Мечта

— Еблан ебучий, сука невыносимая, долбаёб проклятый! — ругается без остановки Братишкин, быстро бежит по залу ожидания и катит за собой полупустой чемодан. — Пиздец, нахуй! Блять! — Не ругайся. Подумаешь опоздали немного. — сквозь смех говорит Хесус, спотыкаясь об стыки плитки, и всё пытается выхватить из его рук чемодан. — Время ещё есть. — Ну охуеть теперь! Впритык этого времени! Хули ты вовремя не мог выйти? — А то ты не знаешь! Будто я один виноват. — Да ты еблан в опозданиях первый всегда виноват! — Ну давай ругаться всю дорогу, так тебе легче станет? На нас люди уже смотрят. — На нас всегда смотрят мы ебучие стримеры! Хесус сейчас очень хочет прижать Вову к себе и поцеловать, потому что, либо это, либо они продолжат ругаться. И они продолжают ругаться на регистрации, вырывая друг у друга хесовский рюкзак, роняют документы, ругаются ещё больше, когда рейс откладывают, а потом просто перестают разговаривать, не смотрят друг на друга и молчат. Так же и в самолёте, ни слова. И такого раньше никогда не было, кто-то из них всегда сразу шёл на контакт. Точнее не так, лишь в последние время, эти несколько месяцев, Хесус не позволяет им по-настоящему ругаться так, чтобы Вове потом пришлось идти и всё исправлять. Вот что не так, Хесус не сказал, что всё в порядке, не потрепал по голове, не чмокнул в лоб. И это Вова считает нечестным. Не будет он первым мириться, Хес сам виноват, что не встал вовремя, у Братишкина и свои дела есть. Хесус в самолёте спит, ну или делает вид, в любом случае Вове не удаётся распознать его чувства, закрылся от него по полной. А Вова всё ёрзает и вертится, это их первое совместное путешествие, только вдвоём, и тут же нахуй разбилось о быт реальности, ведь невозможно не посраться по дороге в аэропорт. Беспокойство съедает так сильно, что ему кажется, что он вот-вот начнёт скрестись в стекло иллюминатора, пытаясь выбраться наружу, прямо в облака, лишь бы не оставаться запертым тут. Вдруг Хес, видимо не спящий или разбуженный разбушевавшимся соулмейтом, кладёт руку ему на живот, даже глаза не открывает, просто нежно и успокаивающе поглаживает. У Братишкина сердце прыгает и сжимается, но потом становится так спокойно, будто тёплая волна накрывает. Вова утыкается носом ему в шею и прижимается теснее. — Ты ещё злишься на меня? — спрашивает Братишкин. — Разве это не ты на меня злился? — уточняет Хесус и тихо хмыкает, обхватывая его рукой за плечи и чмокая в макушку. — Скандалист. — Хуйня старая. — А ты хуйня молодая. — Хес, я хочу, чтобы этот отдых был охуенным. — говорит Вова, укладываясь удобнее в его объятиях. — И мы сделаем его таким. — обещает Хесус и зарывается носом в его волосы. Дальше всё проходит в разы спокойнее, получают чемодан они без ругани, забирают снятую на это время машину и даже добираются до виллы без споров. Едва они переступают порог, как Вова выскакивает на веранду с охуевшим видом на лес и городок далеко внизу. Не может наглядеться и улыбается как ребёнок, такой счастливый, что Хесус выходящий к нему понимает, что всё не зря, вся эта затея. Он прижимается к его спине, обхватывает руками, гладит по животу и выцеловывает шею. — Нравится? — спрашивает Хес, устроив подбородок на его плече. — Ещё как. — отвечает Братишкин и чешет ему затылок. — Тут невероятно, всегда знал, что ты любишь такую хуйню, чтобы вычурно и красиво. — Да? Тогда почему ты у меня такой уютный, совсем не люксовый. — Это почему это я не люксовый? Хесус разворачивает Вову и прижимает его к перилам, сейчас ничего не мешает целовать любимые губы и касаться мягко его боков, гладить, трогать и обнимать. Братишкин плавится в чужих руках, но шуточную потасовку заканчивать не собирается. — Так, что там? Я недостаточно элитный? — спрашивает снова Вова, изгибая хитро брови. Хес резко опускается на одно колено, задирает его футболку и сначала нежно целует круглый животик, после чего прижимается к нему щекой, обнимая за ноги. Братишкин удивлённо вздыхает и гладит его по голове. — Никогда не привыкну к таким твоим выходкам. — сообщает Вова, но от переполняющего тепла готов разрыдаться. — Любимый, ты мой любимый. — шепчет Хесус, силится хоть что-то услышать или почувствовать, но ещё рано, потому он прижимается губами и шепчет совсем уж по секрету, едва слышно. — И ты тоже, малыш Хестишка. — Пора имя ему выбрать… — Вова запрокидывает голову и закрывает глаза, старается начать думать не о том, как это невероятно мило, а отвлечься и не плакать. — Называют же детей в честь дедов? Может… — Александр? — Сергей… — Нет! — в этом они сходятся единогласно и смеются, глядя друг на друга. — Сука, почему это так сложно? — ворчит Вова, когда Хесус всё же встаёт рядом, не смущая больше странной позой. — Не хотелось бы проебаться с именем. Но у нас всё ещё полно времени, можем и после рождения выбрать. — Знаешь, как мы будем выбирать в то время? Я буду, нахуй, в отключке на койке, а ты нихуя непонимающий с ручкой в руках перед листом. Не надо нам такого. Хеса пробивает на смех, но поймав на себе недовольный взгляд, он примирительно чмокает его в щёку. — Давай так, в ноябре мы выберем имя уже точно, чтобы не было соблазна тянуть до последнего? — предлагает Хесус, вставая перед ним и берёт его руки в свои. — Чтобы выбрать что-то, нужно хотя бы пытаться выбирать. А мы ничего не выбираем. — Ну, мы уже знаем какие имена не хотим. — Хорошо! Тогда… Двенадцатого ноября мы с тобой выберем имя, уже будем знать его точно. — заявляет Вова и смущается под пристальным взглядом. — Именно двенадцатого? — с ухмылкой уточняет Хес. — И что? Что тебя не устраивает в этой дате? — Прекрасная дата. — Сука! Ты и сам знаешь, что это то число, так зачем вот это вот всё?! — Братишкин вырывает руки и отходит в сторону, поворачиваясь к нему спиной, и только сейчас оглядывает веранду. — Хес… Тут джакузи. — Да. — Давай? — Прямо сейчас? — Хесус немного сомневается, Вове горячая вода противопоказана. — Тебе можно? — А то ты не узнал, раз выбрал дом с ним. — ворчит Вова, но обнять себя позволяет. — Массаж как раз то, что мне нужно, ты же мне не делаешь. — Ты не просил, может купить тебе абонемент на массаж? — Блять, ты о намёках слышал? — Слышал, но, чтобы это было полезно для твоей спины, лучше сходить к про. — нудит Хесус, забираясь ладонью под его футболку, и проводит пальцами по позвоночнику. — Про, блять, старый. Может мне найти про и для продолжения массажа? — Как будто я недостаточно про. — Ну пиздец, меня это слово бесит. — ворчит Вова, выворачиваясь из объятий, подходит к джакузи и садится на корты, надеясь разобраться с устройством без инструкции. — Какую температуру мне можно? — Не выше 38 градусов. — отвечает Хесус и садится на кресло рядом. — Так ты хочешь купаться прямо сейчас? — Нет… Наверное, нам же ещё нужно вещи разобрать, похавать купить и всякие первостепенные вещи. Я знаю, хоть и прибежал сразу поглазеть. — Оставайся, я сам съезжу. — И как ты съездишь, умник? Пустишь машину с горы? Или пешком? — Вова садится к нему на колени, но только тогда понимает, что он уже не в той весовой категории, а Хес и без того пушинка хрупкая, но тот обхватывает его руками и прижимает к себе ближе, утыкаясь носом в плечо. — Такси и здесь работают. А ты устал с дороги. — Нормально мне, я отдохнул. Ладно, дай мне встать, пока я тебя не раздавил. — Знаешь, говорят, своя ноша не тянет. — с хитрой улыбкой говорит Хесус и целует со всей нежностью в щёку, смущённо зардевшуюся. — Так я ноша? — Вы моя радость, а радость не в тягость. — Нет такого выражения. — возмущается Вова, но смеётся, обвивает его руками за торс и прячет лицо на груди. — Вов, я серьёзно. — шепчет Хесус, касается губами его лба, зачёсывая волосы пальцами набок, и гладит по предплечью, прижимая к себе. — И может всё же пойдёшь поспать? — Как ты без меня, не зная английский, балда? А если купишь не то? Или потеряешься? — Я же не маленький. — Но и я не маленький. Хесус оглядывает его, сидящего у себя на коленках, как он доверчиво жмётся и дует соблазнительные губы, и он улыбается своим мыслям. — А выглядишь таким сладким мальчиком в моих руках. — всё же заключает Хес. — Но раз ты настаиваешь, то поехали вместе. — Вот же сука, нихуя я не сладкий и явно не мальчик. — бурчит Вова, тыкая его пальцем под подбородок и облизывает ему щёку. — Поехали. Братишкин вскакивает, игнорируя, что с его неповоротливостью Хесу приходится помогать, и отбегает в сторону, будто хитро нашкодивший ребёнок. Хесус ему улыбается, и они возвращаются в дом, быстро раскидывают вещи по шкафам, смотрят что есть и чего нет, бурно обсуждают, чем будут питаться.

***

Максимально непривычный на вид магазин. Хесус силится разобрать надписи, но они даже не на английском и это безнадёжно. Пока он пытается разобрать, какой рис ему нужен, Вова уже пропадает с горизонта. — Блять, куда делся? Хесус проходится мимо соседних рядов и находит Братишкина тут же. Тот премило общается с какой-то девушкой, она говорит очень чётко, но Хес всё равно не может разобрать смысл того, о чём они говорят, но выглядят они при этом очень радостно. И он Вову рядом с девушкой не видел должно быть вечность, цепляется за стеллаж, сгорая от ревности, даже пугается таких сильных чувств, а что будет, если он будет так любезничать с парнем? И с одной стороны, казалось бы, куда ему деваться в его-то положении, но с другой, Вова чертовски изменился, его глаза сияют от счастья, и он такой красивый, беременность на него так повлияла или наличие соулмейта, а может любовь? Но от него такого невозможно оторвать взгляд. Братишкин тем временем договаривает с девушкой и оборачивается, его улыбка становится ещё счастливее при взгляде на Хеса. И Хесус понимает, что сюрприз, который он задумал, не ждёт до особого момента, а этот момент должен настать как можно быстрее. Хесус разворачивается и толкает тележку к бытовым рядам. — Эй! Ты чего убегаешь от меня? — возмущается Вова, догнав его. — И кто та милейшая девушка, с которой ты беседовал? — слишком ревниво спрашивает Хесус и бросает несколько свеч в телегу. — Ревнуешь? — Нет. — Ну-ну, зачем нам свечи? — интересуется Вова, наблюдая за падением нескольких. — Поставим на стол. — Хес нюхает разные, выбирая запах не слишком едкий. — Это же… Романтично? Зачем нам такое? — По-твоему, для нас романтика на смазке заканчивается? — Чёрт, всё время забываю, что тебе такое нужно даже больше чем девчонкам. Устрою тебе такое свидание, что ты охуеешь. — обещает Братишкин, забираясь на тележку спереди, и Хес везёт её дальше вместе с ним. — Так, что за девушка? Вова отчего-то улыбается мечтательно, спрыгивает на ходу на пол и рассматривает коробки с хлопьями. — Вов… — зовёт настойчивее, ощущая скачок эмоций. — Говорили о моей беременности. — Братишкин стесняется обернуться и нервно теребит край футболки. — Что? — Ну… Видимо это уже бросается в глаза. Она назвала нас милой парой и… Хес, мы семья. Хесус прижимает его к себе, трётся носом об нос и чмокает в щёку. Но Вова смущается и вырывается. — Мы не дома. — напоминает он. — Да, мы не дома. — Хес поправляет его чёлку и ещё разок целует уже в лоб. — Нам нужно ещё кучу всего купить. Что ты хочешь на завтрак? — Бутеры будем готовить, пойду хлеб возьму. Хесус кивает ему, а взяв наконец крупы различной идёт искать Вову. Братишкин с хлебом в обнимку рассматривает нарезки колбасы, и Хес обнимает его сзади и чмокает в щёку. — Ну чего ты? — ворчит Вова, но больше не вырывается. — Что за нежности? — Я ничего такого не делаю. Я могу обнять тебя, в этом нет ничего такого. — Хесус кладёт голову ему на плечо и чуть качает его в объятиях. — Ты на людях никогда так не делал. — Мы больше не в России, тут до нас нет никому дела. — Тогда хочу поскорее вернутся домой, чтобы обниматься с тобой ещё дольше, как можно дольше. Хесус улыбается и сжимает руки ещё крепче, утыкается носом в шею и дышит им, закрыв глаза. — Я люблю тебя. — шепчет Хес, и ему кажется, что только эти слова сейчас могут выразить все его чувства, мысли и эмоции. Братишкин дрожит и тыкается носом в его башню, хесовские слова и чувства заполняют его, согревают рядом с холодильными камерами, становится так хорошо и спокойно.