Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил,
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали…
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.
Самый первый луч солнца пробивался сквозь шторы и нещадно светил прямо в глаза Володи. Он пытался прикрываться рукой, зарываться в подушку, но осознание того, что больше так продолжаться не может слишком скоро настигло его и пришлось разлепить тяжелые веки. Маяковский выдохнул и приподнялся на локтях, настроение явно было испорчено ещё с утра пораньше. Критически окинув комнату взглядом и устало опускаясь обратно на постель, Володя начал припоминать события вчерашнего дня и то, почему он без сил, когда только что спал. Причина нашлась довольно быстро, если учитывать то, что Маяк не обнаружил рядом с собой Есенина. Всё желание нормально выспаться отпало тут же и было принято решение обыскивать всю квартиру в надежде найти имажиниста. Увы, но этот поиск не увенчался успехом. Серёжа ушёл. Как и Толик, кстати. -У него что даже голова не болит? Рано же,- Володя уже не злобно шипел, он рычал, но тон его быстро смягчился, как только футурист заприметил на столе клачок бумаги с до боли знакомым почерком. "Взял твою рубашку и ключи. Вечером буду. Не сердись. Еся." Владимир раза три перечитал написанное, но так и не смог понять за что он должен сердиться на Серёжу. С одной стороны, в Есенине могло проснуться чувство стыда, ибо он вторгся в дом Маяковского вечером, да ещё в пьяном виде. Но эту версию Маяк отбросил, так как у Сергея совести уже давно нема. С другой стороны, вчерашний день давал о себе знать и неприятные осадки оставались в душе футуриста и доселе. Мужчина выдохнул, потёр переносицу и присел, пытаясь хоть немного прийти в себя. -Взял он мои ключи...А я, как выходить и закрывать квартиру буду, он не подумал?- внутренний диалог не привёл ни к чему, поэтому Маяк проследовал в ванную. Всё острее в память вгрызались тонкие запястья и тяжёлая вина, которую чувствовал футурист. Он пытался переубедить себя, доказать себе, что его вины то тут и нет, но что-то давило, не давало покоя, хотелось лезть на стену и царапать обои. Володя медленно умылся и впервые за утро посмотрел в зеркало. В отражение он видел не себя. Есенина. Сначала Маяковского охватил ужас он отпрянул от умывальника, но взгляда не отвёл и понял, что Серёжа поник, как только увидел испуг художника. Голубые глаза помутнели, сам поэт весь сжался, как тогда на кухне. "Быть такого не может"- думалось туманно и отрывками, но Владимир подошёл поближе, любопытство вместе с тревогой захватывало. Володя рискнул и приложил руку к стеклу, настороженно глядя и будто не веря тому, что он сам сейчас делает. По ту сторону ответили, так же приложили руку в ответ и Маяк буквально почувствовал, как его прикоснулась холодная ладонь. Это продолжалось недолго, брюнет ошарашенно стоял в ступоре, не в силах оторвать ладонь, но внезапно пространство по ту сторону заполнилось густым, словно табачным, едким дымом и Сергей зарыдал. Из темноты выполз мрачный силуэт, крепко схватил за горло имажиниста и с гневом начал душить Есю. Черная тень зажала рот Сергею и утащила его вниз. Маяковский увидел испуганные, отчаянные, но посветлевшие голубые глаза прежде, чем всё исчезло. Володя осел на пол, стараясь успокоить бешенное сердце. Ещё бы немного и он сорвался на крик, но слишком стремительно его захлынула ярость. Владимир громко прорычал в пустоту и дал прямо кулаком по откосу. Напряжение сходило, но мужчина почувствовал резкую ненависть к имажинисту. Причину этой самой ненависти он и сам не понимал, то ли его так напугал темный силуэт и видение, то ли постоянные перетерки с Серёжей уже заставляли порядком дрожать. Маяк глубоко выдохнул и внезапная ярость так же быстро пропала, как и появилась. Громкий вызов разнёсся по пустой квартире. Володя нехотя встал и потопал на кухню. "Еся наверно."- первое, что сразу пришло на ум футуриста, у него как раз должна быть перемена в школе. Но звонил не Серёжа и даже ни кто-то знакомый. -Да?- Маяк находился в ожидание уже вторую неделю, а значит, сейчас должна была решиться его судьба. Крупная компания искусствоведов и художников приняла его работы, то есть теперь его картины и плакаты будут выставляться, а сам он будет состоять в этой самой компании. -Владимир Владимирович Маяковский?- на другом конце заговорил бодрый женский голос. -Я.- Владимир нахмурился и затаил дыхание. -Вы приняты, поздравляю. Уже завтра начинается первый рабочий день, а если быть еще точнее стажировка и ознакомление, так что пропускать не советую. Ждем Вас в первом корпусе около регистратуры. Удачи!- голос женщины посыпался словно крупными бусинами, ровный и быстрый. -Спасибо, до свидания. -До свидания. Маяк пару минут стоял в оцепенение, а затем чуть ли подпрыгнул от радости. Работа мечты, живописный Петербург, казалось бы, о чем еще можно мечтать? Но что-то неприятно колотилось в груди и Володя понимал, что вынужден будет оставить буквально всё. И друзей, и старую работу, и квартиру, но больше всего он переживал за Есенина. С ним он не поедет однозначно, да и Владимир знает, что Серёжа, как щенок за ним бегать не будет. Перетерпит как-нибудь, всё-таки созваниваться они будут, переписываться тоже, а там и гляди имажинист забудет про него. На том и по решил. Из кладовки Володя выудил большой чемодан, чуть не опрокинув полку с вещами. Одежда и всякого рода документы ровными стопками легли на дно. Краски и картины Маяковский повезёт в отдельной сумке. Когда весь чемодан уже был собран, Володя остановился и задумался. Есенин всё никак не хотел выходить из головы. Вероятно, и не выйдет. В маленький карман в бумажнике Владимир лёгким движением засунул его фотографию, пару минут глубоко повздыхал и начал названивать друзьям, принимая поздравления и пожелания. На небе собирались тучи. Серёжа пришёл в четыре часа. Весь промокший насквозь, он явно не ожидал, что погода так резко изменится. Но май выкинул очередной сюрприз и Есенин ошарашенно стоял на пороге, вглядываясь в чемодан прямо посередине коридора. За окном шёл настоящий ливень. Града только не хватало для полного счастья. Маяк на кухне пил чай и внимательно смотрел, как капли катятся по стеклу. -Ты не взял зонт? - вопрос риторический и только, чтобы разрядить обстановку. -Не взял.-Есенин опустился на стул рядом. -Я уезжаю. -Я заметил, - Сергей вскинул голову и посмотрел футуристу в глаза. Тот смотрел, как сквозь него. - Куда? -В Питер. Помнишь, я рассказывал про тот отбор картин? Ну так вот, меня приняли,- и почему-то Маяковский понимал, что эта фраза должна была звучать более менее радостно. -Я рад за тебя.- Серёжа помолчал. -Когда уезжаешь? -Сегодня. Вечерним рейсом. К завтрашнему дню я уже должен быть там. -Понятно,-у Есенина осип голос. -Ты проводишь меня?-Еся молчал.- Серёж? Проводишь? -Да. -Хорошо, тогда у нас ещё два часа. Поезд отходит в шесть. Не хочешь сходить куда-нибудь? -Нет, давай посидим немного.- Сергей перебрался к Владимиру на колени и прижался к его груди. Володя ощущал, как дрожат руки имажиниста и, как сбивчиво его дыхание. Он обнял его в ответ и уткнулся носом в мокрые золотистые кудри. От них пахнет дымом и черным крепким кофе. Маяк слишком привык к этому запаху. Обоих настигло чувство дежавю. Так уже случалось. После их первой ссоры. Сейчас уже и не вспомнить из-за чего они ссорились, но причина была мелкая, а скандал, разросся большой. -Ты помнишь? - сказано в унисон, в унисон и был ответ. -Помню. Они выходят и не спеша, за руки идут к вокзалу. Есенина трясёт. Он не из тех людей, кто влюбляется лишь однажды и на всю жизнь, но он из тех, кто любит настолько пламенно и нежно, что отдаст за свою любовь душу и разрешит вырвать сердце. И разрешил. Владимир рвёт сердце безжалостно, словно кролика в пасти у волка. Серёжа терпит. Серёже не больно. Серёжа кусает пальцы и старается не закричать. Около получаса они молчат, просто смотрят друг на друга и, кажется, что-то переосознают в своей жизни. На улице холодно после дождя. Маяковский в черном пальто и кожаных перчатках. Пальто он отдает Есе, а Еся уже не держится, плачет. -Ты, как дитё малое. Мы же видеться по скайпу будем, я приеду следующим летом. Ну чего ты?- Маяк смотрит на этого ребенка, готовый сам заплакать. -Я люблю тебя, - Серёжа прижимается покрепче к футуристу и пытается надышаться им, запомнить его. -И я тебя люблю, - Владимир медлит. На станции слышится громкий гудок.-Мне пора. Есенин в последней надежде на то, что Володя останется, не оставит его здесь, одиноко мерзнуть в квартире, целует его в губы и плачет, плачет... Его слезам нет конца. И Маяк чувствует на губах солёный привкус. Надежда не оправдывается. Брюнет уверенно шагает к вагону. Сергей задыхается, в легких будто раскалённые угли. На душе мерзко. Маяковский останавливается, оборачивается и бежит обратно. Теперь уже сам целует крепко с болью, со всеми чувствами, которые накопились за эти года. А потом уходит. Поезд тихонько отъезжает. В мыслях ее метают молнии, остался только легкий туман и холод, что пробирает до костей. Серёжа падает на колени и рыдает, срываясь на крик. Маяк слышит, Маяк видит из маленького окошка. И чтобы не обращать внимания чертит на запотевшем стекле ласковое "Еся". А Есе всё равно на остальных прохожих, кто-то несколько раз предлагает ему помощь, а затем бросает эту попытку после тихих слов: "Мне уже ничем не помочь." Серёжа встаёт, пошатываясь и бежит за поездом. "Как щенок"- мелькает в уме Маяковского. И он начинает смеяться. От противоречивости самому себе. Он снимает одну перчатку, открывает окно и кидает Есенину, потом и вовсе отворачивается. Всё. Конец комедии. Серёжа берёт перчатку и идёт домой. Колени болят, останутся синяки. Дома пусто и очень холодно. Квартира до сих пор пахнет Володей и Сергей свято верит, что вот-вот он зайдёт, заляпанный в краске и угле, покажет свои новые работы, заварит чай и за просмотром какого-нибудь старенького советского фильма будет целовать Есю в макушку, в нос, в шею. Куда угодно, куда захочет. И Есенин в Бога не верит, но молится, молится, молится, чтобы его Володенька пришёл. Но Бога нет. И Володенька не приходит. Серёженька отключает свой телефон и запирает дверь на ключ. По ощущениям прошло не больше недели, но календарь показывает середину августа. И Еся не помнит, что было вчера, потому что вчера Володя не звонил, а Серёжа снова говорил себе, что всё хорошо. И Саша уверяет, что он скоро вернётся. Но Сашу Еся тоже блокирует и перестаёт с ним общаться. А Саша говорил, что-то про учеников, говорил, что они скучают по Сергею Александровичу, пламенно болтал о любви к Гоголю... Но, кажется, Сергей всё это уже слышал, поэтому сбрасывает и высовывается в окно, ртом хватая воздух.Петь птицы перестали.
-До зимы не доживу. - окончательный вердикт, и Серёжа действительно понимает, что не доживет, не дождётся Володю, потому что не нужен ему. У него там уже своя жизнь. У Серёженьки совершенно грязные волос, постоянные синяки на коленях и кожаная перчатка на видном месте. У Серёженьки слезы не высыхают вторую неделю и глаза мутнеют с каждым днём всё больше. А глаза преданные, совсем, как у собаки. Только хозяину его пёсик вовсе не нужен. А он будет идти вслед за ним, будет терпеть боль, унижение. Будет опять стоять на коленях и безгранично обожать. Серёженьке снится сон. Опять этот поезд, эта станция, Володино пальто. Он провожает его на перроне и сдерживает очередные слёзы. Дома пусто. Ждать нечего. Надеяться не на что. Хозяин наигрался. Серёженька включает телефон. Входящие только от Саши. Верёвку, да покрепче. Мысли сливаются в один огромный табун. И мешаются, мешаются между собой. В квартире без света темнеет, значит наступила ночь. Сергею становится тошно, хочется совсем остаться без эмоций, чтобы просто жить и ничего не чувствовать. Да, так было проще.Свет звёзд коснулся крыш.
Серёженька делает узел на трубе и завязывает петлю. Одно он понимает, Володя не приедет. Ему и без дурного мальчишки с пшеничными волосами хорошо. Он в Питере, он прославится и станет великим, а имажинист так и останется здесь гнить, да сохнуть по темным глазам.Сквозь вьюги и печали, Ты голос мой услышь.
Серёженька стоит на табуретки и дописывает последние строчки своего последнего стихотворения. Листок летит на пол. Золотая голова уже в петле. Серёженька вспоминает маму, Константиново, берёзы, универ, Сашу, своих учеников. Сам себе говорит, что прожил эту жизнь не зря. Последний вдох, и Серёженька делает шаг в небытие. Телефон вибрирует, звонит Володя с радостной вестью - завтра едет домой. А Серёженька видит, хочет взять трубку и не может. Пальцы холодеют, немеют, руки опускаются. Взгляд потухает. Дома пусто...Ночь пройдет, настанет утро ясное, Верю, счастье нас с тобой ждёт. Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная, Солнце взойдет...