Мечта

Братишкин с трудом разлепляет глаза, словно бы не спал абсолютно, но по часам целых восемь часов проспал и есть хочется. Вова оглядывает спальню, постель пустая, кроватка мелкого тоже, он выходит в гостиную и подходит к дивану, заглядывая за спинку. Хесус лежит на боку лицом к спинке и прижимает к себе Андрюшу. Братишкин улыбается, что лицо трескается, протягивает руку и гладит по щеке малыша, а потом Хеса по волосам. Тот дёргается, прижимает ребёнка к себе крепче и открывает глаза. — Вова? — Иди спать в кровать, моя очередь с ним сидеть. — шепчет Братишкин и обходит диван вокруг. — Снова я с ним уснул. Нужно перестать так делать. — бормочет Хес, осторожно садится, выпуская мелкого из объятий, и трёт заспанное лицо. Вова садится рядом с краю, между ними оказывается ребёнок, он поправляет на нём ползунки, а потом помятую кофту Хеса. — Устал? — спрашивает Братишкин, опуская ладони на его плечи, и сжимает, разминая. — Немного. Я в порядке. — отвечает Хес, но придвигается ближе. Вова ухмыляется, целует его и переходит ладонями на лопатки, трёт большими пальцами шею, проходится с нажимом по позвоночнику. Хесус выгибается и тихо стонет, отрываясь от его губ. — Стой. — говорит резко Хес и отстраняет его от себя. — Не при ребёнке. — Мы ж ничего такого не делаем. — фыркает Вова и ложится Хесу на колени. — Давно он уснул? — М… Наверное, скоро проснётся, нужно смесь сделать. — Я сделаю. Хочешь есть? Я голодный. — Там есть что-то в холодильнике. — Хесус наклоняется и чмокает его в щёку. — Хес, я хочу тебя. — А разве не есть? — Можно совместить. С ребёнком и не такое делать можно научится. — Братишкин встаёт, аккуратно поднимает Андрея на руки, раскачивает, чтобы не проснулся и целует в лоб. — Положу его в кроватку, а ты иди на кухню. — Почует, что мы без него развлекаемся, и тут же проснётся. — Ничего, на выходных мама хочет его забрать, тогда и развлечёмся. — Мама? На все выходные? Братишкин с улыбкой закатывает глаза и уходит наконец в спальню, укладывает малыша в кроватку, накрывает одеялом и смотрит, насмотреться не может. Но всё же включает радионяню и уходит с ней на кухню, где Хес уже закинул в микроволновку упаковку готового обеда, что они заказывали вчера, и замешивает смесь мелкому. — Уверен, что прямо сейчас это нужно делать? — интересуется Вова, утыкаясь подбородком ему в плечо, и ставит няню на стол. — Смотри. — отвечает Хес, закрывает бутылку, взбалтывает и ставит её на нагреватель. — Раз, два, три… И динамик няни начинает передавать плач Андрюши, который, впрочем, и без неё достаточно слышно. — Сука какая. Ты его как так изучил? — возмущается Вова. — Потому что он такой же как ты. Реально Вовой надо было называть. Ты тут кушай, а я там его покормлю. — И вовсе мы не похожи, я же не плачу, когда просыпаюсь. — Зато просыпаешься голодным. — хмыкает Хесус, чмокает его в нос и уходит в спальню, прихватив с собой бутылочку. — И хочешь моего внимания. Вова дуется, потому что действительно хочет. Няня всё ещё работает, и он слушает сюсюканье Хеса, хотя тот больше разговаривает с Андреем, чем действительно сюсюкает. — Папочка тебя очень любит, Дюша. — говорит Хесус, и Вова улыбается, хихикая. — Папочка Вова тебя тоже очень сильно любит, так тебе повезло. Братишкин резко вырубает динамик, ещё немного и обкончается от милоты, а Хес там специально нежности говорит, потому что знает, что его слышно. Вова устраивается в гостиной с тарелкой, включает телек с выкрученным привычно на минимум звуком. Хес приносит завернутого в плед ребёнка и укладывает его в манеж, а сам садится к Вове и обнимает его за плечи. — Значит твоя мама заберёт его на выходные? — уточняет Хесус. — А что? Не доверяешь ей? — хмыкает Вова и хрустит каким-то овощем. — Не совсем. — Ты собственник, Хес, не отпускаешь его от себя. Другим тоже хочется его понянчить. — Пусть приезжают и нянчат тогда. — Ну ты и вредина. А мама купила ему коврик с такой перекладиной и на ней хуйни всякие висят. — рассказывает Братишкин и машет вилкой в воздухе, пытаясь показать. — И машинки ещё, папа походу собрался его учить водить. Они такие угарные стали стоило им бабушкой с дедушкой стать. — Ему нельзя машинки ещё, он же всё в рот тянет, только резиновые игрушки. — нудит Хесус и бросает взгляд на Андрюшу, который машет ножками, завёрнутыми в плед, и вертит в ручках резиновую уточку. — Думаешь, они не умеют обращаться с детьми? — С моим не умеют, а о других не знаю. — Ну с твоим даже я не умею. Балуешь его. Ты же покупаешь ему всю хуйню, к которой он руки тянет. Специально в детские магазины таскаешь. — Ты будто злишься. — Ты посмотри на него. Он поел, поспал и уже счастлив. — Вова бросает недоеденную еду на стол и снова дуется. — А ты нет? Что мне для тебя сделать? — спрашивает Хес и прижимается губами к его уху. — На выходных сможем пойти куда угодно. — Да ты спать будешь сутки, потом упрёшься и поедешь его забирать. — Не поеду… Не сразу. — Тогда, хочу тереться носиками. — отвечает Братишкин и довольно улыбается. — Только носиками? — М… Может и не только. Так много разных вариантов. — Расскажи-ка мне. — Хес заваливает Вову на диван, гладит его по груди, задирая футболку, и едва наклоняется к губам, как сбоку разносится громкое «агу». Они синхронно поворачивают головы, Андрей очень внимательным взглядом глядит на них, одну руку засунув в рот, а другой держась за сетку манежа. — Какой же он милый. — вздыхает Братишкин, сталкивает Хесуса с себя и идёт к ребёнку. — Я уже вижу, как ты, Андрей, будешь бухчать на нас из-за мата и осуждающе качать головой. — Смотрит ещё, как будто что-то понимает. — ворчит Хес, но улыбка сама собой на лицо лезет, когда он видит Вову с ребёнком на руках. — Слышь, малой? Не ты один здесь хочешь оказаться на чьих-то руках. — Вова поднимает взгляд вверх на лицо Хеса и ухмыляется. — Или не только на руках. Хесус встаёт, подходит к ним, прикрывает мелкому глаза рукой и быстро чмокает Вову в губы. — На выходных, Вов. — обещает он. — И не только «на», но и «в». — дополняет Братишкин, облизнувшись. Хес улыбается, приобнимая Вову, и вкладывает в протянутую маленькую ручку палец. — Что мы будем делать, когда он поползёт? А потом пойдёт? Вова смотрит сначала на Андрюшу, а потом поднимает ошарашенный взгляд на Хеса. — Так скоро? Он же только голову сам научился держать. — Как раз значит, что уже пора. Мы будто не вместе к педиатру ходим. — Педи-атр. — хихикает Братишкин, устраивая голову у Хеса на плече, ребёнок снова начинает дремать у него на руках, как и он сам. — Дурак, у вас даже режимы одинаковые. — Я только проснулся, я не хочу спать. Я собираюсь постримить сегодня. — Покажем его впервые на стриме? — спрашивает Хесус, утягивая их двоих на диван. — А ты хочешь? Мы же решили, что будем им светить не раньше двух месяцев. — Ему ведь уже есть два месяца. — Реально? Уже, так быстро, да су-учок, блин. Как остановить время? — Вова расстроенно разглядывает сонно лупящего глазками Андрюшу, который удивительно тихо лежит на руках. — Никак, к сожалению. — отвечает Хесус и чмокает его в лоб. — Нельзя его столько на руках держать, будет капризничать постоянно. — Но… Ты вообще спишь с ним! Даже к нам в постель берёшь. — Это другое. Ну… Я не специально это делаю, он просто засыпает лучше в тепле. Сейчас неважно где он спит. — Это всегда важно, он потом без нас не сможет вообще, что мы будем делать, когда он начнёт прибегать среди ночи? — Двигаться, чтобы он мог лечь между нами, что же ещё? Братишкин хлопает его по щеке и качает головой, а потом утыкается ему в шею носом. — Пойдём сейчас втроём полежим? — Как в старые добрые. — Как будто и не заканчивались.