Долгий путь домой

      Три месяца назад       Данна зажгла последнюю, восемнадцатую свечу и установила её в специальный желобок перед домашним алтарём — к остальным, уже зажжёным свечам. Вот теперь хорошо… Всё же славная у их народа традиция. Данна не знала, откуда она пришла на Джагуаду и как давно, но чтила её. В каждом доме устанавливался такой алтарь, олицетворявший собой связь с дорогими и близкими людьми, которые сейчас далеко. Если любишь кого-то, помнишь, скучаешь, но не можешь быть рядом — зажигай свечи или в памятные дни, или тогда, когда просит душа. Можешь добавить благовоний, хотя вот их Данна как раз не любила — это уже напоминало больше какое-то общение с духами, мистику, а алтарь был нужен для памяти о живых. Усопшим — другие традиции и другие ритуалы.       Каждый год, вот уже восемь лет, в этот день Данна добавляла по одной свече. В память о мальчике, к которому была очень привязана. Которого не могла забыть до сих пор. И которого, сама не желая того, предала и обрекла на ещё большие страдания. Ей тогда не хватило мужества остаться… Не хватило сил отстоять своё мнение перед семьёй, перед коллегами… Душу рвало на части, но она тогда всё же признала правоту мужа. Она уступила… И расплачивалась за это до сих пор — муками совести и чувством стыда.       Она была виновата перед Гервеном не меньше остальных… И даже больше, наверное. Ведь он ей поверил… Полюбил её. Уцепился как за спасительный якорь в мире, где его все ненавидели. Бедный, несчастный ребёнок, чья вина лишь в том, что он родился не на той планете и не знал, как совладать с внезапно открывшимися способностями. В приюте в принципе не было детей с хорошей судьбой, но судьба Гервена поразила Данну с первых дней знакомства. Не просто сирота, но ребёнок, с корнями выдранный из родного мира. Видевший гибель родителей. Угнанный в рабство. Вынужденный жить в чужой культуре и терпеть издёвки и непонимание окружающих.       Невыносимо было видеть, как хорошего мальчишку попросту губят… Насколько он одинок, потерян, как начинает замыкаться в себе и озлобляться. Данна пыталась достучаться и до коллег, и до других детей, но будто билась головой об стену. Она не могла понять: ну неужели больше никто, кроме неё, не видит, какой Гервен на самом деле славный? Почему другие сироты решили, что он виноват в их бедах? Почему взрослые, опытные вроде бы люди, не доверяли мальчику? Не слушали, что он говорит? На Гервена навесили ярлык, заклеймили, стали считать опасным, вместо того, чтобы по-настоящему разобраться в причинах его приступов. Сколько раз Данна говорила с директором Файтес о том, что если дети перестанут донимать Гервена, он станет гораздо предсказуемее и адекватнее? А что в ответ? «Гервен не должен допускать таких приступов в любом случае». А как?! Можно подумать, хоть кто-то из них знал способ. И уж тем более не знал его сам Гервен. Она говорила с ним… Он честно признался, что не знает, как это происходит и как это остановить. Данна ему верила. Остальные — нет. Они даже обвиняли малыша в том, что всё это он устраивает намеренно. Но Данна так не считала.       Данна поняла, что привязалась к Гервену окончательно, когда этот затравленный несчастный ребёнок внезапно обнял её и тихо сказал: «Тётя… Я вас люблю… Вы ведь не уйдёте? Не оставите меня?» Она тогда погладила его по волосам, улыбнулась и ответила: «Конечно нет, малыш». Лгунья…       Данна шмыгнула носом. Получается, она и правда соврала. Она не хотела. Но какая теперь разница? Прошлого не вернёшь. И вот теперь Гервен уже совершеннолетний. Сегодня ему исполнилось восемнадцать лет. Во всяком случае, Данна очень надеялась, что исполнилось. Каждый год она прибавляла по свече и всегда говорила с Гервеном как с живым. Несмотря на ворчание мужа, она отказывалась думать, что его давно может не быть на свете. Мальчик боялся Академии и не верил, что там ему помогут, хотя и сама Данна, и все её коллеги ухватились тогда за спасительную мысль, что среди ситхов Гервену будет лучше. Но сердце у Данны было не на месте. А если Гервен всё же был прав? Как бы Данна ни отмахивалась от дурных мыслей, они постоянно жалили её. Если уже в приюте Гервен встретился с непониманием сверстников и взрослых, что же было на Коррибане, где всё гораздо сложнее и опаснее? Как там с ним обращались? Помогли ли хоть маленько?..       Не мигая, Данна смотрела на мерцающие огоньки.       — Где ты теперь, мой мальчик? Всё ли с тобой в порядке? Надеюсь, что да… Наверное, у тебя уже скоро начнутся испытания. Я желаю тебе удачи. Ты достоин стать ситхом. Достоин самого лучшего. Того, что не смогли дать тебе все мы… И я.

***

      Десять лет назад       — Данна! Об этом не может быть и речи! Ну какое усыновление, ты о чём? За год ни одна имперская семья так и не усыновила вашего одарённого закуульца, а ты хочешь, чтобы это сделали мы? — Карсон смотрел на неё сердито, в недоумении.       Данна твёрдо посмотрела на мужа и как можно спокойнее ответила:       — Да, хочу. Потому что я очень привязалась к Гервену. Он славный. Уверена, ты тоже его полюбишь. Ему у нас будет хорошо. С нами он оттает и заживёт нормальной жизнью.       Карсон помотал головой.       — Мне напомнить тебе, почему его так и не усыновили? Да все потенциальные усыновители сбегали, узнав про его приступы, и не посмотрели, что одарённый! Ты же сама мне рассказывала. Мол, да как так? Ну вот так, солнце моё. Никто не хочет себе таких проблем. Я в том числе. Я верю, что это хороший ребёнок. Но я против того, чтобы ты приносила работу в дом. Всем не поможешь. И подумай о наших собственных детях. Вы там всем коллективом не знаете, что делать с этим мальчиком и его приступами. С чего ты решила, что справимся мы вдвоем?       Данна закусила губу. Муж бил по больному. Она ведь и правда ему рассказывала… Как минимум три семьи всерьёз рассматривали кандидатуру Гервена на усыновление, а потом забрали других детей. И всегда вердикт был один: «Мы не уверены, что справимся». Но отступать Данна не собиралась. Раз не хотят другие, значит, Гервена заберёт она. Вот только… Она почему-то была уверена, что муж её поймёт. Данна посмотрела Карсону прямо в глаза.       — Я уверена, что это всё из-за того, что его обижают. Если Гервен окажется в семье, где о нём заботятся и любят, приступов быть не должно, — твёрдо сказала она.       Карсон на это только фыркнул:       — Данна, что ты знаешь об одарённых? Откуда такая уверенность? Возможно, эти приступы происходят сами по себе. Знаешь, я не хочу каждый день бояться за детей, потому что он рядом. Я буду опасаться оставлять их одних, без присмотра, а сидеть рядом безвылазно мы не можем. Где гарантия, что мальчик будет всё правильно понимать? Ренна и Тайрос могут просто играть, шутить, шуметь, а этот Гервен решит, что они ему угрожают. И что тогда? Ты точно готова взять на себя такую ответственность?       Данна вздрогнула.       — Да, но…       Карсон перебил её:       — Подожди, я не закончил. Безопасность наших детей — уже достаточная причина отказаться от этой затеи. Но если тебе мало, я ещё кое-что скажу. Посчитай наш семейный бюджет. Посмотри, как мы живём. Я что, должен пойти вкалывать на второй работе, чтобы достойно содержать ещё одного ребёнка? Извини, но не собираюсь. Как и не собираюсь лишать наших детей того, что у них есть, ради кого-то ещё. Ты ведь сама со мной согласилась, что третьего малыша мы не потянем. Во всяком случае, сейчас.       Данна опустила голову, больше не в силах выдерживать взгляд мужа. Да… В этом он тоже был прав… Только Данна верила в Гервена и в то, что он не опасен. Но если бы со временем она могла как-то переубедить Карсона, то финансовый вопрос действительно был больной темой. Скромное жалованье воспитательницы и техника позволяло им жить небогато, но достойно. А вот если появится третий ребёнок, придётся затянуть пояса.       Карсон же безжалостно продолжил:       — Ну и третье, Данна. А для тебя, думаю, едва ли не основное. Даже если мы решимся на это усыновление, сама подумай, какой в нём смысл? Через два года этого мальчика заберут в Академию ситхов. Допустим, всё будет хорошо, никаких эксцессов, у нас хорошая и крепкая семья. Ты любишь Гервена как сына. И… Что дальше, милая? Его заберут на восемь лет. Выживет ли он, с его-то проблемами, неизвестно. А даже если выживет, то кем он вернётся? Уверена, что узнаешь своего любимца? Ситхи — суровые и опасные ребята. От мальчика, которого ты знаешь, уже ничего не останется. Да он элементарно может стать монстром… Кто знает, что там будет бродить в его голове? Как он будет вспоминать нашу семью? Хорошими ли словами? Он может или не вернуться на Джагуаду, вообще забыть о нас, или вернуться, но мы сами об этом пожалеем. Так что нет, Данна. Уверен, ты не хочешь для себя такой боли. И раз ты сама не понимаешь, что собираешься совершить ошибку, от этой ошибки тебя уберегу я. Не потому, что я сволочь бесчувственная. А потому что забочусь о тебе и о нашей семье.       Данна всхлипнула и поникла. Вот как так Карсон умудряется легко и просто спускать её с небес на землю? Его логика всегда безупречна… Он умеет в пух и прах разбить все её аргументы… Даже когда кажется, что она всё продумала, что уж теперь-то он наверняка согласится! Но сейчас Данна чувствовала себя глупой и беспомощной девчонкой… Потому что муж буквально в нескольких словах вынес её надеждам приговор, а она понимала, что ничего не сможет на это сказать.       Карсон мягко взял её за руку и привлёк к себе.       — Ну не переживай ты так, милая. Ты ведь не бросаешь Гервена. Ты будешь с ним рядом, пока он живёт в приюте. Всё честно. Ты и так делаешь для него очень многое. Данна вздохнула, выдернула руку из ладони мужа и молча ушла в спальню.

***

Девять лет назад       Это странно, но когда Данна пришла в себя в больнице, первым делом она подумала о Гервене. Как он там? Удалось ли погасить тот жуткий приступ? Не пострадали ли другие дети? И только потом Данна осознала, что лежит в каком-то незнакомом месте, в голове пульсирует тупая боль, а рядом сидит ужасно обеспокоенный муж.       — Карсон… Где я?       На лице Карсона отразилось огромное облегчение.       — Данна! Как ты себя чувствуешь? Наконец-то ты пришла в себя… Ты в больнице, любимая. И теперь всё будет в порядке.       Данна нахмурилась, силясь понять, как она тут оказалась… А потом воспоминания вихрем пронеслись в голове. И вот тогда Данна всё поняла… Поняла и похолодела. Гервен! Что… Что он с ней сделал?       Данна обеспокоенно заёрзала.       — Я в порядке… Что произошло? Я толком ничего не помню. Только то, что у Гервена был приступ. Вещи летали.       Карсон сразу помрачнел.       — Он чуть тебя не убил. Ударил вазой в висок. Ты уже три дня здесь.       Данна охнула и прикрыла глаза. Нет… Нет-нет-нет! Гервен, её милый мальчик… Он ведь не мог. Во всяком случае, не специально. Кажется, она произнесла это вслух, потому что Карсон тут же ощетинился:       — Данна, неужели ты и сейчас защищать его будешь? Ты с ума сошла… Да пойми ты. Этот мальчишка устроил в комнате погром. Напугал других детей. А как ты вошла, запустил в тебя этой вазой. Ты говорила, мальчик тебя любит. Что на доброту он ответит тем же. Ответил? За все твои старания, твою заботу и ласку он тебя чуть не убил… Знаешь что? С меня хватит… Это уже ни в какие рамки… И наши родители со мной согласны. Уходи из приюта. Найдёшь другую работу, получше. Хочешь работать с детьми — да пожалуйста. Но только там, где дети нормальные. Я не позволю тебе больше рисковать собой рядом с этим маленьким чудовищем. Даже самая лучшая работа не стоит твоей жизни. А эта — тем более. Подумай о себе и о нас.       Данна застонала.       — Не говори так… Он не маленькое чудовище! Милый, Гервен не контролировал себя… Он никогда не пробуждает в себе Силу специально. И я уверена, что ему очень плохо сейчас. Я не могу его бросить…       Карсон покачал головой.       — А тебе не плохо сейчас? Неужели не понимаешь, что из-за него ты чуть не погибла? Спасибо врачам, что спасли! И что, тебе самой не страшно?       Данна вздохнула.       — Если честно, то страшно. Раньше до таких последствий никогда не доходило. Гервен явно стал сильнее… Но он точно не виноват. Я всё понимаю, но… Ты не видел этого мальчика. Не знаешь, через что он прошёл… Я не знаю, что с ним будет без меня. Но точно ничего хорошего. Я же единственный человек, которому он доверяет. Кто его поддерживает. Я обещала не бросать его…       Карсон взял её за руку и нежно погладил по ладони.       — Данна, солнце… Я понимаю, что ты к нему привязалась. Но всё зашло слишком далеко. Сколько ещё людей должно пострадать из-за него? Скольких ещё Гервен покалечит, пока его не заберут на Коррибан? Почему именно ты должна его спасать? А не ваш директор? Это же её ответственность, её проблема прежде всего. Да и другие педагоги есть. Я боюсь за тебя, неужели не понимаешь? Ты и в следующий приступ ничего не сможешь сделать, а ведь он может стать ещё опаснее.       Данна умоляюще посмотрела на мужа:       — Милый… Но я не могу его бросить… Это не работа, это уже другое… Гервен останется совсем один…       — Зато ты останешься жива. И у твоих детей будет мама. Любимая… Гервен действительно опасен. И работать с ним тоже опасно стало. А ты ещё хотела его в наш дом взять… Видишь, всё же прав оказался я. И теперь я, твои родители, мои родители — все мы настаиваем на твоём уходе из приюта. На кону твоё и наше будущее. Поверь, никто тебя не осудит за уход. Все поймут.       Данна прикрыла глаза.       — Никто, кроме Гервена… Ты требуешь от меня предать ребёнка.       — Нет, Данна. Я лишь прошу тебя подумать прежде всего о себе и о нас. Ты не сможешь помочь всем несчастным, но можешь сделать несчастной и себя, и нас. Если ты нас любишь… Ты сделаешь то, о чём мы тебя просим. Поверь, жизнь на этом не закончится.

***

      И она сделала это… После многодневной обработки со стороны семьи, обуреваемая кучей страхов и сомнений, чувствуя себя чудовищем, Данна всё же уволилась.       Прощаться с Гервеном было невероятно трудно. Сердце выскакивало из груди, Данна еле давила в себе рыдания, когда обнимала мальчика. Он смотрел на неё так… Обречённо. Словно это действительно был конец. Смотреть ему в глаза Данна была не в силах. Она обменяла жизнь закуульского сироты на своё благополучие и благополучие своей семьи. Даже если он когда-нибудь простит её… Простит ли она себя?       …За последующий год Данна несколько раз пыталась попасть в приют, чтобы навестить Гервена, но каждый раз встречала отказ директора. Ей говорили, что Гервен стал совсем неуправляемым и неадекватным, что его пришлось изолировать… Данна, не находя себе места, настаивала на том, что она попробует помочь. Возможно, после разговора с ней Гервен успокоится. Но какое там… Отказ последовал ещё более жёсткий: «Неизвестно, как он вас встретит после того, как вы ушли. Я не хочу брать на себя ответственность за вашу жизнь. Даже если всё пройдёт нормально… Вы уйдёте, а мы останемся. Как нам потом справляться с мальчишкой? Лучше не травите ему душу, не напоминайте о себе. Захотите увидеть других детей — приезжайте, когда Гервена заберут».       Так что последний раз Данна видела Гервена в тот день, когда забирала с работы свои вещи…       С тех пор жизнь её постепенно вошла в новое русло. Она устроилась учителем в школу, снова проводила время с детьми, но больше не погружалась в работу так глубоко и ни к кому не привязывалась так сильно, кажется, получив прививку на всю оставшуюся жизнь. Данна любила детей, а дети любили её. Но никто из них не мог заменить ей Гервена. Да и зачем?.. Таких, как Гервен, больше не будет.       Наблюдая, как догорают свечи, Данна загадала про себя желание, которое загадывала каждый год: «Надеюсь, мы с тобой ещё встретимся».