Мечта

Хесус разлёживается на диване и настолько сосредоточен на своём телефоне, что крадущегося к нему Братишкина замечает лишь в последний момент, когда уже поздно, и тот сваливается на него, обхватывая руками и зажимая коленками, ведёт носом по груди до шеи и громко вздыхает под ухом. — Хес… — Вова улыбается, произнося имя. — Что? — спрашивает Хесус, откладывая телефон на пол, и зарывается пальцами обоих рук ему в волосы. — Я даже не заметил, когда ты закончил. — Устал. Хес… — Вова? Братишкин приподнимается, изучает его лицо глазами и закусывает губу, щёки моментально покрываются нежным румянцем. Хес сжимает их в ладонях, гладит большими пальцами, тянется вперёд и оставляет на искусанных губах лёгкий поцелуй. И Вова заканчивается прямо на этом моменте, только нужно ему гораздо больше. — Ты разве не устал? — интересуется Хес, помогая ему сесть на себе сверху ровно. Вова смотрит сверху вниз, улыбается, зачесывая волосы назад пальцами, и специально трётся задницей об его бёдра. — Бля… Я очень хочу, Хес. Но нам же нужно поговорить? Я наговорил столько, не спрашивая. — Теперь ты не сможешь повернуть назад, тебе от меня никуда не деться. — Тебе от меня тоже. Но ты точно не против? Начать всё это? — Встречайся со мной, официально, по-настоящему. — предлагает Хес, беря его за руки, не сводит глаз и целует костяшки на ладонях. — Ты серьёзно? — удивляется Вова, пропуская пару ударов сердца. — Если ты будешь моим парнем, то уже не будешь сомневаться в моих намерениях? Я просто не знаю, что ещё должен сказать. — Этого достаточно, правда. Я согласен. Хоть это и ебано. Прикинь, как парни охуеют? — А обязательно об этом рассказывать? — Хес, блять, как думаешь, что я буду им говорить, когда он… — Братишкин злится, но стоит ему опустить ладони на живот, как он тут же смягчается. — Я должен как-то объяснить, каким образом в моём животе растёт твой ребёнок. Тем более все и так знают, а зрители, их нужно подготовить. Тоха ведь знает, что мы соулмейты? Ты не будешь говорить ему обо всём? Что мы вместе, что я… Короче, мы можем хранить отношения в тайне даже друг от друга, но какие же тогда это будут отношения? Типа тайные, о которых никому нельзя говорить? Потому что ты стыдишься этого? Знаешь ведь, что пинать он будет мои внутренности. — Я понял. Прости, просто я всю эту шумиху не люблю. И я не стыжусь, я вообще, нахуй, не знаю, что чувствую. Братишкин прячет счастливое лицо в ладонях, эмоции внутри него совсем не держатся, они лезут наружу, как только появляются, и Хесу хочется этим пользоваться, чтобы увидеть насколько он может быть отзывчивым и чувствительным. Он ведёт руками от его коленок вверх, проникает под кофту и футболку и гладит горячую кожу, чуть надавливая. Вова мычит в свои ладошки и подаётся навстречу ласковым касаниям, что до дрожи доводят во всём теле и тяжести в штанах. — Вова, блять, почему тут так мало места? — ворчит Хесус, пытаясь стянуть с него одежду и одновременно не свалиться на пол. — Он раскладывается. — на выдохе отвечает Братишкин, уже растекается разомлевшей массой, так что ждать от него каких-то раскладываний дивана не приходится. Хес обхватывает его руками, целует в щёку и переворачивается вместе с ним, подминая его под себя, проходится поцелуями от лица до самых рёбер. Вове приходится себе рот зажимать, потому что звуки тоже внутри задерживаться не хотят, а стонать от одних поцелуев ещё и выше пояса как-то не пристало. — Бля… Хес… — хнычет он, когда Хесус прижимается снова к шее настолько томными, чувственными поцелуями, скользит влажно языком и часто-часто сжимает кожу губами с мокрыми чмоками. — Стой. Конечно, Хес бы мог притормозить, дать ему время справится с возбуждением, но прижать его руки к дивану, мешая закусывать пальцы, обвести горячо кончиком языка ушко и толкнуться бедром в пах, куда соблазнительнее сейчас. И Вова рад, когда он наконец добирается поцелуями до его губ и затыкает. Хес зажимает его запястья одной рукой, освободившейся скользит вниз, забирается в штаны, сжимая ягодицу горячими пальцами, этого хватает, чтобы Братишкин извернулся и застонал ему в рот. В последний раз всё было куда более спонтанно, более нетерпеливо, сейчас Хесус хочет им насладится целиком и полностью, и чтобы у него мозги полностью отключились от возбуждения. Хес переходит поцелуями в сторону, с сожалением замечает, что увлёкся и на его шее уже расцветают мелкие красные пятна, он пересчитывает их языком, скользит им вниз и прикусывает ключицу, приходится отпустить его руки, чтобы стаскивать штаны было удобнее. Вова хватается за его кофту, которая всё ещё на нём, и упирается лопатками в диван, выгибаясь навстречу его прикосновениям. — Сука… — ругается Братишкин и тянет с него одежду. — Я сейчас кончу, блять. — Ну-ну, потерпи. — ухмыляется Хесус, чмокая его в губы. — Раздевайся, нахуй, копуша. — Кто? — Ты! Хес снимает кофту, которую Вове так и не удалось стащить с него, и тот дорвавшись наконец протягивает руки, касается обнажённого торса и сжимает соски пальцами, вызывая у него судорожный вздох. Всё всегда становится таким простым, когда всё что требуется — это целовать и трогать, обнять, прижать к себе, тереться обнажённой кожей. Братишкину до сумасшествия нравится скользить ладонями по гладкой коже, прижиматься к тёплым губам поцелуем и чувствовать его руки повсюду. Штаны идут нахуй вместе с нижним бельём, и Хес прикасается ещё больше, гладит по бедру, прикусывает соски, скользит пальцами между ягодиц. — Хес… О, блять. — Лучше скажи, у тебя смазка есть? — спрашивает Хесус, облизывая ямочки на ключицах. — Да сука! — вскрикивает Вова, вцепляясь пальцами в его башню, и крепче обхватывает ногами. — Нихуя нет. — Что ж ты за мужик такой? — А я тут… Ни с кем, Хес. Хес ловит взгляд его больших несчастных глаз полных безграничного доверия и желания, и плавится. — Я потерплю, давай. — убеждает Вова, подставляясь. — Я своему парню доверяю. — Вов. — стонет Хесус и прижимаются к его мягким губам долгим поцелуем. — Ни за что. Подумай, есть ли что-то на замену? У Братишкина такой вид, что ждать вразумительного ответа попросту бессмысленно, а потом он и вовсе протягивает руку, снимает со своей груди его ладонь и тянет к себе. — Да ты рофлишь? Если хочешь мои пальцы пососать, я не возражаю, но слюны недостаточно. — Хес гладит его по зацелованным губам и улыбается почти что ласково. — Не вытерпишь, ты сейчас слишком чувствительный. Вова смотрит прямо в глаза, когда совершенно развратно обхватывает кончик его указательного пальца губами, чем отвлекает от того, что другая рука, быстро скользнув по животу, обхватывает его член. Хесус беззвучно ахает, выдыхая, бьёт током от этого, горячий язык между пальцами и чужая ладонь на изнывающим всё это время члене, он наклоняется ниже, выгибаясь, и трётся об него животом, толкаясь в его кулак. Тот издевается, лишь делает вид, что ничего не соображает, а сам невыносимо медленно двигает рукой, трётся об головку, от центра ладони и до запястья размазывая сочащуюся смазку, и смотрит так пошло, горячо, всасывая чужие пальцы в рот. Это точно станет той самой картинкой, на которую Хес будет дрочить все те разы, когда они не смогут засыпать и просыпаться вместе. Но сейчас вообще не до этого. Хесус отпускает диванную подушку, на которую упирался и сжимал в кулаке, и снова собирает Вовины руки в кучу над его головой, влажные от слюны пальцы скользят по скользкой от естественной смазки ладони, и это просто такой пиздец создаёт в голове. Он пытается отдышаться, унять дрожь во всём теле и желание взять его прямо сейчас. У Вовы глаза лихорадочно блестят, он облизывает пересохшие губы, и Хесус тут же ловит этот юркий язык, всасывая его к себе рот, прижимается ещё сильнее к его телу, и они синхронно стонут в поцелуй от соприкосновения обнажённых членов, дрожь становится ещё сильнее и контролировать хоть что-то всё невозможнее. Хес резко хлопает его ладонью по ягодице и утыкается носом в шею, Братишкин не возмущается, наоборот стонет уже в голос и, выгибаясь, ещё интенсивнее трётся об него. — Блять, тебе это понравилось? — удивляется Хесус, вообще-то он пытался притормозить, не думал бить, но сейчас конечности его никакие не слушаются. — Я… Бля… Сейчас меня всё заводит. — в своё оправдание бормочет Вова, снова облизывая сухие губы. — Такая ещё вибрация приятная от шлепков идёт. Хес всматривается в его сумасшедшие глаза, сжимает крепко пальцами его бедро, прижимая к себе, и резко хлопает широко раскрытой ладонью. Вова лицо держит, выдавая себя лишь мелкими деталями: закусывает нижнюю губу, резко втягивает носом воздух и сводит брови, а ещё прикрывает глаза и цепляется за его плечи, это и мелкая дрожь. Кажется, деталей набралось так много. — Хес… — Братишкин неожиданно становится таким развратником, или Хеса уже заводит один звук его голоса? — А когда твои бёдра об мою задницу бьются, приятна не только вибрация, знаешь? Прорычав что-то неразборчивое ему в шею, Хесус быстро отстраняется и мчится в ванную, что угодно, хоть масло, хоть что. Крем заживляющий с вазелином, блять, как будто для этого придумали. Он застывает в дверях, внизу живота всё переворачивается и сжимается огненным комком от одного взгляда на распластавшегося по дивану Братишкина, который сосёт уже свои пальцы и ведёт ладонью по своему телу призывно, потому что всё, потому что уже невтерпёж. — Блять, сука, Вов, ты бы себя видел. — И что же ты видишь? — интересуется он, ему уже похуй, он никого не ждёт и начинает растягивать себя сам. — Какой же ты сексуальный. — признаётся Хесус и ему совсем не стыдно, потому что правда, и пусть Вова так не краснеет от слов, когда свои же пальцы себе в жопу пихает. — Да?.. Почему же я тогда такой сексуальный до сих пор не выебанный? — Не хочу тебя расстраивать, конечно, но ты уже такой попорченный, что вряд ли кроме меня кому-то сгодишься. — Сука какая… — ворчит Братишкин, от своих действий, от медленного приближения Хеса его ведёт снова, и злость не хочет появляться, зато то чувство, что возникает у них при взгляде друг на друга, они передают друг другу, всё сильнее его усиливая. — Хес… — Да, мой хороший. — вот это уже вырывается совершенно неожиданно, даже щёки начинают покалывать, и Хесус спешит отвлечь его от своих слов, быстро наскакивая на него сверху, опускается снова между его разведённых коленок и целует. Вове сейчас не до ласковых обращений, он вообще не против добавить грубости, лишь бы побыстрее, обхватывает его плечи и выше задирает ноги. Такой он, что Хес снова думает об его сексуальности, пока выдавливает неуклюже крем на ладонь и скользит в его рту языком. А когда наконец он входит в него, они вразнобой стонут и цепляются друг за друга. Теперь и речи нет о неторопливости, дразнить друг друга не хочется, хочется только ебаться, горячо, глубоко, размашисто двигая бёдрами, срывать с губ не сдержанные громкие стоны, чтобы звонкие удары кожи об кожу и хлюпающие звуки от крема разносились по комнате. И Хес в какой-то момент, чтобы ещё глубже, потому что Вова может принять полностью, отстраняется, хватает его под коленками и втрахивает в диван так жёстко, что тот бьётся об стену. Братишкин накрывает его ладони своими и хоть пытается ради приличия прикусывать губы, чтобы не выходило так громко с бесконечным неразборчивым «Да». — О, блять, Хес! Я… — выпаливает Вова. — Да! Да, сука! Не хотелось бы заканчивать, но Хеса и самого начинает трясти, подводя к краю, он сжимает его член в ладони, надавливая на головку, наклоняется, меняя угол, сбиваясь, но ничуть не замедляясь. И Вова притягивает его за шею к себе, впивается в губы на секунду и утыкается носом в макушку, пахнущую хвойным лесом. — Сейчас. — говорит Хесус и резко дёргает его за ягодицы. — Я люблю тебя. — шепчет Братишкин и вздрагивает. Хес неясно полу-стонет полу-всхлипывает, кончает прямо в него снова и обнимает за торс, подпихнув под него руки, и замирает тяжело дыша, пытаясь понять. Это же было признание всего лишь из тех, что говорят во время секса, когда хочется сказать что-то такое, потому что пиздец как хорошо? Должен ли он что-то ответить? Проигнорировать? Вова дышит так же загнано, одной рукой обнимает за плечи, а пальцами другой перебирает волосы, вдыхая их запах, не может оторваться и, когда Хесус поднимает голову и прижимается губами к его подбородку, чуть съезжает ниже по дивану и целует его в губы, обхватив его голову руками. Он смотрит ему прямо в глаза и… — Я люблю тебя. — повторяет, ничуть не смутившись, с мягкой улыбкой. У Хеса глаза щипает, он их закрывает и прячет лицо у него на плече. Вот надо ему такое говорить, когда он в таком эмоционально чувствительном состоянии? Вова переворачивается набок, прижимает его к спинке дивана и целует снова. — Хес, тебе необязательно что-то говорить. «Зачем же ты сам заговорил?!» — мысленно возмущается Хесус и скулит как побитая собака, невесомо вгрызаясь в шею, словно и правда пёс, играющий со своим хозяином. Кто кого тут вообще выебал? — Я… Вов, я… Скажу, но не в ответ на твоё признание. — предчувствуя снисходительный смешок, Хес угрожающе вскидывает голову, но его сносит такой волной этой самой любви в его взгляде и счастливой улыбке, что он задыхается. Братишкин наблюдает за сменой эмоций на его лице, на безбожно краснеющие щёки и целует в нос, щёки, скулы, губы, готов зацеловать всего. Ему так хорошо, так спокойно, что можно и умереть от такого, и даже пульсирующая задница ничуть не расстраивает. Наверное, со всей этой нервотрёпкой Хес тоже сильно испереживался, потому что засыпает в его руках так просто и спокойно, и Вова жмётся к нему сильнее, потому что холодно, но надолго его не хватает, ему нужно вертеться или взять одеяло и уснуть, только для всего этого нужно двигаться, а потому тревожить спящего. Он разглядывает его черты лица, мягкие, несмотря на лак, волосы, по смешному упругие сейчас находятся в дичайшем беспорядке, зацелованные губы приоткрыты и красные, на плечах чуть заметные красные пятна от пальцев, Вова примеряет к ним свои, словно кто-то сомневается, и гладит гладкую кожу, сжимает мягкую мочку уха. Хесус даже не думает просыпаться, он лишь улыбается во сне и прижимает его к себе сильнее, тыкаясь носом в шею. Но нужно двигаться, нужно встать, потому что сперма засыхает не только в его заднице и на животе, но и на диване. Братишкин будит его поцелуями, и Хес отвечает на них раньше, чем просыпается, открывает глаза и удивлённо их округляет, сонно хлопая ресницами. — Бля, я уснул? — он вытаскивает из-под Вовы руку, упирается локтем в диван, приподнимаясь, и оглядывается. — Сколько времени? — Такое зрелище незабываемое. — говорит Братишкин, сворачиваясь у него под боком. — Сейчас твоя жопа упадёт с дивана. — заявляет Хесус, хватает его за задницу, подтягивая к себе ближе. Вова глухо мурчит и цепляется за его руку, это простреливает через весь позвоночник. — Блять, ты вообще в порядке? — волнуется сразу Хес, ощупывая его зад, спину и живот. — Я перестарался? — Нет, всё просто идеально. — Может тебе и идеально, любитель поджопников, а мелкий? — Сука, почему ты думаешь о ком-то третьем? Наш секс его не касается. — ворчит Вова, хотя такая озабоченность заставляет и его заволноваться. — Главное, чтобы твои рёбра его не касались, когда я тебя пополам складываю. — Да заткнись ты! Наседка ебучая. Ничего ему не будет, он меньше монетки. Хесус обижается, надувает губы и садится, отсаживаясь ещё дальше. Вова поднимается за ним следом, обнимает за плечи и чмокает в щёку. — Солнце, я в душ схожу, хорошо? — воркует Братишкин, он такой удовлетворённый, что любит весь мир ещё сильнее, чем два часа назад. Хес утыкается лицом ему в шею, быстро тянет воздух носом, вдыхая его запах, и отпускает. Смеясь, Вова нетвёрдо встаёт на ноги. — Попку свою хорошенько промой, приду проверю. — заявляет Хесус и мягко шлёпает его по ягодице. Братишкин оборачивается с полным охуеванием на лице, запрыгивает к нему обратно на диван, забирается на колени и целует, крепко обвивая шею. Хес гладит его по спине, стараясь не сильно нажимать, позволяя ему двигаться как ему удобно. Они отстраняются друг от друга, трутся носами и улыбаются. — А что проверять? Пошли сразу вместе. — предлагает Вова. — Мы не будем мыться, если пойдём вместе. — замечает Хесус и расцеловывает его шею. — М… Какой же ты ласковый сразу стал, стоило тебя трахнуть. — Я и так пиздец ласковый. — Конечно, блять. — Братишкин довольно ёжится и встаёт. — Но в душ я схожу. Хес притягивает его обратно и чмокает его в живот. — Сходи в душ. — А ты поедешь домой сегодня? — Уже поздно, я приеду слишком поздно, чтобы запускать. — Останешься спать в моей квартире? — удивляется Вова, перебирая его волосы и смотря сверху вниз. — А что такого? Ты против? — Нет, я очень за. — довольно улыбается Вова, чмокает его в губы и убегает в душ.