"(НЕ)Принятие"

      Шум полировочного станка практически вводил в транс. Удивительное ощущение занятия любимым делом и не менее удивительное чувство востребованности. Кажется, из этого состоял весь я теперь, и как хотелось верить, до скончания собственной вечности. Закончив огранку камня для Мисселины, я опустил голубой алмаз в раствор, чтобы очистить грани после полировки. Извлечённый на льняную ткань камень поблёскивал и переливался в солнечных лучах. Оплётка тоже была подготовлена. Оставалось просто установить камень в крепления и подобрать подходящую по длине цепочку, но с последним ей уже самой возиться. Моё дело тут маленькое и уже было завершено…       Стул перекатился от верстака к столу. С документами я уже разобрался, и на застеленной сукном поверхности расположились наработки для учебника, которые попросили дополнить. До них как раз руки не доходили уже пару суток. Впрочем, приближалось время сдачи. До Рождества пара недель. Сейчас стоило поднапрячься и отдать в печать последнюю пару глав. Стянув защитные очки и отложив их на край, я перебрал бумаги и обмакнул перо в чернильницу. Разум, как всегда быстро и упрямо, переключился на насущное, погружаясь от одного к другому.       Впрочем, закипевшая сызнова работа заставила выпасть из реальности. Принялся за переработку в полдень и просидел бы до поздней ночи, если бы не одно существенное «но». Кажется, я был слишком глубоко в себе, поскольку вздрогнул от неожиданности, когда на плечи легли прохладные тоненькие ладошки и макушку обожгло тёплым дыханием. Не сбился, но перо отложил от греха, едва закончил предложение. Перехваченные с плеч ладошки тронул губами, сжимая их в своих и чувствуя, что готов бы остановить время, если бы это было в моих силах. В этом самом мгновении покоя и счастья.       Всё в молчании. Прижавшиеся к виску губы, дыхание вереска. Затылок откинулся на укрытое одеждой плечико. Вытянутая ладошка отвела волосы заботливо. Бабочка махнула крыльями лишь слегка, и пресыщенный «горячкой работы» воздух вылетел через распахнутое окно, даруя вожделенную прохладу. Губы двинулись от виска дальше, прочерчивая щёку, подбираясь к подбородку, наконец накрывая мои в почти невесомом жесте. Отвечаю сдержано и с привычным с недавних пор трепетом. Бури внутри улеглись с того судьбоносного разговора, показавшего, что не только я готов на жертвы. Более того, она сумела доказать бездоказательную теорему: я заслуживаю того, чтобы ради меня так же делали шаги навстречу. Не те пресловутые, которые я до сих пор порой использую, чтобы не навредить и не сделать что-то, что может ей причинить ей боль…       Вики улыбнулась в поцелуй, когда перетянул её к себе на колени, чуть отъехав на стуле, чтобы устроилась удобнее. Отстранившись, удивлённо осмотрел бабочку, сменившую привычный имидж из простых и скромных платьев в пол на юбку по колено и белую блузку. Хотелось потереть глаза и проморгаться в надежде, что моя небесная скромница снова вернётся сию секунду в образ, который сопровождал меня неизменно каждый день, что проводил рядом с ней.       Смущённо вспыхнув от моего молчания, девушка закусила нижнюю губу:       — Всё плохо?..       — Непривычно… — признался я, отмечая туфли на излишне высоком каблуке, линию выглядывающего чулка в разрезе юбки. Ещё и густая копна русых волос была собрана в высокий хвост. — Зачем?       Вики насупилась, серьёзно вглядываясь в мои глаза. После такого взгляда, как правило, звучала реплика, которая вводила меня либо в ступор, либо в неудержимый хохот. Сейчас я был явно не готов к прозвучавшему:       — Я недавно прочитала в земном журнале, что смена имиджа влияет на страсть в отношениях и…       Уткнувшись лбом в острое плечико, укрытое рубашкой, я почти задыхался от беззвучного смеха. Вики полыхала негодованием, на счастье — пока молча. В противном случае я бы не сдержался и хохотал бы уже во всю силу лёгких, сотрясая стены кабинета. Непосредственность её чувств приводила в неадекватный восторг. Живой характер, жажда испытать новое, показать это новое… Поделиться. Со мной. Это стоило невероятно дорого, и я терпеливо сносил все её попытки «разнообразить». Однако сегодняшнее преображение заставило стать ещё внимательнее…       У неё, похоже, развивались страхи, сродни моим. Совершенно, правда, не имеющие никакой почвы под собой… Я не приемлю измен, но для неё, похоже, было важным удивлять, доказывать, что она не хуже прочих. Лучше… Многократно лучше. Вики была лучшей для меня, но опять же — донести истину до неё было сложным до безумия. Сама себе в окружении однокашников она казалась уродливой. Худоба, бледность, миниатюрность. Словно угловатый подросток в свои двадцать один год. И я всеми силами старался доказать ей, что её красота как раз заключена в этом — в нестандартности образа. Ведь мало кто мог признать, что под этой оболочкой сталь, которая уже закалялась и событиями, и поступками.       Впрочем, тем же занималась и она сама. Раз от раза убеждая меня в том, что нет границ. Ни в возрасте, ни в чувствах, если действительно любишь. Её глаза не видели старика, и даже не видели слишком «взрослого» для неё мужчину. Она просто видела и чувствовала меня самого. Такого, какой есть. С дерьмом прошлого и в ожидании прекрасного будущего.       Нетерпеливо поддетое пальцами лицо, в которое она заглянула почти с тоской:       — Не нравится?..       Я вздохнул, прижавшись губами к её лбу:       — Ты прекрасна в любом образе, но такое мне не слишком по душе. Впрочем, если тебе нравится…       Вики поджала губы, сбрасывая иллюзию. Я сглотнул, обозревая привычно длинное кремовое платье, приталенное вышитым поясом. Короткий рукав и демократичный разрез до колена. Впрочем, причёска осталась. Это было привычнее, но огорчение… Она была огорчена, что эксперименты со внешностью не достигли нужного результата.       Попытка выбраться из объятий, чтобы покинуть кабинет, была мной прервана. Бабочка отвернула пунцовое от лёгкого флёра стыда лицо. «Только слёз не хватало из-за такой ерунды…» — вздохнул я внутренне, отметив скопившуюся в уголках голубых глаз предательскую влагу. Пересадил на стол, оказавшись сидящим между стройных ног. Вики удивлённо охнула, с лёгким испугом покосившись на дверь. Я прошептал заклинание, и ключ сам провернулся в замке.       Зрелище уже возбуждало без всяких переодеваний.       — Мне нравится в тебе всё, — честно проговорил я. — С одеждой и без неё… В любом образе. Ты — это ты. Красота, которая тебе дана природой не всем понятна. И это нормально — вкусы разные. Кому-то нравятся высокие, кому-то не очень. Кому-то полнота приятнее худобы, а кто-то предпочтёт невесомую хрупкость, которой страшно касаться порой из страха навредить…       — Но я… — Вики осеклась. — Я не такая, как все остальные. И это не изменится уже… Остаются только такие возможности: смена имиджа, отрезать волосы…       Я нахмурился: обрезать эту густую длинную копну — кощунство высшей степени. За эти русые локоны, кажется, я готов был убивать, если потребуется. Мягкие, густые, пахнущие травами, вереском, хвоей… Два варианта от шампуня, один от энергии, которой она плескала, будто реактор.       — Переодевайся, как угодно, но волосы не трогаем. Договорились?..       Бабочка вспыхнула, закусив губу, возвращаясь на проторенную тропинку самоуничижения:       — Хорошо. Но есть приемлемая худоба, а я — тощая…       Очередной вздох, и я подхватил её щиколотку пальцами, скидывая туфельку, без иллюзии вернувшуюся к невысокому каблуку. Мягкие пальцы, гладкая кожа. В разрезе платья показалось бледное колено, очерченное тканью. Бабочка недоумённо подняла брови, когда я осторожно скользнул ладонью от пальчиков к её колену, увлекая за этим движением волну мурашек. Закусила губу, когда прижался поцелуем к выпирающей косточке щиколотки, притянув узкую стопу к своему лицу. Вереск завороженно потёк по помещению, начиная вызывать знакомое головокружение и эйфорию.       Шёпот в кожу, глядя в немного удивлённые голубые глаза:       — Мне нравится. Разве остальное имеет значение?.. Важно, кто и что думает о тебе?       — Нет… — хрипло проговорила Вики. — Не важно.       Поцелуи дорожкой пробежались до колена, подхваченного моими пальцами. В голове мечется, что худобу я раньше не особо жаловал. В ней же она сочеталась со всем прочим в идеальном балансе. Вызывала острое желание отогревать, заботиться, любить и беречь. Любой ценой… Красота далёкая от стереотипов. И тут же вспомнились попытки заставить нормально есть. Бесполезное занятие… Сладости, и те немного.       Приоткрывшиеся серые крылья колыхнули бумаги на столе, когда ладонь проскользнула глубже в разрез, поглаживая гладкую кожу бедра. Обрывисто выдохнув, Вики залилась краской — привычное зрелище старательной попытки удержать растущее в теле напряжение. В кабинете неудобно. К тому же, рабочий день ещё не закончился, может кого-то принести. И всё же от пальчиков её ноги, опущенной на моё бедро слишком близко к паху, меня самого начало клонить не в ту степь, кажется.       Уловив заминку и поднимающееся возбуждение, девушка широко улыбнулась. Перехватывая мою ладонь, вынуждая подняться. Встав вплотную, провёл кончиками пальцев по гладкому плечу — снова мурашки. Вики прикрыла глаза, чуть подалась вперёд, дыхание опалило губы — горячее, от шёпота по спине поползли мурашки:       — Почему-то только с тобой рядом я себя чувствую настоящей, красивой и сильной, — упрямый взгляд в глаза. Близко-близко. — Может, я вижу себя твоими глазами?..       Стройная вереница собственных мыслей в зеркале голубых глаз, которые показывали и транслировали то, что я в себе не находил невероятно давно. Самое правдивое зеркало любящей без границ хрупкой бабочки, всё ещё рассматривающей мои губы с таким любопытством, словно прошедший год целовала кого-то другого. В голове копошились мысли о том, что когда-то она поймёт и осознает — старость настигает неизбежно и тогда, когда этого не ожидаешь. Школа забрала слишком многое… Есть ли шанс вернуть хоть каплю утраченного?..       «Ты вернул себя. Этого уже более чем предостаточно… Если не опустишь руки и не сдашься, продолжишь жить ради неё, взаимно…» — где-то глубоко в сознании. Осторожное движение вперёд, лаская припухшие губы своими. С трепетом, который она заслуживает. Чуть обводя языком и не пытаясь проникнуть в удушающей пляске, которая неизменно приводила в тот край, с которого вернуться можно, только насытившись друг другом хотя бы на предстоящие сутки. Она отвечает так же самозабвенно и нежно, продолжая пальцами поглаживать моё лицо, словно силясь согнать признаки возраста, разгладить кожу, придать ей достаточную мягкость… Едва ли выйдет, но это так приятно…       Оторвавшись неохотно, я прижался лбом к её макушке, прикрыв глаза:       — Давай сбежим до конца дня?       — Куда? К смертным? — тихо поинтересовалась бабочка.       — Нет… Несколько часов перелёта. Два или около трёх. Зависит от скорости. Если боишься упасть или устать — я донесу…       Вздох:       — Ты слишком меня опекаешь, — взгляд стал немного строгим. — Мне нужно быть сильной, не забывай. Я хочу соответствовать тебе, а не остаться зависимой и ведомой. Понимаешь?.. Рядом быть. Не позади. Не впереди. А встать рядом и дальше только рука об руку идти. Иначе — это иллюзия. Нет в такой связи чувств…       Я сильнее зажмурился, чувствуя, как что-то внутри начинает облетать с остатков собственного сердца, которое в её руках начало биться чаще и увереннее. Очередной неуверенный поцелуй, когда пальцы подняли кукольное нежное личико. Я сглотнул, поглаживая большим пальцем её подбородок и прочерчивая контур припухшей нижней губы, налившейся кровью.       — Иди собираться. Встретимся через двадцать минут за школьным парком.       — Мне ничего не нужно, — Вики качнула головой. — Можем лететь хоть сейчас. Но я понимаю, что попадаться нельзя. Зайду в столовую за соком и приду туда.       Кончик прохладного носа прошёлся по линии моей челюсти. Поставив её на пол, я опёрся ладонями о столешницу, опустив голову, и думал. Упрямо думал, разрываясь в противоречиях. Чужим словам давно не было веры. Люди лгут. Ангелы лгут и демоны. Нет исключений. И всё же… Почему я верил ей? Только ли потому, что бабочка говорила сердцем? И только ли из-за голубых зеркал её души? Почему рядом с ней отступали тревоги и исчезала всякая боль? Голова не болела последние несколько недель совершенно, хотя с момента её попадания сюда вспышки были такими частыми и сильными, что я уже готов был наложить на себя руки, и охотно себе в этом признавался. С ней они медленно, но верно испарились.       Обессиленно опустив голову, попытался выстроить всю историю в своей голове целиком, но не мог… Жизнь до того, как я смог увидеть в ней, в Вики, спасение остатков собственного существа, была чем-то чужим. Не со мной. Не моё. Я даже плохо помнил, почему разошёлся с Ребеккой. Просто… просто мы оказались… Разными?.. Или всё же…       Каждая попытка связать последние события возвращалась неизменно к тому, что мне нужно идти к саду, забрать бабочку и показать ей удивительное место, которое не посещал невероятно давно… Кажется, шаги, сделанные к выходу из кабинета, были самыми уверенными за те несколько сотен лет, что были за моими плечами. В отражении дверцы шкафа я мельком увидел мужчину. Не старика — мужчину. Высокого, расправившего плечи, с очерствевшими с годами чертами лица, отросшими волосами, собранными в низкий хвост. Без балахона и посоха… Я даже не помнил, куда дел крылатую палку. С появлением Вики ноги держали меня достаточно уверено. Не требовалось опираться на что-то. Знал, что теперь есть поддержка? Похоже на то. И скрадывающая фигуру белая тряпка, под которой я прятался, теперь казалась мне самому какой-то нелепой попыткой удержать под ней горечь и ненависть.       «Я свободен?..» — немного оторопело подумалось мне, когда запер кабинет и спокойно побрёл к выходу из школы, улавливая на лестницах и в коридорах отголоски вереска. Собственная походка казалась какой-то непривычно уверенной и, как когда-то давно, каждый шаг вёл к цели. Чтобы вот сейчас, попирая дно, взять за руку бабочку, раскрыть крылья и двинуться, как она хочет — вдвоём. Рядом, а не стремясь обогнать друг друга и доказать что-то совершенно ненужное. Как… Равные… В голове билось, что равенства нет ни в чём, кроме, пожалуй, любви. А всё прочее… Так ли оно важно?..       Живая изгородь парка, который спокойно прохожу насквозь, едва мазнув взглядом по статуе Равновесия, которой прежде неистово молился о спасении собственной души и благополучии Дино, словно Шепфа действительно мог меня слышать. Как давно я не бывал здесь?.. С того момента, пожалуй, как видел свои портреты в альбоме Вики. С того момента, как осознал, что молитвы бессмысленны, если уповать только на них, не делая ни единого шага к цели. С тех пор, пока не понял простую истину: вереск не просто энергия бабочки. Он — символ моего собственного воскрешения.       Стоило выйти из парка между изгородью и лесом, как я увидел её. На запястье резинка для волос, теперь распущенных и завершивших образ моей нежной бабочки, задорно улыбнувшейся. В молчании преодолённый путь к окраине леса, и две крылатых части одного целого взмыли в воздух. Я мог бы достичь точки быстрее без неё, но… цель была в том, чтобы показать ей очередной отдалённый парящий остров. И вновь понимание… Ведь в этом и суть: быть рядом. Не плестись позади, заставляя медлить, не улететь вперёд, оставив её на половине пути. Цель одна — разделить счастье и покой. Рука об руку.       Вики поджимала губы, размеренно работая крыльями и старательно не показывая усталости. Попадались и острова меньше. Если бы захотела, я бы спокойно донёс её, но упряма. Стержень, о котором говорил Кроули, проявлялся и в отношениях с близкими, приятелями, врагами, в поступках и стремлениях. Крылья бабочки перестали казаться серыми. Теперь они имели отлив стали и способны были изрезать ею тех, кто пытался Вики сломать, или защитить тех, кто нуждался в ней.       Ноги ступили в густую траву, когда мы достигли пункта назначения, и девушка торопливо побежала в сторону пруда. Мелкого, илистого, но прелесть его заключалась не только в наличии.       — Это… это кувшинки, да?.. — восторженно поинтересовалась бабочка, протягивая тонкую руку в попытке хотя бы коснуться цветка.       — Именно, — я скинул обувь и принялся закатывать брюки, чтобы зайти в воду и сорвать ей один из цветков.       На плечо легла тонкая ладошка:       — Не нужно. Я вижу, чувствую запах. Не стоит отнимать жизнь даже у цветов, чтобы подарить несколько минут счастья, — Вики улыбнулась, скинув балетки следом и чуть приподняв длинную юбку платья, колыхнув густую траву обнажённой щиколоткой. — Спасибо, что показал мне это место. Оно сказочное, как и всё, что мне довелось благодаря тебе узнать и увидеть.       Я сглотнул, всё ещё переваривая её мысль о том, что не стоит губить цветы ради нескольких часов счастья. Многозначительно, ничего не скажешь… Сглотнув, я наблюдал, как она огляделась, как слегка приподнялись аккуратные брови в удивлении. Девушка напрочь забыла про обувь и побежала в сторону чахлого леса. Я даже не успел сообразить, что на сей раз стало причиной её восторга, когда Вики забежала в высоченную по пояс траву и радостно почти в воздухе развернулась, раскинув руки и с хохотом падая на неё спиной, словно на покрывало.       «Очередной восторг от того, что я принимаю как данность… Пора бы привыкнуть, но не выходит… Её удивление всегда кажется таким чистым… Наивный восторг обретшего свободу в посмертии создания. Быть может, именно по этой причине мне и спокойно рядом с ней — я тоже испытываю такой же восторг от того, чему отвык предавать значение…» — отчаянно пронеслось в голове, когда Вики вскинула руку, пальцем выводя в небе замысловатый узор, который секундой позже стал длинным облаком неожиданной формы.       — Какое небо яркое! Как на том склоне, когда мы спускались к снегу, да?!       — Да… — почему-то прошептал я, оставаясь на месте с одной закатанной штаниной и упиваясь её радостью. — Такое же…       Протянутая приглашающе раскрытая ладошка поманила к вытянувшейся в густой высокой траве девушке. Я побрел к ней, стараясь улыбаться и гнать из головы всё лишнее. Почему-то меня пугала её привычка уточнять моё мнение финальной репликой вопроса: «Да?» — словно всё ещё неуверенность. Желание подкрепить собственные мысли, разделить их, принять её выбор, её решение. И снова мысли о том, что та месть, которая была первоначальной целью, сыграла злую шутку, реализовавшись совершенно не так, как я того хотел. Да и не хотел… Не хотел совершенно ничего теперь, кроме того, что происходило сейчас.       Дёрнула за руку, стоило вложить свою в пальчики, сошедшиеся мёртвой хваткой. То ли сам растерялся, то ли силы применила. Рухнул рядом, едва успев перевернуться, слушая довольный смех. Не успеваю одуматься, когда Бабочка ловко садится на моих бёдрах, чуть наклоняется вперёд, упираясь тонкими ладошками в мгновенно напрягшийся от прикосновения живот. Задумчивый взгляд, улыбка, в которой смешано такое количество чувств, что уже подступает головокружение: любовь, нежность, эйфория, страсть, любопытство, счастье, восторг и лёгкий оттенок тревоги. Тревога… она не оставляла нас обоих…       Расстёгнутая пара верхних пуговиц моей рубашки. И ладошки теперь упираются в грудь. Пока без цели. Склонилась чуть ниже, знакомо обжигая дыханием мои губы:       — Закрой глаза…       Покоряюсь, положив ладони на её талию, чуть поглаживая тонкий материал пальцами, кажется, изучая узор на вышитом бисером пояске. Чуть оттолкнулась от груди. Стало чуточку прохладнее — снова играла с погодой. По шее прошла щекотка от травинки, прочерчивающей кожу, выписывая в вороте расстёгнутой рубашки какие-то иероглифы. Вики тихо смеялась от того, как я втянул носом воздух, как по телу привычно потекла истома подступающего возбуждения. Слегка заёрзала, вызывая вторую волну реакции на себя и своё поведение.       Травинка скользит от середины груди, обводит ключицы, выписывает спираль вокруг кадыка, проходит по линии челюсти, чуть щекоча кожу близко-близко к чувствительной точке за ухом. Кажется, рядом с ней и от её прикосновений я не смогу быть безучастным никогда в этой жизни. Мурашки по коже, грохот сердца внутри, и руки сжимают тоненькую талию крепче. Силой воли ослабляю хватку, опасаясь вредить всеми правдами и неправдами. Пару раз увлёкшись, оставлял на её коже синяки и потом мечтал отломать собственные пальцы. Страх её боли был моим неизменным спутником, кажется…       Отброшенная травинка, и ей на смену приходят девичьи губы. Без какого-то стеснения исследующие мою шею, упиваясь вседозволенностью, собственной властью надо мной. Улыбка в шею от очередного роя мурашек по коже, от того, как силюсь вытянуть шею, только бы эта ласка не прекращалась. Как минимум сейчас, как максимум — всю остальную жизнь. Прохладные пальчики, горячие губы, юркий язычок, призывно пробегающий по моим приоткрытым губам. Невесомый поцелуй, не торопящийся перерасти в нечто большее. Она улыбается, склоняясь ниже, задевая дыханием мочку моего уха, шепча милые глупости, заставляющие голову идти кругом.       Соображается всё хуже. Только где-то на границе сознания улавливаю:       — Я люблю тебя, Фенцио…       — Моя любимая бабочка… — эхом вылетает из меня.       Очередная улыбка, и наконец глубокий умопомрачительный поцелуй, роняющий остатки собственной сознательности в пропасть желаний. Очередное движение её бёдер, скользнувших по моему паху. Ладони излишне торопливо смещаются с талии на её спину, надавливая, вынуждая склониться, почти растечься по моей груди, справляются с лентами платья, с поясом, открывая бледную кожу шеи и груди. Заострившиеся соски скребут сквозь рубашку собственную часто вздымающуюся от перевозбуждения грудь. Притягивающее выше движение, и губы накрывают поочерёдно аккуратные полукружия, охватывают твёрдые горошинки в чётком контуре розоватой кожи, лаская их языком, губами, дополняя ощущение, запах чуть солоноватый привкус пота. В густой траве шелестом — ласкающие слух первые стоны. Бабочка дышит глубоко и часто, перебирая пальчиками мои волосы.       Шелест ремня и молнии брюк. Расстегнувшаяся пуговица. Короткая усмешка, в мгновение ока разлетающаяся после того, как сдвигается в сторону ластовица хлопкового белья. Всё же открываю глаза, желая видеть её, когда становимся одним целым. Раскрывшиеся почти белые крылья, запрокинутая голова, наполовину нагая, спущенные бретельки платья, кожа, покрытая мурашками… Бабочка опускается, медленно и постепенно, принимая меня. Тесный жар смыкается, затапливая разум до остатка. Выдох, смешанный со стоном, и прохладные ладошки снова упираются в мою грудь, откидывая в стороны полы расстёгнутой до конца рубашки.       Первые неуверенные медленные такты её движений, закушенная нижняя губа, стёртая усмешка, знакомая сосредоточенность той, для которой секс не просто «процесс», но и средство понимания себя и меня. Осознание высшей точки доверия, когда собственное тело становится для неё понятным и любимым. Ведь не любя, не будут касаться так, как это делаю я, не будут целовать и поклоняться каждому дюйму кожи, каждой родинке и маленьким неприметным шрамам. Её мысли, уже не раз виденные в распахнутом от перевозбуждения сознании. Всё ещё острый страх собственной неполноценности и попытка любить себя саму не меньше, чем я люблю её.       Медленно, растягивая удовольствие, меняя угол, запуская пальцы в волосы, чтобы перекинуть их через бледное плечико, разливаясь мелодичными стонами. Головокружительно прекрасная бабочка, двигающаяся в ритме красоты и собственного безумного желания. Прекрасная бабочка, ускоряясь, взмахивающая крыльями. Приоткрытые губы шепчут очередное «люблю», обращаясь в пространство, слепо глядя закатывающимися от наслаждения глазами в голубое небо над парящим островом и не видя, как его усеивают сотни перьевых облаков.       Задаю ритм, придерживая её, вторя не тише, наслаждаясь подвижностью, гибкостью. Всей ею в тысячный, кажется, раз, восхищаясь, как лучшим из произведений искусства, которые довелось узреть собственными глазами. Моя восхитительная бабочка выписывает бёдрами спирали, заставляя сердце в моей груди пропустить пару ударов, вынуждает вжать затылок в густое покрывало пряных трав. Короткие ноготки скребут кожу на моей груди, оставляя короткую роспись невесомых белых и чуть более глубоких пунцовеющих полос, которые, кажется, наливаются пламенем, силясь доказать и показать наглядно тот пожар, что она разжигает во мне.       Резкий наклон, и распахнутые голубые глаза заглядывают в душу. Едва ли осознано, не сбиваясь с очередного ускорения, с каждого движения — научилась. И в сознание улетает поток кадров от первой встречи до этой самой минуты. То, что она видит перед собой. Тот, кто сумел занять сначала небольшой уголок в её сердце, а после… После отогрел сердце бабочки, которая всегда боялась холода и… остановиться…       — Моя любимая… — утягивая её в поцелуй, шепчу я. — Моя нежная… Моя…       Вереница кадров, словно с каждым из них от образа старого брюзги отлетают больные струпья уродства собственной мстительной душонки. Меняется взгляд, показывая ей другого. Теперь уже ангела. Теперь не просто учителя, не просто школьного тирана. Любимого мужчину, который для неё не имеет изъянов. В её глазах нет моей молодости, нет и старости. Только зрелость. Моя собственная зрелость, которая не кажется ей чуждой. Прохладная бабочка, наблюдающая за спящим жаром, который греет её ночами, но не обжигает ничем, кроме собственной любви. Шёпот моих признаний в темноте, когда думал, что она спала. Моя мудрая бабочка позволяла мне самому решить, когда я решусь озвучить то, что питаю к ней.       Перекат и снова забранная инициатива.       Довольная улыбка, закушенная нижняя губа. Тонкие пальчики отводят с моего лица спадающие волосы, притягивая ближе, заставляя опуститься на локти, целуя настойчиво, глубоко. Прохладные ладони смещаются на шею, грудь, прочерчивают моё тело, пробираясь под рубашку, поглаживая спину, лаская место соединения крыльев и лопаток, дополняя экстатическое наслаждение контрастом прохлады внешней и жара, сжимающего изнутри до пересыхающих во мгновение губ.       — Сильнее… — просьба, которая немного пугает.       И всё же ускоряюсь, сжимая её плечи, подминая под себя, чувствуя, как биение в её теле стягивает тугие мышцы перед всплеском общего финиша. На последних крохах разума протяжные звонкие стоны, вынуждающие жмуриться, упираясь лбом во вспотевший висок с прилипшими русыми волосками. Короткие ноготки скребут поясницу, снова выписывая узор страсти на коже. Вереск тонет и мешается с мятой, дополняется ароматом смятой страстью травы, ставшей ложем и самой желанной в этом мире постелью в эту минуту. Закатываются голубые омуты, приоткрытые губы ловят остатки густого воздуха, пахнущего пределом общего наслаждения.       Созвучный крик. Уже даже не стон…       Сглатываю пересохшим горлом, чувствуя, как прокатывается шторм разрядки по телу от макушки до пяток. Вспыхивающее в ней пламя сжигает и заставляет осыпаться пеплом, чтобы восстать, едва раскиданные оргазмом мысли вернутся в знакомую колею. Подрагивает в собственных руках бабочка, отчего-то начиная плакать.       — Я сделал тебе больно?! — выпадая из наслаждения за мгновение, спрашиваю я, поглаживая её лицо.       Вики улыбнулась, приподнимаясь на лопатках и потянувшись к моим губам:       — Нет… Мне слишком хорошо, — прошептала в ответ, возвращая утраченный покой и кутая в прохладу. — Разве с тобой может быть иначе?..       Благодарный поцелуй, переходящий в затяжной, когда её руки овивают шею, притягивая близко. Снова жмурюсь, перекатываясь на бок, прижимая её к себе, чувствуя, как поцелуи снова ласкают лицо, снимая остатки усталости и сегодняшних тревог, если такие и были. Она всеми силами старается не уснуть по привычке после близости. Старается, но не выходит. Оргазм неизменно погружает в сон. Вики сворачивается в уютный клубок, привычно оборачиваясь вокруг меня. Ласкавшие несколько секунд назад тонкие пальчики замирают на середине пути прикосновения, и она проваливается в дремоту.       Я могу наблюдать, видеть теперь не только свои перемены. Прежде частые мешки под глазами, подрагивающие руки, тоненькая, болезненная. Либо сознание настолько привыкло к этому образу, что сейчас она кажется утратила эти детали, либо всё это осталось в прошлом. Всё чаще на бледных щеках здоровый румянец, теней нет, обрамляющих глаза. Да и сам взгляд… Она больше не смотрит в пол, если её кто-то пытается укорять. Скорее в противовес старается смотреть на оппонента. Даже я сам в моменты редких ссор первым старался отводить взгляд — пристально, внимательно, упрямо, словно голубые глаза в обрамлении пушистых густых ресниц говорят: «Ты думаешь, что прав?.. Взгляни на ситуацию с моей стороны, а не со своей». И я покорно старался не зацикливаться.       Да, осталась такой же миниатюрной, нежной, но теперь хрупкость не казалась слишком ломкой. Словно я уже знал, что это напускное, и под хрупким материалом скрывается то, что стало составлять её суть — сталь. Или, скорее, мрамор… Бледная кожа, прохладная, словно у скульптуры, но подвижная, а не застывшая вечным изваянием: монументальным и которое способно уничтожить только время.              Конец рабочего дня. Всё как обычно, не считая того, что я неприлично засиделся в кабинете, доделывая последний заказ. Крепления зафиксировали засиявший после активации минерал, позволяя откинуться на спинку стула, прикрыть глаза, выдохнуть с чувством выполненного долга. Теперь можно было идти домой и отдыхать. Впереди были выходные и очередная возможность взять Дино и Бекки, спуститься куда-то в удивительное место, насладиться иллюзией жизни, быта, возможностью выдохнуть и представить себя смертным, способным свернуть горы ради своей… семьи…       От последней мысли я блаженно улыбнулся, вытягивая из-под стола сколоченный ящик и складывая в него собранную партию амулетов. Знал, что цитадель уже опустела. Функционировал круглосуточно только лазарет, но никаких проблем последнее время не случалось, и в белых стенах оплота Рая оставалась лишь пара дежурных целителей. На случай, если кого-то потребуется подлатать экстренно по возвращении с задания, например.       Дверь приоткрылась после короткого, едва различимого стука.       — Здравствуй, — я улыбнулся скользнувшей в кабинет Ребекке. — Как прошёл твой день?       Усталая улыбка:       — Терпимо. Хочу… домой, — тихо ответила она. — А ты всё творишь…       Поднятая в пальцах за цепочку сборка базового амулета. Чуть заинтересованный взгляд, словно пытаясь понять — как это может приносить мне удовольствие, если есть куда более востребованные таланты. Мы говорили с ней о том, что мои навыки в магии весьма скудны. Так бывает даже с урождёнными. Особенно в мирное время. Силы могли компенсировать в бою неспособность что-то применить из скрытых талантов. Иллюзии, по сути, тоже были в большей мере исключительно боевыми талантами, и таких, как я, в прежние времена отправляли с заданиями к смертным исключительно в места боевых действий.       Амулеты же…       Ребекка качнула головой, отложив амулет в ящик к остальным. Снова короткий вздох, обошла стол, встав чуть правее, поглаживая моё плечо. Я улыбнулся, чуть отъехав назад и усаживая её на свои колени. Привычный перебор волос пальцами. Кажется, она успокаивалась, перебирая мою шевелюру, периодически наигранно капризно надувая губы и сетуя на то, что даже всеми местными средствами такой мягкости у своих не добьётся. Приходилось в тысячный раз доказывать, что она красива, мудра, сильна, и я люблю её… Действительно люблю…       Сейчас же положила подбородок на моё плечо, обжигая нервным дыханием шею, продолжая поглаживать. Кажется, я готов был душу продать за каждое проявление её ласки. Она стала неотъемлемым атрибутом нашей жизни. Поцелуи, прикосновения, охотный контакт, заставляющий меня молиться тому, чтобы всё это не затихло от одной лишь моей ошибки. Я поглаживал её спину, перебирая короткие перья из подпушки крыльев, улыбаясь в висок застывшей светловолосой Непризнанной.       — Идём домой?       Отстранилась, обхватывая ладонями моё лицо, заглядывая в глаза. Встревоженная, немного хмурая. Большие пальцы тёплых ладоней скользнули, поглаживая по моим щекам. Упрямое движение вперёд и убийственно страстный и глубокий поцелуй. Млел… Незаслуженно млел, овив талию руками, чувствуя, как сбилось дыхание и закружилась от восторга голова. Она редко позволяла себе подобное. Словно считала чем-то кощунственным или неприемлемым. Ближе, теснее, не позволяя вдохнуть или выдохнуть, затапливая энергией шалфея сознание.       Чуть качнулся стол, задетый её бедром.       Было в этом неожиданном порыве что-то неправильное. В стенах цитадели Ребекка никогда не выказывала своего расположения ко мне. Только когда оказывались дома. Сегодня всё шло как-то наперекор её установленным для нас обоих границам. Словно вопреки, словно назло собственным принципам не ставить под удар запретной связью для всех прочих.       Отстранилась, коротко тронув припухшими губами мои:       — Идём…       Ребекка поднялась из моих объятий, отступив в сторону и ожидая, пока я надену камзол. Пряча улыбку, я прислушивался к тональности шалфея, улавливая незнакомую горечь. Что-то было не так, но одурманенный происходящим разум не позволяет мыслить трезво. Снятый со спинки стула элемент одежды, поднимаюсь следом, улавливая короткий просвет безоблачного тёмного неба над цитаделью — действительно уже поздно. Нужен отдых…       Оборачиваюсь к столу, глядя на то, как Ребекка ведёт пальцами по массивной крышке, кусая губу. Чуть подрагивают пальцы. Взгляд растерянный, блуждает по амулетам в подставках, словно запоминая расположение и формы. Что-то из этого рабочее, что-то просто красивое. Отметив моё внимание, поднимает настороженный взгляд, тихо вздыхая. Кажется, решается на что-то…       — Мне нужно вернуться в лазарет. Забыла дать лекарство одному из раненных. Встретимся у ворот, хорошо? Я быстро…       — Хорошо. Беги. Только я в фойе подожду, на случай, если дождь снова хлынет.       Кивает, стремительно покидая кабинет. Выхожу следом, снова какое-то непонятное предчувствие, которое не даёт вдохнуть полной грудью и думать… невероятно много думать о событиях последней пары десятков минут. Запертая на ключ дверь, вереница коридоров, ведущих к выходу из цитадели. Неторопливо, словно предвкушая и понимая, что бежать остаток дня и пару предстоящих никуда не надо. И понимание, что я действительно устал.       Впрочем, это частности…       Ноги почему-то несут не туда. Начинаю торопиться. Собственный разум старательно подсказывает ответ, и я срываюсь на бег. Нужно только успеть, опередить… «Не должна. Не сейчас! Ну пожалуйста!» — мечется в подкорке. В предательство верить не хочется… В предательство моих чувств, а не меня целиком. Нет… Только не это… Снова коридоры, ведущие к залу со служебным водоворотом, которые я пробегаю быстрее, чем способен летать, кажется.       Успеваю в последние секунды, врываясь в зал с порталом, ведущим в мир смертных. Бекки сжимает в пальцах амулет, скрывающий положение на Земле, по лицу струятся слёзы, заметна невооружённым взглядом дрожь. Словно молится, чтобы хватило духу… И наконец шалфей открывает панику в её эмоциях, кружа по помещению, заставляя задохнуться мою мяту от страха, боли и предвкушения проблем, которые уже не первые сутки терзают её, но, кажется, всего капля… и решится…       Дверная ручка громыхнула о стену, заставив её вздрогнуть. Размытый слезами взгляд стал колючим. Выдернутый из рукава нож приставила к своему горлу:       — Прочь!.. Не смей меня удерживать!..       Я сглотнул:       — Бекки… Что происходит?! Зачем?..       — Он… Этот выродок… Пытался над Вики надругаться. Глупышка порезала руки, чтобы «отмыть честь», — презрительность и тревога, два в одном. — Дурочка… Её не могут стабилизировать. Кровотечение не останавливается. Я… я должна. Прости меня!..       Снова занесённая над провалом портала нога. Решаясь на последний шаг.       — Подожди… Пожалуйста, подожди. Я… я не буду отговаривать, — поднял руки, словно показывая, что я безоружен, делая пару шагов к любви, которая стала смыслом жизни за прошедшие годы. — Не буду… Но пойми, что тебе осталась всего пара недель до обряда. Тогда это можно будет сделать безопасно. Сейчас же ты погибнешь от того заклинания. Понимаешь?.. Я не хочу тебя терять…       Взгляд молитвенный, извиняющийся:       — Она не доживёт. У меня нет выбора… Я должна была умереть, ещё когда она родилась. Но, видимо, время пришло только сейчас… И это… — вздох, — это мой долг, как матери. Пожертвовать… собой. Позволь мне завершить начатое…       Ещё несколько шагов. Я отвёл руку с подрагивающим ножом от её шеи, притягивая в объятия, чувствуя, что совершаю либо ошибку, либо благо, которое станет для меня одновременно клеймом и спасением. Бекки неожиданно расслабилась, пальцы разжались и клинок улетел в портал. Она разрыдалась, кривя губы и захлёбываясь бессильными слезами. Разрывалась между предназначением и желанием спасти свою дочь. Я понимал её… И понимал, что терять не готов. Я слишком сильно любил её. Всю… Именно такую. Целеустремлённую и чистую в единственном желании: спасать.       Сглотнул, мягко вытянув из её ладони амулет, тронув губами висок, приподнимая пальцами лицо, заглядывая в глаза:       — Я сделаю это. Максимум — утрачу бессмертие… Но это ведь мелочи, верно, любимая?..       — Фенцио… — хриплый выдох. — Это не твоя беда…       — Ради тебя я готов и на большее… — вздохнув, тронул поцелуем её подрагивающие губы, водя пальцами по влажным щекам. — Ты останешься со мной, когда всё будет позади?.. Сколько бы у меня ни осталось в будущем времени…       Чуть отодвинувшись, судорожно выдернула из кармана знакомый футляр. Откидывая крышку и продевая безымянный палец в кольцо. Недоверчивость и страх, но твёрдый ответ:       — Чем и когда бы ни закончилось, слышишь?.. Если это не будет тебе вредить, я буду рядом. Клянусь!.. — порывистое объятие, стиснутый камзол на спине, едва не затрещавший от хватки, и шёпот: — Только вернись, прошу… кроме неё и тебя у меня нет никого.       Я прикрыл глаза, скользнув руками по её спине и плечам, чуть отстраняя:       — Если что-то пойдёт не так… Позаботься о Дино, прошу…       Она кивнула, и я откинулся на спину, падая в клубящуюся облаками воронку, глядя в любимые серо-голубые глаза.