Эстет

«Эстет красиво не только отбирал жизни, но и красиво ушёл», «Телохранитель члена королевской семьи потеснил художника-ассасина», «Наёмник-артист покинул сцену» — кричат заголовки газет. А ещё с первых полос печатных изданий смотрит хорошенький темноглазый беточка с глянцевыми волосами. Рядом с обложки журнала насмешливо улыбается потрясающий светловолосый альфа с ледяными глазами. «Ну и как мы с тобой будем дальше?» — будто ударами по нервам проходит взгляд Ральфа с обложки. Микки, как заворожённый, стоит перед стойкой, жадно впившись взглядом в Хольмберга. — Хорош, правда? — замечает интерес парня продавец-омега. Микки вежливо кивает. — Вот бы с таким замутить… — мечтательно закатывает глаза омежка. Микки едва сдерживается, чтобы не поведать юному воздыхателю герцога Аргентского, что альфа его мечты — извращенец, любитель садо-мазо игр и жёсткий доминант. А ещё это нежнейший из любовников, заботливый альфа и просто приятный человек. Неожиданно вспыхнувший жар внутри сначала отключает все мысли, робко бултыхается где-то у сердца, затем прогревает жгучим перцем всю грудь Микки, раскаляет штанги в сосках и нагло соскальзывает кипятком к паху. А там разгорается буйным пожаром, и вот уже напряжённый член готов вырвать молнию на джинсах, зад промок, как в течку, из горла вырывается жалобное поскуливание. Если бы это было только желание тела! Микки справился бы, призвав разум. Но в голове хороводят мысли, что кроме Ральфа ему никто не нужен. Только этот импозантный аристократичный альфа способен сдержать порывистого Микки, только с ним хочется быть тёплым уютным омегой. Ему единственному хочется покоряться. И пускай Ральф предпочитает немного более горячие игры всем другим. Микки это тоже понравилось! Но что-то его останавливает от безумного шага. Омеге кажется, что всё слишком просто. Если он придёт к Ральфу, то его будет ждать разочарование. Или наказание. После пережитого за последние дни даже ему, натренированному на длительное пребывание в напряжённой обстановке, не по себе. Нужен совет, поддержка друзей, в конце концов, подколка. Микки не удивлён, услышав от Йена и Отто ворчливое «Микки Швайгер, ты — круглый дурак! Такими альфами не разбрасываются!» и демонстративное хмыканье. — Я должен был догадаться, — улыбается омега, вспоминая, что друзья запали на Ральфа, ещё когда они втроём изображали уборщиков из клининговой компании. — Увидели похотливого кобеля и тут же потекли. — На себя посмотри, — по-дружески тычет его в бок Отто. — Ты же сам от него течёшь! — А как глазки загораются, едва о нём вспомнишь, — вторит ему Йен. — Так и знал, что вы всё в сторону постели свернёте, — машет рукой Микки. — Кстати, а как он в постели? — смелеет Отто. Получает тычок от Йена. И загадочное закатывание глаз от Микки. Швайгер не злится на друзей. Они уже как братья стали друг другу — помогут, поддержат, вытащат из любого дерьма. Но в сердечных делах Йен и Отто не лучшие советчики. А вот один взрослый альфа вполне может помочь хоть немного разобраться в себе. От Эдельвейса пахнет не только его ароматом, но ещё угадывается родной запах ванили и свежей земляники. Кай! И наверняка этот мелкий упрямец сейчас в будуаре альфы. — Он снова у тебя? — удивляется Микки, когда Эдельвейс спускается в бар, чтобы поговорить с другом. Альфа кивает. — Когда уже вы с братом наконец поймёте, что не страшно быть омегой рядом с любимым и любящим альфой? — устало говорит он. Микки понимает, что друг прав. Но возразить ему нечего. Хотя очень хочется. — Приятель, понимаешь, что нельзя всё время жить ради других? Знаю, ты привык заботиться о Кае, привык работать в команде. Но что ты сделал ради себя? Омега вздыхает. Он всегда думал, что срывать от жизни джекпот в одиночку как-то нехорошо. За это будет неизбежное наказание. Почему-то в голове засел стереотип, что нельзя делать что-то ради только своей выгоды. Но почему очень многие вокруг так не считают? — Но ты-то ради других в «Садах» работаешь! — не находит ничего более весомого для возражений омега. — Микки, — ласково смотрит на него Эдельвейс, — это мой личный выбор. И если ты заметил, ни с тебя, ни с Кая я не беру плату. Микки краснеет. Ему становится стыдно. — Прости, — тихо выдавливает он из себя. — Я не в обиде, — говорит альфа. — Я принимаю вас обоих, потому что вы мне нравитесь. И ещё. Если ты заметил, я всегда готов провести время с вами. Микки смотрит на друга. А ведь он прав снова! Ни разу ещё не было такого, чтобы Эдельвейс сказал, что он занят, когда омега приходил к другу. — Знаешь почему? — распаляет его любопытство альфа. Микки распахивает ореховые глаза. — Потому что сначала я пахал, как про́клятый, — глаза альфы становятся как непроницаемая пелена утреннего тумана. — Спал по четыре часа в сутки. Сидел на альфадоре… — Ты и на альфадоре? — удивляется Микки. — Неужели?.. — Да-да, — кивает Эдельвейс. — Мне нужно было быть самцом круглыми сутками, — он прикрывает глаза. — А потом, когда я поднялся, то сам начал выбирать клиентов. — Ты? Выбирать клиентов? — не верит омега. Альфа кивает. — Сейчас у меня всего два постоянных клиента, и они приходят крайне редко. И то чаще просто поговорить по душам за чашечкой чая, — уточняет он. — В последнее время я на административной работе. — Эдель? — кажется, Микки начинает всё понимать. — Двадцать восемь процентов «Садов» — мои! Это звучит как гром среди ясного неба. Микки не верит своим ушам. Его друг, простой сын рыбаков с Тюленьих островов, смог так высоко взлететь! Пусть и в такой сфере, но Эдельвейс добился успеха. И ему совершенно не стыдно, он не боится наказания за это. Омега смотрит на друга. Но ничего не может сказать. — Тебя бесит, что твои чувства превращают тебя из того, кем ты себя сделал, в того, кто есть? — говорит Эдельвейс. — И кем ты сам хочешь быть. Омега нехотя признаёт это. Кивает. — Микки, надо брать от жизни всё, что она предлагает, — продолжает альфа. — И нельзя довольствоваться суррогатом жизни. Надо жить. И надо любить. А довольствоваться суррогатом любви — вот оно, самое большое наказание! Для Микки это открытие слишком болезненно. Но он его принимает. И пусть от такого по всему его телу словно разливается огонь, пусть в кожу впиваются тысячи иголочек, пусть в голове шумит, а в висках стучит барабанами кровь. Пусть немеют кончики пальцев, а слёзы наконец-то вырвутся наружу. — Эдель, я понял, — уверенно говорит Микки. — Нельзя бояться быть счастливым. Лишь улыбкой альфа подтверждает это. — А бояться быть любимым — подло ещё и по отношению к тому, кто тебя любит! — окончательно убеждает друга альфа. — Какой же я дурак… — Микки чувствует, как расцветают розы на его молочно-белых щеках, как прошибают искры счастья и неизвестности, как бултыхается в предвкушении встречи его истерзанное сердце. Омега по-дружески обнимает Эдельвейса, благодарно целует его и летит навстречу своей судьбе. …Попасть в особняк Ральфа не составляет особого труда. Тем более ему тут всё знакомо. Омега уверенно шагает в спальню. И попадает в плен аромата Ральфа. Микки зажимает рот ладонью, кусает запястье, лишь бы заглушить тихое поскуливание. В лунном свете он видит спящего альфу. Роскошный самец спит раскинув красивые сильные руки так, словно ждёт его, Микки, чтобы обнять. Омега не решается упасть в эти объятия. Он просто боится разбить волшебную иллюзию. Он, который не боялся идти в рукопашную против альф, который не страшился сутками лежать в засаде, который не испугался трудностей жизни «морского леопарда»! Но он не решается быть с тем, кого любит и кто любит его… Микки беспомощно стонет, заглушая беззвучный вздох в ладони, и опускается в кресло напротив постели, где спит альфа его мечты. Ральф чуть дёргает головой. — Микки… Мальчик… — едва слышно бормочет он и чуть улыбается. Омега подтягивает ноги к груди, обхватывает их руками и утыкается лицом в коленки. Он готов расплакаться. Но слёзы бьются где-то в горле, его всего мелко трясёт. Микки сходит с ума от аромата альфы в постели, издаёт тихое поскуливание. Ральф начинает шевелиться. — Что за?.. — он разлепляет сонные глаза и садится, уставившись на омегу. Едва ухмыляется, поняв, что увиденное — не сон. — В прошлый раз я удрал, не попрощавшись, — говорит Микки, всё ещё сидя с ногами в кресле и обхватив их руками. — Решил исправиться? — насмешливо спрашивает альфа. — Или хочешь довести задуманное до конца? — Смотря что именно, — отвечает омега, понимая, что он снова пропал. — Ты же пришёл добить меня, — не сводит с него ледяной взгляд Ральф. — Неужели я ничего не понял? Микки ухмыляется: — Если бы я хотел этого, уже сделал бы. — Так в чём дело? — всё так же спокойно говорит альфа. И сверлит Микки ледяным взглядом. Слова не идут, застревают где-то в горле. Омега снова в плену цитрусового аромата Хольмберга. Даже сейчас его, не одурманенного ураганом гормонов, безумно тянет к Ральфу — до дрожи в коленках, вспышек внутри, до головокружения. Хочется прижаться к литым мышцам аристократа, почувствовать тепло его рук, слышать его горячее дыхание над ухом, сходить с ума от его запаха. Хочется быть отшлёпанным его хлёсткими приказами, хочется быть разрезанным ножами в его холодном взгляде, хочется полностью покориться ему. Микки чуть дрожит от желания отдаться нежным ласкам и грубым захватам, хочет слышать тихий шёпот и властные приказы. Мечтает о неспешной томности слияния с альфой и его резких движениях. У омеги сводит и скручивает всё внутри от мысли, каким разным может быть этот умопомрачительный альфа. — Давай делай, что задумал, чтобы было правильно, — с металлом в голосе говорит Ральф. Но он не выглядит обречённым. Он всё контролирует. — Я уже и сам не понимаю, что именно я должен сделать, чтобы было правильно, — обречённо отвечает омега. — Убить ты меня не смог, — без иронии говорит Ральф. — Но это не твоя вина. Не ты первый, — Хольмберг откидывает оделяло, демонстрируя следы неудачных покушений. И заодно словно показывает омеге, что это было неправильно. — У меня на тебя есть другие планы. Микки вскидывает голову, вцепляется взглядом в альфу. — У тебя замечательно получается быть моим ангелом-хранителем, — чуть улыбается роскошный альфа. — Вот это правильно! Микки не может поверить своим ушам. Ему показалось? Или Ральф действительно озвучил то, о чём он думал, когда врал королевской гвардии на крыше? — Ты предлагаешь мне стать своим телохранителем? — тут же расставляет точки над «и» омега. Ральф коротко кивает. Из горла Микки чуть не вырывается победный вопль. Но от неожиданности его словно сковывает. Омега чувствует, что пылает. От любви к Ральфу, от желания быть с ним. — Микки, мальчик, иди ко мне, — тихо приказывает Хольмберг, смотрит, будто указывает. — Обсудим это. И сними с себя всё! Заворожённый омега стекает с кресла, не отводит бархатный взгляд от серебра в голубых глазах, медленно подходит к постели. Медленно стаскивает всю одежду, несмело теребит пальцы ног альфы. Осторожно, словно не желая спугнуть зарождающееся доверие, Ральф также медленно подползает к омеге и заключает его в объятия. Целует полные губы. У Микки снова сносит крышу. Он плавится в умелых ласках альфы, вздрагивает от нежных прикосновений его рук, от обжигающих губ и горячего языка. Он и сам хочет собрать с любимого его магический цитрусовый аромат. И Ральф позволяет это. Обоим нравятся эти ласки, это неспешное изучение друг друга. Микки седлает крепкие бёдра, прижимается грудью к мощной груди альфы, отирается мокрой промежностью о возбуждённый член Ральфа. Тихо скулит, когда по напряжённой спине проходят большие мягкие ладони, прогибается. Дыхание перехватывает от ласковых пальцев на твёрдых сосках, на упругом заду. Омега сам направляет плоть альфы в свою истекающую смазкой дырочку, медленно скользит и уносится в наслаждение. — Мой мальчик, — тихо шепчет Ральф, поглаживает бёдра Микки, целует его приоткрытые губы, раскрасневшиеся щёки, заблестевшие глаза. — Моё ванильное яблочко, — проходит губами по белокожей шее, целует ключицы, играет языком с пирсингом. — Ох, Ральф, — сладко вздыхает омега. Словно растворяется в любовнике. Вжимается в альфу. Постепенно наращивает темп своей скачки. Ральф подбрасывает Микки своими бёдрами вверх. На особо резком движении омега вскрикивает. Альфа накрывает рукой член Микки, проводит вдоль напряжённого ствола, поглаживает влажную головку, чуть сминает небольшие яички. — Какой же ты удивительный, — выдыхает Ральф в губы любовника. Того трясёт, он прогибается, протяжно стонет и забрызгивает животы обоих ароматными струйками. Прогибается ещё больше, громко всхлипывает, слышит тихое рычание Ральфа и чувствует глубоко внутри себя упругие выстрелы его семени. Инстинктивно запрокидывает голову назад. Вскрикивает от боли: альфа впивается отросшими клыками в нежную кожу на шее у основания плеча. — Я люблю тебя! — почти плачет омега, утыкается носом в пахнущую лаймом взмокшую шею альфы. — И я люблю тебя, Микки, — отвечает Ральф, вылизывая ранку. — Теперь ты только мой. — Я и так твой! — пьяно улыбается Микки. — Только твой. Но я не собираюсь за тебя замуж, — кусает губы, наслаждается сладкой болью от распирающего его стеночки набухшего узла. — И не надо, — ласково смотрит в его глаза альфа, заботливо укладывает на спину, жарко вздыхает от сжатого в тугом узком проходе омеги узла. — Микки, я хочу, чтобы все знали, что ты мой, — нежно оглаживает взмокшие от пота бока омеги, подрагивающие бёдра, гладит по перепачканному животу, невесомо играет штангами в сосках. — Только мой. И навсегда. — Пока смерть не разлучит нас? — с некоторой иронией спрашивает Микки, в ответ поглаживая любовника. — Конечно, малыш, — Ральф накрывает губами губы омеги. Тот всхлипывает от вкуса крови с нотками лайма — самого сладкого аромата в его жизни. Обвивает руками тёплую карамельную шею альфы, ногами — его крепкие бёдра, толкается навстречу, хочет вобрать в себя узел Ральфа как можно глубже. Утопает в его небесного цвета глазах. Обоих снова накрывает головокружительное удовольствие. Впервые в жизни Микки плачет, ярко кончая. Снова заливает обоих жемчужными фонтанчиками. Покрывает поцелуями лицо Ральфа, который на финише шипит и стонет сквозь зубы от наслаждения пульсирующими стеночками. Смотрит на вздрагивающего любовника, ему кажется, что он утопит его в своей любви. Или сам утонет в любви омеги. — Малыш, теперь днём ты будешь моим ангелом-хранителем, а ночами — моим сладким мальчиком, — говорит он, отойдя от оргазма, гладит Микки по волосам. — Ты согласен, моё ванильное яблочко? — Мне нравятся условия этого контракта, — целует его в губы омега и нежится в сильных объятиях. — Но иногда я буду твоим господином, — уточняет альфа. — Я же говорил, что никаких ограничений, — растворяется в лаймовом аромате омега. — Только доверие. Поэтому у нас не будет стоп-слова, Ральф. — Конечно не будет, — соглашается альфа, прижимает к себе своё сокровище. — Микки, мальчик мой любимый…