Президента любить нельзя бросить

Юлия медленно открывала глаза после длинного и крепкого сна. Сбоку пронзительно визжал будильник, который в сей же момент был отключен. Женщина сладко потянулась, размяла руки и умиротворённо откинулась на подушку. Так хорошо! Есть только шумящий мегаполис, мандраж в ожидании новых событий, утро, она и… Храпящий под боком Алексей Анатольевич. Стоп! Стоп! Стоп! Да, у них вчера был секс. Это и ежу понятно, но осталось одно, о чём пара забыла в порыве возбуждения — субординация. Правила. В конце-концов, морально-этический кодекс! Так нельзя! Можно было подрочить, успокоиться и довольствоваться малым, то бишь, поцелуями, но никак не падать в крайность и заниматься любовью! Если узнают (хоть это и маловероятно, но все равно), то это величайшая репутационная потеря. Абросимова из этой ситуации выйдет из ярлыком русской Моники Левински, а Навального запомнят не по реформам и революции, а как человека, который проебал власть из-за секса с собственной секретаршей. Какой позор! Ужас! Блондинка испуганно выскочила из номера в ванную комнату. Она умылась холодной водой, дабы привести себя в чувство, но ничего не получалось. Стыд уже пожирал её изнутри, блокируя любые другие эмоции. Внутри было пусто, горько, страшно и обидно. «Дура! Просто не могла потерпеть и не затаскивать его в койку?!» — орал внутренний голос. Надо срочно отвлечься. Если так и провести всё время за самоуничижением, то можно пропустить второй, не менее важный день саммита. Когда девица вернулась в комнату, то ещё раз остановилась взглядом на своём друге. Он спокойно спал, слегка сопя носом. Солнечный луч своим светом спустился вниз, раскрашивая русые волосы экс-оппозиционера в золотистый оттенок и оттеняя его правильные черты лица. Президент казался чистым воплощением мужественной невинности, застывшей в сонной позе. Конечно, это красиво, но не отвлекает от самокопания. Исходя из вчерашних событий, восприятие Юлией статуса г-на Н. стало ещё запутаннее. Раньше Навальный был только лучшим другом, добрым начальником, смелым оппозиционером, хорошим примером, умным реформатором, а теперь… он ещё и прекрасный любовник. Неловко. Блондинка выскользнула из комнаты ещё раз. Она попила воды, желая отогнать от себя дурные мысли и во второй раз вернулась в комнату. Её партнёр уже не спал. Он столкнулся с Юлей при входе в её спальню и, чёрт возьми, он всё ещё не оделся! Взгляд девушки проскользнул по торсу мужчины, по крепким и широким плечам, по его затянутым временем шрамами на животе, сильным ногам, выпирающим ключицам, родинкам, рассыпанных на фоне этой бархатной кожи, и… Всё, не смотри туда! Навальный немного отошёл, давая место для того, чтобы пройти. От него повеяло мятной зубной пастой, гелем для душа и ещё чем-то дико приятным… Её духами. Боже! — Доброе утро, дорогая моя! Хотя это и не утро вовсе, а десять утра… — тихо отозвался он, накинув на себя халат и приоткрыв свои объятия. — Иди же ко мне! Он сделал шаг первым, увидев нерешительность в глазах подруги. Ласковые объятия, конечно, согревают, но при этом одновременно и обжигают, углубляя и без того обострённую неловкость. Уткнувшись лицом в грудь своего любовника, Юлия застыла в полном непонимании её следующих действий. Что делать?! Оттолкнуть и сказать, что «это» запрещено? Повторить, а потом нежно намекнуть на окончание их отношений? Непонятно. Ясно было только одно: отторжение сейчас разобьёт сердце не только г-ну президенту, но и самой женщине, а после этого будет невозможно и работать, и строить даже дружеские отношения. Всё ещё вдыхая запах чистоты, исходящий от горячего во всех смыслах тела возлюбленного (или кто он тебе?), Абросимова тупила, страдала, любила и так по кругу… Она успокоилась, когда почувствовала, что её гладят по голове. Нежно-нежно. Словно ребёнка. Алексей любовался ею, словно каким-то шедевром и выглядел так влюблённо. Иначе нельзя было назвать эмоцию, что запечатлелась на его прекрасном лице. Политик расслаблено протянул: — Я восхищён тобой. Правда. — он подкрепил слова одним медленным и острожным касанием губ к разгорячённому, словно нагретый котелок, лбу женщины. В висках неистово загремело. — Всё хорошо? Что-то ты не очень активна, да и температура, кажется… — Всё нормально, — Юлия не знала, как же теперь обратится к Навальному. По имени-отчеству? После секса слишком официально. По имени? Возможно, но не сейчас, в момент осознания своего долга. Лучше опустить обращение и закончить фразу, — можно не переживать. Спасибо за заботу. — лёгкая улыбка и ответный чмок (теперь уже от Ю. к Н.) в щеку. Пока всё идёт своим путём. Размыкая объятия без всякого на то желания, экс-оппозиционер добродушно шепчет: «Если что, я всегда к твоим услугам!», бросает последний, переполненный нежностью, взгляд и идёт к кофемашине. Очередной рабочий день начался, с чем вас и поздравляем! После чашки изумительного латте и хрустящего круассана с поджарой корочкой и с начинкой, состоящей из лосося и авокадо, негатив рассеялся, оставив только горькое послевкусие собственной вины. Всю трапезу Абросимова порывалась сказать, мол: «Давайте забудем о том, что было вчера?», но обрывала себя сразу же, как только получала очередную порцию обожания от своего начальника, что проявлялась то во взгляде, то в поглаживании, то в слове… Ей просто стыдно принять тот факт, что её любят, и поэтому она опирается на какие-то глупые правила, забывая о них только в моменты повышения собственной уверенности. Всё просто, как дважды два. Пора собираться. Дверь комнаты закрылась с тихим скрипом и Юля шумно вздохнула, осознавая масштаб её марафета. Так не хотелось куда-то идти! Но Родина-мать зовёт и вопрос «хочешь или не хочешь?» никого не волнует. На второй (и последний день саммита) надо приодеться так же хорошо. Пришлось пользоваться услугами отеля, отдавать туда одежду и потом забирать её тёплой и выглаженной. Итак, костюм, состоящий из чёрной юбки и пиджака в тон, белая рубашка и тонкая чёрная водолазка под ней — вполне просто, однотонно, но красиво. Абросимова смотрит на себя ещё раз и улыбается. На губах акцентом была коричневая помада, а оттенок теней на глазах был близок к натуральному. Белокурые локоны собраны в классический пучок. Женщина выглядит строго, уверенно, но дико элегантно. Навальный и в этот раз отозвался с комплиментом, увидев свою подчинённую: — Ты как всегда лучшая! — он радостно вздохнул, открывая дверь. Из номера они вышли вместе, под ручку. Может, это было и заметно, но… Пусть будет, почему бы и нет? В этот раз день обещал закончиться быстрее. Оставалось только обсудить пару деталей, договориться о ещё одной встрече (но уже на немного другую тему) и всё, конец. Юлия не забыла о вчерашней просьбе шефа и, услышав тему дальнейшего разговора, уселась на лавочку между филигранно вырезанных кустиков. Она сделала большой глоток Эвиана, понаблюдала немного за копошащимся персоналом и дипломатами в идеальных костюмах, от которых несло дорогими парфюмами, и решила полистать ленту новостей, но её кто-то резко остановил. — Сачкуешь? — смешливо раздался сбоку женский голос. Абросимова поворачивается и видит перед собой Киру. Она так по ней соскучилась! Чуть не стиснув подругу в крепких объятиях (ну, на приёмах так делать — моветон, поэтому стоило отказаться от этой идеи), блондинка весело ответила: — Да что-то типа того. Ты тоже, видно, не скучаешь… — О да. — Ярмыш откидывается на спинку лавочки, снимает с себя бейджик и постукивает пальцами по написанной Montserrat* строчке «пресс-секретарь президента», — Слава богу, пока у меня есть время на маленький отдых. И я от этого счастлива. Кстати, о счастье… Что-то наш господин президент светится поярче новогодней ёлки… Не знаешь причину? — рыжая так пронзительно посмотрела на девушку, что та аж вздрогнула. На неё намекает? Скорее всего. Надо держаться молодцом и не выдать истинную причину внезапной радости Навального. — Знаю! — кивает уверенно госслужащая. — Он чувствует себя победителем, эйфория и всеобщее одобрение действуют на него, всё просто. — И ничего личного? — уточняет пресс-секретарша, словно ждёт какого-то конкретного ответа. — Кажется, нет. — Юля задумчиво смотрит на то, как красиво переливается вода под лучами солнца. — Он сказал бы мне, если бы влюбился. Как никак, именно мне надо будет выделять время для его пассии в президентском личном графике. — женщины захохотали и цокнулись бутылками минералки, синхронно сказав: — За регламент и личное! Веселье длилось недолго. Через некоторое время пришлось вернуться обратно к начальнику, который, в отличии от утра, выглядел несколько неважно. На физиономии, что была бледнее снега, был отпечатан шок, смущение и что-то ещё горестное, но не до конца ясное. Алексей осторожно взял подругу за руку, отошёл в сторону и слабо вздохнул: — Расскажи что-то весёлое. — эта просьба прозвучала так несчастно… Девушка мигом бросилась вспоминать первое из веселого. Ничего в голову не приходило. Абросимова начала в таком случае говорить совсем оторванные от какой-либо важной темы вещи: — Когда я сдавала костюм, чтобы его погладили, кто-то с очень смешным звуком упал на задницу. — Это был я. — совсем беззвучно шепнул президент. Слава богу, его подчинённая не услышала это. Дальше он повёл громче, слегка сжимая ладошку секретарши. — Может, ещё что-то случилось смешное за этот час? — Больше ничего. — девица склонила голову на бок. — Вам очень плохо? — После того, что я увидел, да. Зеленский тоже не выдержал. Вот он, весь зеленый идёт. — Лёша кивнул в сторону президента Украины, которому, как видно, также не было хорошо и легко. — Ещё немного, Алексей Анатольевич, мы скоро уйдём и Вам станет лучше. Хотите, фильм сегодня какой-то посмотрим? — мягко спрашивает Юля, поглаживая шефа по руке, которая держит её вторую ручку. Он кивнул ей и они вернулись. Кажется, ему слегка полегчало. Ой! Опять под ручку чуть не вышли. Стоит сдерживаться в людных местах, а то ещё на папарации натолкнётесь… Навальный побрёл на церемонию закрытия саммита уже энергичнее и факт того, что он вполне успокоился, порадовал. Признайся, с одной стороны тебе интересно спросить его, чего он там увидел, а с другой… С другой стороны это будет некорректно. Тем более, Н. сам ещё вчера сказал: там будет трэш. Лучше не знать. Церемония закрытия была радостнее, чем церемония открытия. В воздухе витало чувство единения и мира, который пришёл между всеми. Ещё бы гимн Европы спеть и всё, можно официально заканчивать всё, как в мелодрамах — под хоровое пение солистов, растягивающих последние слова строк на звучном немецком Навальному стоило бы порывисто потянуться к своей подруге, крепко впиться в её губы и, в единении аплодисментов от всеобщей толпы с музыкой неподражаемого Бетховена, надо было бы целоваться на виду у всех, символизируя любовь и равноправие — те две ценности Европейского союза, которые держат основную идею. Но так нельзя. Во-первых, это неуместно. Во-вторых, это некультурно. Нельзя, ясно? Даже не думайте о таком! Ещё одна небольшая пресс-конференция, во время которой Ю. скромно стояла в сторонке, прислушиваясь к перемене языка ответов с английского на русский. Интересно. Атмосфера всеобщей радости рассеялась уже в авто. Глава государства опять погрустнел. Кажется, ему увиденное снова вспомнилось. Юлия в целях предосторожности закрыла окошко (такое, как в машине у их водителя Гриши — между местом водителя и пассажирскими местами) и придвинулась к Алексею поближе. Машина с лёгким рывком двинулась с места, а женщина начала ласково: — Вам не полегчало, господин президент? — Не беспокойся, Юль, это просто кадры не для слабонервных, а я, как оказалось, принадлежу к их категории. Как-то рассосётся. — слабо улыбается Навальный, но нет, её уже не остановить. Если она хочет закончить день на позитивной ноте, то она это сделает! Девица берёт его за руку, переплетает их пальцы и шепчет: — Вы не слабонервный, Алексей Анатольевич, просто… Ну, Вы слишком близко воспринимаете всё увиденное к сердцу. Можно сказать, пропускаете это через себя. Вы не виноваты. — она тихо подносит его ладонь к своим губам, оставляя на ней лёгкий отпечаток своей помады и наблюдая за тем, как на лице ярко виден восторг с примесью смущения (в приятном смысле этого слова). Глава государства робко продолжает: — Не стоило прям так меня утешать, Юль… — он нервно глотает и смотрит в окно. Дальше говорит кратко и тихо. — Продолжим в отеле. Ну, когда, — кашлянул, — фильм будем смотреть. Так, стоп, это сейчас был намёк на… Что? Или не на это? Непонятно от слова «совсем». Пара размыкает руки и из-за этого Навальный спокойно приобнимает секретаршу, которая кладёт голову ему на плечо. Со стороны их можно было воспринять, как усталую супружескую пару, что возвращается с работы в ожидании приятного вечера. Формально так и есть. Но они не супруги. И даже не пара. За окном мелькающие парижские улочки, освещенные мягкими лучами полуденного солнца, а на улице тихо капает мелкий, противный дождик. Эдакой «слепой» дождь, значимый своей двуликостью. Скажи, Юль, ты тоже хочешь пофилософствовать и вбросить милую сентенцию о том, что твои чувства тоже двухмерные, да? Хочешь-хочешь. Но ты путаешь грешное и праведное, твои ощущения чётко ясны, они просто ограничиваются сводом правил и всё. Не надо приписывать себе лицемерие. Автомобиль плавно тормозит возле входа в отель. Пора выходить. В вестибюле пару снова встречает беллбой. Он, заметив Юлию, неловко улыбается и с трудом, но всё же, стараясь, говорит: — Добрый день, мадам Абросимова! — его акцент в этом предложении слышно ещё сильнее, чем в прошлый раз. И что? Всё равно это приятно услышать! — Бонжур, — краем глаза посмотрела на бейджик, — Этьен! Ça va? *² — примитивные слова на французском пришли в голову не сами по себе. Как никак, годы чтения литературы из-под пера Дюма, Лафонтена и Анн Голон дали о себе что-то знать! Носильщик заметно расцвёл, щебеча в ответ: — Tres bien. — он, как видно, хотел поболтать ещё, но его позвали и он с разочарованным видом кивнул на прощание, — Adieu! Интернациональный диалог закончился. Абросимова повернулась к Лёше, который смотрел за этим всём довольно и завороженно. Да, Алексей, она невероятно невероятна! Её ум и навыки выкручиваться, держать ситуацию под контролем и находить подход к каждому, начиная с продавца и заканчивая ветряной чиновницей, тебя влюбляют ещё больше. Ты на пределе броситься в омут обожания и бесконечного предложения. А хотя… Разве ты уже это не сделал? Ты в этом омуте тонешь и специально ещё тянешь себя на дно. Дорога в номер казалась долгой. Один лестничный пролёт, второй… Президент пропускает Юлю вперёд и закрывает после неё дверь. Сразу же на ключ. Значит, ужинать они будут позже. Или и вовсе закажут еду в номер — почему бы и нет? Женщина устало плюхается на мягкий диван в гостиной, снимая пиджак и лениво протягивая: — Ещё хотите чего-нибудь смотреть? — Пожалуй, — Навальный также избавляется от пиджака, но за ним ещё летит и галстук, — нет. Отвлечёмся как-то по-другому. — он открывает мини-бар и хмыкает, — Мы вчера с тобой открыли шампанское и не выпили ещё всё, не против накатить до конца? — Конечно, я только за. — через миг на столике рядом появляются два бокала, наполненных солнечным по цвету, но холодным по температуре напитком. Госслужащие спешно чокаются, но пьют медленно, смакуя каждую нотку шампанского. Империал брют чудесен. Интенсивный, насыщенный фруктовый вкус с лёгкой кислинкой, присущей только брюту, и пузырки, ласкающие языковые рецепторы — это все причины на употребление столь громкого слова, которым в качестве авторка одарила этот напиток. Мужчина ставит свой бокал на место и смотрит на подчинённую. Долго. Даже, можно сказать, выжидающе. Он тихо начинает, неспешно повествуя: — Я счастлив быть в такой обстановке именно с тобой. Знаешь, почему? — звучит, как риторический вопрос. Хотя это он и есть, судя по интонации. (Ю. не один раз присутствовала на произношении разных речей, поэтому и разделяет тона у Н. легко и просто) — Всё просто. Только с тобой я чувствую себя человеком. Не президентом Российской Федерации с кучей обязанностей, не лауреатом тонн премий, который преисполнился в своём познании на сто триллионов лет, нет! Ты видишь меня без титулов и привилегий и меня радует, что я встретил такую женщину в столь странное время, в котором победа уже получена, но обороты сбавлять нельзя. — спич главы государства был настолько пылок, что к его щекам прилила кровь (может, ещё и от шампанского?), а во взгляде васильковых глаз читалась чистая верность и глубинная нежность. Можно ли это воспринять, как признание в любви? Можно и нужно, но всё же… Разве ты уверена в том, что он об этом ведёт речь? Возможно, опять к дружбе всё сведёт? После коитуса это маловероятно. Но эти мужчины… Да они все одинаковые и думают только членом! Чего верить им? Весь скептицизм уходит в момент, когда политик берёт её лицо в свои руки и, целуя ей лоб и щёки, шепчет: — Ты всегда будешь для меня особенной и единственной. Даже, если захочешь уйти, даже, если хлопнешь дверью, обматерив меня с ног до головы, я все равно буду… — он умолк, подбирая слова, — ценить тебя, Юля. — то, как он тепло и с некоторой долей возвышенного уважения произнёс её имя, пронзило сердце женщины наповал. Её тягучая нежность забурлила опять, закрутила все нити сентиментальности до предела и растопила всю сдержанность Юлии. Абросимова осторожно опускает руки президента вниз, сокращает их дистанцию до минимума, заглядывает в глаза и решительно, растягивая каждое слово, словно карамель, говорит: — Даже, если ты говоришь это из-за стресса или шампанского, я принимаю твои слова. — краткий полувздох, — И ты тоже дорог мне, Лёшенька. Невероятно дорог. — после этих слов парочка синхронно поддается чуть вперёд. Секунда и мужчина с женщиной уже сливаются в одном чувственном до дрожи поцелуе, который заставляет трепетать всё внутри. Горячие, сухие губы Навального сминали податливые, тонкие уста Юли в требовательном, но не властном позыве. Всё вокруг, как казалось, застыло, слышно было только динамичное сердцебиение и тиканье часов. Блондинка чувствовала, как сердце так и хочет выпрыгнуть из грудной клетки, обнажив всё наружу — и клапаны, и чувства, и… любовь. Любовь, именно её! Поцелуев резко стало мало для выражения всей палитры эмоций. Глава государства кратко спрашивает: «Ты этого хочешь?» и Абросимова отвечает согласием, хотя её здравый рассудок кричит «Нет, так всё ещё нельзя, вы на работе!». В один момент блондинку легко поднимают на руки и трепетно несут, словно какое-то божество, в спальню гаранта конституции. Она была уже здесь. В прошлый раз не заметила его голого здесь, а теперь увидит! В этот раз всё было по-другому. Это уже не был порыв двух возбужденных и незакалённых сексуальным воздержанием организмов, нет! Это было нечто высшее и степенное. Русоволосый спешно снял рубашку с женщины, осторожно стянул ещё и гольф и прильнул к её устам. Этот поцелуй был быстрее предыдущего, но нежности и трепета в нём также хватало. Во время поцелуя Лёша пытался расстегнуть застёжку бюстгальтера своей подруги, но замочек, вопреки усилиям и медленному темпу, не поддавался совсем. Так к лучшему! Начало прелюдии перервал стук в общую дверь номера. Алексей кивнул, мол «всё хорошо!» и громогласно, будто не своим голосом, спросил на английском: — Кто там? — Это я, Кира. — послышалось спокойное женское и Абросимова пулей погнала собирать свои оставленные вещи в гостиной и вместе с тем, что было снято, убежала в свою комнату, закрыв к ней дверь. Пронесло. Сев на кровать и взглянув на себя, вздохнула. С одной стороны, если бы Ярмыш узнала, ничего зазорного не было бы. У женщин были тёплые отношения, поэтому осуждения не было бы, но в этот момент включается другая сторона — собственная. Перед собой же будет неловко, поэтому… Лучше уж скрываться пока у себя. Спрятав одежду и набросив на себя хотя бы пеньюар, блондинка начинает прислушиваться. Надо бы приоткрыть дверь слегка… — С Юлей точно всё хорошо? — ой, кажется, пресс-секретарша президента обеспокоена. Но тон у Навального максимально убедительный: — Да, я же говорю, она переодеваться пошла… Скоро выйдет. — А ты чего весь такой красный и запыхавшийся? — насмешка скользит в словах рыжей и… Блять, точно! Там ещё и шампанское осталось… Пиздец! Штирлиц никогда не был так близок к провалу. Спасай ситуацию, Анатольевич! И он спасает: — Шампанское открыл едва. — Ясно. — ноток недоверия нет. Это радовало. Ещё несколько реплик насчёт послезавтрашнего перелёта и всё, разговор окончен. Девица после него из комнаты не вылазит. Не хочется как-то. Она степенно переодевается в домашнюю одежду (для Парижа купила очень красивый комплект, всё-таки, как-то некорректно щеголять по дорогому номеру в чем-то старом и растянутом) и ложится на кровать. Походу, Лёша моет бокалы — слышно шум воды и скрип. Юля не вмешивается. Ей надо подумать. Так, хорошо, всё-таки, здравый смысл победил. Хоть волей случая, но всё равно одержал победу. Так не хочется об этом думать! Хочется опять откинуть все предубеждения, но собственное чувство неопределенности ноет и мучает, не желая отпускать. Ещё надо выпить. Не лучший выход закончить отвлечение от общей ситуации, но что ещё поделать? Глава государства всё ещё был в гостиной. Он, услышав скрип двери, повернулся к сотруднице и спокойно сказал: — Как видишь, всё хорошо. — о продолжении действия так и не сказал. Спасибо ему на этом. Неловкое молчание тяжело повисло в комнате. Абросимова решила взять то, что хотела, кивнуть и уйти, но на полпути к цели её мягко остановили. Президент хотел опять коснуться к ней губами, но нет, в этот раз девица прервала его попытку, положив пальцы на его уста: — Пока что остановимся. — Как изволит моя госпожа. — Алексей покорно поцеловал кончики тонких пальцев, очаровательно улыбнулся и отошёл в сторону. Второй раз за день совесть Абросимовой онемела, как казалось, на совсем.

***

Это утро уже началось поспокойнее. Будильник уже молчал, ибо вставать никуда не надо было, а целая кровать была только Юли. Больше ни-ко-го! Точка. Женщина с трудом открыла глаза, потянулась, испугалась хруста собственных костей и посмотрела на часы. Почти двенадцать часов дня! Ничего себе… Ладно. Пора вставать с постели. Взгляд возвращается к тумбочке возле кровати. Это что такое лежит возле часов? Конвертик. Совсем крохотный, причём. Абросимова открывала его очень аккуратно, немного переживая. Откуда он здесь? Может, бумага чем-то намазана? Непонятно! Ладно. Паранойя не к месту сейчас! Из конвертика выпал листочек поменьше. Пока Юля раскрыла его, то обнаружилось, что это обычный А5, сложенный в несколько раз. На дорогой, белоснежной бумаге с вытесненным сверху логотипом отеля было мелкими, острыми буквами выведено: «Я пошёл гулять. Не переживай, со мной охрана в гражданском. Буду поздно. Если что, звони! Буду рад услышать твой голос. ♡» А под сердечком подпись президента. Неожиданно! Если с ним охрана, то переживать реально не стоит. Всё же без Навального становилось скучно. Можно даже сказать, что без него чувствовалось какое-то особенное, тоскливое одиночество. Особенно остро ощутилось оно, когда женщине пришлось трапезничать одной. Даже чудесный завтрак (или обед?) — крок-мадам и холодный апельсиновый сок, — не скрасили рутину. Надо что-то срочно делать! Сначала блондинка насладилась ванной с ароматной лавандовой пеной, а потом использовала привезённые ею из Москвы те самые уходовые средства, которые ей подарил начальник (хотя как сказать: прежние баночки уже закончились, это просто тот же бренд и та же линейка средств, но куплена за счёт девицы). Посмотрела на себя в зеркало и восхитилась — хороша! Ровно год назад, она — бедная, травмированная Юля с низкой самооценкой, — была полупрозрачной и серой, а сейчас, спустя двенадцать месяцев она — холодная, очаровательная, но недоступная Юлия Борисовна. Разница ошеломляющая во всём, кроме одного: бзики в голове изменили только направление, но не силу. Вот так. Хотелось продолжить марафет. Надо только повод. А он явно есть — погода хороша, деньги есть, вокруг Париж… Остаётся только принарядиться. Идей для аутфита в этот раз не было, пришлось повторять образ из первого дня. Только брюки поменять надо — шёлковые будут впору. Маршрут простой: авеню Монтень. Цокая каблучками, вышла из отеля, подарила улыбку беллбою и направилась к бутику Диор. Там пробыла недолго, увы. Единственное, что пришлось по вкусу — это сумка-седло, но, чёрт, такую уже у трёх в Москве на приёмах видела! Это не вариант для покупки. А! Ещё понравился жакет кроя родом из пятидесятых, но, увы, даже на фигуре г-жи Жюли он был не так изящен, как на манекене. Спасибо этому дому, пойдём к другому! Обновлённый бутик Шанель, как обещал маленький компактный шоппинг-гид, взятый в аэропорту, должен был поразить своей лаконичностью и тонкостью обстановки. С этим поспорить нельзя было, это точно. Здесь уже девица сделала первую покупку — новые очки. Не себе, а маме. В бутике Louis Vuitton купила одну из самых странных вещей — путеводитель по Парижу. Тоже маме. Зато в какой упаковке он будет, красота! После краткой пробежки ещё за магнитиками для близких родственников Абросимова пошла в кофейню рядом. Ей надо передохнуть. Удобно усевшись за столик у окна и сделав глоток латте с нежнейшей пеной, поняла: она хочет купить ещё что-то ему. Горячий кофе взбодрил и дал сил, чтобы закончить шоппинг, но продолжить променад. От бутиков и кафе женщина перешла к лавкам поменьше. Ничего не подходило. Разочарованно вздыхая, решила бросить эту затею. Приходится из последнего магазина выйти с пустыми руками. Стоп! Юлия стоит, застыв от удивления. Причиной этого является Алексей, который спокойно и мягко улыбается с стереотипно идеальной корзиночкой для пикника, опираясь на фонарь возле входа в магазин одежды, из которого вышла девушка. И кажется, ему наплевать на всё-всё: и на то, что его могут узнать, и на то, что охраны никакой нет, и на то, что уже почти поздний вечер… Расслабленность чувствуется и в одежде: свободное, расстёгнутое элегантное пальто из серой ткани, чёрная водолазка, которая, чёрт возьми, так и подчеркивает его подтянутость, и джинсы с обычным чёрным ремнём. Чисто есенинский хулиган, но Лёша в отличии от него причесался и побрился. Абросимова подходит ближе и слышит знакомые до боли цветочные ноты парфюма… Стоп, это Gucci Memoire d'une odeur — она тоже ими пользуется. О боги. Получается с утра от него несло своим парфюмом, а не её. В любом случае прекрасный запах. Признай, он притягателен! Ни одеколон, ни одежда, ни его глуповатая улыбка тебя не влечёт. А просто он. В слегка пьяной от нахлынувшей свободы голове Навального лишь кутёж (очень умеренный, а не такой, который он творил в студенческие годы), гордость из-за любопытного взгляда подруги и сильнейшее желание её крутить-целовать-обнимать прямо здесь, сейчас, пофиг на обстоятельства, к черту всё: и президентство, и формальность, есть только он, она, Париж и ночь! Поэтому политик уверенно и ровно говорит: — Мадмуазель окажет честь пройтись со мной на Монмартр? — Да. — так быстро и точно ответила она, что экс-оппозиционер не выдержал, чуть не подпрыгнул от радости и взял девицу за руку, ведя в том направлении, о котором ему поведал продавец Франсуа. Красивые дома и ровные улицы, немного уничтоженные толпами эмигрантов, переросли в тонкие проулки, где хоть и светили одинокие фонари на длинных, кованных ножках, но все равно было пусто. Юля удивлялась, откуда Лёша так знает Париж, но он ничего не отвечал и вёл, лишь украдкой поглядывая на неё и подмечая её реакцию. О, вот и это место. Что-то нечто полянки на двоих (и плед!) на Монмартре с видом на всё великолепие. При этом, стоит она так удачно, что нет никого из туристов, но видно всё. Блеск! Такое и днём с огнём не найти. — Это… потрясает. — восхищённо замечает блондинка, присаживаясь. Навальный же раскладывает всё: мёд с золотистой специальной ложкой для него, ассорти орехов в изумительных небольших баночках, небольшую сырную нарезку, два бутерброда с хамоном, две стеклянные бутылки облепихового лимонада, бутыль розового полусладкого вина и два бокала. Кажется, всё! Девушка рассматривает такое разнообразие продуктов и спрашивает негромко: — Откуда это? — Надо места знать! — подмигивает мужчина, лёгким движением руки и штопора, который он достал из кармана, открывает вино, наливая себе и спутнице. На вкус напиток оказался приятным и прекрасным. Дар богов, как говорят. Но эта вся прелесть не сравнится с божественностью вида, когда Юлия откусила немного сыра после вина и ещё взяла миндаль. Она, когда даже ест, выглядит, как произведение искусства. Ты это кучу раз уже доказывал… Лишь одними губами она говорит: «Вкусно» и ты так хочешь впиться в эти уста, так хочешь сминать их своими губами, чувствуя текстуру губ этой нимфы, тепло, сухость… Алексей неожиданно берет подчинённую за руку, целует тыльную сторону ладони, потом поднимается выше, целуя ямочку на запястье, а потом уже поднимая голову, аккуратно берет девицу за подбородок, убирает выбившуюся из её причёски прядь и нежно целует любимую, пробуя уже несколько специфичный вид ласки — французский поцелуй. Символично, однако. Пришлось действовать очень осторожно и медленно, чтобы не испугать её. Всё такое странное. Их пальцы переплетаются в странный узор; мысли витают где-то далеко, вне этого всего, а где-то там, в раю. А может где-то и получше. Вкус сладкого вина, горьковатых орехов, мягко-приторного сидра, один аромат парфюма на двоих — это сейчас микс любви и эйфории. Абросимова отодвигается первой, опуская голову вниз. Навальный мгновенно краснеет, но чувствует, как она аккуратно давит ему на плечи, требуя лечь на её колени и он покорно это выполняет. Шёлк её брюк и то, как она трепетно гладит его лицо, перебирает волосы — эти два приятных чувства заставляют прикрыть глаза и мурлыкать негромко. Ему так тепло и хорошо… — Я чувствую нечто странное. — шепчет она, чуть нагибаясь и обжигая кожу щек своим горячим дыханием, — Я думаю о тебе не как о друге и мне это нравится. — В такие моменты я просто размышляю об этом снова и снова. — Алексей легко целует ей ручку снова, чувствуя, как другой рукой Абросимова продолжает гладить его по щеке. — Ты — восхитительна. — Такое впечатление, будто ты готов меня боготворить. — она так пристыженно улыбается, как и на каждые комплименты, какие ей говорят. Президент сейчас готов лить откровенности на полную: — Готов. — к счастью, его любовную тираду прерывает то, что девица по-детски очерчивает контур его губ острым уголком миндаля и постукивает им по нижней губе, чтобы тот притих и скушал. Так он ест ещё немного орешков, сыр… Ему нравится эта неторопливая и вкусная в прямом смысле этого слова игра. Он чуть привстает, берет бутерброд и даёт девушке укусить, смахивая потом с её губ крошки белого хлеба. Так они странно кормят друг друга и пьют вино, чередуя иногда его с лимонадом, пока понимают, что осталось совсем немного времени. Алексей пакует это назад, всё обертывая и оставляя место для двоих, а не для еды на пледе. Парочка уже вдвоём ложится на мягкую ткань. Политик чуть нависает над секретаршей и это выглядит так… Перестань, это игра твоего подвыпившего сознания. Лишь игра. И ничего, что вы уже смотрите на друг друг с оттенком томного желания. Вы невероятно близко. Ты чувствуешь, как бьётся её сердце. Оно порхает, как птичка, желающая вырваться, в клетке. Юля прикрывает глаза, чуть прикусывает нижнюю губу и прижимает Лёшу к себе. Ей тяжеловато, ибо он — парень большой, но ладно. Как там было? К чёрту всё! Дальше поцелуев ничего не заходит. И это правильно. Правда, какие это были поцелуи! И в шею, и в нн-ый раз в губы, и в животик (ни ниже, и ни выше) и за ушком, о боже. Это всё провоцирует учащенное сердцебиение и навязчивое желание продолжить. — Юля, пожалуйста, давай… — мягко начинает Алексей, краснея и поглаживая по щеке возлюбленную, — пойдём в отель. Уже совсем поздно. Когда парочка вернулась в отель под заинтересованные взгляды персонала гостиницы, никакого обсуждения сегодняшней прогулки не было. Только молчание и неловкие взгляды, случайно брошенные друг другу. Разговор продолжился уже в номере, когда они пересеклись после принятия душа перед сном. Две ванные, объединены общей комнатой, — интересная вещь, но есть одно но: вы слишком часто будете мелькать перед глазами соседа/соседки, если, конечно, было бы уместно употреблять такой термин к живущим рядом (временно!) Юле и Лёше. Так что, после часовых объятий и поцелуев паре смотреть друг на друга в мягких халатах, скрывающих обнаженные, приятно пахнущие тела, было тяжеловато. Пришлось отвлекаться как-то (а сейчас было труднее, чем вчера). Иначе можно допустить вчерашний случай и… — Ты уже идёшь спать? — Навальный пытается говорить естественно, но его надлом в тоне и натянутое удивление выдаёт его. Девушка тактично делает вид, что этого не заметила и просто отвечает кивком. — Завтра мы летим домой, Алексей Анатольевич. Вам надо выспаться. — она говорит чётко, регламентируя каждое слово. Ах, значит, теперь Алексей Анатольевич? На «Вы» и шёпотом? Никаких больше «Лёша» и переходов на неформальную форму общения? Будто не было ничего у них на Монмартре, будто всё, что вообще их локально объединяло до этого, — пустошь. Глава государства понимающе кивает. Нет, он не имеет право её обвинять, она ведь хочет как лучше. Не надо драматизировать. Уходить вот на такой ноте — нет желания. Как бы затянуть разговор? — Скажи честно, я ведь тебе за время нашей поездки надоел, правда? Первый блин всегда комом, но я для тебя ещё хуже загуститель к этой тошнотворной массе. — так. Сначала ты просишь не драматизировать, но потом подталкиваешь разговор на русло типа: «Да, скажи, какой же я — ужасный начальник, а потом я буду копаться в себе». Умница. Этой логике можно только позавидовать. Абросимова лишь хмурится, услышав такое: — Нет, совсем нет! Да, конечно, Вы можете слегка раздражать… — она хихикает, когда это говорит, — Но во время поездки Вы — душка. Особенно, когда отходите от имиджа Робин Гуда у власти и наконец, становитесь самим собой. Чёрт. Она сказала лишнее. Видимо, не надо было пить вино, оно слишком ударило ей в голову и она из-за этого несёт чушь… Но мужчина только добродушно хохочет: — Знаешь, интересное мнение, однако. Благодарю за «душку», это приятно было услышать. Спокойной ночи, Юленька.  — то, каким низким, бархатным голосом произнес он последнюю фразу, о Господи! Этот чёртов тон снёс и так расшатанное целомудрие блондинки и разбил его вдребезги. Она спрятала взгляд, бормотнула в ответ: «И Вам спокойной ночи», пытаясь отбросить от сознания интересные картинки, которые скомпилировал мозг на основе того же тона и Навального в халате. О боги, их парижская симфония, конечно, заканчивается не лучшим образом — чувства вроде есть, а что с ними делать? Постоянно метаться от проявления до затишья и наоборот? «Я подумаю о этом завтра.» — констатировала блондинка, массируя виски́ и пытаясь устроиться получше на большом мягком одеяле. Всё, кроме их статуса отношений, пока остаётся стабильным: он, она, Париж, ночь…