В клетке

— …Полюбите ли Вы меня? — Дура. *** Клод медленно открывает глаза; колющая резкая боль мгновенно пронзила ему грудь, заставляя глубоко вдохнуть обжигающий лёгкие воздух. Он немного приподнимается, но тут же без сил падает обратно. Голова раскалывается на части, сердце бьётся в бешенном темпе, но разум, как ни странно, остаётся чист, не затуманиваясь нахлынувшей агонией. Он помнил абсолютно всё. — Ваше Величество? Тут он замечает молодого мага. Мальчик наклонился над ним, протягивая руку к лицу. Маг внимательно всматривается в его глаза, но потом, словно в чём-то убедившись, отстраняется и отворачивается. — Я оповещу рыцаря и Её Высочество. Тихий хлопок двери не укрылся от ушей Клода, даже наоборот — показался настолько громким, что мог бы оглушить целый имперский город. Он жмурится и прикладывает руку к виску. Невыносимая боль не проходит, но и не усиливается. Разум остаётся чист и ясен, его воспоминания больше не заперты внутри, в клетке подсознания; больше тот жуткий голос не звучит колоколом. Больше Клод не сходит с ума. Его сердце ноет и вот-вот угрожает выскочить из грудной клетки, он с силой сжимает воротник, пытаясь заглушить эту боль. В голове вновь и вновь та же сцена: его дочь, полностью разбитая, униженная, заплаканная сидит перед ним на коленях; его собственный язык поворачивается сказать мерзость ребёнку, ввергая её в пучины отчаяния, в те же самые, где был когда-то и он сам. Дыхание спирает, рот горит от отвратительной горечи, которую он всё не в силах сглотнуть. Клод медленно скидывает одеяло и сильно жмурится. В голове странные отвратительные образы, он не может их выбросить, сколько бы ни старался. Он отчаянно вертит головой, пытаясь смахнуть мерзкий недуг, но всё тщетно. Перед глазами Атанасия. Это было на банкете в честь его дня рождения. Она снова перед ним на коленях. Он слышит собственный приказ и с силой зажимает уши. Принцесса смотрит на него. Он видит её взгляд, он замирает. Теперь она… больше похожа на своего отца. Клод ещё раз пытается приподняться и наконец усаживается на край кровати. Его не волновало своё состояние, его не волновало сколько он проспал. Сейчас, именно сейчас, единственное, чего желает Клод — увидеть свою драгоценную дочь. Дверь резко распахивается. Она бежит к нему со слезами на глазах; что-то неразборчиво кричит и падает перед ним на колени. Он, несмотря на боль, не желая боле видеть её у своих ног, нежно поднимает дочь и усаживает на кровать рядом. Атанасия, утирая слезы, обнимает его за шею и говорит, что больше никогда не отпустит, и лепечет, что папа дурак. Ночная рубаха насквозь промокла, но Клод лишь сидит и склоняет голову перед плачущей дочерью. Он бы хотел так много всего сказать, но слова застревают в горле. Не имеет права. — Ваше Величество! Феликс тоже ноет и одновременно забрасывает Клода вопросами: как он себя чувствует, помнит ли он кто такой, не собирается ли убивать… Ну, на этом даже у самого терпеливого сдали бы нервы. Феликс затыкается сразу же, как видит выражение лица Императора, и продолжает дальше причитать о том, как все скучали по Его Величеству. Счастливое заплаканное лицо Атанасии покоилось на груди отца, Феликс со слезами улыбался воссоединению, Лукас наблюдал за происходящим со стороны, не желая портить момент. Казалось, все несчастья просто растворились. Над Обелией снова будет сиять Солнце; ветра, дующие через Империю, развеют тучи и будут петь прекрасные песни, восхваляя жизнь. *** — Что?.. Брат?.. — Дядя… Он исчез. Атанасия тщательно рассказывала отцу о произошедшем, не опуская ни единого важного момента: и о том как внезапно появился Анастасиус, и о том как мистер Снежок предал корону и занял сторону предыдущего Императора, и о слухах среди дворян — обо всём, что произошло, пока Клод был во сне, она ему рассказала. — Папа. Тебе надо показаться дворянам в добром здравии и развеять слухи о чёрной магии, пока вся аристократия не перешла на сторону дяди. Атанасия касается рукой лба Клода, проверяя температуру. — Поэтому лежи в кровати и отдыхай, чтобы быстрее поправиться, — мягко говорит принцесса и улыбается. — Я в состоянии о себе позаботиться, тебе не нужно так утруждаться. Клод хмурится, сжимает простыни и склоняет голову. Брат жив? Каким образом? Своими руками он убил его, раздавил ещё бьющееся сердце и взошёл вместо него на трон. Клод прикрывает глаза и откидывается на подушку. Голова кружилась от прекрасных новостей, но, пожалуй, нынешние дела во дворце его не особо интересовали. Нет, конечно, это важно, и он будет это исправлять, но… сейчас сердце болит так, как никогда раньше. Когда он смотрит на неё, его чистый и ясный разум мутнеет, и Клод вспоминает виселицу. Он видит перед собой его маленькую дочь, которая так долго страдала, пытаясь добиться от него хоть крупицы внимания, в результате чего была предана и убита. Им же. Он молился о том, чтобы это был всего-навсего кошмар. Отвратительный, ужасный, невыносимо мерзкий кошмар. Но он знал, что это не так. Знал, что навредил ей — лишил жизни собственной рукой. Каждый раз, как Клод хотел сказать ей хоть слово, он замирал. Сердце пронзали кинжалы, в голове возникал отчаянный шум, вызывая сильнейшую боль. Чувство вины душило его, сжимая горло в тисках, не давая сделать вдох. Он захлёбывался в собственных грехах, не смея попросить прощения. Но Клод не был против. Он не был против, когда просыпался ночью от одного и того же кошмара — былых воспоминаний, не был против, когда в панике в очередной раз искал её и звал, чтобы удостовериться: она жива. Он совсем не был против. Наоборот. Это лишь малая цена за его преступление, которую он будет выплачивать всю его наверняка долгую жизнь. Если бы Атанасия об этом узнала, она бы простила. Да, скорее всего. Но сам себя он не простит никогда. — Папа, я рассказала Дженнет о том, что случилось. Она будет помогать. Принцесса все ещё кружит вокруг него с отварами трав и едой, попутно разговаривая обо всём на свете. Иногда в покои заходит тот молодой маг и уводит дочь за какими-то делами, отчего у Клода сразу портится настроение и начинает раскалываться голова. А когда она говорит об этой маленькой девочке, Клод хмурится. Дженнет?.. Это та самая девка, которой он заменил Атанасию в прошлой жизни? Почему?.. Он не мог вспомнить, и это раздражало. — Она останется в Изумрудном дворце, пока всё не разрешится, и мы не найдём дядю. Принцесса поставила поднос с едой на прикроватный столик и повернулась к отцу. Её взгляд мягок, от него веет согревающим сердце теплом. Резко кольнуло в груди. Клод привстал. — Атанасия. «Пока-пока, папочка» Слова снова застряли где-то глубоко, голова гудит, не давая сделать даже маленького вздоха. Она вопросительно смотрит на него, его же глаза застилает пеленой. Он крепко поджимает губы и задерживает дыхание, пытаясь успокоить душу. Он обязан это сказать. — Ты… — наконец открывает рот и заставляет себя выдавить хоть что-то, — моя единственная дочь. Никто и никогда, ни при каких обстоятельствах не заменит тебя. «Будь со мной всегда» — хочет попросить, но знает: не имеет права. Клод снова смотрит на неё, смотрит мягко, нежно и улыбается. Он смирился со своими кошмарами, смирился с тем, что не сможет искупить свой грех, но он попытается стать для неё тем, кто мог бы называться отцом не только на бумаге. Клод широко распахивает глаза, когда видит слёзы. Атанасия утирает щёки тыльной стороной ладони и смеётся. Смеётся счастливо, смеётся радостно и невероятно красиво. — Спасибо, папочка! *** — Как Император? — жуя яблоко, спрашивает Лукас. Вальяжно развалившись на диване в покоях Атанасии, он уже который час наблюдал, как Принцесса, светясь от счастья, сидит над своими тетрадками, но при этом даже в них не заглядывая. — Он идёт на поправку! Теперь папа может ходить от одного конца комнаты до другого, но быстро утомляется. Думаю, скоро будем проводить чаепития как раньше, — отвечает Атанасия и мило хихикает. Она, несомненно, была счастлива. Пусть ещё остались нерешённые дела, но главное — отец очнулся и чувствует себя хорошо. Его больше не беспокоят головные боли, просто сказывается недостаток маны. Атанасия замолкла и бросила взгляд на друга. — Это ведь ты сделал? Как? Лукас немного помолчал, затем отвернулся. — Решил воспользоваться веткой вместо тебя, вот и всё. — Как? — Мм, — Лукас мычит, бегло осматривая комнату, — ну, стукнул его разок. — Что?! Ты ударил папу палкой?! — Атанасия кричит и мигом поднимается из-за стола. — Это было в лечебных целях. Я тоже рисковал, знаешь ли. Лукас фырчит, но на всякий случай встаёт с дивана, отходит к окну и отворачивается. Сердце неприятно саднит — наверное, его мана борется с чёрной магией Клода. Или… он просто чувствует себя паршиво, потому что только что соврал. — Лукас, — слышится из-за спины. Маг оборачивается и встречается со взглядом принцессы: её выражение лица сменилось с возмущённого на озабоченное: голова склонена на бок, розовые губы слегка приоткрыты. — А… — Атанасия мнётся, — а ты как, в порядке? — Конечно, — говорит Лукас с насмешкой и ухмыляется. Вот чёрт. Две лжи подряд даже для него слишком.