Какой выбор будет правильным? Я должен выбрать…
В очередном кошмарном сне дождь хлещет, как из ведра. Неумолимо, беспощадно, словно желая смыть всё на своём пути. Леви ощущает себя в невесомости, как будто его тело легче пера. Но потом, в мгновение ока, он оказывается притянутым к земле. К жидкой скользкой из-за ливня земле. На сапоги липнет грязь… и что-то ещё… Здесь, в этом месте, где его заливает водой, воняет плотью титанов и кровью… Сильно так воняет. Настолько, что почти сразу Леви начинает тошнить. И, кажется, его тошнит… А потом он оказывается посреди голубого простора. Уже ни дождя, ни мрака или густого тумана. Но здесь стоит та же вонь. Словно в нос ударил мерзкий запах свежей крови. Он везде, этот запах. Свет исходит ото всюду, рядом лишь пустота. Его руки двигаются в прозрачной синеве, но машинально пытаются ухватиться за рукояти УПМ… которого просто нет. Он не знает, как долго парит в пространстве. Это сон, и не более. Очередной банальный сон, как и у многих, кто пережил «Дрожь». Только вот в этот раз что-то меняется. Теперь Леви стоит на коленях, на ледяном каменном полу. Здесь темно, но он отчётливо всё видит. Он смотрит на свои руки, и они в крови. Присохшая, противная на ощупь — её никак не оттереть, сколько бы он ни пытался. Леви скалит зубы, бормочет ругательства, но эта кровь будто приросла к нему… Она на его изувеченных пальцах, под ногтями, и бороздами тянется под длинные рукава, словно венами опутывает руки.Я должен выбрать…
Почему-то во сне его правая рука вдруг становится прежней. Но хуже всего, что в целёхоньких пальцах он держит знакомый до боли шприц. Рука дрожит так, как не дрожала даже в тот день. А через мгновение стеклянная колба с жидкостью внутри вдруг разбивается, осколки впиваются в ладонь, и отовсюду слышится примерзкий запах гниения…Жаль, но все мы рабы чего-то… Даже он…
Всё плохо. Его снова тошнит, а в голове туман. Сейчас бы проснуться, но не тут то было! Постепенно, не сразу, но уже скоро его оглушает гул из чужих голосов. Как будто сама Бездна обрела личность и силу разговаривать. И она давит на него, не даёт сосредоточиться и всё повторяет и повторяет одно и то же, отчего у Леви раскалывается голова. И он сжимает её обеими руками — этими кровавыми руками — и шлёт их всех к чёрту. «Монстр! — орёт Бездна отовсюду. — МОНСТР! УБИЙЦА!»Я сделал… …Неправильный выбор!
«Вот бы ты, наконец, сдох! — слышит Леви возле своего лица, но отвернуться не может. — Умри уже… умри… УМРИ!» — Леви? Где-то на тонкой грани между сном и реальностью он слышит ещё один голос, пытающийся прорваться сквозь чернеющую Бездну вокруг него. От него он тоже пытается отмахнуться, чтобы остаться в одиночестве, чтобы отдохнуть, наконец, потому что он устал. Так чертовски устал, что идея о «смерти» уже не кажется бессмысленной. — Леви! Он мысленно просит отвалить, кто бы там ни был. Дать ему успокоиться. Ему, уставшему, кому всё уже опротивело, с этими его грязными уродливыми руками и такими же уродливыми мыслями, роящимися в голове на протяжении более трёх десятков лет, потому что Бездна права. Умереть — единственный способ освободиться. Как та долгожданная истинная свобода, которую искал Эрен. Может быть, она и ему подойдёт… Может быть, стать её рабом — не такая уж неприятная вещь… Но, к сожалению, однажды всё равно приходится проснуться. Когда гадкий сон отпускает, наконец, и исчезают запахи гниения, Леви становится намного легче. Он сразу ощущает: у него жар, причём сильный. С этой секунды он вспоминает, где находится, что происходит… Разве что не понимает, почему, чёрт возьми, Верена склонилась над ним с побледневшим, как у мертвеца, лицом. — Он просыпается! Наконец-то! Может быть, хватит уже? — Нет, последний укол, на этом всё, — звучит так же рядом чужой голос. — Теперь, когда всё вышло, пусть забудется спокойным сном. — А вы уверены, что… — Он оклемается. Но нужно дать ему отдохнуть… Кто этот незнакомец, Леви понятия не имеет, но знает точно, что ему нужно лишь одно: чтобы чужаки ушли из его дома, только тогда он успокоится. Почему Верена позволила кому-то прийти и увидеть его в таком беспомощном состоянии? Он попросил её остаться не для того, чтобы устраивать тут проходной двор… А они всё спорят над ним, кажется. Скоро её голос становится всё глуше и глуше и, наконец, всё стихает. Когда Леви просыпается окончательно, он видит себя на постели, под одеялом, в собственной спальне. Он весь мокрый, потный, и голова слегка кружится. Но в целом самочувствие удовлетворительное. Леви медленно садится, его взгляд тут же цепляется за приоткрытую дверь. Затем замечает, что окна зашторены, но на дворе явно солнечный день. — Вот же… — он ерошит рукой волосы и вздыхает. Во рту сухо, словами не передать. Тогда на столике слева от кровати он видит поднос со стаканом воды и высокой чашей с чем-то дымящимся. Судя по запаху, это похлёбка или бульон. Есть и вправду хочется, аппетит разгорается мгновенно. Сначала Леви залпом осушает стакан, затем тянется к чашке. В этот миг в дверь стучат. После его короткого «кто?» в спальню заглядывает Верена. — Проснулся? Фух! Ну и ну! Заставил всех поволноваться, — она как-то вымученно улыбается, когда подходит ближе и садится на стул около кровати. — Всех? Кого именно? — спрашивает Леви, выпрямляя спину. — Чтобы вызвать врача, пришлось до станции бежать. Оньянкопон сам его привёз. Леви хмыкает, затем изгибает бровь: — Ты бежала до станции? — А! Да всё в порядке! Повезло! Встретила соседа с повозкой, он меня на полпути подвёз. — Тц… Это опасно. Сто раз повторял. Даже днём тут нельзя одному ходить. Верена улыбается и склоняет набок голову. Только сейчас Леви присматривается и видит: у неё страшные круги под глазами, а волосы непричёсанные, кое-как собраны на затылке, к тому же для её загорелой кожи она заметно побледнела. — Что-то ты неважно выглядишь, — он прищуривает глаза. — Хм… — Что ещё за «хм»? Что случилось? Девушка пожимает плечами, будто всё это её не касается. — Ты два дня с лишним был в забытье. Сильный жар, тошнота, рвота… Ты… эм-м… бормотал во сне. Леви отводит глаза в сторону, припоминая свой кошмар. — Вот как. — Разумеется, я вызвала Оньянкопона и врача. Не волнуйся. Больше никто не приезжал. — Я вовсе не… ладно. — Леви трёт виски и лицо, смутно ощущая под пальцами следы от шрамов. — В жизни ничем не болел. Бред… — Доктор сказал, что это инфекция какая-то. Да и все когда-то чем-то болели. Даже Аккерманы, — Верена смотрит немного подозрительно, но потом взгляд быстро смягчается. — Пришлось сделать пару тройку уколов, надеюсь, сегодня ты спал лучше. Он действительно последние несколько часов проспал, как убитый. Забавно, но он ощущает себя вполне отдохнувшим. Леви откидывается на подушку и тут же морщится. В теле пока слабость, но не страшно. А ещё от него несёт по́том. Это бесит. — Что такое? — Верена вскидывает брови. — Что-то болит? Он не успевает среагировать, а она уже тянет руку. Затем её ладонь — маленькая холодная ладонь — ложится ему на лоб. От этого контраста, жар и холод, по его неокрепшему телу проходит дрожь. Леви замирает, сам себе удивляясь: то ли это была нормальная реакция, то ли нет. — Ну, температура точно спала, — бормочет Верена с видом умудрённого врача, — потом проверим. Сначала съешь-ка суп, а то уже остывает. Прежде чем она успевает убрать ладонь, Леви сам берёт её за запястье. Не резко или грубо, невежественно. Просто сжимает слегка левой рукой и отводит от своего лица. — Не трогай, — говорит он с извечно строгим выражением. — Я весь в поту. На мгновение в её глазах будто мелькает неподдельное удивление, и такое сильное, что это даже забавно. — Ладно, чистюля, — она снова пожимает плечами. — Сначала поешь. Нужно пить много жидкости, так врач велел. — Логично… А с тобой-то что? — вырывается у него, едва Верена встаёт со стула. — Выглядишь как… Леви себя вовремя останавливает. Было бы не очень вежливо, и эта мысль странным образом мелькает в голове, хотя прежде он редко сдерживался, чтобы не высказаться. Раньше не было предпочтений, кому выплеснуть правду в лицо. Но это было раньше. Бездумным жестом Верена касается рукой взъерошенных тёмно-каштановых волос, и на её бледном лице мелькает странное выражение. Леви оно не нравится, потому что на миг, на краткий миг, оно напоминает ему испуг. Может быть, даже ужас. Настоящий, какой он видел сотни раз на разных лицах своих товарищей… Она такая бледная и тоненькая, что кажется, вот-вот распадётся на кусочки прямо тут, в его спальне. Затем, будто бы беззаботно, она улыбается, но как-то криво и неестественно. — Волнение! — бросает Верена прежде, чем подать ему поднос. — Но теперь всё хорошо. Пойду займусь ужином. Леви с подозрением следит, пока она прибирается на столе, а потом, показав всё то же слабое подобие улыбки, разворачивается и уходит. Какое-то время Леви не ест, просто сидит и пялится в одну точку. Затем, когда голод напоминает о себе урчанием живота, всё же приступает к бульону. Мужчина с изувеченной рукой и изувеченной душой прекрасно помнит, как всего несколько дней назад его бывшие подчинённые покинули Марли, чтобы вернуться на Парадиз в качестве послов мира между враждующими странами. А ещё он прекрасно помнит, почему захотел, чтобы эта женщина, принёсшая ему болезненную весть из прошлого, осталась здесь. Но вот вопрос… Кто из них действительно был при смерти эти два дня?***
Пока Леви, быстро оправившийся от болезни, занят в своём кабинете на втором этаже, Верена надевает ботинки, берёт с собой шляпку и дорожную сумку и выходит на крыльцо. Сегодня ветренное, но приятное утро. Солнце не слишком припекает. Самое то для небольшой прогулки. Верене предстоит полчаса пешком до недавно открывшейся железнодорожной станции. До города оттуда обычно чуть больше полутора часов. Новую дорогу проложили так, чтобы сократить расстояние до цивилизации. За последний год фермеры живенько разбросали свои владения по этой плодородной холмистой местности, утопающей в зелени. Куда ни глянь — пашни или выгул для домашнего скота. И, несмотря на это, эти места сохраняют прежнее единение и уют. А по ночам от небосвода просто глаз не оторвать… И тишина стоит, будто весь мир вокруг замер… Но сегодня Верена не собирается в город. Почту из заграницы больше не доставляют на дом, лишь местную. Поэтому за письмом от Кирштейна и остальных приходится идти до станции. По дороге она встречает парочку соседей, которые уже хорошо её знают. Сначала они все думали, будто она родственница. Но когда выяснилось, что это не так, кое-кто из представителей женского общества стал посматривать на неё косо. Леви говорит, что не общается с соседями. В большинстве своём ему не приходится делать это. Из города приезжают Брауны или Оньянкопон, которых и так хватает. А ещё он говорит, что по первости марлийцы, которые обосновались здесь раньше, отнеслись к семье Браунов и к нему, как к потомкам Имир, с прохладцей. Что уж говорить, стало хуже, когда в доме у одинокого нелюдимого мужчины появилась незамужняя молодая женщина. Причём, тоже с Парадиза. И как эти соседи, живущие так далеко от дома, всё узнают? Но по дороге на станцию Верену вовсе не соседство с невежами беспокоит. Она думает о том, как изменилась жизнь с той минуты, едва она отдала Леви письмо. Она размышляет, что было бы, не поступи она по совести. Нет… Она знает, что было бы… Её целью тогда было лишь доставить письмо. Принести хоть какую-то пользу. А потом… потом всё было бы кончено… Под ботинками у неё хрустит гравий. Ветер пару раз пытается сорвать шляпку, но она придерживает её рукой. А вокруг просто невероятного вида простор… И не скажешь, что три года назад вблизи проходил Гул. Всё изменилось. Всё очень изменилось, как только она узнала, кто такой, этот Леви Аккерман. Верена шагает по обочине и вспоминает, о чём говорил ей Фалько перед той поездкой. «Он, конечно, строгий, закрытый и вредный, иногда просто безжалостный, так что вы его не переспорите… однако господин Леви всё-таки заботливый и рассудительный. У него острый взгляд, но он вовсе не жестокий…» И что-то там ещё про множество специфических привычек. А потом она увидела его во плоти, так что всё, что она себе представляла, всё, что планировала сделать прежде — пошло к чёрту. Теперь она живёт в его доме, потому что он так решил. И она решила… Но что дальше? За несколько прошедших дней они не поднимают больше эту тему. Верена надеется, что он, как более опытный мужчина, хоть что-то предпримет. Но этого не происходит. Они болтают о мелочах. Иногда о Парадизе и новостях из газет… но никогда друг о друге. Верена боится, что однажды Леви просто переболеет этим чувством — чувством, что она была нужна — и ей придётся уйти. Может быть, он так и не понял, что нравится ей? И она корит себя, потому что она не способна всё рассказать. Он-то не виноват, что она так растеряна, потому что он всю жизнь прожил войной и смертью, он — солдат до мозга костей и не обязан болтать с ней о глупостях из мира простых смертных… Это напоминает о Флоке. И её почти трясёт от столь нелепого сравнения. На станции Верена встаёт в очередь, чтобы забрать почту. Народу тут предостаточно. Кто-то едет в город, кто-то делает пересадку. Повсюду запахи масла, свежесрубленного дерева и дыма. Отойдя в сторонку, Верена перебирает конверты. Как она и ожидала — один примечательный конверт с письмом от Жана, ещё один, потоньше, явно приглашение от главы военного совета Марли, командующего Хартмана, на конференцию, которая скоро состоится в городском Капитолии. Оньянкопон уже упоминал об этом, на что Леви отрезал лишь «подумаю». Но скорее всего ему придётся пойти. Верена удивляется, когда обнаруживает ещё один конверт со знаковой печатью командующего. Но на нём нет никакого имени. Девушка думает около минуты, затем распечатывает конверт. Там письмо… и ещё одно приглашение на конференцию. — Что? Почему… Она видит своё имя. Разумеется, это странно. Вход в Капитолий строго-настрого только для офицеров, бывших рекрутов и участников «Битвы неба и земли». Кто и почему прислал приглашение именно ей? А потом она бегло пробегает взглядом по содержанию письма… И её тело словно сковывает льдом от страха. Верена возвращается в дом строго через полчаса. В это время Леви сидит в глубоком кресле, на веранде, а на столике перед ним разложены несколько чертежей, какие-то схемы и детали от УПМ. — А… ну наконец-то! — Леви даже не отрывает глаз от книги, которую читает. Он кажется безучастным и скучающим. По крайней мере, на первый взгляд. Он бросает фразу с раздражением, будто Верены не было весь день. — Что новенького? Девушка останавливается рядом, снимает шляпку и молча отдаёт отставному капитану два конверта. Леви тут же вздыхает над приглашением Хартмана и нервным жестом ерошит рукой волосы. — Тц… Говорил же им, подумаю… Видимо, время пришло… Думаешь, они не отстанут? Эй! Чего застыла? Верена хлопает глазами, отвлёкшись на что-то. Она невидящим взором смотрит на Леви, тот в свою очередь интересуется: — Что-то случилось? Чего такая потерянная? Вместо ответа она достаёт из сумки свёрток свежего номера газеты и передаёт Леви. — Вот, взяла на станции, — бормочет Верена словно сама с собой. — На первой странице. Леви бросает взгляд на первый крупный заголовок и тут же хмурится, подёргивая плечами. От плохих новостей у него даже больная нога начинает ныть. — Снова эти фанатики чёртовы… «Культисты из Иерихона». Выползли, гады… Я уж было понадеялся, что Йегеристы останутся самой большой занозой в заднице Парадиза… — он смотрит на девушку, которая, словно в трансе, стоит перед ним. — Тебя это так расстроило? — А… хм… Да, конечно. — Да не бери в голову! Всё это нас не касается. Леви откладывает газету и снова всматривается в книгу. Он старательно делает вид, что заинтересован написанным, но настроение уже окончательно испорчено, и ему до жути не хочется продолжать заниматься механизмом. Он с надеждой поднимает голову, но Верена уже ушла, будто бы её ветром сдуло.