Где бы ты ни был, назад не смотри

Начало весны, 870 год Западное побережье марлийского континента

Обычно в это время года погода стоит прохладная, и со стороны океана ветер то и дело гонит к берегу дождевые облака, а вспенивающиеся волны, словно одичавшие, бьются о скалы с невероятной мощью. Но нынче, перед днём зачисления, океан — местное божество, кормилец и общепризнанный хозяин ближайших земель — сжалился, и теперь ведёт себя спокойно и мирно. Рыбаки не нарадуются прекрасной погоде, а столичное начальство с облегчением назначает день начала обучения в самом большом военном училище страны. Сегодня с утра пораньше, на широкой площади перед главным корпусом, буквально яблоку некуда упасть. Девочки и мальчики в новёхонькой форме кадетов снуют туда-сюда между старшими ребятами, которым лишь через год предстоит выбрать себе дальнейшее направление и выпуститься. Подготовка и экзамены позади, но волнение среди молодёжи всё равно не утихает. Девушки торопливо прихорашиваются, поправляя ремни на форме, парни получают последние наставляения от родителей, затем убегают в толпу — искать своих знакомых и будущих сослуживцев, чтобы успеть поболтать перед церемонией. Через несколько минут из громкоговорителей на смотровой вышке звучит первый из трёх сигналов о начале подготовки к построению. Новички и действующие кадеты знают, что скоро на большую трибуну выйдут их командиры и старшие отрядов. У Верены растрепались волосы, и шейный платок уже давно размотался, потому что она бежала через всю главную улицу, но теперь, оказавшись в толпе, ей всё равно, как там выглядит её причёска. Что за утро! Сплошной хаос! В городе затор из машин, поэтому автомобиль, на котором она добиралась из дома, застрял далеко от училища, и пришлось, сломя голову, бежать, то и дело расталкивая прохожих и попутно извиняясь. На площади училища уже почти нет никого из взрослых, все родители собираются на скамьях для зрителей по бокам от главной сцены. Мельком Верена глядит вверх, думая, что встретит кого-то из знакомых. Так и есть. Несколько семей, с которыми она неплохо общается, уже там. И она кусает губы и морщится с досады. Позор! Ей положено занять своё место в первом ряду и спокойно ждать начала церемонии, а не носиться тут между детьми, как подстреленной курице. — Эрвин! Эрвин! — Кричит она. — Ребята, кто-нибудь видел Эрвина? Чёрт бы его побрал, негодника! Родной ребёнок и так подставляет мать! Если бы сын не забыл этим утром свою брошь, именную, между прочим, которую выдают каждому кадету перед зачислением, ей не пришлось бы, как идиотке, бегать по площади и искать его. Ей приходится толкаться, потому что некоторые мальчишки и сами не могут сориентироваться перед построением, и болтаются там и сям, бросая вокруг удивлённые взгляды. Наконец, находятся двое парней, которые подсказывают Верене, что видели Эрвина недалеко от ограждений. — А кто это? — спрашивает один из них, тот, что пониже. — Мамаша Аккермана, — отвечает бритоголовый парень. — Ого, серьёзно? То есть, он сын того самого… — Ага! Советую подружиться с пацаном, если попадёте в один отряд. Пробираясь в нужном направлении, Верена то и дело поглядывает наверх, на трибуны. Там уже начинают собираться военачальники, командиры и старшие отрядов. И, благо, Леви до сих пор не появился. Если он увидит её в толпе перед самым построением, быть беде. Он сам вчерашним же вечером передал сыну брошь и взял с него слово, что Эрвин её не потеряет. Но ведь у них всё, как всегда! Без приключений никуда! — Эрвин! — зовёт Верена, едва увидев макушку тёмных волос сына. — Мама! Наконец-то! Чего так долго? Принесла? Но вместо приветствия женщина хватает парня за ухо и тянет вниз. — Ай-ай! Ты чего-о-о? — стонет он сквозь зубы. Его приятели рядом глазеют и улыбаются. — Ты хоть представляешь, как я мчалась сюда, ради этой чёртовой броши? — Верена отпускает сына и упирает руки в бока. — Узнай твой отец, что ты так наплевательски относишься к церемонии, убил бы тебя на месте. И это у тебя лучшие результаты по экзаменам? Олух! Хоть бы спасибо сказал матери! — Я и собирался! Чего ржёте? — парень оборачивается к друзьям, и они мигом замолкают. Над площадью звучит очередной сигнал, уже второй, призывающий готовиться к построению новобранцев. Молодёжь, будто стая цыплят, тут же бросается врассыпную. — Так, вы все, бегом по местам! — Верена машет рукой в сторону трибуны. — Эрвин, постой пару секунд! Дай я тебе ворот поправлю… — Мама-а-а! — парень топчется на месте, пытаясь увернуться от её ловких рук. — Перестань, не при ребятах же. Я тебе не малыш, сам всё исправлю! Женщина смеётся, и от её смеха на лице сына сама по себе появляется улыбка. Смех матери всё такой же звонкий и красивый, не меняется, сколько он его помнит. — Нашёлся мне тут, командир! — бормочет Верена, закрепляя брошь на вороте мальчика. — Дорастёшь до заслуг отца, вот тогда я, возможно, буду тебя слушаться. А пока ты обязан слушаться меня. А ещё своего офицера, понял? — Да-да, я всё понял… — Господин Кирштейн на хорошем счету у твоего отца и начальства, не подведи его. Он к тебе относится, как к родному. — Верена проверяет, крепко ли сидит стальная пластина на груди сына, затем поправляет его чёлку. — Ох, Эрвин! Мне кажется, я волнуюсь сильнее, чем ты… Она мгновенно забывает, что злилась на него буквально минуту назад. Какой он красивый и статный, её сын! Ещё немного, и станет выше матери на полголовы. Порой, глядя на него, ей словно становится трудно дышать, потому что он безумно похож на Леви и на её собственного отца тоже. Тот был высоким, самым высоким в семье Микьелин, и это от них Эрвину достались такие удивительные глаза, цвета светлого малахита. «Влюблённая жаба это, а не малахит», — заявил как-то раз Леви, когда сын разозлился на него из-за пустяка. Верена тогда долго смеялась над ними обоими. От отца ему явно достались тонкие черты лица. А ещё физическая выносливость и упрямство, с которым попробуй, не посчитайся. Порой кажется, что, если бы не общая любовь к полётам и военному ремеслу, им не о чем было бы говорить. Все знакомые их семьи твердят, что они разные и удивительно, как вообще отец и сын уживаются под одной крышей. И однажды, уже к двенадцати годам, Эрвин заявил, что непременно поступит в новое училище, хотя Леви никогда не настаивал. В тот день, Верена верит, Леви был на седьмом небе от счастья, пусть даже этого и не показал. И вот, экзамены и подготовка пройдены. И всего одна лишь церемония отделяет Эрвина от новой, взрослой жизни. Верена представляет, что долгих четыре года они проведут в разлуке и будут видеться очень редко, пока сын не выпустится. Неожиданно ей хочется разрыдаться прямо перед ним, но, когда Эрвин её обнимает и шепчет, что всё будет хорошо, и ей не о чем переживать, она сдерживается и обнимает его ещё крепче. — Спасибо, мам! — он отстраняется и одаряет её белоснежной улыбкой. — Скоро третий сигнал! Я пойду! Только не говори отцу, что я так облажался с формой, хорошо? Он будет это вечность вспоминать. А мне с ним ещё четыре года мучиться! Верена сдерживает смех и в последний раз поправляет его тёмные волосы рукой. — Да за кого ты меня принимаешь? Я бы никогда не сдала тебя, дорогой. Но у тебя всего четыре года, а мне с твоим отцом предстоит провести всю оставшуюся жизнь… — Так-так-так… Только поглядите на них. Мать и сын, как и всегда, сладкая парочка, снова что-то натворили. «Сладкая парочка» замирает на месте, услышав позади до боли знакомый голос главы семейства. Верена вздыхает и оборачивается к мужу. На нём новая форма командующего и уже заметно потрёпанный плащ, с которым он всё никак не желает расставаться ещё с самого начала службы здесь, в Марли. Теперь он не только открывает церемонию зачисления в новом году, но и преподаёт в училище физподготовку. Разумеется, усиленно. С одобрения начальства. Верена пытается улыбнуться. Но слова восхищения не успевают сорваться с её губ. Леви, бросая на сына строгий изучающий взгляд, говорит: — Кадет Аккерман! Вы, надеюсь, помните, о чём мы вчера говорили? Поначалу немного растерянный, но всё же собравшийся парень встаёт по стойке смирно и отвечает: — Т-так точно, командующий! — Несмотря на это, вы даже собственную форму в порядок привести не в состоянии. Что же будет дальше? — Леви вздыхает, затем смотрит на жену, но вместо того, чтобы продолжить мысль, далее говорит уже спокойный тоном. — Все волнуются в первый день. Кажется, я слышал, что кого-то из твоих приятелей уже стошнило за сценой. Ладно… Кадет Аккерман! У вас ровно минута, чтобы встать в строй! — Есть, так точно! Спасибо, командующий! — громко произносит парень и отдаёт честь, ударяя правым кулаком по груди. В эту самую секунду из громкоговорителей доносится третий сигнал о начале церемонии зачисления. Эрвин Аккерман спешит занять своё место в первом ряду построения среди друзей, с которыми вырос и вместе сдавал экзамены. Леви недолго наблюдает за сыном, затем подходит к супруге и сообщает, что ему пора на трибуну. Верена желает удачи и ненадолго задерживает взгляд на его лице. Шрамы уже почти разгладились, остались лишь чуть заметные следы, как напоминания о прошедших битвах. В его волосах блестят несколько седых прядей, тоже едва заметных. И Верена с каким-то умиротворённым спокойствием думает, что, возможно, он и был таким двадцать лет назад, когда сам прощался с прошлым и вверял свою судьбу разведкорпусу, от которого теперь осталась лишь память. — Спасибо, что пришла, — произносит Леви. — Для него это важно. Верена не сдерживает улыбку: — О нет, для него важнее всего, что ты будешь рядом. — Посмотрим, как он справится. И кстати, Кирштейн сейчас возится с малышнёй, и ждёт на местах для родителей. Забери её, пока он ещё в состоянии с ней справиться. Леви уходит, и Верена пробирается к первому ряду скамеек, где наблюдают за церемонией семьи новобранцев. Здесь она встречает Жана, которому командующий Леви доверил присматривать за своей дочерью. — Прости её! Вот же несносная малявка! — Верена забирает девочку, несмотря на все её протесты. — О, ей так нравится сидеть у тебя на плечах! — Ей, скорее, нравятся мои волосы. Ещё бы немного, и от моей шевелюры ничего не осталось. Жан Кирштейн, а с недавних пор теперь капитан Кирштейн, несмотря на свой статус, не брезгует возиться с дочерью Аккермана. Да и как тут откажешь самому командующему Леви? Жан обучал многих новобранцев, в том числе и Эрвина, который в нём души не чает. К тому же, Жан остаётся единственным знакомым Леви, который постоянно возвращается на Парадиз… — Как там наш пацан? — спрашивает он. — Не волнуется? Он молодец. До сих пор не верится, что ему уже тринадцать, и сегодня он впервые официально полетит на УПМ. Казалось бы, совсем недавно мы с ребятами были назначены в отряд Леви… Когда Жан ударяется в воспоминания о тех днях, его лицо становится то ли печальным, то ли мечтательным, и Верена не решается его тревожить. Тем временем начинается церемония зачисления. С трибуны вещает кто-то из военачальников. Короткая и ясная речь, ничего лишнего. Верена пытается угомонить свою дочь и усадить её на коленях, но та успокаивается только тогда, когда замечает отца, шагающего перед первым рядом новобранцев. Командующий Леви Аккерман, всё такой же несгибаемый, с тем же проницательным взглядом, рассматривает будущих солдат, поклявшихся служить на благо человечества, и лишь ненадолго он замедляет шаг, затем останавливается напротив своего сына, когда тот, улыбаясь, отдаёт честь, и остальные кадеты, парни и девушки, вторят ему и громко повторяют: — Посвятим наши сердца! ПОСВЯТИМ НАШИ СЕРДЦА! Рядом с Вереной растроганный капитан Кирштейн прижимает правый кулак к груди, а её дочь заливисто смеётся под громкие возгласы кадетов. Верена с гордостью смотрит на сына, затем наблюдает, как Леви поднимается на трибуну, чтобы сказать речь, к которой так упорно готовился дома, хотя и делал это уже не раз. Он зачитывал свою речь снова и снова, пока Верена не положила руку ему на плечо и сказала, что всё пройдёт идеально. И, глядя на него сейчас, в эту самую минуту, она словно не может поверить в то, что этот удивительный человек так изменил её жизнь. Невольно она вспоминает тот день, когда во время очередной вечерней прогулки Леви, обычно спокойный и хладнокровный, нервным жестом вручил ей кольцо. Наступали сумерки, горизонт пылал рыжим огнём, и мужчина отвернулся вдруг в ту сторону, где садилось солнце. А Верена стояла с кольцом на раскрытой ладони и не могла подобрать нужных слов. Затем он повернулся к ней снова и медленно поднял голову, так что она даже не знала, плакать или смеяться. Он был так невероятно мил и так смущён, глаза и улыбка выдавали все его искренние эмоции, так что Верене пришлось взять себя в руки и ответить, как можно скорее, пока он не начал раздражаться. В тот же вечер она рассказала ему другую потрясающую новость, потому что уже была полностью уверена, и Леви оказался потрясён до глубины души. Он сказал ей тогда, что она спасла его от уныния и забвения. Вот упрямец. На самом деле, это он подарил ей новую жизнь. Прежде, пока она бесцельно бродила по земле, мир казался блёклым и пустым. Но неожиданно в её руках оказалось письмо, ожидающее своего адресата, и весь тот серый мир вдруг перевернулся… Теперь она с гордостью наблюдает, как самые драгоценные в её жизни люди открывают для себя новую потрясающую главу, а её следующей целью останется лишь идти рядом с ними, рука об руку. Как и прежде, как она всегда того желала. После церемонии зачисления первые отряды новобранцев взмывают в небо на новеньких приводах. Воодушевлённые пламенными речами старших, наблюдая за командующим Леви, рассекающим воздух вместе с ними, как и раньше, как и много лет назад… они скользят меж высоких зданий, по покатым крышам и стенам, смеясь и восторгаясь новым невероятным ощущениям… и вопреки всем сомнениям и трудностям, словно разящие стрелы, готовятся встретить рассвет очередного этапа своей жизни.