Мечта

Братишкин глухо бьётся спиной об стену, но лишь шипит и хватается за Хесуса крепче. — Ну и уёбок же ты, Хес. — бормочет Вова между поцелуями. — Сам хуйло непрошибаемое. — парирует Хес и вжимает его резко пахом в своё бедро. Оттолкнувшись от стены, Братишкин обвивает его за плечи рукой и толкает дальше по комнате, прикусывает шею больше недовольно. — Заебал ныть из-за школы. — фыркает Хесус, шарясь у него под кофтой и задирая её. — Ему, блять, там не нравится. — Никому там не нравится, но ему нужно хотя бы читать и писать научиться, чтобы нас потом нахуй послать смской за то, что мы хуёвые родители. — Мы охуенные родители! — заявляет Вова, стаскивает с него штаны, в которых тот путается, и толкает на постель, навалившись сверху. — Я трахаюсь и ругаюсь одновременно, блять, чтобы время сэкономить. Ебанная семейная жизнь. — Да, пиздец. — соглашается Хесус и прижимает к постели уже его, щекочет поцелуями шею и кусает ключицы. — Тридцать лет уже, а всё блять срешься из-за хуйни. — Ай! Сука! Хеса оглушает вскрик прямо на ухо, когда он сжимает в ладони его член слишком сильно, и утыкается лбом ему в плечо, загнано дыша. — Вов, реально давай по очереди? Что-то одно сначала. — предлагает он. Вова забирается ладонью ему в трусы и гораздо нежнее присасывается под подбородком, скользит поцелуями на щёку к губам. Всё это вместо ответа Хесус принимает. У них есть охуевшие три часа, которые вместо сна они потратят на перепих в разгаре ссоры. Заебись идея. Хесус скользит в нём смазанными пальцами, растягивая, ловит стоны поцелуями и заглядывает в глаза. — Хес… Ах! Пиздец, блять. — поплыв, бормочет Братишкин и раскачивается ему навстречу. — Помолчи ты хоть секунду. — шепчет на ухо Хес и чмокает в него, не торопится больше, вытаскивает не спеша пальцы и подставляет смазанный член. — Хесус! Поцелуи ненадолго затыкают его, но и Хесу нужен воздух, дышать совсем тяжело. — В этом году ему нужно что-то нереально пиздатое подарить. — бормочет Вова, облизывая покусанные губы. — Семь, сука, лет. М… — Пиздец своевременно ты вспомнил! Он… В школе будет в этот раз. — Хесус за собственными мыслями не поспевает, чтобы ещё и Вовины ловить. — Пока вспомнил, а то как всегда в последний момент… Будем… Ах! Хес пиздец рад, что хуй об простату всё ещё ебать какой действенный метод оставить во рту Братишкина одни стоны. В очередной раз у них всё спонтанно и хрен пойми как, это становится нормой последних семи лет, буквально всего времени их отношений. Братишкин утыкается носом ему в шею, всхлипывая, дрожит в руках Хесуса, пока они кончают в объятиях. — Тем более… Нужны конфеты, песни там, всю хуйню. — продолжает Вова, едва придя в себя. — Бля, так похуй. — отвечает Хес, ложась рядом и чмокая его в плечо. — Ему и без этого непросто. Не хочу, чтобы у него друзей не было из-за нас. — Мы можем, блять, не говорить о нём хотя бы во время ебли? Я его люблю, но заткнись, пж. — Слышь, старый?! — Братишкин перекатывается набок, кладёт голову ему на плечо и недовольно сопит. — Я такой разнеженный, что сейчас соскучусь и захочу его забрать пораньше. Хесус вздыхает, гладит его по голове, наклоняется и пытается всю эту нежность у него сцеловать, затискать в объятиях. Вова только хитро улыбается, прикрывая глаза, елозит ладонями по его спине и прижимает к себе сильнее. — Мы поговорим позже, хорошо? — спрашивает Хес, нежно целует его в щёки и гладит по голове. — А сейчас? — расплываясь, интересуется Братишкин и ухмыляется. — А сейчас ты завалишь ебало. — Ах-хуел? — Вова вздрагивает, когда Хесус прикусывает его сосок. — Расслабься. — Что это ты задумал? Хес разворачивает его на живот, прижимается к спине и приводит носом между лопаток, вплетает пальцы в волосы на затылке и заставляет дрожать всем телом. Братишкин скулит в подушку, выгибается, чувствуя проникновение снова, и мнёт в кулаках одеяло. — Хороший, любимый, родной. — шепчет Хесус, входит до основания, раскачивается и расцеловывает затылок. — Давно ты не говорил так со мной. — бормочет Вова, улыбаясь довольно. — Да? — Мы друг другу давно не говорим ничего милого. Хес замедляется и фыркает ему в лопатку. — Мы никогда и не говорили друг другу ничего милого. Мы только срёмся всё время, как долбаёбы. — Неправда. Но мне легче, зная, что ты меня любишь. — сообщает Братишкин, дрожит и плывёт под ним, зажимая сильнее в себе его член. — Очень люблю, Вов. — Тогда можешь двигаться не как улитка? Коленки сводит, пиздец. Хесус хмыкает, обхватывает его за живот, вжимая в себя сильнее, заставляет выгнуться ещё больше и двигается так быстро, что шлёпает бёдрами об его ягодицы. Иногда он забывает, что Вова не всегда был рядом, забывает, что они много сделали, чтобы понять друг друга. Столько лет вместе это много, много для Хеса, но он всё ещё здесь и всё ещё хочет быть здесь. Они лежат, обнявшись, полностью обессиленные. Хесус зарывается носом Вове в волосы, гладит по щеке, разглядывая ресницы на закрытых глазах, и мягкие приоткрытые губы. — Наша жизнь теперь вертится вокруг него? — задумчиво спрашивает Хес. — Как и у всех родителей. — пожимая плечами, отвечает Братишкин. — Я думаю, я готов оставить его. После нового года на несколько дней съездим куда-нибудь, только мы с тобой? Оставим Андрея с бабушкой и дедушкой. — Что? Несколько дней — это ведь два? — Может неделя, каникулы же две недели в школе? Вова резко подскакивает, распахивая удивлённо глаза, не верит в то, что слышит. — Целая неделя? А если что-то случится? — Ничего не случится! — возмущается Хесус, но с сомнением хмурится, заволновавшись внезапного порыва. — Хес, ты прав, нам давно пора отдохнуть, всё-таки он уже учится в школе. Просто ехать куда-то без него непривычно. — Есть ещё два месяца, подумаем об этом тогда. Вова ложится обратно ему на грудную клетку и улыбается. — В конце года столько дел. Хесус согласно мычит и прижимает его ближе. Времени ещё полно.