Президента любить нельзя бросить

Утро перед вылетом казалось тягостным и долгим. Из Парижа, конечно же, не хотелось улетать. Здесь было слишком хорошо и приятно, да и муки совести отступали быстрее. Ну и как вишенка на торте — это свобода. В столице страны, девиз которой «Liberté, Égalité, Fraternité» ты, априори, чувствуешь себя раскованнее и, соответственно, действуешь также. В России такое не прокатит. Впрочем, по родине женщина успела соскучиться. Пройдётся по Москве, впитает в себя атмосферу и всё, и следа не останется от тоски по Франции. Крайний завтрак в Париже был особенным по сути своей. Пара вновь собралась за одним столом и накрыла его, словно на праздник (именно убранство стола указывало на это, а не блюда). Навальный принёс откуда-то букет свежих голубых ирисов и торжественно поставил его в вазу на столе. На вопрос «А куда мы потом денем цветы?» ответил спокойно: — Оставим их тут, как приятный сюрприз. Или, если хочешь, возьмём с собой, я что-то придумаю. — хороший ход. Первый вариант казался логичнее. За четыре часа перелёта букет тупо повянет… Да и выходить с такими цветами из самолёта к СМИ будет как-то подозрительно. Решено! Ирисы останутся. Честно говоря, их нежная синева чудесно смотрелась среди трапезных мотивов. Идеально белая скатерть, небольшие фарфоровые тарелки, стаканы, до половины наполненные холодной водой, зелёный салатик, аккуратно выложенный на фарфор, розоватые креветки, начищенное столовое серебро (ну, две вилки тоже им считаются!) — чудесный набор разных цветов и вкусов, который завораживает аппетит девицы. Пара наконец уселась за стол и начала есть. Господин президент ел, словно на приёме, утончённо и со всеми правилами этикета. И угол наклона ножа правильный, и локти не на столе, и спина ровная, о боги! Как можно так изящно есть? — Тебе не нравится еда, Юль? — мягко спросил Навальный, опуская вилку вниз, дабы наколоть на неё ещё одну креветку. Стоит упомянуть, что салат — это его творение. Он нынче решил похозяйничать и вместо того, чтобы пользоваться услугами отельной кухни, пошёл в ближайший супермаркет, купил всё нужное и приготовил это. Женщина поняла, что она подзависла, наблюдая за начальником, и, чтобы развеять надвигающееся на него сомнение в собственных кулинарных силах, ответила мигом: — Да нет! Я просто… за тобой смотрела. — призналась, краснея, но так же лучше, чем ложно убедить его в том, что его еда — дрянь? Потому что его еда не дрянь. Вкусно ж. А если это ещё и не ты готовила, то ещё приятнее становится… На щеках мужчины появляется лёгкий румянец. Он стыдливо спрашивает: — Я где-то испачкался? — после того, как ему в ответ покачали головой, облегчённо вздохнул. — Тогда хорошо. Ещё несколько минут провели молча, жуя и глотая. Слышно было только хруст салата под зубами и лёгкий скрип от соприкосновения вилки с тарелкой. Когда с едой было покончено, пара синхронно отпила воды и откинулась на спинки стульев. Алексей первым начинает хоть какое-то действие: он встаёт, забирает тарелки и начинает их усердно мыть. На все предложения помочь отмахивается, задумчиво, но умиротворённо продолжая тереть губкой по фарфору, взбивая пену с запахом яблока. Значит, о чем-то думает и таким образом отвлекается от слишком сильной концентрации… Ну, хорошо. Надо бы вещи собрать. Перед тем, как удалиться к себе, блондинка подошла к шефу, обняла его со спины, поцеловала в шею и уткнулась носом в домашнюю рубашку. Глава государства хихикает и беззлобно бурчит: — Я сейчас в неудобном положении. Мне комфортно, но я никак не могу ответить на твой поцелуй! — он спешно откладывает тарелку сбоку, выключает воду, вытирает руки полотенцем и размыкает объятие. Через миг обнимает уже сам. Лёша мелко целует щеки подчинённой, а затем опускается поцелуями к шее. Его губы оставляют теплые, влажные следы на коже и это заставляет шумно, но тихо ахнуть. Политик отстраняется, не отпуская секретаршу из объятий, и виновато оправдывается: — Если займёмся чем-то другим, кроме сборки вещей, то ничего не успеем. Не обижайся, пожалуйста, милая, я тоже был бы не против продолжить. — в качестве извинения увлекает в недолгий, но при этом яркий и нежный поцелуй. Ну, ладно, такое «Извини!» Юля принимает полностью. Да и она может понять: все мы — люди и не всегда должны делать то, что хотим. Удалившись в свою комнату, Абросимова принялась складывать свои многочисленные наряды в чемодан. Пришлось тяжеловато с коробкой туфель, купленных здесь, но каким-то чудным образом и это поместилось в багаж. С этим разобрались, хорошо! Учитывая то, что перелёт долгий, а потом надо выходить к журналистам, в ручную кладь женщина кладёт косметику в трэвел-формате, зеркальце и духи. Этого достаточно. Девушка смотрит на часы и улыбается: она ещё успевает выкроить время на уход за кожей. Отлично! Как только спрятали крем для лица с запахом авокадо, гель для очищения кожи и маску для увлажнения, которую нанесут во время перелёта, делать было нечего. Только одеваться в аэропорт. Надо приодеться удобно… Всё! Готово. Судя по тому, что шума в комнате президента нет, он ещё не готов. Или готов не до конца. Дверь приоткрыта и можно было посмотреть, как идут дела. А нет, чемодан уже собран. «Молодец. У него ещё всякие костюмы с собой, а их складывать труднее…» — хвалит его мысленно Юля. Что-то сзади говорит резко: — Меня ищешь? — блять! Кто это? Слава богу, это наш милый господин президент. Он, заметив испуг на лице подруги, краснеет и извиняется, — Прости, милая, прости, я не хотел тебя напугать! — Всё хорошо. Просто ты так тихо подошёл… — блондинка выдыхает, опираясь на дверной косяк. Ей уже легче. — Я отлучался, потому что должен был Кире перезвонить. Мы подберём её по дороге в аэропорт, вот я и напоминал ей об этом. — Я и забыла, что в этот раз мы одним рейсом летим… — это правда. Среди любовной суматохи и политических разборов легко было пропустить такие нюансы. Честно говоря, хорошо, что Кира присоединится к паре. С её помощью и с прессой коммуницировать легче и собственный итоговый анализ провести можно. Последнее, конечно, мысленно. Пока пресс-секретарша будет разговаривать с президентом, можно будет подумать о своём ещё раз, не отвлекаясь на беседу. Это радовало. По факту всё было готово, осталось выйти и сдать ключи от номера. В последний раз обводя взглядом все эти милые гипсовые завитушки, вылепленные лавровые венки, бюсты маститых* дядек и высоченные колонны в холле, Абросимова грустно вздохнула. Дальше её ждёт такое же великолепие, но на него она будет смотреть через баррикады из бумаг. Кажется, уже знакомый нам беллбой заметил её перемену настроения. Этьен подошёл к ней и прямо спросил: — Вам грустно уезжать? — его предложение на английском хоть и было сложено не совсем правильно, но суть его была верна. Девушка кивнула, горько улыбаясь и француз оживился, — Но Вы же вернётесь, да? — Я на это надеюсь. — улыбка женщины становится мягче. Юношу и в этот раз зовут, но теперь он прощается, да ещё и как прощается! Машет рукой и громко говорит на ломаном русском, улыбаясь: — Пока, госпожа Абросимова! — и на душе становится так тепло! Всё-таки, за эти пару дней обстоятельства так и вынудили госслужащую привязаться ко всему этому: и к городу, и к людям, и к здоровому гедонизму, который так и царит везде… Уже в машине взглядом провожала авеню Монтень, место для особого пикника, на котором все чувства вспыхнули с особым трепетом, и понимала: если бы не особенный шарм столицы Франции, то, может, все слова любви и вся свобода ощущались бы не так ярко. Дело даже не в обстановке, признай, Юль. Дело в том, что здесь твоего благоверного тоже могут узнать, но изредка. Это даёт как-то больше возможностей, да? Да, верно. Оказывается, проехали совсем немного, ибо из-за угла ещё виднелась улочка, идя по которой можно было выйти к отелю Крийон. Остановились у ещё одного отеля (название, увы, в силу своего не всегда хорошего зрения, Ю. не разглядела). На встречу к авто лёгкой походкой шла госпожа Ярмыш. Уже одета в парадно-выходной лук. Ой, она сама тащит такой тяжёлый чемодан! Навальный хотел выйти, но охранник, сидящий на переднем сиденье, покачал головой и вышел сам. Пока чемодан пытались уместить в багажник с кучей аптечек и прочего, пресс-секретарша успела сесть в салон. Получалось так, что Юля сидела между ней и президентом. Может, поменяться? Но кажется, Кире так даже было легче. Она удобно разместилась на третьем сидении и выдохнула с облегчением: — Всё! Теперь никаких интервью давать не буду. — Это ещё почему? — Алексей удивлённо поднимает бровь и поворачивается к подчинённой. Та, сохраняя всю свою расслабленность, философски отвечает: — Мне кажется, после всех моих заявлений мне будет нечего сказать. — А если появится экстраординарный повод? — то, как господин президент выделил последние два слова, насторожило женщину. Что же ещё планирует неугомонный политик? Рыжая задумчиво хмурится и, поворачиваясь к Алексею, размышляет вслух: — Новым экстраординарным поводом будет разве только новость о твоей предстоящей женитьбе, — Абросимова бросает взгляд на экс-оппозиционера. С каждой секундой он краснеет всё сильнее и сильнее. Столкнувшись взглядом с Ю., мужчина отводит глаза подальше и пялится на потолок салона. Видно, что его это не задело, но всё же заставило смутится. — а пока всю неделю будем обсуждать саммит. Сам понимаешь, ничего нового на этом я не скажу. Все затихли. Навальный больше не пытался завести разговор, а Кира вяло листала новостную ленту в соцсетях. Осталась лишь одна молчаливая блондинка, которая вообще не знала, что делать. Благо, уже подъезжали к зданию аэропорта. Стоп! А куда едем-то? Оказывается, аж к самому трапу… Неплохо. В прошлый раз пришлось немного пройтись до второго входа в аэропорт и только там садится в машину, но это так, нюансы… Самолёт частный. Появляется рациональный вопрос: «Откуда?». Все бывшие путинские самолёты распроданы же! Увидев удивлённый взгляд девицы, Навальный глухо произнёс спокойное и твёрдое: «Мы его арендовали». Ну, хорошо. Пусть будет так. Над Иль-де-Франс*² высоко поднялось утреннее, уже не блеклое солнце, лучи которого заставляли переливаться всеми цветами радуги небольшие лужицы бензина, оставшиеся от некоторых авто, стоящих подальше от самолёта. Сам летательный аппарат был махиной большой, но не грозной. Типичный Cessna не более чем на десять человек. Но было одно отличие от обычного бизнес-джета: хромированные бока, которые сияли и переливались под французским солнышком, ослепляя и завораживая одновременно. Юлия ахнула, рассмотрела самолёт со всех сторон и застыла возле входа. Она полетит на этом! Красота… После трёх чудесных дней в одном из лучших и дорогих отелей Парижа и брендовых подарков, кажется, удивляться не стоит, но по старой привычке и чисто из собственной скромности женщина ещё может поражаться подобному. «Мне кажется, жизнь слишком меня балует. Мне просто везёт.» — она ловит себя на такой мысли и вздыхает. Без синдрома самозванца никуда. Возможно, ты из-за него так от себя бежишь? Вполне вероятно, что именно из-за него ты так обращаешь внимание на общественное мнение и думаешь, что ты не сможешь построить отношения с Лёшей. Зря думаешь, что твой удел — метро, а тип мужчины должен быть чуть лучше обезьяны. Зря. Пищу для размышлений глотнуть не дал вездесущий г-н Н., который, по видимому, заметил, что его подруга начинает минутку самокопания. Он мягко взял её за руку и шепнул: — Нам пора, милая. — его голос отвлекает внимание госслужащей от внутреннего диалога. Ну-ну, его мы оставим на время полёта… Ветер, поднявшийся от движения мотора, развевает полы расстёгнутого пальто и в лицо бьёт необычайный поток свежести. Пора. Абросимова, не отпуская руки начальника, вместе с ним поднимается на борт. Увидев стюардессу, она убрала руку, но чисто из нежелания обидеть друга сделала это медленно и плавно. Он ещё подумает, что на людях тебе противно с ним… Не стоит толкать его к ложным убеждениям и убеждать о том, чего нет. Салон самолёта был уже проще. Подтвердился тот факт, что он всего на семерых, но всех мест с головой хватало. Сзади сидели два охранника Алексея Анатольевича и один охранник, который должен был обеспечивать безопасность Юлии. Спереди, конечно, располагались сами вышеуказанные лица. Лёша сидел возле Юли, а Кира — с другой, параллельной стороны. Кажись, она планировала спать, а не говорить с шефом. Самолёт степенно набирал скорость. При поднятии вверх Абросимова испытывала неописуемые чувства: что-то между эйфорией и возвышенностью. Сердце будто выпрыгивало из груди, а ощущение необычайной лёгкости переполняло разум. Впрочем, то самое она пережила и при полёте в Париж, но тогда всё было как-то по-другому (наверное?). Если даже и не было, то хотя бы так казалось. Через минут двадцать уснула Ярмыш, прикрыв лицо своими огненно-рыжими волосами. Начал сопеть и охранник, сидящий прямо за г-жой А. Второй, судя по звуку, включил наушники. Ей-богу, будто создают все условия для нашей пары! Кроме только одного оставшегося, но он сидел, глядя только в иллюминатор и наслаждаясь облачками, плывущими за стеклом. Значит, уже окончательно все заняты своими делами. Время для монолога или романтических действий? Непонятно. Навальный игриво смотрит на подчинённую и наклоняясь к ней, говорит: — Хочешь, возможно, посмотреть со мной, — его шепот медленный и тягучий. О боги. — «Рика и Морти»? Заманчивое предложение. Можно ли его оценить, как шаг платонического характера? Не совсем. Признай, если бы к тебе с таким вопросом обратился кто-то другой из мужчин, ты бы искала вежливую отмазку. А так, с ним ты точно это сделаешь… Или нет? Сделает-сделает. Сама же в этом заинтересована. Одна серия, вторая, третья… Шесть серий подряд посмотрели! Два часа с половиной прошли незаметно. До конца полёта остался ещё час и восемьдесят минут. Ещё маску надо нанести, точно! Сидя и разглаживая кварцевым роллером ткань, пропитанную уходовым средством, Юля ещё раз «зависла», размышляя о себе. Хорошо. Отрицание собственных заслуг — это то, что можно поправить сеансами психотерапии. А отношения что? Статус г-жи Абросимовой уже буква за буквой меняется с «секретарь господина президента» на «женщина господина президента». Женщина-партнёрша во всём или женщина-любовница для обычных сексуальных утех — дело, которое стоит прояснить позже. Пока надо в себе разобраться. Юль, ты хочешь этого? Хочет. Конечно, что хочет. Но она она не уверена. В себе, в том, что она этого достойна, в том, что и г-н Н. этого хочет… Субординационная стена скоро рухнет громче берлинской, а ты, Юлия Борисовна, дальше берёшь кирпичики и складываешь их один к одному… Так что делать? Не прятаться же вечно за эфемерной отмазкой! Если бы не внезапное соитие пару дней назад, можно было бы сделать всё по-другому… О’кей. Есть вариант дальнейших действий, но об этом потом. Не сейчас. Девица прекратила мозговой штурм из-за того, что её «разбудила» вибрация будильника, сигнализирующая о том, что пора снять маску. Пару минут ещё потратила на лёгкий макияж. Переодеваться не надо было — она была готова ещё в Париже. До Москвы оставалось ещё немного… Кира с Лёшей за время экзистенциального путешествия их коллеги завели диалог и обсуждали состав журналистов и прочее, что касается сегодняшнего интервью. Самолёт плавно приземлился на русской земле и первое, что встретило наших героев — это пасмурная погода. Москва встретила российского президента не особо жизнерадостно. Возле самолёта была небольшая кучка людей и спускаться к ним было немного тревожно. Всё будет хорошо. Абросимова спускалась нога в ногу со своим начальником. Синхронность — это красиво, но подозрительно. Приходится идти медленнее. Свежий поток воздуха ударяет в лицо. После тёплого салона, отделанного кожей, на открытом пространстве улицы становится холодно. Юля застёгивает пальто и прячет руки в карманы. Сейчас бы к Лёшеньке прижаться и насладиться бы теплом его тела… Нельзя. Больше нельзя. Люди ж вокруг! Глава государства что-то тычет девице в руку. Что он делает? Отдает ей свои перчатки. И хоть они были слишком большими для маленьких рук женщины, но всё равно было тепло. Не от перчаток. А из-за проявления заботы. Ощущение бесконечной нежности давило на сердце Абросимовой, устраивая в нём небольшую слащавую бурю из любви и восторга. Внутри сладко тянет, а здравый разум всё пытается заморозить все волны чувств, шепча противно: «Ты же сама не понимаешь, что чувствуешь! Он тебе просто дал перчатки, ничего не сделал, перчатки дал, ишь, подумаешь, а ты уже растеклась, как мороженое…». К чёрту собственную дизмораль*³! Это не актуально, самоанализ всё расставил на свои места. Остаётся только ждать. Кстати, президент уже прекратил отвечать на вопросы представителей медиа. Иногда время летит слишком незаметно. Ярмыш уехала с Русланом попозже — её журналисты распрашивали больше, чем её шефа. Опять девица осталась один на один с г-ном Н. Она воспользовалась моментом и поблагодарила его. Мужчина только улыбнулся, взяв подругу за руку. Он хотел ещё что-то сказать, но осекся. Уже у подъезда оставил краткий, быстрый поцелуй на лбу и провёл девицу многозначительным взглядом. И всё? И всё. Осталось одно: поставить запятую в своём личном, до боли сложном вопросе…

***

После Парижа было непривычно видеть надписи на русском (цензурном и не совсем), унылые девятиэтажки, кучу бумаг и флаги России везде. Но не перемена обстановки удручала Абросимову. А чёртова неразбериха в отношениях, которая после саммита только усилилась. Дальше, по возвращению в РФ, рабочий процесс отвлёк их и ничего нового по факту не было. Молчание. И всё. Это, на самом деле, лучшая вещь для анализа отношений (девица решила — без диалога с Н. и подпитки собственных возможных иллюзий всякими объятиями новое исследование будет более эффективным), но к сожалению Юлии молчание мало помогало. Как и кофеин, которым она тоже пыталась спастись, оно всё ещё не помогало распутывать мысли. Лишь усугубляло давление со стороны «contra», которая орала внутри неё вопреки чувствам. Перемену настроения женщины не заметил никто. Возможно, из-за того, что она всегда оставалась за стенами своих баррикад из документов. Так было проще. Никаких объяснений и работаешь при этом… А протянет она так долго? Непонятно. Иногда хочется ворваться в кабинет прямо во время совещания, притянуть Алексея к себе, поцеловать его с невероятным напором, а потом развернутся к куче министров, громко крикнув: «Да! Мы любим друг друга!». Самая плохая идея в жизни. Это уже точно будет конец её карьеры. Да и Навальный тоже будет не совсем за. День за днём — уже проходит неделя с этого обета молчания. Утро понедельника. На дворе во всю светит солнце, птички поют и, кажется, что всё хорошо. Не у всех, но пусть будет так. Абросимова тихонько садится за рабочее место, ещё бросая взгляд в зеркало, чтобы оценить внешний вид (и особенно то, как хорошо она замазала синяки от недосыпа). Хороша. Выглядит уставшей, но всё ещё красавица! Внезапно понимает: а сзади-то спрятался кое-кто! Экс-оппозиционер смеётся, когда она поворачивается и вздыхает. Очень, блять, весело. — Где же твоё настроение, Юльчонок? — у него явно всё отлично, вот же как видно: бодрячком держится уже с семи утра и шутит. А ещё это «Юльчонок» — нет, ну, можно без этого?! — Где-то среди этих документов, наверное… — госслужащая пожимает плечами и цокая ноготками по клавиатуре, начинает писать очередную «важную штуку». Вот взял, пришёл и испортил все её страдания, эх! Высокопарную драму надо тянуть до конца, а не вестись на такое. — Тебе надо сделать перерыв. Кофе выпить на крайний случай. Начало дня, а ты уже устала. Это значит, что ты перегорела, вот так. — с умным видом вещает Алексей, поднимая палец во время того, как произносит последнюю фразу. Увы, Юля его совсем не слушает. Она лишь протяжно отвечает: «угу-у-у!». Её тактика простая, словно дверь, чёрт возьми: минимум личного, больше рабочего. М-да, не работает Ваш план, г-жа Жюли. Плохо стараетесь. Не выйдет Вам исследовать своё «Я» достаточно субъективно и непредвзято. — Ах, Абросимова, не слушаешь ты мудрецов, тогда уж позволь действовать. — политик мягко разворачивает секретаршу к себе и включает всегда наполненный водой чайник. Достаёт её чашку… Откуда он знает, чья это именно чашка? Это как? Мужчина будто не кофе заваривает, а варит зелье: его движения быстрые, но точные. Он так чётко отмеряет количество сахара и самого кофе… Интересно, конечно. Вода с приятным расслабляющим звуком льётся в сосуд, вверх поднимается облачко пары и помещение наполняет очаровывающий аромат напитка. Юля благодарит и через пару минут делает первый глоток. Сразу же тихо шипит и недовольно хмурится. Обожглась. Вот ж… Навальный замечает это и поглаживая по щеке, спрашивает, словно у ребёнка: — Обожглась, да, моя хорошая? Ну-ну, дай поцелую. — её тактика мало действует. Точнее, вообще никак не работает. Он все ещё игривый и весёлый. А ещё президент тянется к ней, слегка приобнимает её и спрашивает: «Можно ведь?». Смотрит при этом ласково-ласково… Как отказать такому мужчине? «Только после этого я снова начну его игнорить, всё, это решено. Никаких ложных обещаний для нас.» — убедила себя блондинка и встав с кресла, бросилась в его объятия. За секунду почувствовала его тёплые, влажные губы на своих устах и расслабилась окончательно. В любой момент может кто-то зайти, но парочке видимо по барабану — эти двое уже целиком отдались моменту. Абросимова отодвигается первой и хихикая, спрашивает: — Ну и к чему были эти отмазки с «дай цёмну, где бо-бо» и кофе? Вы могли ведь просто попросить меня о поцелуе, дорогой мой Лёшенька. Да и неприлично это. Мы с Вами не в отношениях. — она делает огромный акцент на произношении последних трёх слов и краткой формы имени шефа. Это ему реванш за «Юльчонка»! Навальный лишь прижимает её к себе, игнорируя румянец на своём (до этого, собственно) бледном лице, и делая задумчивый вид, отвечает: — Во-первых, так прозаичнее. Во-вторых, тебе это даже выгодно: у тебя есть кофе и есть поцелуй от меня. Так сказать, акция, два по цене одного. Что ещё? — он чуть хмурится на секунду, — В-третьих, это была отличная возможность тебя развеселить. Да? — Нет. — Юля с улыбкой качает головой, — Меня не веселит тот факт, что вместо этого всего я бы могла уже закончить два документа. Вот так. — она осторожно освободилась из объятий начальника и садясь на место, печатает вновь. Он только обиженно хмурится, бормоча: «Я зря старался.» Тишина длилась где-то до обеда. За это время было слышно только то, что кто-то провёл три телефонных разговора (внеплановых, кстати), повозмущался, хмурился и ещё что-то… Что же происходит? Всё прояснилось тогда, когда г-н президент вышел из кабинета и уверенно произнёс: — Зайди ко мне, — сначала его тон казался грозным, но спустя секунду он смягчился, — пожалуйста. Если судить внешне, то Навальный был напряжен и взволнован. Его лицо было бледным, словно лист бумаги, но в глазах была отпечатана строгая решимость. Ого. Давно он таким не был. Политик слегка ослабил чёрный галстук, нервно глотнул и подошёл к подчинённой вплотную. Он посмотрел на неё так проникновенно и нежно, что аж всё желание игнорировать прикосновения к Н. отпало само собой. Алексей вздохнул, взял Юлю за ручку и начал: — Впервые я хотел рассказать тебе об этом после своего дня рождения. Но мне помешала моя нерешительность. Я собирался поделиться этим на Новый год, но мне не дала сделать это Певчих. — пара улыбнулась, — Уже пытался всё закончить в Париже, тогда на Монмартре, но мне тоже не вышло. Я почему-то решил, что после нашего бурного развития отношений ты испугаешься моего напора. Теперь же тянуть некуда. Юленька, я люблю тебя. Люблю, как никого другого. Ради тебя я готов даже в отставку подать, настолько ты мне важна! Просто скажи мне одно, пожалуйста, я тебе, — глава государства быстро облизывает кончиком языка свои сухие губы, — небезразличен? Я приму любой ответ. Честно. Он её любит. Любит, любит! Абросимова цепенеет. Она понимает, что она сейчас ответит, но всё равно волнение перекрывает всё её эмоции. Действуй, сестра! Она слегка сжимает руки шефа и робко отвечает: — Знаешь, я, ну-у… — она уже даже на «ты» перескочила! Хотя признаем, она просто к этому обращению вернулась, никаких скачков не было, — Я тоже люблю тебя, Лёша. У неё просто не было сил тянуть настолько долго. Президент довольно тянет: — Почему-то судя по твоему выражению лица, я был настроен на твой отказ, но я невероятно рад на самом деле. — он широко улыбается. В его небесно-синих глазах ярко отображается удовольствие и упоение и к тому же стоят слёзы, но Лёша быстро утирает их. У Юлии в глазах всё то же, но она не плачет от счастья. От счастья она тянется к нему — своему возлюбленному, который притягивает её к себе и в порыве высоких чувств осыпает поцелуями ей щёки, лоб, тыльные стороны ладоней и, наконец, закрепляет всё одним крепким, но очень степенным и трепетным поцелуем. Если кто-то войдёт, то им всё равно. Эти двое полностью отдались моменту, поэтому их тяжело было отвлечь друг от друга. Заканчивали поцелуй, не хотя и чисто из-за того, что надоело стоять. Пара присела на диванчик и обнялась. Поглаживая одной рукой колено любимой, а второй придерживая её за талию, русоволосый говорит: — Я всё ещё не верю, что такая чудесная женщина, как ты, моя. — Рано или поздно тебе придётся с этим смириться. — смеётся в ответ Юля. Что ж, дилемма «президента любить нельзя бросить» решена. Теперь всё звучит так: «президента любить, нельзя бросить». А уж поверьте, кто-кто, а эти двое никогда не расстанутся!