Мечта

Когда они возвращаются домой, Вова трётся рядом, упрямо и настойчиво, так что ничего кроме того, чтобы улечься в постель и целоваться не остаётся. — Хес, скажешь ещё? — спрашивает Братишкин, шепча ему в губы. Хесус придвигается ещё ближе, заглядывает ему в глаза и гладит по щеке, они касаются коленками и обнимаются. — Зачем? Ты меня плохо услышал? — уточняет Хес, накрывая его губы своими. — Мне нравится, когда ты так смущаешься. Не можешь сказать вслух, такой смешной. — смеётся Вова. — Иди ты в жопу. — Мой милый Хесус, как лезть обниматься посреди магазина так ты готов, а как сказать заветные слова лишний раз, так ты шёпотом и только когда тебя от чувств прям разрывает. Хес оттягивает ворот его футболки, припадает поцелуями к ключицам и впивается пальцами в его поясницу. Братишкин откидывает голову, не мешая, наоборот призывая целовать ещё больше, сжимает коленки, когда возбуждению становится тесно в шортах, и дышит поверхностно. После нежных поцелуев и объятий обоих накрывает желанием. Хесус стягивает с него футболку и целует уже горячее, спускается ниже. Вова переворачивается на спину, пускает Хеса к себе между ног, каждый раз ебашит, когда развратные поцелуи превращаются в нежные касания, стоит губам коснуться его живота. Хесус относится к нему иначе, не так как к любой другой части его тела, и Вова похоже ревнует, ревнует Хеса к их же ребёнку, которому приходится присутствовать здесь, в момент, когда они только друг для друга. — Вов? — спрашивает Хесус, заметив моментально смену его настроения. — Я… — Вова вздыхает, садится, отодвигаясь, и обхватывает живот руками. — Я, наверное, сейчас не смогу зайти дальше. — Что тебя беспокоит? — Ты его любишь. Хесус опускает взгляд, двигается к нему и накрывает его ладони своими. — Ты тоже его любишь. — Но в постели он лишний. Ненавижу то, как ты переключаешь на него своё внимание. — Но… Блять, я разве что-то такое делаю? — удивляется Хесус. — Делаешь! Ты даже целуешь его по-особенному. Трогаешь и… Любишь, даже сильнее чем меня, а ведь ты ненавидел детей. — Вов, ты же понимаешь, что не можешь быть единственным ребёнком? И моя любовь к нему и к тебе разная, несоизмеримая. Братишкин сворачивается калачиком у него на коленях, обнимает его ногу и дуется. — Ну и ну, ревнуешь… — Хесус гладит его по голове, щеке, не может сдержать улыбку. — Я знаю, что это глупо, но мысль появилась, и мне её уже было не остановить. Меня отпустит, скорее всего. — говорит Вова и кусает свои пальцы. — Тебе это так не нравится? Давай придумаем что-нибудь? Например, я могу не трогать его во время интимных моментов, а уделять ему время отдельно. — Хочу. — Вот так сразу? Согласен? — Хочу, чтобы во время секса ты уделял время только мне. — Братишкин разворачивается на спину и смотрит на него снизу вверх. — Фу, ты так говоришь, будто мы этим не вдвоём занимаемся. — Потому что я так и чувствую. Но так не всегда, и мне очень приятно, когда ты порой забываешь обо всём и просто можешь лежать, уткнувшись в мой живот, и бормотать что-то доступное лишь малышу. — Я так не делаю. — смущается Хесус и отворачивается. — Ещё как делаешь. — Вова садится к нему лицом и обвивает его шею руками. — А сейчас в тебе просто недостаточно страсти, чтобы думать только об этом. Хес наклоняется к нему, целует и притягивает за поясницу к себе, затаскивает на колени, забирается в его шорты руками и сжимает ягодицы, потом переходит поцелуями на шею. — Хес… — шепчет Братишкин и двигает тазом за его ладонями. — Ты хочешь? — Да. Пиздец хочу. — Я не хочу тебя заставлять. Вова отстраняется и расстёгивает шорты. — Раздевайся. Хесус послушно снимает кофту, хватает его за поясницу и разворачивает к спинке кровати лицом, заставляя упереться в неё руками, и проводит по спине ладонями. — Скажи если тебя что-то не устроит. — просит Хес. — Если ты наконец трахнешь меня, то я только за. — отвечает Вова, выгибая спину. — Тогда я хочу тебя. — Хесус нашёптывает ему на ухо пошлости, пока избавляется от своих штанов, а потом лезет под подушку за смазкой, но они ещё не разобрали вещи толком. — Блять, стой, никуда не уходи, я сейчас. — Я вроде и не собираюсь. Хес быстро достаёт из рюкзака флакончик, но обернувшись любуется Братишкиным, тот так и прижимается к стене, тяжело дышит и чуть подрагивает, его коленки разъезжаются, сталкивая лишние подушки с кровати, и весь он в такой позе, обнажённый, выглядит соблазнительно, горячо. У Хеса в голове воспоминания об его стонах, нетерпеливых движений и тихих просьб. И сейчас подразнить его пиздец заманчивая идея. Хесус забирается обратно, прижимается к его спине, горячо выдыхает на ухо, кусает мочку уха и гладит ладонями его бёдра, бросив смазку рядом. Вова ёрзает и закусывает губу, но мычание сдержать не выходит, а пальцы впиваются в мягкую обивку. — Хес, я уже готов, давай, начни хотя бы. — просит Вова, не выдерживая, да и плечо ему уже искусали. Хесус надолго прижимается губами к основанию шеи, а потом не обделяет поцелуем каждый позвонок, спускаясь всё ниже, при этом в наглую лапая его задницу, разводя ягодицы в стороны, практически массируя. — Блять! Хес! — хнычет Братишкин, утыкаясь носом в свои руки, щёки начинают пылать. — Я ведь и в душе даже не был. Хес всё ещё не отвечает, проводит пальцами по его члену и звонко чмокает в ягодицу, заставляя простонать в голос. Он снова прижимается к нему, уже к чуть влажной коже, терзает поцелуями и укусами шею и хватает смазку. Пальцы идут туго, но Вова всё равно охотно на них опускается. — Какой же ты узкий. — бормочет Хесус, едва успевая надавить ему на бедро, чтобы он сам себе не навредил. — Медленнее. — А нехуй обламывать меня постоянно, мы нормально не ебались уже месяц. Я не хочу медленно. Хес. — Сейчас. Вова вздрагивает всем телом, подаваясь сначала резко вверх, а потом снова опускаясь вниз, но этого всё ещё мало, а Хесус издевается, отвлекает поцелуями и толкается пальцами, всё так же медленно. Хес старается не оставлять засосов, но кожа всё же немного краснеет, он опускает ладонь на Вовину грудную клетку, гладит, затем сжимает по очереди соски, отчего тот снова дёргается и стонет. От неторопливых ласк Братишкин доходит до предела, даже не успевает понять и едва успевает сжать свой член у основания. — Хес! Сукин ты сын, ты чего добиваешься? Я сейчас кончу от твоих пальцев, ты себе же хуже делаешь. — возмущается Вова, пытаясь обернуться, но это приводит к тому, что он мычит в настойчивый и мокрый поцелуй. Хесус всё ещё орудует в нём пальцами, а другой рукой проводит по его члену и сжимает головку, оглаживая её пальцами. Братишкин всхлипывает, снова прижимаясь лбом к стене, и резко толкается в его кулак, сразу же подаваясь назад на пальцы. — Хес! Ну, пожалуйста! Я не хочу кончать так. Скажи мне хоть что-то. — Вова совсем теряет голову от возбуждения, свою руку он сжимает почти до боли. — Ты такой горячий. — бормочет низким голосом Хесус ему в ухо и толкается в него языком, вызывая миллион мурашек по всему телу и очередной утробный стон. — Вов, такой сексуальный. — Блять! Я сейчас… Хес… — Давай, сладкий. — Козёл, нахуй. — ругается Вова и резко подаётся назад, усаживаясь задницей на его бёдра. — Я хочу другого! Хесус от неожиданности хватает его за бока двумя руками и охает, когда Братишкин прямо скользкими ягодицами трётся об его член. — Вставь. — просит Вова, нервно облизываясь. — Пожалуйста. — Хорошо. Ладно. Я сейчас. Хес упирается ему в спину рукой, снова утыкая лицом в стену, смазывает себя и осторожно толкается. Действует снова медленно, невыносимо медленно, а Вова всё ещё на грани, всё ещё сжимает свой сочащийся смазкой член и стонет, чувствуя жар заполняющий его изнутри. Хесус меняет его руку на свою, только толчки так и не становятся быстрее. — Да, блять, что на тебя нашло, изверг? — сердится уже Вова, упираясь двумя руками в стену, и раскачивается на дрожащих коленях. — Такой заведённый до предела ты ещё красивее. — признаётся Хесус и целует его в плечо, наконец, толкаясь особенно глубоко. — Ты же и сам на грани, так зачем тормозишь? — Потому что мы давно этого не делали. — Блять, сука… Хесус смеётся, опаляя горячим дыханием влажную кожу, и медленные движения ускоряются, а Вовино тело реагирует на каждый толчок, поцелуй и касание. Хес снова прижимает ладонь к его груди и целует в ухо, щёку и шею, и несмотря на то, что он и сам уже из последних сил держится, Вову он именно затрахивает, управляя его возбуждением, доводя этим до предела их обоих. Братишкин скребётся об обивку, выгибается особенно сильно и устанавливает собственный ритм, толкаясь назад. Хесус утыкается носом в его затылок, опаляет горячим дыханием и обхватывает его ещё крепче, прижимая к себе. Они так близко, растворяются друг в друге, и правда давно этого не делали. — Хес, я… Больше не могу… — говорит Вова и стонет. — Позволь мне. — Ещё мгновение, потерпи. — шепчет Хесус ему на ухо, не прекращая входить глубоко раз за разом. — Ты довёл меня, а теперь просишь… Подождать? Хес двигается ещё резче, так быстро, что Братишкин растекается, еле держась, всхлипывая, и заглушает стоны в стенке кровати, его коленки разъезжаются ещё шире. — Блять. Хесус прижимается губами к его плечу, ухмыляется каждому его стону и вскрику, всего мгновение и пара движений ладони по Вовиному члену, и они кончают вместе. Вова тут же валится на подушки без сил, Хес укладывает его удобнее, накрывает одеялом и целует в плечо и щёку. Позволяет ему спокойно отдохнуть, всё же самолёт, поездка в магазин и секс сейчас точно последние силы из него высосало. Хесус прибирается на постели, отправляется в душ и занимается приготовлением ужина. И это должен быть романтический ужин, особенный, ведь это только начало их отдыха.