами?» — «А ты не следи, — Хаширама засмеялся, — мы процветаем, у меня есть красавица-невеста, деревня спокойна, мы не воюем, люди уже меньше хмурятся...» — «Ты слишком беспечен, — Тобирама сделал глоток чая, молча признавая, что у него у самого возникла привычка начинать свой день с чая и чаем его заканчивать. — Если будешь тратиться так же каждый месяц, останешься с голым задом, — он прищурился, — и это я ещё не говорю про твою любовь к хорошему сакэ, хотя мог бы». — «Во имя всего святого, только не это, — Хаширама вздохнул, — что плохого в том, что я выпиваю?» — «В том, что параллельно с тем ты подрываешь собственный авторитет, — Тобирама начинал злиться, — ещё и в долгах скоро будешь по уши из-за карт» — «Тобирама, тебе нужно расслабиться, — Хаширама поставил чашку на стол, — пойдём со мной в следующий раз. Я тебя познакомлю с очень положительными людьми». — «Положительные люди, — фыркнул Тобирама, — напомнить, чем закончилось знакомство с положительными людьми в прошлый раз?» — «В этот раз будет по-другому». Тобирама принюхался к напитку, закусил ещё одной солёной карамелью и очень осторожно попробовал чёрный чай на вкус. Мито повторила за ним, взяв, правда, вместо карамели дорогую трюфельную конфету. Они наслаждались тишиной после тяжёлого долгого дня.
— У Кагами такой водоворот в душе, — заметила Мито, — в котором он тонет.
— Тоже девятихвостый подсказал? — Тобирама поморщился.
— Это видно даже без его чакры, — Мито сделала следующий глоток и продолжила: — Мальчик в смятении, и мне кажется, не просто так он решил сбежать от нас сейчас. Смущение, отчаяние, угасающее тепло, всяческие попытки сохранить его, это тепло. Не поверю, что ты этого не прочитал по его лицу, общаясь с ним более десяти лет.
— Он должен с этим разобраться сам, — Тобирама грел ладони о чашку.
— И всё-таки ты слишком с ним строг, — Мито улыбнулась, подчеркнув новую строку, когда воздух напитался тяжёлым ароматом бергамота. — Я бы на твоём месте протянула ему руку, раз он оказался в подобном непростом положении. Разве это не твоя обязанность как учителя — быть его поддержкой, а не только принимать его преданность как должное? — она журила его, даже не встречаясь взглядом.
— Я не воспринимаю это как должное, — фыркнул Тобирама, отодвинув от себя конфетницу. — Это его обязанность — быть надёжным шиноби, чтобы в случае опасности стать опорой и защитой для нашей деревни. В этом вопросе нет ни меня, ни его, есть только Коноха. — Помолчав, он добавил: — Я поступаю так, как должен.
— Похоже, в своих ощущениях потерялся не только он, — промолвила Мито, записывая ещё что-то в своём дневнике. Карандаш заскрипел с новой силой.
— Мито, я не ребёнок, чтобы меня отчитывать за то, о чём ты не имеешь ни малейшего понятия, — бросил холодно Тобирама и поднялся из-за стола. — Спасибо за гостеприимство, но я тоже пойду, — он почувствовал, как теневой клон в кабинете растворился, и его воспоминания вспышкой промелькнули в голове.
Посол прибыл. Чо Яхиро. Это был мужчина средних лет, в нарядном чёрном хаори, с расшитыми золотом рукавами, с дорогим поясом. Слишком выделялись его носогубные складки, узкие серо-голубые глаза, глубокие мешки под ними, тёмно-тёмно-русые волосы, стриженные коротко, и выбритые виски; выделялось золотое кольцо в форме орла на большом пальце и символ деревни Скрытых Источников, изображённый на спине серебристыми нитями. Посол почтительно поклонился, перешагнув невысокий порог кабинета, начал своё завуалированное приветствие, пока его охрана стояла за пределами здания администрации, присматривая за периметром — наёмники из страны Ветра, два кукловода. Возле красной администрации они напоминали ночных демонов.
Клон Тобирамы в один момент сделал вывод: чакру Яхиро не скрывал, знал себе цену, как и цену известного в тех краях клана Чо. Его лицо узнавали многие жители страны Горячих Источников, а здесь, в стране Огня, чётко прослеживалась связь с господином Рен — человеком, «присматривавшим» за многими деревнями и разбогатевшим благодаря месторождению серебра на северо-западе от Конохи, ближе к стране Рисовых Полей. Посол не прятал рук, но голову держал не так гордо, как это делали обычно аристократы, хотя клан Чо изначально и являлся зажиточным, дорогим. Их земли находились в сердце узла торговых маршрутов, они также занимались обработкой шёлка, их тонкая работа ценилась во многих странах на вес золота. «К вам скоро подойдут, а пока присаживайтесь», — предупредил его клон и в ту же секунду исчез за клубами белого пара.
В администрации Тобирама оказался быстрее обычного — проследовал ровной тропой ночных фонариков, которые вздрагивали иногда от ветра. Возле входа стояли наёмники, вокруг же них крутились двое: один — уже знакомый Кота, наводивший много шума, а рядом с ним — Яманака Куро, младший брат Эри, сонно потиравший голубые глаза. Первый всё пытался выудить из молчаливых телохранителей хоть слово, безуспешно получая в ответ холодные взгляды и короткое «отвяжись, пацан» с пустынным акцентом, второй же пытался оттащить первого за рукав накидки в сторону. «А я слышал, кукловоды очень крутые, — настойчиво картавил Кота, — но не такие крутые, как наши люди из клана Хьюга, например, но я всё равно уважаю кого-то вроде вас. Когда стану постарше, буду тоже браться за подобные задания, это ведь можно весь свет повидать, аж голова идёт кругом. Вы так не считаете?» — «Никем ты не станешь, если будешь так трепаться, — проворчал Куро, спровадив своего друга от входа, — даже твоё поступление в Академию сейчас под вопросом, а ты тут грудь колесом сделал». Телохранители переглянулись друг с другом и не сказали ничего, зеркально сложив руки на груди и сомкнув плотно губы. Небо совсем потемнело. Вечер быстро обращался в ночь. Ветер был тихим, немощным, словно старческое дыхание. Облака медленно проплывали над крышами домов, иногда цепляясь своим тёмным брюхом за скалу Хокаге. Тобирама сбавил ход, когда смог уже разглядеть лица наёмников из деревни Скрытого Песка, смуглые, темноволосые, закутанные в песчаные пыльники, чёрные их глаза сверкали из-под чёлок и накрученных на голову тряпок, спасавших днём от жгучего солнца. Он помедлил, когда на улицу выглянула Эри. Та заметила обоих мальчишек и, вздохнув, приняла из рук своего младшего брата маленькую коробочку и выслушала его: «Бабушка снова придиралась к моей технике, — проворчал он, — а я всё делал правильно, даже смог сохранить контроль над кроликом. Ещё вот, она передала тебе запечённую тыкву, ты такое любишь». Она хотела что-то ответить, даже потрепала Куро по рыжевато-русым волосам, но заметила Тобираму.
— Господин Хокаге, — Эри склонила голову, — вы уже знаете, что господин Яхиро на месте, — она не спрашивала, а говорила очевидную истину. — До его прихода я подготовила ещё отчёты, всё ожидает вас на столе. С последними страницами разбирался Данзо. — Стоило ей отвернуться, как Кота с восклицанием «чёрт!» потянул за собой Куро, и оба они перескочили забор, скрывшись из виду. — Ох, Куро...
— Надеюсь, он не успел испоганить эти последние страницы, — Тобирама заметил оценивающие взгляды незнакомых шиноби. Он не скрывал своей чакры, они — тоже.
— Нет, что вы, не должен бы... — Эри неловко улыбнулась: она не была уверена.
— Что насчёт Хирузена? — уточнил он. — Обычно он более ответственно относится к своим поручениям. В этот раз было так же?
— А, да, господин Хокаге, — закивала снова Эри, — мне не пришлось после него ничего переправлять, даже несмотря на то, что документы, с которыми он работал, касались исключительно торговых путей. Не думала, что он в этом сведущ.
— Значит, мои уроки даром не прошли, — Тобирама усмехнулся.
Они разошлись на первом этаже. Там находился большой кабинет, где работали почерковеды под началом Иоши, они занимались ложными фронтовыми письмами, дополняли то, что мог упустить их начальник, но чаще всего не могли ни к чему придраться. На стенах висела пара картин: два пейзажа с разрушенной крепостью где-то на далёком севере. Море и каменные башни. Корабли вдалеке, исчезавшие за горизонтом, в сердце огненного гиганта — солнца... Тобирама на мгновение остановился и прикрыл глаза. Он прочувствовал чакру каждого, кто находился в пределах его досягаемости. Все работали в столь поздний час, никто не отлынивал, и даже Хибики, которого в администрации обычно не бывало, до сих пор находился в архивах. Минори, очевидно, метался от шкафа к шкафу, ворчал. Администрация неизменно пахла чернилами, бумагой, а аромат купленного с утра кофе уже успел отцвести, от него остались одни воспоминания. Не самые приятные воспоминания: поникший Кагами, дрожавшие пальцы и бешеный пульс. Уже на лестнице Тобирама столкнулся с Данзо, который нёс целую стопку новых документов, прижимая всё к груди, чтобы ничего не уронить. Тот остановился на ступеньке, выглянув из-за белой бумажной горы, и напустил на себя маску уверенности и профессионализма, который у него в данной сфере отсутствовал. Но, возможно, когда-нибудь...
— Сенсей, на сегодня мы всё, — сообщил Данзо, — завтра не опоздаем.
— Разумеется. В противном случае я назначу вам по человеку из АНБУ, чтобы они вас подзатыльниками поднимали с постели, а потом гнали на рабочее место, — пригрозил Тобирама, и Данзо заметно растерялся. — Что в бумагах?
— Важные сведения от разведчиков, — произнёс Данзо многозначительно, — жаркая вышла там ночка.
— Идём за мной, — Тобирама добрался до второго этажа без препятствий.
Данзо зашагал за ним следом, пока они не прошли в кабинет. Он быстро оставил кипу бумаг на рабочем столе и только после этого заметил постороннего человека. Яхиро, посол, скромно поставив ноги вместе, листал книжечку, вмещавшуюся на ладони. «Анекдоты из порта Акулы». Тобирама помнил порт Акулы: видное место в стране Горячих Источников. Туда прибывали корабли из страны Молнии, из страны Воды и более мелких островных стран — там же строили самые быстрые корабли, во всяком случае, так было до войны. Кроме того, этот береговой город называли вторым сердцем сатиры. Возможно, потому, что давным-давно там жила семья известного юмориста, который собирал образы со всего света и запечатлевал их на страницах своих книг... Тобирама видел пару сборников его авторства. Вернее, выслушивал. Хаширама обожал его работы и время от времени устраивал «вечера просвещения» за стаканчиком сакэ. Тобирама не любил художественную литературу. Никогда. Возможно, потому, что ему пытались внушить эту любовь: сначала Рейзо, затем — старший брат... а внушение он ненавидел так же сильно, как ненавидел, например, имбирь. Данзо на секунду растерялся, почесав затылок, затем быстро собрался и встал по стойке смирно, только честь не отдал. Замер.
— Надеюсь, вам не пришлось долго ждать, — Тобирама жестом указал на свободный стул рядом с послом.
— Что вы, — Яхиро оживился, пряча книжечку в карман, — я понимаю, что вы человек занятой... — он покосился на стопку на рабочем столе, — очень занятой, я бы сказал.
— Э-э... доброго вам вечера, — Данзо взъерошил затылок и поспешил уйти.
Тобирама вздохнул, занимая своё место, где выросли новые башни бумажной волокиты, ставшей для него обыденностью. Яхиро тоже оценивал его внешность — будто та могла выдать слабости или лазейки для того, чтобы выгодно провести переговоры: он делал это не так открыто, как прочие послы, бросал лишь одни короткие взгляды — но взгляды те выцепляли гораздо больше, чем поверхностные и долгие. Тобирама же, в свою очередь, уже собственными глазами рассматривал посла — пытался понять, что тот мог предложить и о чём в первую очередь стал бы просить. Он чувствовал, что за богатой обёрткой не скрывалось ничего особенного: чакра — далеко не выдающаяся, предыдущие шаги — не такие уж тайные и осторожные, хотя серо-голубые глаза не принадлежали человеку, который считал бы себя бесповоротно интеллектуальным. Возможно, в нём сидели сомнения, грызли его, когда он лежал в постели со своей женой по ночам или когда оставался наедине с собственными мыслями. Книга «Анекдоты из порта Акулы» явно намекала на то, что ему также не чужда была простота, широкие губы же знали слишком хорошо формы разных улыбок, на любой вкус, для любой ситуации. Пепельно-серый цвет лица и живот намекали на то, что Яхиро, почесавший заплывший жиром кадык, не являлся приверженцем здорового образа жизни, явно любил поесть. Что у него осталось от дальних корней, идущих из клана Нара, Тобирама не знал. На первый взгляд, их не было.
— Итак, — Тобирама рассматривал его в открытую, подмечая невеликий рост Яхиро, — вы прибыли сюда для того, чтобы обговорить повторно условия и обсудить нынешнюю войну, я правильно всё понял? — у него заурчало в животе, и он понадеялся, что крик сойки за окном заглушил этот неприятный звук. Посол кивнул. — В таком случае, начнём.
— Готовы ли вы предоставить убежище моей семье? — немедленно спросил Яхиро.
— Вашей семье? — Тобирама прищурился. — То есть вы в самом деле решили начать с этого? — он зашуршал бумагой, когда желудок снова выдал его голод, скручивавший живот узлами. — Не лучший способ начать переговоры, вы так не думаете?
— Я прошу это не по той причине, что боюсь лишь за собственную шкуру, господин Хокаге, — начал пояснение Яхиро. — Наша семья хранит знания о сети пещер, которой прошита вся страна Горячих Источников, и если неприятель ими завладеет... что ж...
— Сеть пещер? — Тобирама приподнял бровь. — Это всего-навсего слухи.
— Поверьте, если бы это было ложью, никто бы так не рвался к городу Нетсу, — посол позволил себе усмехнуться. — Оттуда есть вход в сеть пещер под столицей. В них, конечно, нет прямого выхода на поверхность, но ничто не мешает его там сделать...
— Почему я узнаю об этом только сейчас? — сдержанно поджал губы Тобирама.
— Потому что мы не знали, за кем будет преимущество, — Яхиро улыбнулся, у него были ямочки на щеках. — Не обессудьте, но это всего лишь вопрос выгоды и безопасности. Но я, конечно, верю, что преимущество будет за вами в итоге, всё-таки у вас столько...
— Вы в самом деле хотите таким образом обезопасить себя? — Тобирама потёр висок. — Вы либо отчаялись, либо безнадёжно обнаглели за эти месяцы, с тех пор как связались с нами, — он заметил замешательство в серо-голубых глазах посла. — Мне необходима схема.
— Так вы предоставите нам убежище? — уточнил Яхиро. — Все материалы будут у вас.
— Эти материалы сейчас при вас? — Тобирама рассматривал его сумку из дорогой телячьей кожи.
— Всё зависит от вашего ответа, господин Хокаге, — протянул Яхиро, шантажируя со скромнейшей улыбкой на лице. — Возможно, все карты при мне, а возможно, они остались в нашем особняке в Нетсу. В любом случае эта сделка имеет вес, не находите?..
Яхиро хотел выглядеть уверенным и хитрым, но Тобирама теперь чётко знал: этот посол получил своё кресло в стране Горячих Источников вовсе не из-за выдающихся заслуг...
— Скрытое Облако предложило сделку менее выгодную, чем вы ожидали? — Тобирама заметил бегающий взгляд: он попал в точку. — Вы решили попытать удачу с нами, — он обратился к воспоминаниям клона: «Господин Хокаге, посол прибыл, вместе со своей свитой и семьёй, что прикажете делать?». — Уже прибыли вместе со своими родственниками. Вы действительно отчаялись.
— Вы же нам не откажете? — Яхиро старался держать лицо. — Карты могли бы...
— Я мог бы направить людей исследовать сеть пещер, найти проход наверняка не составит им труда, — Тобирама сложил руки, — или вы надеялись, что ваш ультиматум — убежище в обмен на старые карты — сможет выбить у меня почву из-под ног?
— Нет, ни в коем случае, господин Хокаге, — Яхиро защёлкал замком на сумке.
— Тогда что вы здесь забыли? — холодно бросил Тобирама. — Убежище, о котором вы мечтаете, нужно заработать, не только болтая языком и тыча в меня своими бесполезными картами, — он посмотрел на часы. — Что у вас есть ещё, помимо этого?
— Деньги, — Яхиро явно судорожно соображал, — связи, когда война закончится, мы... у нас правда большие связи, особенно касательно торговых путей, мы будем готовы с вами сотрудничать в будущем, вы не пожалеете, если только проявите милосердие к нашей нужде сейчас. Мы ценим наших союзников, — он говорил, а Тобирама обмакнул кончики пальцев во влажной подушечке и принялся листать донесения разведчиков.
— Десять процентов от живой прибыли, — Тобирама добрался до небольшой папки с подписью: «Наблюдение за портом залива Двенадцати копий».
— Десять? — Яхиро задумался. — Может, хотя бы пять?
— Не набивайте себе цену, — Тобирама поставил печать на одном из отчётов — в нём говорилось о состоянии границ: на юге всё тихо, на севере и востоке — буря, а все силы сбежались к западу. — Я мог бы запросить с вас и двадцать процентов.
— Вы жестоки, — вяло улыбнулся Яхиро, — могли бы войти в наше положение, мы...
— Боитесь, что с вами случится то же, что и с кланом Юмэ? — Тобирама следил за реакцией посла, и тот не стал прятаться за маской: по его лицу пробежался ужас, как судорога, и глаза его потемнели, когда он — очевидно — вспомнил крики и обугленные тела. — Поэтому решили выбрать меньшее из зол, я подозреваю. Значит, с вас прибыль, карты, связи — и всё, что покажется нам полезным. Карты при вас или нет?
— Да-да, конечно, — закивал Яхиро, выуживая из сумки аккуратно сложенные карты, положил их на стол, расправив перед этим, и всё смотрел на Тобираму не отрывая глаз, пока тот с показательным промедлением притянул их к себе и долго водил взглядом по проходам и лабиринтам подземных пещер. — Вы нас поселите?..
— В квартале Абураме, — Тобирама заметил разочарование в глазах посла.
— Я думал... — тот запнулся, задумался, — позвольте, разве это подобающе?
— Не забывайте, я и вовсе могу вышвырнуть вас за пределы кварталов, — напомнил ему Тобирама, — с вами восемь человек, включая вас самих, поэтому вы не нуждаетесь в слишком большой резиденции, — он заметил вопрос в глазах Яхиро. — Не стоит так удивляться: мы предпочитаем знать, с кем собираемся вести дело. — Тобирама вчитывался в карты: они были достаточно подробными, чтобы без обозначений в них заплутать. — Вас проводят до дома, — Тобирама знал, что за дверью стоял Минори.
Минори с видом моря, которое готовилось к шторму, высунул нос из-за двери и сделал шаг вперёд, даже не смотря на Тобираму, только вздёрнул подбородок и тоже прошёлся взглядом по дорогой сумке посла. В этот раз его длинные волосы были свободны от резинок, не заплетены в косу. Кабинет превратился в передовую. Чёрные глаза младшего сводного брата Кагами метали молнии, а костяшки пальцев побелели от напряжения, весь его вид говорил: «Ненавижу». Ненавидеть-то ненавидел, но сделать ничего не мог, пока. Вероятно, у него в голове проходил поединок насмерть, а в реальности они находились друг напротив друга, и все преимущества оставались на стороне Тобирамы, который скептически вздёрнул бровь, ожидая несдержанной реплики зелёного юнца, не пробудившего ещё шарингана. Его начищенная броня без шрамов выглядела идеальной.
— Ты ходишь по тонкому льду, Минори, — Тобирама прищурился, — мало того, что у тебя язык без костей, так ещё и уши в последнее время стали чрезмерно чуткими. Если так и будет продолжаться, можешь даже не мечтать о том, чтобы попасть в ряды АНБУ. А теперь отведи господина Чо в его временный дом, — он не увидел отклика и пояснил: — Это приказ, а не дружеская просьба. Выполняй.
— Я ухожу, господин Хокаге, — как можно более ядовито прошипел Минори, не забыв подобрать верное обращение. — Найдите себе другого мальчика на побегушках, чтобы он выполнял ваши поручения. У меня вы уже в печёнках сидите. Насчёт же АНБУ, знаете, я успел пересмотреть свои приоритеты благодаря вашим стараниям, — он усмехнулся, поставив ноги на ширине плеч, в необычной для себя позе, его интонация — словно бурлящий поток. — Я больше не собираюсь подчиняться кому-то вроде вас. Вы прогнили насквозь.
— Кому, как не тебе, рассуждать о том, кто прогнил, а кто нет, — Тобирама снова склонился над картами, скрывая своё раздражение, но его тон стал холоднее. — Если это всё, что ты хотел сказать мне перед своим уходом, убирайся.
— Как прикажете, господин Хокаге, — процедил сквозь зубы Минори, затем изящно развернулся и сказал напоследок: — Надеюсь, ты помрёшь на своём задании, белая гнида.
Дверь громко хлопнула. Это заставило вздрогнуть на месте посла страны Горячих Источников, у которого забегали серо-голубые глаза от подобной выходки, он даже потянулся вновь за книгой, но остановился на полпути. Минори взрывался за последнее время уже дважды, и Тобирама это отлично запомнил. Ему не было смысла вступать в словесную дуэль и срываться на мальчишку, до сих пор не пробудившего шаринган, тем более при постороннем человеке. В памяти вспыхнули на миг воспоминания, когда у него самого так же бурлила кровь, в те далёкие семнадцать лет.
— И часто у вас такое? — поинтересовался с осторожностью Яхиро.
— Не часто, — Тобирама отвлёкся от карт, — но на вашем месте я бы привыкал к людям, похожим на Минори: клан Учиха никогда не отличался сдержанностью. Никогда, — он вспомнил про Кагами, опять, ему было интересно, что творилось внутри него сейчас. Такой же ураган, как и в пустой голове его сводного брата? — Вы будете жить от них достаточно далеко.
— Хоть одна благая новость, — выдохнул с деланным облегчением Яхиро.
Спустя пару секунд постучался Хибики, он выглядел ошарашенным, ерошил озадаченно волосы и держал в руках всего одну бумажку.
— Господин Второй Хокаге, — он звучно прокашлялся, — а это... что сейчас было?
— Знак того, что в вашей команде теперь будет на одного человека меньше, — просто ответил Тобрама. — Проводи господина Чо и его семью до их нового дома в квартале клана Абураме. Строение двадцать семь, окна его выходят на стену. Ты его знаешь.
— А... — протянул многозначительно Хибики. — Да, конечно, сделаю в лучшем виде. Только ещё одна неприятная новость перед этим... — он протянул две бумажки вперёд, — правда не очень хорошие новости, взгляните.
Они с Яхиро удалились из кабинета, а Тобирама так и остался сидеть на месте. Перед ним была записка о том, что отступника из клана Абураме так и не отыскали, и ещё одна похоронка: погибли все из пятого отряда, куноичи, которые стояли перед ним всего пару дней назад. Он вздохнул: ещё одна потеря для всей деревни, ещё три могилы на разраставшемся кладбище... Кабинет захватила тьма. Спустя мгновение её разогнала старая масляная лампа, зажжённая одним привычным движением, но даже этого не хватало, чтобы развеять ночь. Солнечный костёр уже сменился на лунные усмешки и серебряные крылья звёзд, которые метались по небосводу саранчой, только без звука, они жевали чёрные просторы, прогрызали своими жвалами космические заплатки. Тысячи, миллионы, миллиарды — они плодились и умирали каждую секунду. Тобирама мучительно выдохнул, исподлобья смотря на папки и исписанные страницы. Так он просидел не дольше двух часов: расправлял послания разведчиков, переставлял фигурки на карте, задумчиво потирал подбородок каждый раз, когда представлял, что их ожидало в стране Горячих Источников теперь, когда Второй Райкаге готовил для них волчьи ямы.
«Я это прекращу, раз и навсегда».
Тобирама уже шёл по улице, когда заметил миловавшуюся парочку на скамье и отчего-то вспомнил Кагами в той коричневой форме. Он остановился, нащупав этот образ у себя в голове, прокрутил его несколько раз и вздохнул раздражённо: что за глупости. Да, Кагами шёл в коричневом, это заметил бы и слепой, и что с того? «Что с того?» В прошлом этот вопрос часто его спасал, помогал выбраться из лабиринта, был красной путеводной ниточкой, но не в этот раз — в этот раз он, как назло, только всё усложнял, не вызывал ни капли тепла, уюта, спокойствия, вместо них в груди поселилась ледяная растерянность и пустота, будто чего-то не хватало, как если бы в большой мозаике с тысячами кусочков не хватало всего одного нужного, всего одного. Тобирама стиснул челюсти и ускорил шаг, стряхивая с себя пыль от той мысли, которая оставила у него во рту горькое железистое послевкусие, как после той речи, когда он уничтожил вселенную, таившуюся в глазах Кагами. В ушах его звенела мольба: «Бейте». Оставшийся отрезок пути прошёл в полной тишине. Со всех сторон горели фонари, они отражались в стёклах, в витринах, покрывали медным налётом вывешенные на балконах туники, бликовали на доспехах патрулей, их протекторах, рыжие от света улицы скучали по подошвам прохожих, оставлявших на них следы. Возле ночлежки «Сны и Розы» стояло две повозки — не слишком бедные и не слишком богатые, рядом гнедой мул и серый лошак, поменьше мула, пожёвывали сено, а возле них прохаживались охранники, курившие едкий табак.
Выйдя напрямую, Тобирама издалека почувствовал запах гари и ускорил шаг, когда понял, что этот запах шёл из резиденции. Он раскрыл дверь, закашлялся, когда столкнулся с дымом, который полз из кухни, кое-как успел разуться и быстро вбежал в кухню. Кико что-то жарила, отстукивая пальцами незнакомую мелодию и следя внимательно за старой чугунной сковородой и крышкой на ней. Волосы она заколола в низкий хвост, всё подёргивая его за самый кончик, лежавший у неё на хрупком плече, точно лисий хвостик, щурила свои синие глаза, время от времени приподнимая тяжёлую крышку. Теперь Тобирама мог различить отчётливый запах спаленной курицы, а стол в столовой уже был накрыт на две персоны: глубокие белые тарелки, безвкусные салфетки с набивным рисунком — кролики, — палочки, одни тёмные, принадлежавшие нынешнему хозяину резиденции, другие — белые, там же занимали свои места две плошки с соусом. Как ни странно, он не заметил мусора на кухонных тумбах или под ногами, только окровавленный нож и чашку с куриной кожей да пару алых капель возле раковины. На раскрытых полках нетронутыми стояли многие приправы и перец, чайные листья, пара бумажных пакетов с кофе. Кико с заметным усердием сжимала в правой руке лопаточку и не убирала от себя слишком далеко тёртый чеснок и фарфоровую солонку в форме гусыни. Она даже не заметила чужого присутствия, лишь принюхивалась, задумчиво зализывала царапину на большом пальце. Дыма действительно было много. Он поднимался вверх и уходил прочь из открытых окон, но гари от этого меньше не становилось. Тобирама быстро заметил пропажу вазы с искусственными нарциссами, и в желудке от аромата еды у него заурчало. Ещё до него дошло только сейчас, что он забыл приставить на день к Кико клона... но она справилась и без него — явно выходила наружу, судя по посторонним запахам и курице.
— Что ты здесь уже успела спалить, Кико? — поинтересовался Тобирама, прислонившись к дверному косяку. Кико заметно вздрогнула, напряглась, а затем расслабилась, поворачиваясь к нему лицом и отступая от вока.
— Моё фирменное блюдо, — она хитренько улыбнулась. — Такого ты ещё не пробовал.
— Углей я в детстве наелся, — Тобирама поднял скептически бровь. — Там курица?
— Ага, — охотно кивнула Кико, — самая настоящая курица, куриные грудки точнее, представь, мне сделали на них скидку, будто я им родственницей прихожусь. Чудеса у вас творятся в Конохе, все такие приветливые и добрые... не то что некоторые.
— Всего-то нужно было походить под ручку с моим клоном, — вздохнул Тобирама. — Курица с чесноком? — он присмотрелся к свежей баночке горчицы с артишоками.
— Ага, — снова кивнула Кико, — я там тебе принесла горчицу, она классная.
— Надеюсь, ты тратила свои деньги? — снова выуживал из неё ответы Тобирама.
— Я твою банку разбила, — пожала плечами Кико, — такая большая, стояла в...
— Ты что?.. — Тобирама едва не поперхнулся. — Ты была в моей комнате?
— Только заглянула, одним глазком, — Кико вновь отвернулась к воку. — Там написано было «для снастей», но ты же не рыбак, вот я и подумала, что могу воспользоваться этими деньгами, всё-таки скоро всё твоё и моё станет нашим, скорее всего, — она приманила к себе аромат кусочков курицы, мелко нарезанных, уже с тёмным налётом от того, что их долго держали на огне. — М-м-м, будет вкусно.
— И ты потратила все мои накопления на банку какой-то горчицы и курицу? — он едва не скрипнул зубами, сделал глубокий вдох, сжал и разжал кулаки.
— Ну, вообще-то там ещё специи всякие, не одной же солью обходиться, — Кико довольно улыбалась. — Теперь у тебя есть всё, всё, что только может пригодиться на кухне, и всё благодаря моей мудрой головушке, — она постучала указательным пальцем по виску.
— О мудрости тут не может быть и речи, — Тобирама нахмурился, едва сдерживаясь, чтобы не рыкнуть на неё раздражённо. — Ты вернёшь мне всё до последнего рё, Кико: они тебе не принадлежали, а ты их спустила на всякую ненужную мне безделицу. — Он осматривал кухню, заметил много новых баночек, подписей: паприка, куркума, перцы — красный и чёрный, шафран... — Ты уже придумала, как будешь их возвращать?
— Некрасиво выпрашивать у девушки деньги, — надула губы Кико, — к тому же ты сам поймёшь, что это не пустая трата денег — с помощью всего этого, а ещё продуктов разных, можно приготовить всё что угодно. Понимаешь? — она с надеждой всмотрелась в его глаза. — Ну не злись, я же не знала, что ты весь по уши в рыбалке. Мог и предупредить.
— Так это ещё и я виноват? — Тобирама закатил глаза.
— Конечно, — заулыбалась Кико, — Узумаки всегда правы, привыкай!
— Завтра же жду от тебя компенсации, — Тобирама принюхался. — Надеюсь, ты хотя бы не добавляла при готовке имбирь, — вовремя прикрыв нос, он чихнул, после начал разглядывать дымок, который тянулся до самых окон сизой паутиной. — Ты обо мне ничего не знаешь, а Ашина всё равно решил связать нас узами.
— А что, у тебя имбирная непереносимость? — усмехнулась Кико. — Аллергия?
— Аллергия у меня на лилии, — он снова чихнул, в глазах начало щипать.
— Упс, — Кико приложила указательный палец к губам, — правда аллергия?
— А что, — он расчихался окончательно и сузил опасно глаза, — ты притащила их сюда?
— Поставила в твоей комнате, мне их подарили сегодня, когда я покупала специи, — она опять помешала изрядно подгоревшую курицу, потыкала тонким ножом, склонила голову слегка набок. — Вернее, они не собирались давать мне скидку, ну я и пошла на компромисс, лилии — и никаких скандалов. Они красивые такие, оранжевые.
Тобирама тронулся с места, направился в свою комнату, минуя пустую спальню Хаширамы, в которой по-прежнему ходили часики, на столе остались недописанные письма, а бутылка сакэ пряталась на полках, между корешками художественных книг... Он ничего не трогал там с похорон. Изредка заходил, опускался на часть, покрытую татами, прикрывал глаза и слушал тишину: отчего-то здесь и в кабинете его душу охватывало такое обманчивое тепло, будто Хаширама не погибал, и сейчас, вот точно сейчас, открылась бы дверь, и он, розовощёкий, опьянённый общением и шутками, с подозрением спросил бы, много ли дел накопилось за день, а Тобирама только и смог бы отвернуться и буркнуть: «Много». Коридоры резиденции по ночам напоминали лабиринты из-за своих разветвлений. Дверей тоже было много. Одни вели в домашнюю библиотеку, другие — в кабинеты, третьи — в оружейную, дань кровавому прошлому, четвёртые — либо в чайную, либо в мастерскую, либо в комнату для тренировок... а дальше находилась ещё и лестница.
Тобирама добрался до своей спальни. На узкой тумбе действительно стояли лилии, ярко-оранжевые и невероятно пахучие. Заметив пустую банку, где не осталось ничего, даже стального кольца, он вытянул цветы из декоративной вазы, на которой он заметил очевидный след от клея, и направился к выходу. Кико к тому времени выскочила из кухни и, часто хлопая ресницами, следила за ним. Выглядела она как нашкодившая кошка, даже увязалась следом, шла шаг в шаг и всё повторяла: «А может, не надо их выкидывать?» Так, нога в ногу, они добрались до входной двери. Тобирама, едва сдерживаясь, чтобы не чихнуть ещё раз, босиком ступил на нагретую каменную дорожку, что вела к большой чёрной урне, в которую и отправились подаренные лилии. Кико насупилась, стоя в проходе, развернулась и снова скрылась на кухне — словно касатка среди льдов. Тобирама в последний раз чихнул, сделал короткий вдох и, закрыв за собой дверь, переступил через порог резиденции, вновь оказавшись в обители своего одиночества, нарушенного огнеголовой своевольницей, принёсшей с собой пряные перемены и новые проблемы. Он шлёпал босыми ногами по полу коридора, провёл критично пальцами по раме, заключавшей любимые хокку Хаширамы.
— Больше не приноси сюда лилии, если не хочешь переехать к Мито, — предупредил её Тобирама. — И куда ты дела...
— Кольцо, м? — Кико покосилась на него. — Вот, — она оттопырила большой палец, на нём действительно было стальное кольцо. — Оно неудобное, слишком большое для меня, даже так. Зачем оно тебе? Ты же... — Кико присмотрелась, — ты же такое не носишь.
Тобирама быстро преодолел расстояние между ними и поймал Кико за запястье.
— Это не твоё, — процедил он сквозь зубы, — снимай сейчас же.
— Ладно-ладно, — опешила от такого поворота она, — уже снимаю.
Кико вздохнула и тут же стянула кольцо, вкладывая его в протянутую ладонь. Тобирама спрятал его в карман своей сумки, отстранился и остался в тени, смотря на рыжую любопытную бестию исподлобья. Та театрально улыбалась и щурилась, пару раз чуть не разбив солонку в форме гусыни, по правую от неё сторону лежал выдавленный наполовину тюбик с клеем — популярным изобретением в стране Огня наряду со смоляной жвачкой. На дальней тумбе разинула свою бумажную пасть древняя книга рецептов с засаленными страницами и пометками между строками. Кухня была вся светлая, словно в кузнечном горне, и прохладная из-за приоткрытого окна, провожавшего серую дымку прочь из резиденции, в направлении ушедшего солнца, за крыши домов и крон деревьев.
— Оно тебе дорого, да? — Кико чуть-чуть наклонилась над воком, принюхалась. — Кто тебе его подарил? Тайная любовница?
— Тебя это не касается, — Тобирама осёк её привычной фразой.
— Какой же ты бука, Тобирама, — вздохнула Кико, уже не первый раз проверив остриём ножа, готово ли её торжественное блюдо. — Я ведь хочу тебя узнать получше, а ты...
— Больше не смей трогать мои вещи без разрешения, — холодно изрёк Тобирама. — Даже если тебе покажется, что мне это не нужно — не прикасайся и даже не вздумай проверять границы моего гостеприимства ещё раз. Я понятно объясняю?
— Ладно, — протянула Кико, отломив кусочек и попробовав его на вкус. — Мне кажется, она готова.
— Кажется? — Тобирама опустился за стол, критично осмотрев узорчатую салфетку перед собой. — По-моему, ты её давным-давно испортила, от неё остались одни угли.
— Неправда, — Кико погасила огонь и, придвинув к себе большое блюдо, положила на него румяные тёмные квадратики курицы, от которых тянулся сладковато-чесночный аромат и немного гарь — видимо, что-то действительно успело за это время обуглиться.
— В следующий раз я сам себе приготовлю еду, — проворчал Тобирама, когда перед его носом возникла тарелка с давно остывшим рисом, нашинкованной капустой и чесночной курицей крайне подозрительного вида. Он стал недоверчиво помешивать свой сомнительный поздний ужин. — У вас в Узушио принято есть такое?
— Не-а, — Кико улыбнулась, — это придумала я, когда однажды заблудилась в лесах.
— В лесах? — Тобирама потянулся за солонкой, когда Кико присоединилась к нему.
— Ну да, только я там ловила не кур, а перепёлок, — пояснила Кико. — Вкусно ведь.
Тобирама потыкал палочками самый крупный кусочек, тогда как Кико, посыпав свою порцию ещё и перцем, принялась за еду; он приблизил ко рту курицу, критично понюхал, положил пробно на язык, а его «невеста», с лёгкостью орудуя палочками, добралась до мякоти, полила её не менее подозрительным соусом, отделяла ловко мясо от риса, капусты и жмурилась от удовольствия каждый раз, когда вкушала сочетание чеснока и перца, большого количества перца. Они сидели друг напротив друга, при свете ламп.
— Не нравится? — Кико оторвалась от еды. — Наверное, перебор с чесноком.
— Пресно, — Тобирама подсыпал соли, — ты вообще её солила?
— Конечно! — Кико подняла брови. — Мне что же, нужно было всю солонку в курицу вбухать? — она следила за тем, как Тобирама так же ловко обращался с палочками, будто они были продолжениями его рук, сам же он мельком вспоминал, как разделывал туши животных без особого труда. — Я думала, ты вообще не станешь даже пробовать. Спасибо, — она добавила это с какой-то неясной искренностью.
— Не стал бы, — проворчал Тобирама, — но одним святым духом сыт не будешь.
— М-м-м, — Кико начала хрустеть свежей капустой, — то есть одними бумагами не насытишься.
Тобирама проигнорировал её вставку. Он ел и солил, ел медленно, ел, всё бросая взгляд на часы — было уже три часа ночи, функционировали в это время только госпиталь и полиция, ночная смена: одни лечили, другие следили за порядком. Шиноби из АНБУ тоже служили без перебоев, наблюдали за спокойствием деревни из мрака, их доклады не вызывали опасений. Беженцы быстро находили себе место в новом разграниченном районе, устраивались на работу, занимали доступные должности, где не хватало рук, и теперь вздыхали свободнее, когда слухи дошли до их ушей: убийца найден. С верхнего этажа резиденции было видно, как новые невысокие постройки теснились возле стены и главных ворот; там работа кипела даже по выходным: пилили дерево, сколачивали стены, стелили полы и крыши, ставили двери... По вечерам в той стороне зажигались костры, где грели руки рабочие и те, кто не смог отыскать места для ночлега. Тобирама ощущал привкус чеснока на языке, и ему, что удивительно, понравилось подобное сочетание — обычно пресное куриное мясо и приятная горечь. Кико напротив него ела так аккуратно, словно была на приёме у самого феодала страны Огня. Он краем глаза следил за ней, затем, когда его порция закончилась (остались лишь комья холодного риса), поднялся с места, забрал тарелку и направился уже к раковине, когда Кико окликнула его.
— Тобирама, я сама всё помою, — она сказала это чётко, по-хозяйски. — В качестве компенсации за снасти, и в доме уберусь, если хочешь.
— Я уже видел, как ты убралась, — сказал Тобирама, вспоминая битую вазу. — Ничего не трогай, я сам всё уберу. — Он вымыл свою тарелку и осторожно поставил её в ящик с другими, белыми, без рисунка — тарелки, купленные Хаширамой. — Ты уже разобрала себе футон в гостиной?
— Будто я знаю, где у вас тут футоны лежат, — подала голос Кико.
— Нижняя полка в бельевом ящике, — пояснил Тобирама, вздохнул затем и махнул рукой. — Я достану, а дальше, будь добра, уже сама.
— Хорошо, — Кико вновь затихла, — а курица?..
— Оставь на завтра, — Тобирама зевнул, проходя в коридор, — может, она будет ещё съедобной, — он потирал глаза, нос его до сих пор закладывало от резкого запаха лилий, который покорил весь домашний воздух в спальне и в ближайшем коридоре.
Тобирама снимал свои доспехи: стянул с себя сначала белый воротник, устроил его на манекене, затем дело дошло до нагрудника, ремни поддавались привычно легко — они знали касания своего хозяина, — повесил его тоже на манекен, а после, добравшись до ночного одеяния, стал стягивать с себя чёрный поддоспешник, опять чихнул, в плечо, и переоделся в ночную одежду: тёмно-синяя полосатая футболка и такие же штаны, доходившие до колен. Хаппури теперь лежало на ящике с запасной одеждой. Футон, тёмно-зелёный, жёсткий, с прямоугольной подушкой, лёг на татами так же, как и раньше, много лет назад. Тобирама вздохнул, осматриваясь по сторонам, присел на пару минут у окна, разглядывая луну и звёзды, а в голове гонял одно: «Вряд ли всё вернётся на круги своя». Он ковырял стену указательным пальцем, перебирая мысль за мыслью, воспоминание за воспоминанием, и каждый раз натыкался на искреннюю улыбку и короткое слово «сенсей», срывавшееся с мягких, непривычно приятных на ощупь губ... Тобирама тряхнул головой, сжал пальцами переносицу и зажмурился, слушая всё-таки стук посуды из далёкой кухни. Он просидел так пару минут, собираясь с мыслями, а после махнул рукой про себя и опустился на свой жёсткий футон. Закрыл глаза.