Президента любить нельзя бросить

Изменилось ли что-то потом? И да, и нет. Юля получила в подарок от своего шефа небольшой, милый пистолет с звучным названием «Ruger», провела вместе с Навальным свой день рождения (и, признаться честно, это было довольно весело!) и… всё. Остальные незакрытые вопросы так и не сдвинулись с мертвой точки. Ну и ладно. В любом случае, Абросимова начала полноценно жить. Именно. Жить, а не существовать, чтобы закрыть гештальты, навязанные обществом и тяготится по прошлому. Она меняла жизнь и обстановку вокруг. К примеру, съехала со старой квартиры, которая напоминала о старых днях апатии, отправила ещё до своего дня рождения родителей заграницу на отдых, начала присматриваться к автомобилям в надежде прикупить себе какой-нибудь (хотя её новое жильё было за пару кварталов до АП и в такой покупке было немного смысла, но всё же). Патриархальное общество в виде старых бабушек с огромными причёсками в стиле по-совковому искажённой Марии-Антуанетты и таких же древних маститых дядек в костюмах с отливом в один голос заявит: «Ей не хватает мужика!». Угу. Да, конечно. Женщина чётко определила себе: никаких мужчин до того момента, пока она сама этого не потребует. Пока ей, снова-таки, всего и всех хватало. Следующие недели обещали быть насыщенными. Навальный готовился отдать Крым и договориться о контрибуции (войска давно выведены, теперь стоит ставить точку в этом вопросе и хоть раз поступить достойно). Он общался на эту тему с главами государств и делал ещё кучу чего, не забывая про основные обязанности. Последнее особенно аукнулось в среду вечером, когда пришлось ехать на маленький ивент большой бельгийской организации совместно с такой же большой российской корпорацией. По сути, для обывателя это мероприятие — пустошь, но для страны это чертовски важно. Как и в случае со Швецией, здесь надо было продемонстрировать открытость новой власти, удержать связи и показать, что факт сотрудничества двух стран все ещё чего-то стоит. Based, так сказать. Хотя президенту и были ясны все эти причины, идти он всё равно не хотел. Он ассоциировал себя с варёным овощем, утверждал о собственной непригодности после кучи дел и грустно просил Абросимову не ругать его за тупость, которую, возможно, удастся проявить в процессе разговора. Так длилось недолго. По крайней мере, до первых трёх мелких глотков кофе, после которого экс-оппозиционер внезапно оживился и начал рассуждать так чисто, что аж хотелось всунуть ему титул honoris causa* МГУ, СПбГУ и других ныне существующих вузов. Гений! Мероприятие проводили в новеньком лофте с несколькими комнатами, странными картинами вокруг и прочими вещами, которые прямо орали для посетителя «Мы созданы любителями модерна!», но от такого новомодного крика хуже не становилось. Даже наоборот. Так дышалось полегче, чем в зале с кучей лепнины и статуй Венеры разного сорта, возле которых даже чихать страшно. Разобьются ж! Женщина устало отвела взгляд от интерьера, решив рассмотреть толпу. Картина классическая — русские блистают в Brioni, улыбаются так, что их фаянс искусственных улыбок бьёт в глаза своей белизной, жестикулируя, демонстрируют золотые запонки, часики из Швейцарии. Бельгийцы же одеты попроще и на фоне этого пафоса выглядят серо, но правильно. Блондинка думает оторваться и от этого зрелища, пока случайно не встречается взглядом с кем-то другим. Не таким пафосным с оттенком сусального золота, не таким незаметным и сливающимся со стеной… Нет. Он просто был другим, но он исчез в этот же миг! Растворился в компании и оставил только мимо скользящий взгляд карих глаз, которые вопреки той же мимолётности успели одарить секретаршу чем-то чарующим и томным. Юля вздохнула, глянула на начальника и убедившись в том, что пока он справляется и без неё, уплыла подальше вместе с захваченным со стола бокальчиком чего-то вкусного и ей неведомого. Удобно усевшись в одном из кресел-качалок, которые были такими же ожиданным к встрече здесь, как и рояль в кустах, она решила отвлечься от всего и хотя бы минуту не думать ни о чём. Не получилось. И дело не в том, что сконцентрироваться на расслаблении было тяжело в данной атмосфере, нет! Просто кто-то решил вырвать Ю. из хлипких объятий её релакса. Судя по голосу, это не Навальный. Странно. «Можно возле Вас присесть?» — фраза, произнесённая незнакомцем быстро-быстро звучит тоже довольно нетипично. Это «присесть» со смазанной, лёгкой «гх» вместо «р» вообще не напоминает и близко обычное картавое произношение этого глагола… Бельгийцы, которые тут, всё же говорят на английском, значит, он скорее всего не из их компании. Тогда почему это так похоже на стереотипное изображение речи француза на русском? О’кей, может послышалось. Может ещё что… Это неважно. Так что, просто Абросимова кивает и делает ещё глоток сладкой жидкости. — Я Вас, наверное, отвлёк. Простите. — неизвестный с необычным произношением отзывается вновь, но на такие фразы не кивнёшь. Надо бы повернуться. Оу. Чёрт. Снова эти карие глаза. Правда, теперь их взгляд направлен на тебя в упор… О боги! Хотя там не только можно было хвалить силу взгляда, здесь комплектом шла вся внешность, которую можно было описывать отдельно и только высокопарно — открытое, благородное лицо с оттенком лишённого всякой лишней чопорности аристократизма, густые, объемные седые волосы (но, чёрт, это была не классическая серость, а чистая платина!), уложенные несколько обычно, но всё же со вкусом, приятная, дружелюбная улыбка, морщинки от улыбки, которые скрываются за линзами дорогой прозрачной оправы модных очков в стиле «ретро» и прочее-прочее к себе распологающее. Всё вышеописанное кажется приторно-идеальным, но, поверьте, именно таким и показался Юлии впервые её визави. И белизна его воротника рубашки, и ровный ряд его пуговиц, и то, как были расстёгнуты именно три первые из них, и его базовый чёрный пиджак, и даже блеск туфлей — это всё было настолько привлекательным для женщины, что она пару секунд лишь похлопала глазами и только потом на спокойном выдохе выдала: — Не стоит извиняться. Всё хорошо. — Ладно. — мужчина помолчал недолго и завёл разговор дальше. — Тоже здесь скучаете? — Да. Но это входит в мои обязанности — скучать и ждать своего звёздного часа, когда надо будет бежать и помогать шефу. — в ответ неизвестный улыбнулся снова, весело отвечая: — У меня то самое! Вы работаете в какой-то из компаний? — Нет, я секретарша господина президента. — так-с, а этот господин кто? Ситуация проясняется с его следующим ответом: — Давно не видел столь весёлых русских в инстанциях высшего класса, хоть и работаю в бельгийском консульстве одним из советников уже четыре года. Чёрт! Я забыл представиться, простите! Я — Петер Виллемсен, приятно познакомиться с Вами! — Петер Виллемсен — простое, но мягкое и приятное сочетание имени и фамилии. Да что с тобой не так, Абросимова? Таешь от всего, словно мороженое на солнце. Соберись! — Приятно познакомиться и мне. Я Юлия Абросимова, можно просто Юля. — дипломат галантно целует ей тыльную сторону ладони в знак приветствия, пока женщина, смущаясь, невероятно густо краснеет и отводит взгляд. Ой! К ней решительно ступает г-н Навальный и приходится обращать всё внимание на него. — Простите, что вмешиваюсь. Я просто… — он делает паузу, то ли задумываясь, то ли разглядывая Виллемсена, — думал, что Вы ушли, Юлия Борисовна. — Нет-нет, Алексей Анатольевич, всё в порядке, я здесь! Вам надо как-то помочь? — блондинка поднимается с места, но глава государства спокойно усаживает её назад своим кратким: — Да нет. Я лишь хотел убедиться в том, что всё нормально и в том, что Вы на месте. Простите ещё раз за то, что помешал вам вести беседу. — Алексей ещё раз бросил внимательный взгляд на визави своей подчинённой и спешно удалился вон. Пара затихла. Первым отозвался Петер: — Он у Вас довольно учтивый. Хоть и напряжённый всегда! Но я могу его понять: страна досталась ему нелегко и не в лучшем состоянии… — с этой реплики и началось дальнейшее обсуждение всего интересного: и политики, и истории России, и сопоставления по статистике с другими странами… Звучит скучно, но этим двоим данные темы казались лёгкими для столь весёлого обсуждения. Мужчина был довольно эрудированным и сообразительным, что безусловно добавляло ещё несколько плюсов в копилку впечатлений Абросимовой. Она и позабыла о долге, отдавшись полностью потоку их беседы… Всему приходит конец. Их разговору — тоже. Виллемсен искреннее благодарит девицу и на прощание даёт свою визитку — такую же минималистичную, но эстетичную, как и внешняя оболочка её хозяина. И всё. Так и осталась секретарша одна лишь с кусочком дорогой бумаги в руках, улыбкой на лице и удовлетворением внутри. Однако, её потревожили опять. — Вижу, тебе по нраву сегодняшний ивент. И не только он… — в тоне появившегося из ниоткуда Лёши нотки добродушного сарказма. Он пытается поддеть подчинённую, но, не-а, с её нравом это не получится! Она делает вид, что не заметила этого и, чуть склонив голову на бок, присматривается к шефу: — Да. Мне понравилось не только мероприятие, а ещё и кресло-качалка. Вот бы мне такое в кабинет! — Будешь послушной девочкой — куплю. А сейчас давай пойдём в машину? Я дико устал… — экс-оппозиционер вместе с Ю. вышли из здания. Женщина сдержала смешок, чувствуя небольшой отголосок маленького триумфа. Кажется, глава государства хотел поднять тему совсем не кресло-качалки, а кое-чего, даже, если выразиться точнее, кое-кого, но ей удалось съехать с этого. И чего он так заинтересовался? Они же просто болтали! Правильно, Юль. Не давай повода для лишнего стёба.

***

Собственно, этот день можно было официально назвать точкой отправления в… неизвестность. Правда, эта неизвестность была такой же, как и впервые, когда Юлия вообще пришла на работу в АП. Такой же чарующей, интересной, загадочной, но немного устрашающей (это не останавливало Ю как и тогда, так и сейчас, она гордо шла вперёд и ничего её не беспокоило). Петер позвонил первым и на следующий же день после ивента. Спросил, как дела, не злился ли г-н президент на то, что Юля отвлеклась, спрашивал ещё о расписании и прочих банальных и нормальных вещах, о которых стоит говорить людям с низкой степенью знакомства. За один вечер же ничего не прояснить, правда? Было ясно одно: Виллемсен заинтересовал Абросимову и наоборот. Этого было вполне достаточно. Большего пока не надо. Первые три дня общение между парой связывалось именно по такой простой схеме: небольшой разговор, пару вежливых вопросов и ответов на эти же вопросы, пару шуток и всё. На четвёртый день поменялась одна важная деталь — теперь они списывались в Телеграмме, строча друг другу в свободную минуту много-много сообщений о разном, важном, неважном… Навальный иногда присматривался, что же так усердно строчит его подчинённая и всегда пытался пошутить на эту тему, но не мог. Сдерживался. Отрубал шутку на полуслове и заканчивал неудачно, делая вид, что имел вообще не то ввиду. Это была первая, вводная стадия. Вторая стадия была подольше, побольнее для некоторых и поярче для остальных. Она началась где-то в середине следующей недели, когда коммуникация перешла ещё в одну с форм, а именно, в форму личных, неформальных встреч. Нет-нет, это не были рандеву, это были просто недолгие пересечения в кафешке неподалёку от рабочих мест каждого из пары во время обеденного перерыва. Даже при наличии ограничения по времени каждая встреча была наполнена локальным уютом и свободой. Последнее радовало особенно. Да, Юля была лучшей подругой для Алексея. Да, они уже знают очень много друг о друге, но существовала одна вещь, которая всегда тормозила возможное развитие каждой из веток отношений — это субординация. Уже ранее Абросимова прочувствовала до конца всю мелкую, жгучую горечь от осознания того, что она переступила грань этого условия, и, честно говоря, не хотелось больше ощущать это. Кстати, насчёт реакций: господин президент на очередной отказ Ю. пообедать с ним и её возвращение позже с довольной лыбой на лице почти не реагировал. Или старательно делал вид, что не реагирует. Правда, всю суть его размышлений о данной ситуации выдавали глаза. Навальный провожал уходящую на очередное мини-рандеву секретаршу грустным взором, который почему-то женщина усиленно пыталась игнорировать. Возможно, чтобы самой было полегче выходить из кабинета, не чувствуя лёгкого покалывания от тётушки Совести. Так будет проще, хоть и неправильно. Рандеву со временем переросли в долгие, полноценные встречи в несколько часов. А там уже было нечто… поинтереснее. Виллемсен во время этих вечеров раскрыл своё амплуа галантного и весьма обаятельного кавалера, который очень красиво ухаживал за Юлией. Каждый раз он приезжал за ней на своей иномарке с дипномерами, в кожаном салоне которой всегда пахло мятой и было прохладно, а на переднем сиденье лежал букет свежих цветов в интересных композициях (это уже очаровательно, правда?). Дальше парочка ехала от дома Абросимовой к очередной локации их свидания. Никогда место их времяпровождения не повторялось дважды, но от этого не становилось менее плохо. Наоборот. Дипломат с лёгкостью открывал для Ю. те места, в которых даже она как москвичка не была ни разу. Таким образом эти двое посетили ресторан молекулярной кухни, сходили в милое семейное кафе на Малой Бронной, пробрались на открытую крышу дома в центре и пили там холодный апероль, прятались от дождя в оранжерее ботанического сада (хотя так-то время работы оранжереи закончилось, но за пару хрустящих евро всё изменилось) и делали то, что обычно делают пары в ромкомах — веселились, смеялись, незаметно для себя флиртовали… Снова-таки, это был совсем не тот уровень взаимодействия, который был у Лёши и Юли. Конечно, веселья и тепла у них тоже было предостаточно, но это было не то. За такие чувства не чувствуешь вины и это чудесно. И если Абросимова ещё как-то отпустила двуликие переживания, то Алексей не смог. Вновь его выдавал внешний вид. Глава государства штудировал документы, сидя в кабинете и неловко делая вид, что это всё для работы, почти не говорил с остальными, с предложениями пойти с ним куда-то не подходил и прятал за баррикадой из бумаг своё бледное лицо с покрасневшими от постоянного напряжения глазами. Тебе жаль его? Вполне. Но как ему помочь? Не ясно, как и цимес их связи. И вообще! Вдруг он из-за другого горюет. Это другое может быть делом, в которое лезть другим нельзя, так что… Лучше промолчать. Каждый раз эта дихотомия свободы и привязанности к правилам, легкомысленности и тяжёлых дум, безгалстучной элегантности и сухого, ограниченного порядком минимализма, проявлялась всё больше и больше в жизни женщины, заставляя ту отдаляться от старого и спокойно плыть (не только в будние дни!) по течению гедонизма. Ибо так круче. Ибо так интереснее. Ибо так ты не похожа на бледную тень вечно работающего в правительстве. Так ты соответствуешь образу весёлого человека из АП, которого заметил Петер. А тебе от этого соответствования только в кайф, ведь ты такая особенная!

***

Однако, рутина весь этот вышеописанный ромком с экзистенциальным полотном прикрыла со свистом и пшиком. Абросимова вернулась в объятия бюрократии, отдавая ей и обед, и минуты покоя, и иногда выходные. После «каникул» такие стахановские порывы давались тяжеловато. Дела шли по скрипом. Юля понимала: дальше так не пойдёт. Пришлось работать, немного плавая и не в таком темпе, как когда-то. С таким подходом и времени появлялось больше, и экстренные задачи выполнялись проще. Но в один из дней даже вопреки удачному тайм-менеджменту всё валилось из рук вон. Блондинка едва сдерживалась, чтобы не обматерить тех, кто должен был предоставить ей важные данные для отчёта, злилась на обновление десятой Винды, которое пришлось некстати и была готова выбросить принтер, который печатал со скоростью черепахи один гребаный листок с кучей информации. Внешне она была холодна и спокойна, но внутри неё был тупо котёл из гнева, раздражения и злобы. Господин президент иногда добавлял в последнее немного перца, выглядывая из кабинета и спрашивая, готово ли то или иное дело. И что делать? Смиренно отвечать, объясняя проблему и сжиматься от собственного бессилия. Алексей на эти все ответы только ухмылялся и прятался в своём логове, аки Дракула, чтобы вылезать каждые минут тридцать и ехидно переспрашивать. Нервов к концу дня ставало всё меньше и меньше. Хотелось как-то порадовать себя. Идей никаких не было. Удачно появился Петер — её милый друг, который словно знал, что ей плохо и грустно. Из-за её краткое и горестное «Всё не очень!», которое было ответом на обычный вопрос «Как дела?», бросился расспрашивать, что случилось, где случилось, с кем… Потом было учтивое предложение прогуляться по вечерней Москве после работы и женщина решила: к чёрту всё! Она имеет полное право расслабиться сегодня, поэтому лишь согласилась, предвкушая то, как же классно она отвлечется от кучи проблем. Это предвкушение преследовало её даже, когда Ю. выходила из здания АП. Окончательно флёр интереса развеялся в машине Виллемсена. В душе поселился только покой. — Это тебе, кстати. — дипломат протягивает подруге коробочку, перевязанную милой розовой ленточкой. Р-раз! Девица довольно улыбается, когда видит наполнение коробки. Ей подарили роликовый массажёр для лица, выполненный из чистого розового кварца, а в добавок к этой штучке лежало ещё семь масок от одного корейского бренда с длинным названием и такими же длинными ценами. Сначала Юля просто краснела, лепеча благодарности, но после твёрдого и уверенного «Не стоит благодарностей!» успокаивается. Петер осторожно берёт её за руку и переплетает свои пальцы с её пальцами: — Я хотел тебя порадовать. У тебя был тяжёлый день. Тебе понравилось? — увидев энергичный кивок со стороны своей спутницы, улыбается и ведёт дальше. — Я рад тому, что мне удалось утешить тебя. Он порывисто подался чуть вперёд и оставил сухой поцелуй у Абросимовой прямо на лбу, вызывая у той милый смешок. Вечер только начинался. Парочка обсуждала всю тяжесть работы на государство, шутила о глупостях, сплетничала ("…у министра инфраструктуры Варламова теперь фетиш не на велодорожки, а на озеленение города! он с этим та-а-ак достал Навального!" и что-то в этом духе) и чисто наслаждалась жизнью. То, что надо после изнурительных девяти часов! Однако, стоит ещё и подкрепиться. Юля не придумала ничего получше, чем… Пойти в ту кафешку, в которой она случайно пересеклась со своим шефом давно-давно. Виллемсен был в восторге от заведения. Он радостно листал страницы меню, нахваливал интерьер и вместе с девицей смаковал запечённое филе трески с гарниром из корнеплодов. Абросимова же поддерживала позитивную нить разговора, добавляя какие-то детали и восхищала своего спутника своей эрудицией. Ой. Тебе не показалось? Это часом не Алексей Анатольевич собственной персоной? Он. И он за соседним столиком. Смотрит подчинённой прямо в глаза, а до этого мужчина взглядом «сверлил» дипломата. Юлия пыталась отвернуться, но эти президентские синие глаза, в которых чётко читалось грустное «Почему именно сейчас, именно здесь и именно с ним? За что?», притягивали к себе снова и снова. Петер заметил внезапное напряжение на её лице и ласково спросил: — Ты себя плохо чувствуешь? — Немного. — блондинка нагло врёт, отводя глаза в сторону огромного окна. — Из-за нервов разболелась голова, хочется на свежий воздух… Пойдём отсюда? — Да, конечно! Я не прочь развеяться, а ради твоего же комфорта готов уйти прямо сейчас. — Не стоит, милый. — секретарша говорит так, что и глава государства услышал. Выражение лиц обоих мужчин изменилось в этот же миг. На лице бельгийца была блаженная умиротворённость, политик же был огорчён и даже, можно было сказать, возмущен. Он, сам того, кажется, не понимая, нервно сжимал салфетку и закусил нижнюю губу, словно сдерживал что-то. Девица продолжает дальше: — Я допью этот бокал и пойдём, ладно? Как раз на улице станет поменьше народу и сможем вдоволь прогуляться. — Хорошо, ma petite Julie. — ах, да! ещё одна маленькая деталь: иногда пара называла друг друга именами на их собственный манер. Так из Юлии женщина становилась Жюли, а Петер был Петей. Мило, локально и интернационально. Ю. делает большой глоток белого вина, игнорируя лёгкую кислинку и пытается не смотреть в сторону начальника. Не получается. Алексей всё ещё выглядит грозно. Надо реально уходить. Долго так просидеть невозможно. Ещё глоток и можно было уходить. Уже на улице стало полегче. Мужчина приобнял подругу, шепча ей: — Это чудесный вечер. Не хочу, чтобы он заканчивался. — Я тоже. Но неумолимый марш времени протопчет нам другое. — Юля отвечает также в полголоса, опуская голову на плечо друга. — В любом случае, это прекрасный миг и уверена, будет ещё много таких. — Звучит так, будто мы прощаемся. — Но это же не так. — Абросимова приобнимает друга в ответ и чувствует, что кто-то невыносимо палит ей в спину, но не оборачивается. Если это тот, о ком она думает, то пусть он смотрит. Ничего плохого в её действиях нет. Она ж не Кремль готовится подорвать… Виллемсен тихо шепчет: — Пообещай, что за этот вопрос ты не будешь меня щипать. — Постараюсь! Говори, чего хотел. — странное начало, но, о’кей, это, надеюсь, не план по подрыву Кремля? — Могу ли я тебя поцеловать? — о-о-оу. Вот это да. Однако, наш господин из родины Метерлинка настойчив и быстр в делах амурных! Сначала блондинка застыла, думая, что же делать, а потом решила: почему бы и нет? В прошлый раз, когда она целовалась с мужчиной, почему-то сомнений на счёт действий не было, хотя там ситуация была посерьёзнее. Ну и ещё одно весомое значение для отличия этих двух случаев — это личный статус. Предыдущий партнёр для поцелуев, Алексей Анатольевич (благослови, Господи, его гневный взор, которым он завистливо или ещё как-то бороздит спины пар свободных и счастливых!) — это шеф. Его больше трогать нельзя. Даже вопреки всей прелести их приятельских отношений. Петер Виллемсен — это другое, это свободное и его «трогать» можно. А учитывая всю квинтэссенцию его привлекательности, даже нужно! Ответ очевиден и он срывается с губ сиюминутно, отзываясь кратким гулом двух букв «Да!». Дальше дипломат осторожно притягивает девицу к себе, счастливо прикрывает глаза и без всяких прелюдий в виде поглаживаний нежно целует Юлю. Сравнения невольно возникают в опьянённой впечатлениями голове. Несомненно это отличный поцелуй, видно, одновременно с международными отношениями изучалось и искусство целоваться, но… Чёрт возьми, чего-то не хватало. Трепета, авантюризма, риска! Ты сейчас целуешься на глазах главы государства, случайно усугубляя его ревность (наверное?), но адреналина не добавляется ни грамма… В любом случае, было приятно, на этом спасибо. Юлия степенно отодвигается от партнёра, обнажая всё тридцать два зуба и невольно возвращается глазами в сторону, где стоял президент. Он всё ещё там. Его лицо в жёлтом свете уличного, мигающего каждые десять минут фонаря, застыло в одном удивлённом, болестном вздохе. Глаза политика странно блестели и через секунду всё прояснилось — это всё, кажется, из-за слёз. Неловко получилось, да?

***

На следующее утро внутри боролись между собой смущение и гордость за себя, главной сентенцией которой было «я могу это сделать и имею право это сделать, так почему нет?». Подавив и то, и другое чувство, женщина отправилась на работу, ожидая чего-то. Это что-то было эфемерным и неясным, но почему-то оно оставалось дико важным и из-за него в раннем свежем воздухе витало волнение. Господин президент явился в АП, не демонстрируя вообще никаких эмоций. Он кивнул в знак приветствия и удалился работать. Юлия вздохнула, радостно приступая к работе. Просидев за компьютером в полном спокойствии до обеда, решила — никакого чего-то не будет, всё хорошо! Живём дальше! Как только эта мысль появилась в светлой во всех смыслах голове девицы, из кабинета послышалось громкое «Юль, зайдите, пожалуйста!» и всё. Никакого былого покоя в душе не оставалось. Правда, спасибо внутренней гордости, которая вступила в оборону вместо спокойствия. Она давала возможность создать хоть какую-то иллюзию уверенности на своём лице. Алексей Анатольевич же казался дико невозмутимым. Это пугало. Сначала он откинулся на спинку стула, оценил реакцию, которая таки, чёрт возьми, пробила маску сдержанности на лице Ю. и лишь тогда начал: — Присаживайтесь. — снова следит за реакцией? Именно. — Итак, Юлия Борисовна, я позвал Вас, чтобы обсудить с Вами Вашу… репутацию. Да-да, не смотрите на меня так, г-жа Абросимова, это важно для лица, работающего на государство! Я уже пару недель наблюдаю за тем, как Вы с атташе по торговле из посольства Бельгии гуляете под руку и всё бы ничего, но! Вчера Вы позволили себе несколько… — говорил он с трудом вопреки напускной твёрдости и это так бесило Абросимову! Мало того, что он лезет не туда, куда ему надо, ещё и корчит из себя чёрт знает кого! — недопустимые действия. Задумайтесь и поймите о чём я говорю. — Алексей Анатольевич, при всём уважении к Вам скажу одно: Вы совершенно не правы! У нас с господином Виллемсеном ничего плохого вчера не было. Мы в порыве чувств поцеловались, а не занялись любовью прямо на виду у всех. Это норма, а вот последнее, о чём я упомянула — это и есть пример дискредитирующих действий, которые бы могли помешать мне. Спасибо за заботу о моей репутации и дружбе с Петером — президент был невероятно удивлён. Он сразу же спросил: — У вас... дружеские отношения? — Именно. — Друзья не целуются, госпожа Абросимова! — краткая колкая фраза, брошенная язвительным тоном заставляет и без того раздражённую девицу вскипать до бесконечности. Она говорит ровно с такой же интонацией, только в её голосе было слышно нотки металла и сдержанности (она была нужна ей прежде всего, иначе без мата не обошлось бы): — Интересно было услышать это от Вас, Алексей Анатольевич! Всего доброго. — и вышла из кабинета, оставив пристыженного гаранта наедине. Да пошёл он! Вопросы «нахуя?» и «какого хуя?» по структуре разные, но по факту несут один посыл. В текущем случае они будут и по посылу разные. О`кей, если разобрать всё, что было мужчиной сказано, то получается так: он не прав. Это первая позиция, общая, отошедшая от всякого субъективизма со стороны женщины. Подумайте сами: вас бы не задело обвинение в неприличном поведении, хотя вы ничего такого не делали? Ответ очевиден. Вторая позиция касается моральной точки зрения. Горесть, апатичное выражение лица, а потом слёзы после увиденного поцелуя — это всё с самого начала появления первого признака указывало на страдания из-за появления третьей стороны. Юля понимала это, но думала, что господин Навальный свою ревность отрефлексирует, тем более их дружба не стала бы хуже, если у Абросимовой бы появились отношения… Друзья не целуются. Знатно спизданул после трёх чудесных лобызаний! Ишь ты! Девица была так полностью погружена в свои мысли, пропитанные гневом, что стучала пальцами по клавиатуре с такой силой, будто она взламывает Пентагон. Это и испугало незнакомку, неожиданно глянувшую в помещение. Высокая кареглазая красавица с слегка растрёпанным пучком (наверное, из-за повышенной влажности) была одета не как девушки, которые обычно проходят стажировку в АП, не-а. Она была другой. От неё веяло заграничным шиком, декадансом и чем-то ещё дико задорным. Абросимова прекратила нагло рассматривать женщину и спокойно спросила: — Я могу Вам чем-то помочь? — Да, конечно. — гостья и сама выдохнула, поняв, что всё хорошо. — Алексей Анатольевич у себя? — Нет, он вышел на обед. Ему что-то передать? — Ммм, нет, мне нужна личная встреча. — незнакомка протянула руку, — Я — Мария Певчих, глава отдела социологических и экономических исследований. А Вы… — Юлия Абросимова, секретарша господина президента. — женщины обменялись рукопожатиями и Певчих улыбнулась: — Ага, значит, я о Вас наслышана от моих добрых друзей! После дня рождения Лёши они мне все уши прожужжали, рассказывая о Ваших организаторских задатках. Рада знакомству! — Я тоже рада знакомству. — к щекам Ю. приливает румянец, она это явно чувствует. — Не думала, что буду столь широко известна в узких кругах. — Это заслуженная слава, можете не краснеть. Вот г-жа Л., которая со мной каталась по Туманному Альбиону в надежде взять у них хотя бы пару-тройку идей на будущее, кичится штуками, от неё не зависящими. Но это так, я ляпнула между нами, знающими. — Мария удобно устраивается на диванчике для ожидающих и хрустит руками. — Можно кофе? — Конечно, Вам какой? Чёрный, с молоком, ирландский виски? — Давайте обычный, чёрный, но и с виски можем договорится. — чиновница тихо достаёт маленькую зелёную бутылочку с наклейкой, где каллиграфическим шрифтом, как на плакатах в начале двадцатого века, выведено название. - Купила его в duty free, но боюсь, что с моей занятостью на будущее напиток скорее испарится. Будете со мной двадцать капель к кофию? Будет. Безусловно! Немного крепкой амброзии не помешает после нервотрёпки. Собственно, через минут двадцать наши две госслужащие вкушали кофе с сюрпризом, болтали о всяком и, чёрт, Юля была рада, что хоть кто-то ещё, кроме её друга, может её отвлечь от гневных мыслей. Певчих оказалась женщиной остроумной и интеллигентной. Годы работы в ФБК выковали из этой женщины сильнейшую личность, которой хотелось восторгаться. Этим и занималась Абросимова втайне, честно говоря. Всему хорошему приходит конец. Так и пришёл конец диалога между этими двумя. Навальный вернулся и Маша должна была идти и рассказывать ему о том, что она придумала, учитывая британский опыт, поэтому Ю. осталась одна. Кстати, когда политик заходил в кабинет, он случайно переглянулся с подчинённой. Выглядит, как школьник, которого поймали за воровством ответы на контрольные. Фи. Даже не жалко его, сам виноват! Пусть идёт, живёт, любит и не попадается блондинке на глаза. Кого любить Навальному? Себя, документы, Россию, доширак с говядиной, глупо брошенные слова... Список долгий. Вот Юлии определится легче, там позиций... Две. Или меньше?