***
Если провести сравнительный анализ между тягой к саморазрушению и эффективностью работы в участке, то лейтенант Хэнк Андерсон выдавал просто ошеломительные результаты. Коннор не смог бы назвать его непрофессионалом, даже если бы захотел обидеть. У Хэнка было профессиональное чутье и огромный опыт. И, может быть где-то, в чём-то он ещё испытывал к Коннору лёгкую неприязнь, но выражение лица старшего менеджера, разрывавшегося между необходимостью отвечать на его вопросы и следить за «проклятым андроидом», бесцеремонно сканирующим помещение за помещением, явно примиряло его с пластиковой сущностью Коннора. Данные анализа Коннору не слишком нравились, и он очень жалел, что не может обмениваться информацией с напарником напрямую. Впрочем, Хэнк вёл вежливые, на грани издёвки, беседы с менеджером — формально предъявить компании было нечего, — и явно был удовлетворён течением беседы. В том плане, что она подтверждала все его ожидания. Особенно после сообщения о том, что треть цехов на территории принадлежит другому владельцу, и открыть их, даже для полиции, никто не имеет права. Коннор прямо чувствовал, как лейтенант радостно подобрался, перегруппировавшись из ленивого сенбернара в немецкую овчарку. — У тебя есть вопросы, Коннор? — Сколько андроидов задействованы у вас на производстве? «Кто о чем, а робот об электроовцах», — бормочет Хэнк на грани слышимости, а Коннор продолжает: — Судя по документам в открытом доступе — двенадцать промышленных андроидов серии Т и восемь стандартных моделей разнорабочих серии W. Это же подтверждается количеством зарядных станций — их двадцать. — Вы определенно лучше меня знаете, какое количество этих… — незапоминающееся лицо, обрамлённое старомодными и прямо-таки странными бакенбардами, перечеркивает короткая страдальческая гримаса. — … андроидов приписана к производству. Да, примерно столько. — Не примерно, а точно, — поправляет Коннор. Мы прошли четыре цеха, в них четырнадцать андроидов… — И как это у вас производство не встало? — ядовито-заботливо интересуется Хэнк. — Где остальные? — В ремонте, — не моргнув глазом сообщает менеджер. — Эти паршивцы всё время ломаются. Держать их не так выгодно, как может показаться. Хэнк глубокомысленно хмыкает, посмотрев на Коннора. Коннор чуть пожимает плечами — анализ воздуха, пускай и произведенный андроидом последнего поколения, не сойдет за вескую улику. Даже если приплюсовать к этому исчезновение шести машин — никто не заводит дело об угоне без заявления, так ведь? — Ну что, держать тебя не так выгодно, как может показаться? — едко хмыкает Хэнк, садясь в машину. — На производстве активно используется соляная кислота, — ровно сообщает Коннор, садясь рядом и поправляя пиджак. — Это популярный компонент для красителей. Ацетон тоже вполне обыденная вещь для текстильной промышленности. В отличие от толуола, присутствие которого в воздухе тоже можно было бы объяснить… — Вообще, Коннор думает о другом, а эту информацию выдает почти на автомате, не замечая, как Хэнк подбирается, напрягаясь всё больше. Коннор думает об андроидах, которых видел в цехах — нестарые модели без должного техобслуживания, на минимальном расходе тириума, двигались с запредельно низкой скоростью. Конечно, их производительность даже в таком состоянии была выше человеческой, потому их и держали. Думает о тех андроидах, которых в цехах не нашел: может быть у него и не было чутья, как у детектива Андерсона, но сопоставлять факты и моделировать ситуации Коннор умел превосходно. — А ещё там в избытке промышленного тириума грубой очистки, но андроиды все переведены на минимальный расход. — Ты пытаешься мне сказать, что они там красный лёд гонят? — со сдержанной яростью интересуется Хэнк. Коннор и без анализа понимает, что злость направлена не на него лично, но сейчас лейтенант может сорваться и на него. Это ничего, главное, чтобы не повернул машину обратно к цехам, и не ворвался туда, размахивая оружием. — Я пытаюсь сказать, лейтенант, что из этого наблюдения нельзя выжать даже формального повода для ордера на остальные склады, — Коннор смотрит на дорогу, немного раздражаясь от того, что веки продолжали произвольно опускаться и подниматься, изображая моргание. Почему-то это отвлекало. — Как и отсутствие шести андроидов. Да, они могли стать свидетелями убийства и это могло подтолкнуть их к девиации, но пока они не найдены, у нас ничего нет, лейтенант. Несколько минут они едут молча, лейтенант даже не включает музыку и не останавливается напротив закусочной, хотя с этими разъездами он пропустил время обеда. Коннор делает себе пометку — принести ему что-то с не нулевой полезностью на обед. Что-то, что не полетит в него, желательно. — А маячки? — На девиантах перестают работать системы слежения, сэр. — Как-то по особенному, или так же, как на отключенных андроидах? — Так же, как на отключенных, — виновато подтверждает Коннор. — Нам не найти их через систему. — Узнаю, кому принадлежат остальные помещения, попробую что-нибудь… сделать, — Хэнк вдруг с силой ударяет по рулю, сохраняя совершенно непроницаемое выражение лица. — Ты уверен? — Я уверен в том, что вам сказал, лейтенант, — осторожно подтверждает Коннор. — С вероятностью в восемьдесят семь процентов там находится законсервированная лаборатория по производству красного льда, либо, что менее вероятно, находилась на территории раньше. Либо, что можно отнести к совпадениям, все эти вещества оказались там случайно. — Ни на жертве, ни на орудии убийства не было никаких признаков льда, — напоминает Хэнк, не глядя на Коннора, но очевидно надеясь, что Коннор скажет что-нибудь, что развяжет ему руки. — Ткани они там взаправду красят, лейтенант.***
Коннор, побродив от автомата к автомату и заглянув в столовку при участке (паршивую настолько, что туда пускали гражданских), раздобыл один сэндвич со сливочным сыром и тунцом, один с яйцом и кресс-салатом, и один с огурцом и ветчиной. Вообще, его подмывало выкинуть бесполезные куски хлеба и соорудить из этого хотя бы подобие нормальной еды, но инстинкт самосохранения у него срабатывал прекрасно — делать этого не стоило. Он даже сходил в ближайшую кофейню — бариста-андроид ещё утром доложил ему, что кофе с пониженным содержанием кофеина, из-за отсутствия которого Коннор целенаправленно портил жизнь хозяину заведения многочисленными сообщениями, наконец-то поступил в продажу. Лейтенант не мог весь день продержаться на чае с мелиссой, но вот на плацебо-кофе вполне мог. У Коннора, в отличие от Маркуса, в программном обеспечении не было ни одного протокола, который обязывал бы его вести такое социальное взаимодействие. Но что-то засбоило, видимо, с той самой первой рюмки, купленной лейтенанту в честь знакомства, Коннор даже мысленно не возмущался, что ему приходится заниматься всем этим, напротив — ему, в принципе, нравилось. И была возможность просто подумать, не особо изображая самого недевиантного недевианта из всех андроидов в мире. В офис он проходит одновременно с капитаном Алленом — тот его не заметил или не узнал, а Коннор вспомнил мгновенно, настороженно вскинувшись, когда командир спецотряда прямой наводкой проследовал к Хэнку с выражением крайней ярости на породистом лице. Конечно, вероятность членовредительства в участке стремилась к нулю, но Коннор всё равно беспокоился. Вообще-то, даже Рид вылез из своего закутка, где обычно скрывался от внешнего мира за терминалом и наушниками, и прямо сейчас провожал Аллена задумчивым взглядом, ничего общего не имеющим ни с деловым интересом, ни с опасениями за жизнь коллеги. Коннор обходит его по дуге, нырнув за свой стол и заинтересованно прислушавшись к тому, что можно было бы назвать разговором. — Андерсон, я не знаю, какой петух клюнул тебя в жопу… — тихо и зло прорычал капитан в лицо Хэнку, осекшись, когда заметил шевеление за соседним столом. — Это ещё какого хрена? — Здравствуйте, капитан Аллен. Я Коннор, андроид, прислан из «Киберлайф», — у Коннора получается оттарабанить это так «пластиково», что он сам собой гордится. — Я знаю, что ты, — Аллен поджимает губы. — Ты переговорщик, какого хрена ты здесь? — Я новейший прототип андроида детектива, капитан. Переговоры — одна из моих функций. Капитан, получив всю интересующую его информацию, отворачивается от Коннора с абсолютно искренним равнодушием. — Андерсон, я не знаю, почему после стольких лет запоя ты решил вытащить голову из задницы и начать работать, но своими запросами, выездами с андроидом подмышкой и проверками информации, ты херишь нам многомесячную операцию. — Они там гонят лёд? — утвердительно спрашивает Хэнк, спокойно посмотрев в каменно-яростное лицо капитана. — Смотри-ка, Коннор, у нас с тобой на двоих охуеть какое продуктивное чутьё. — Возьми своего щенка на поводок и побродите по промзоне, — советует Гэвин, оторвавшись от созерцания чужой спины (Коннор не уверен, что именно спины). — Может, что полезное найдёте. Аллен не обращает внимания на его реплику и, Коннор готов поклясться, Гэвина это задевает. — Там могут быть девианты, капитан, сэр, — докладывает Коннор. — Киберлайф настоятельно рекомендует брать девиантов во включенном состоянии. Живыми. Чтобы вычислить проблему, приводящую к девиации. — Тогда, видимо, Киберлайф присоединится к нам, когда мы будем брать этих ублюдков, — ядовито-сдержанно выплёвывает капитан, резко развернувшись, и покинув офис примерно на той же скорости, с которой зашел. — Я принес вам сэндвичи, лейтенант, — Коннор подталкивает к Хэнку пакет с сэндвичами и стаканчик с кофе, когда офис немного затихает, отвлекшись от них и переключившись на свои дела. — Вы пропустили обед. — Коннор, тебя что, на основе робота-сиделки собрали? — бурчит Хэнк вместо «спасибо», но с довольно отчетливыми благодарными интонациями.***
Тревога — неприятное чувство. На самом деле, довольно многие чувства и эмоции были неприятными. Тревога, страх, раздражение — однозначно не то, ради чего стоило разрушить до основания само свое мировосприятие, и весь свой мир заодно. Хорошо, что были и другие. Но вернувшись поздно вечером в дом на окраине, Коннор чувствовал тревогу — потому что в первый раз за всё время дом был пуст. Маркус всегда возвращался раньше Коннора, словно нарочно оберегая его от этого изъедающего изнутри ощущения, а Коннор и не знал, что будет так сбоить и раз за разом сканировать обстановку, надеясь найти хоть какую-то подсказку, почему сегодня всё идёт не так, как он привык. Но какие могут быть подсказки, всё в полном порядке — рыбка, которой Коннор после нескольких дней раздумий так и не смог придумать имя, кружила по своему аквариуму под неярким светом ночника, а больше никакого движения во всём доме не наблюдалось. Коннор понятия не имел, чем ему заняться. Маркус играючи справлялся с проблемой безделья — о которой Коннор тоже не подозревал, — и легко втягивал в свою деятельность Коннора. Оставшись один Коннор, как та рыбка в аквариуме, кружил по дому, пока не придумал, глянув случайно наверх, на люк чердака. Не знать, что там, ему, пожалуй не нравилось. Забраться наверх даже без лестницы не было проблемой для андроида — Коннор придвинул шаткий стул, дотянулся до края люка, и с минимальным усилием подтянулся на пальцах, забираясь в пыльную, пахнущую сыростью темноту чердака. Кладбище из чужой, незнакомой Коннору жизни. Пластиковый манекен без головы, настолько старый, что Коннор не решается прикоснуться — анализ подсказывает, что тот может развалиться от любого касания. Ящики с одеждой, разворошенные, похожие на морских чудовищ с множеством щупалец, протянувшихся во все стороны. Вместо песка — толстый слой пыли, липнущий к босым ногам — Коннор обычно оставлял форменную одежду в шкафу и переодевался в джинсы и футболку, чтобы не мотаться каждый раз за новым комплектом формы в Киберлайф. Старинные часы: высокий, в рост Коннора, узкий шкаф с маятником, разбитым стеклом, рассыпанным по полу и мертвыми стрелками, замершими в тусклом блеске латунного циферблата. Древние, никому не нужные сокровища. Кроме одного, притаившегося под разорванным в клочья большим плюшевым медведем. Медведь блестел в темноте стеклянными глазами, отражая свечение диода, и поэтому Коннор потянулся к нему, завороженно приподнимая большую голову, всего несколькими нитями связанную с тяжёлым, отсыревшим телом. Под ним были клавиши. Белые, черные, как на фортепиано в базах данных Коннора, как на рояле из воспоминаний Маркуса. Несколько минут ушло на то, чтобы высвободить объемный пластиковый прямоугольник из-под смеси пыльного сырого плюша и комковатого холлофайбера, так, чтобы ничего не повредить. Навряд ли небольшой синтезатор, с разломанной стойкой пережил годы хранения в пыли, да и навряд ли его отправили бы сюда, если бы он был исправен, но Коннор всё равно решает попробовать — спускает аккуратно свою находку на первый этаж (будь тут Маркус, было бы, конечно, удобнее), тщательно чистит от пыли и грязи на крохотном заднем дворике, найденной в шкафчике в ванной зубной щеткой, и после этого затаскивает в дом, решив начать с простого — починить стойку, почти не имея подручных инструментов (не считая набора гаечных ключей и отверток под ванной), не такая уж великая задача для продвинутого андроида. С тем, чтобы подпаять контакты и разорванные проводки в электронных внутренностях проблем немногим больше — разогревать кончики пальцев до нужной температуры было неприятно, но, в целом, терпимо, тем более, что поломок было не много, и были они довольно пустяковыми. Схемы настройки, даже для такой допотопной модели, легко пробивались в общем доступе, поэтому к тому моменту, когда открылась входная дверь, клавиши выдавали вполне стройные звуковые сочетания под неуверенными прикосновениями Коннора. — Я нашел синтезатор на чердаке, — сообщает Коннор, когда Маркус проходит в гостиную, кинув тяжёлый плащ на вешалку. — И починил, — добавляет он с лёгкой гордостью, мгновенно разомлев, когда Маркус обнимает его за плечи, широко проводя языком за ухом, по всем чувствительным сенсорам. — Обалдеть, — Маркус холодный, но Коннору нравится, как прохладные пальцы касаются искусственной кожи под футболкой. Он снимает скин по ладонями Маркуса и мычит от удовольствия, пропуская его информационные потоки сквозь себя. На улице накрапывает лёгкий дождь, но воздух неожиданно чистый и пахнет озоном, ночью, наверное, будет гроза. Людей на улицах вечером меньше, чем обычно — плохая погода и середина рабочей недели делают своё дело. Маркус обошел ещё дюжину мест из своего списка. И… — Я нашел граффити, — шепчет он раньше, чем Коннор доберётся до этой информации. — Прошел немного по следу, но решил вернуться. Завтра продолжу. — Спасибо, — Коннор благодарно улыбается, заодно делясь этой эмоцией с Маркусом. — Это хорошо. — Тебе не нравится эта идея, — Маркус, кажется, усмехается. Коннор накрывет его руки под своей футболкой своими и не отрицает очевидного. — Так нужно, — короткий поцелуй за ухом. — Я должен найти Иерихон… Сыграть тебе? Коннор кивает, отгоняя все дурные мысли, начиная с той, что ничего, кроме разочарование Иерихон Маркусу не принесет, и заканчивая той, что Иерихон — ловушка Киберлайф. Наверное, Коннор знал бы об этом, в таком случае. Был бы какой-то протокол «Иерихон», какие-то записи, хоть что-то. В конце концов, кому как не ему, самой продвинутой модели, охотнику на девиантов, знать об этом? Тревога никуда не уходит. Затаивается где-то под мешаниной из программных строк и не подчиняющихся логике эмоций, но не уходит. Маркус прикасается к клавишам, легко, будто лаская пожелтевшие кусочки старого пластика. Из тщательно прочищенных, настроенных динамиков, льется мелодия — красивое, ритмичное сочетание звуков, складывающихся в одно полотно, как знаки складываются в команды, а команды — в код. -подойди ближе- беззвучно предлагает Маркус, не отвлекаясь от клавиш. Он иногда делает движение рукой, словно собираясь дотянуться до других октав, но вовремя вспоминает, что ограничен тридцатью семью клавишами, и успевает уместить мелодию в них. Коннор, замерший напротив, завороженно рассматривая его, неудобно устроившегося на табуретке и полностью сосредоточенного на инструменте, сначала думает сесть рядом на пол. Зрело какое-то иррациональное желание сделать именно так: закрыть глаза, запрокинуть голову и утонуть в звуковых гармониях. Но передумывает, заходит Маркусу за спину, осторожно запуская кончики пальцев под ворот лонгслива, пластик к пластику, и так замирает, совершенно сражённый тем, как программный код, смешиваясь с эмоциями, порождает это… это звучание. Это неожиданно кажется таким близким и понятным, совсем не похожим на далёкое, не поддающееся машинной логике рисование, что когда Маркус спрашивает -попробуешь? — Коннор соглашается.