***
Хесус просыпается, когда место рядом совсем остывает, подтягивает к себе чужую подушку, утыкаясь в неё носом, вздыхает Вовин запах и открывает глаза. — Вова?! — зовёт Хес, оборачиваясь, но никого рядом нет, и никто не отвечает из другой комнаты. — Вов? Хесус выбирается из кровати и отправляется искать Вову, уж очень ему хочется услышать его и обнять, но Братишкина нет нигде. Одолевает волнение и Хес строчит ему сразу несколько сообщений, на которые ответа не получает. Волноваться сильно он начинает не сразу, а только спустя пятнадцать минут, когда Братишкина нет нигде и не видать, и он не отвечает. Накатывает дичайшее одиночество, будто брошенный, Хес не оставался один так долго, что уже и не вспомнит, когда это было.***
Машина въезжает во двор, мотор глушится, и Братишкин не спеша идёт к дому. Хесус бросает телефон, который уже полчаса показывает ему лишь чёрный экран в трещинах и встречает парня у дверей. Вова сразу виснет у него на шее и чмокает в губы. — Привет, как спалось? — спрашивает Братишкин и хмурится, заметив, что Хес дуется. — Ну чего? — Где ты был? — Хесус оглядывает его с ног до головы. — Гулял в городе. Ты же ночью шароёбился, проснулся небось только недавно. — Я тебе писал и звонил. Вова отпускает его и лезет в карман за телефоном. — О, на беззвучном стоял. Забыл тебе написать. Хесус недовольно выдыхает, а потом притягивает Вову к себе в объятия, держит крепко и тихо что-то ворчит. Братишкин таких нежностей недовольных не понимает, но чуть ухмыльнувшись гладит его по спине. — Никуда я от тебя не уйду. Хес на это давится возмущённо воздухом и щипает несильно его за бока. — Ладно тебе, чего ты так разозлился? — недовольствует уже Вова, вертясь в его руках. — Я не разозлился. — Тогда что? Ты меня сейчас раздавишь. Хесус нехотя ослабляет хватку, но голову с его плеча не поднимает. — Солнце, скажи мне, что случилось? — просит Вова, трётся носом об его шею и целует мягко. — Не скажу. — Хесус был так поглощён своим одиночеством, что совсем забыл, что он не брошенный щенок, а взрослый мужчина, и теперь стало стыдно. — Куда тебя понесло одного? — А, я понял ты волновался? Прости, надо было написать, но я не думал, что ты проснёшься раньше, чем я вернусь. Одиноко было моему сладкому? Хес резко двигается вперёд и прижимает Вову к стене, руками уже шарится под футболкой, а губами скользит по шее, кусает плечо оттягивая широкий ворот. У Братишкина моментально дыхание спирает от такого напора, он встаёт на носочки, откидывает голову назад и закусывает губу, замычав. — Хес, Хес, стой, я же только в дом зашёл. — зовёт Вова, понимая, что тот уже заходит дальше возможного, хлопает его по щеке приводя в чувства. — Какой же ты любвеобильный тут стал, пиздец. — Это всё атмосфера. — в своё оправдание говорит Хесус, отстраняясь, и заглядывает в его смеющиеся глаза. — Мне тяжело сдерживаться. — Сейчас, я сейчас обувь сниму, руки помою и можем сосаться хоть до вечера. — смеясь, сообщает Братишкин, придерживаясь рукой за стену, наступает на пятки кроссовок и снимает их. — Давно ты так снимаешь? — интересуется Хесус, разглядывая покоцанную обувь. — Я… — Вова смущается, отводя взгляд. — Наклоняться становится всё сложнее. — Вов… Почему ты не сказал, если тебе помощь нужна? — Не нужна! Я сам. — А надеваешь как? — спрашивает Хесус и хватает кроссовок, прежде чем Вова начинает обороняться, шнурки совсем свободно завязанными оказываются. — Как же я не заметил? Блять. — Да нормально всё! — возмущается Братишкин, вырывает из его рук ботинок и бросает его на пол. — Хули тут сделаешь? В тапках буду ходить, как раз шлёпки купил. — Почему мне не сказал? — А что ты, нахуй, с этим сделаешь? Шнурки мне завязывать будешь? — Надо будет — буду! — заявляет Хесус и хватает его за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Понятно? — Да ты ёбнулся?! Ещё чего! — Вова машет руками, отгоняя его от себя, и милейше краснеет. — Давай лучше вернёмся к поцелуям или хотя бы к тому, что ты пиздец соскучился, хотя меня не было часа два всего. — Вернёмся, но тема не закрыта, она только открылась, и если тебе помощь хоть в чём нужна, то я помогу, надо будет трусы на тебя натягивать буду. — Сука, если потом ты перестанешь хотеть их с меня стягивать, я нахуй уйду реально. — хнычет Вова, выпячивая нижнюю губу. — Это видел? — Хес берёт его за руку и дёргает за палец с кольцом, а потом наклоняется и чмокает в губы. — Никуда я тебя не пущу. Братишкин утыкается лицом ему в грудную клетку, находит ладонью его правую руку и отстранившись вертит на его пальце второе кольцо. Хесус целует Вову в лоб и зарывается носом в чёлку, улыбаясь. — Хес. — М? — Я сейчас расплачусь, поэтому отпусти меня уже в ванную. — просит Братишкин, но на его лице улыбка. — Ладно. — соглашается Хес, только один поцелуй, наконец, нормальный срывает. Когда Вова выходит из ванной мрачный и неловко мнётся у двери, оглядываясь, говорить ни о чём не хочется, показывать свои слабости тем более, зря что ли так оберегает? Он плетётся в зал и садится на диван, хватается за голову. Хесус оказывается рядом моментально, обхватывает за плечи и чмокает его в затылок. — Знаешь… У меня телефон не включается. — признаётся Хес. — Что? — Вова поднимает голову и смотрит на него ошарашенно, все его беспокойства испаряются. — Ну… Блять, глючил он, ты ещё не отвечал, и я… Разозлился, в общем. — Хесус смотрит в сторону, ему о своих переживаниях говорить ничуть не легче. — Немного его об стол шандарахнул, а он и сломался окончательно. — Что ж ты за придурок? Блять, и что нам теперь делать? — Да ладно, не в первый раз. Просто не уезжай так больше никогда, ничего не сказав, и прости что я так делал тоже. Я чуть не ёбнулся тут один. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Чтобы мы оба начали говорить прямо о проблемах и волнениях, мы же с тобой ебучие упрямые бараны, а вся эта гордость, она… Нам не нужна. — объясняет Хесус и мельком смотрит на него, но задерживает взгляд на его внимательных глазах. Вова улыбается и переплетает их пальцы, крепко сжимая его ладонь. — На самом деле я… Нет… Знаешь, короче, я не хотел, чтобы ты узнал, что я уезжал, потому не сказал. — Ты что-то задумал? — Скажем так, надеюсь ты свободен вечером. — Для тебя освобожу. — с ухмылкой отвечает Хесус и наклоняется, быстро прижавшись к его губам. — Хес, мне немного не по себе… — признаётся всё-таки Братишкин, опуская голову на его плечо и смотрит на их размытое отражение в экране выключенного телевизора. — Я становлюсь таким беспомощным, ещё рано для того, чтобы у меня появились проблемы с наклонами и одеваниями. Девушки и на большем сроке могут без проблем обуться, а я видимо недостаточно гибкий, хуй знает. Хесус обхватывает его двумя руками и прижимается ко лбу поцелуем. — Тебе совершенно не нужно этого стесняться. Я же рядом, я всегда могу помочь. — В том-то и дело! Я не хочу, чтобы мне помогали, я хочу сам. Меня это бесит. Ещё и ты, блять, ведёшь себя как наседка. Нахуя ты вот это всё?.. — Будто ты сам не знаешь. — Знаешь, что? — фыркает Вова, отсаживаясь, и стреляет злобным взглядом. — Иногда мне так хочется прижать тебя к стене и жёстко оттрахать, чтобы, блять, лежал потом и не строил из себя папочку. Хесус невольно сглатывает, закусывая губу, в груди всё переворачивается и ебашит куда-то вниз, скручиваясь внизу живота в горячий клубок. — Ты… Ты, нахуй, серьёзно? Завёлся? — ещё пуще возмущается Вова. — И что? Тебе нравится? Может мне ещё тебя по заднице отшлёпать? Хес обхватывает его рукой за плечи, ладонью другой притягивает лицо ближе и целует. Вова не сопротивляется, не пытается увернуться, накрывает его ладонь на щеке своей и хватается за его коленку, потому что волной желания его от Хеса накрывает и в сотню раз усиливается собственными нестабильными гормонами. Но целует Хес не агрессивно, не пытается его поцелуем задушить, лишь в нежности, нежной страсти, что в нём горит, что Братишкин зажёг своими тупыми вкидами. И Вова сейчас так собой горд, что может так, просто и быстро, так горячо, растворяется в этих чувствах, отзывается на каждое касание, даже не специально, а потому что по-другому просто не получается. Хесус зарывается пальцами в его волосы за ухом, а Вова на это мурчит ему в губы и покрывается мурашками, двигается ближе, просит больше. И Хес трогает больше, проводит ладонью от плеча вниз по лопаткам, обхватывает за поясницу, двигая к себе ближе и забирается тёплой ладонью под футболку, возвращая её вверх, касаясь уже голой кожи. — Хес, стой, момент. — неожиданно останавливает его Братишкин, дышит тяжело и глаз не открывает, но рукой упрямо в него упирается. — Сколько времени? Хесус вздыхает и лезет в его карман, с трудом удерживаясь, чтобы не провести ладонью по выпирающей ширинке. — Четыре. — Хорошо, в шесть выходить, время есть. — кивает Вова, обвивает его шею руками и перекидывает через его колени ногу, прижимаясь плотнее. — Времени пиздец мало, я даже не пожрал нихуя. — Ну, бля, пожрёшь там, а сейчас могу предложить кое-что другое. — с ухмылкой говорит Вова, играет хитро бровями и облизывается. Хесус заинтересовавшись улыбается и проводит ладонью по Вовиному бедру, цепляется за него сильнее под шортами и дёргает к себе, заставляя усесться на свои колени. — И что же у тебя припасено? — интересуется Хесус и водит руками под его футболкой. Вова улыбается, сжимая его плечи, наклоняется вперёд и касается невесомо его губ, с такими же невесомыми поцелуями они целуются. — Моя любовь, вкусно? — спрашивает Братишкин таинственным шёпотом. — Вообще пиздец. Так и потолстеть можно. — Тебе как раз полезно, а то моя мама нудит вечно, что ты не ешь, и я вместе с тобой, хотя всё наоборот. Пошли. — Куда? — удивляется Хесус, но спокойно идёт за тянущим его за руку Вовой. — В душ, убьём двух зайцев сразу. Ускорим сборы. — Предложение кого-то убивать не особо возбуждает, а ты явно на это намекаешь. — Бля, ты от волнения хуйню какую-то несёшь или как? Ещё и ходишь в кофте, жара же. — Мне не жарко. — Ага, попизди. — фыркает Вова, затаскивая его в ванную. — Придумал себе, будто некрасивый и футболку стесняешься надеть. — Это возбуждает ещё меньше. — А меня возбуждаешь ты, раздевайся, и я покажу насколько. — Братишкин снимает с себя футболку. Хесус тяжело смотрит на него, он уже привык к этому, но, когда ему нужно раздеться непосредственно для того, чтобы кто-то на него смотрел и оценивал, на него накатывает неуверенность. — Хорошо, солнышко, я сам. — говорит Вова и шагает к нему, прижимая к закрытой двери, забирается под кофту руками и задирает её, гладя по животу и рёбрам. — Я твой, Хес, а ты мой, со всеми нашими недостатками, довесками и проблемами. Хес притягивает его за лицо к себе, целует, обвивает руками, прижимая у себе сильнее, и не даёт снять с себя кофту. — Идём уже в душ. — Хесус просовывает коленку ему между ног и так легче отталкивать его прям до душевой кабинки, прижимает к стене там и уже сам. — Мы же за этим пришли? — А ты в одежде мыться будешь? — интересуется Вова, облизывая припухшие от поцелуев губы. Хес скидывает кофту и бросает её за дверь. — Тоже давай, раздевайся, хотя знаешь, я помогу. — он быстро чмокает его в мягкие губы и опускается на колени, горячо смотрит снизу вверх и тянет за край его шорт, медленно их спуская, и тут же прижимается поцелуем к обнажившемуся бедру, проникая носом под резинку трусов. — Хес! Блять, вечно ты из меня все мысли выбиваешь. — А зачем тебе сейчас о чём-то думать? Наслаждайся. Братишкин треплет его по голове, трётся задницей об стенку и тянет Хеса за подбородок вверх. — Хочу тебя, Хес. — Прямо здесь? — спрашивает Хесус, осторожно обнимая его за поясницу. — Прямо сейчас. — отвечает Вова и дёргает его штаны вниз. — Блять, ладно, вот это возбуждает. Они скидывают оставшуюся одежду, закрывают дверь и врубают воду. Вова виснет у него на шее, целует горячо, развратно, растирает по его телу воду из душа и трётся бёдрами об его бёдра. — Сука, смазки же нет. — сетует Братишкин. — Сейчас схожу. — Не надо. — останавливает его Хесус и тянется куда-то на полку, двигает там бутылочки с шампунями и достаёт знакомый флакончик. — Хес, ты чем тут занимаешься? — Ну знаешь, это здесь ты такой, а обычно либо занят, либо устал, в обычное время я бы обходился своим временем в спальне, но здесь мы почти всегда рядом. — Так подробно ответил, то есть ты хочешь ебаться, но не говоришь мне об этом? И как часто? — Ты же не собираешься из-за этого ругаться? Дрочить и сексом заниматься разные вещи, будто ты сам не знаешь. — бормочет Хесус. — Мне тоже нужно расслабляться. Братишкин отступает назад, округлив глаза, и поджимает губы. — Я не дрочу, Хес, я… Я действительно совсем перестал это делать. — Да это не важно. Сейчас же ты хочешь? Так давай просто продолжим. — предлагает Хес и опускает голову, но Вова уже не так готов, как прежде. Вова и сам это видит и чувствует. — Похоже сейчас тебе тоже придётся без меня справляться. — Подожди. — Да всё уже! Мало того, что я внешне становлюсь негодным, так ещё и физически. Сука! — Братишкин разворачивается, отодвигает дверь, чуть не сломав её и выходит. — Помоешься и будем собираться. — Ты можешь остаться просто так, потрёшь мне спинку? — предпринимает попытку сгладить Хес. — Настроения нет, может в следующий раз. — Вов, прости, мне не стоило это рассказывать. — Нет, это не тайна, просто я тупой и не задумывался даже, хотя это очевидно. — Послушай. — Хес, я не злюсь и расстроен не из-за тебя, а только из-за себя. Мне нужно подумать. Хесус больше не может его держать, и уж он злится именно на себя, хлопает ладонями по стене, подставляясь под струи воды, и у него всё ещё стоит на Вову. Он дрочит без смазки, не особо заботясь о приятности, горячая вода стекает по телу и плохо, просто плохо, потому что сейчас плохо его соулмейту, а ему и сказать нечего. Природе нужно было придумать что-то на такой случай, почему он хочет разрядки всё так же, как и раньше, а не в той же степени, что и его беременный партнёр? И ведь ему нужен именно он, а не кто и что угодно другое, не человек, не собственная рука с туманными фантазиями, а именно Вова, живой, тёплый и такой любимый.