***
Страх? Не-е-ет... Серёжу охватил ужас! Тот самый ужас, при котором немеет всё тело и у тебя не получается даже дышать. Тот самый ужас, когда ты не можешь на вопрос "реально ли всё это?" дать точного ответа. Всё сводило с ума. Быстро так вышибало твёрдую поверхность под ногами, лишало любого шанса оставить это сумасшествие, душило последнюю надежду: — Удивлён? — холодный голос, словно хлыст, заставил снова обратить внимание на себя. Разумовский дёрнулся всем телом, смахнул стекающие одинокими струйками слёзы с щёк и взглянул на неподалёку сидящую от него Вику в костюме Чумного доктора. Она безразлично сверкнула взглядом в сторону лежащего у её ног без сознания Грома, устремила бездушные глаза в окно и будто о чем-то задумалась. От неё веело страхом, привкусом смерти, такой липкой и неприятной, но очень нужной для человека, что страдает от пыток собственного сознания. Она словно возвышалась над всем, находящемся в этой комнате. Она казалось такой недосягаемой, такой величественно сильной в этом костюме, что пугало ещё сильнее. Все органы внутри сжались в единую кучку, и где-то в этой кучке с бешеной скоростью колошматилось сердце. Голову пронзила сильнейшая боль. Картинка перед глазами поплыла, всё скривилось и перестало иметь чётких линий или границ. Ему был лишь виден пугающий чёрный силуэт, практически недвигающийся. Чёрная фигурка ферзя была с характерным звуком поставлена на деревянный столик. Серебряные, некогда живые, а сейчас только несущие боль мёртвые осколки льда, упёрлись в тонкую фигуру Разумовского. Пусть руки и не слушались его, он всё равно продолжал в хаотичном порядке махать ими, цепляться за воздух, чтобы отползти от чудовища, что сейчас стояло перед ним. Он с ужасом вспоминал, как любил тёплый взгляд этих глаз, как руки, что сейчас были спрятаны в силиконовых перчатках, успокаивали его, были нежными и всегда нужными ему. Сознание отрицало, не хотело воспринимать картинку, что видели глаза. Хотелось заплакать, как в детстве, затоптать ногами, чтобы этот кошмар ушёл. Но Серёжа ведь знает, что это не поможет. Никогда не помогало, с чего вдруг сейчас получится?.. — В-вика, — постоянно запинался он из-за подступающих к горлу рыданий, — т-ты... ты... — девушка в ожидании выгнула бровь, надеясь, что Разумовский продолжит, но от такой реакции Скрябиной он только больше опешил и не нашёл в себе слов. Она недовольно закатила глаза и укоризненно вздохнула, всем своим видом показывая, как ей это всё наскучило. Полицейская рывком поднялась с серого дивана и на пару шагов приблизилась к миллиардеру, пугая его этим до беспамятства: — Ты правда думал, что я пойду искать у кого-то помощи? — снова этот высокомерный, холодный и безобразный тон, что больно, в самое сердце ранил Серёжу, — Я думала, что ты прекрасно понимаешь, что это не в моём духе, — она с каким-то больным интересом рассматривала огнемёты, встроенные в костюм, элегантно, даже в этом неудобном чёрном мешке, выставив правую руку, — Разве не помнишь, что я люблю решать все проблемы сама, собственными силами? — девушка неожиданно очень грозно глянула в сторону Разумовского, вгоняя его этим в ещё больший ужас. Он смотрел на неё, лёжа на спине, упираясь лопатками в пол. Такой подавленный и беззащитный, словно воробушек перед злой и голодной кошкой. Соображать он нормально не мог, так как всё сознание заполнили вопросы, почему ему снова так больно и чувством вины. Разумовский был полностью уверен в том, что и Олег, и Вика надели этот костюм из-за нерешительности Серёжи. Вот если бы он не был такой тряпкой, если бы он мог постоять за себя, если бы мог решить все свои проблемы сам и ещё миллион других "если бы", то этого всего бы не произошло. Он бы продолжил мирно жить с Волковым и заниматься своим любимым приложением и ни в коем случае не стал бы портить Скрябиной жизнь, ведь она у Вики после появления Разумовского в ней, явно пошла под откос. Во всём виноваты серёжины безответственность и бесхарактерность. Если бы не он, всё было бы у всех хорошо. Он ненужный и даже вредный для окружающих. Он несёт только боль и разочарования в эту жизнь: — Ты на столько слаб, что даже не можешь защитить себя, — Вика склонилась над ним в угрожающей позе, а Серёжа был готов поклясться, что заметил в зрачках её глаз такие ненависть и злобу, которых он не видел в ней даже по отношению к Стрелкову или Евсееву. Тогда в нём что-то оборвалось и он начал верить ей до последнего слова. Всё, что она продолжала говорить, становилось для него правдой: — Хотел отомстить, хотел показать силу, но в итоге только облажался. Ты ненужный, Серёжа! — крикнула с невероятной ненавистью в голосе Вика, — Ты всё только портишь! Разумовский, раздираемый обидой, пытался избавиться от того, что рисовало ему сознание. Он машинально свернулся в комочек, ведь помнил, как в детстве обычно после таких слов следовали удары от его сверстников или детей постарше. Тогда было не менее страшно, чем сейчас, однако сейчас он ожидал удара от неё, от девушки, которую недавно считал своим спасением. Это рвало сердце, не давало трезво мыслить и реагировать, разрешало лишь смириться с этим и принять, как бы тяжело и плохо не было. Он был готов к любому удару, был готов вновь с опущенными в пол глазами выносить насмешки со стороны Скрябиной, как выносил их последнее время от Волкова. Ничего не менялось, он так и оставался заложником своих страхов. Когда-то он в душе надеялся, что от этого есть спасение. Он видел это спасение в Вике. Даже стал мечтать, что вместе у них получится избавиться от этого. Почему-то посчитал, что сможет доверится и ему помогут. Но, видимо, ничего просто так не бывает. Разумовский попытался разлепить мокрые от слёз глаза, чтобы посмотреть, почему же его не бьют, почему его перестали втаптывать и ломать. Он даже удивлён, почему Скрябина не отвесила ему пару ударов, ведь он, вероятно, заслужил этого. Он смотрел по сторонам, но нигде не замечал чёрного силуэта со знакомыми, но очень холодными глазами. Паника вроде начинала проходить, появлялась надежда, что всё вдруг кончилось, как что-то коснулось его плеча. Серёжа подскочил от страха на ноги. Ему казалось, что что-то липкое и удручающее до сих пор оставалось за его спиной, даже когда он развернулся на сто восемьдесят и отчётливо видел перед собой костюм Чумного доктора. Ощущение, что это прикосновение осталось с ним, не прекращалось, но несмотря на это он, как загипнотизированный, продолжал пялиться в сторону Вики. Она ухмыльнулась тому, как резко он подскочил на ноги, как были ничтожны его попытки перебороть собственное сознание. Насмешка не сходила с её лица, ей нравилось сводить его с ума, медленно разрушать прекрасный мир, что он придумал себе в голове, разъедать его реальность и мучить, мучить, мучить... Нужно было заставить Серёжу ненавидеть её, у Птицы это почти получилось. Она выпрямилась, но всё равно не встала в полный рост. Хищная улыбка, поза настоящего зверя, который был готов кинуться на свою жертву – практически исключали её человечность. Сознанию Разумовского всё меньше хотелось верить в то, что перед ним настоящая Скрябина. Вдруг он неожиданно замотал головой. В его испуганных глазах появилось что-то ещё кроме страха: — Нет... — прошептал он, привлекая внимание Птицы. Она выгнула бровь, наблюдая за попытками Серёжи что-то сказать: — Нет! — громче и более увереннее повторил он. — Что "нет"? — нетерпеливо, с раздражением спросила Птица, не смея мириться с беспомощностью Разумовского. Ей словно было жалко смотреть на это зрелище, когда на искривлённом от ужаса лице программиста появлялось стремление возражать и давать сопротивление: — Ты не она... Ты не Вика! — чуть ли не прокричал Серёжа. Он вспомнил, её. Он вспомнил её голос, её глаза, её прикосновения. Они ни капли не были похожи на всё то, что говорила, делала иллюзия перед ним. Она была не похожа на неё, была полной противоположностью смелой и отважной девушки, которую знал Разумовский. Существо, что стояло перед ним не могло быть Викой. Ведь она бы никогда не позволила себе такого, никогда бы её доброта и человечность не позволили случится этому. Он знает и чувствует, что это не она. Она было самой искренней, самой нежной и нужной ему, и он не мог спутать свет её души ни с чем. Как можно обмануться, смотря в эти бездушные глаза, как можно сопоставить их с красотой его Снежной королевы? Даже когда холодность овладевала Викой, она никогда не лишилась бы гуманных чувств, никогда не стала бы монстром. Скрябина учила его узнавать этот мир, заново учиться чувствовать его, и у Серёжи наконец получилось это сделать. Отличить реальность от вымышленной картинки, от злого безумия, что иногда охватывало его. Оставалось лишь дать этому бесконтрольному хаосу в голове отпор и приручить его: — Ты плод моего воображения! Тебя просто не существует, — кое-как справившись с дрожью в теле, Сергей выпрямился и гордо взглянул в глаза собственному вымыслу. Ему было страшно, но он знал, что отступать нельзя, что она бы никогда не отступила, поэтому он должен, обязан победить свой страх. Эмоции Птицы мгновенно изменились на недовольные, граничащие с гневом. Если бы у ненависти было лицо, то Птица бы стала его олицетворением: — Не существует?! — она кинулась к Разумовскому и больно зажала ему горло. Серёжа безвольной куклой повис на руке той, что притворялась Викой. Он пытался хватать ртом воздух, хрипел, брыкался, но у него не выходило избавиться от крепкой хватки: — Это мы сделали, — прошипела Птица, сжимая горло Сергея ещё сильнее, — Вместе! — уже переходя на крик, произнесла она. Кислорода категорически не хватало. Положение ухудшало и то, что Серёжа был слишком напуган и впринципе не мог ничего предпринять. Когда он уже смирился с той мыслью, что вот таким образом закончит свою жизнь, практически умерев от рук любимой, его неожиданно мотнуло вниз, и он на пару секунд оказался в свободном падении. Он больно ударился лопатками, когда упал ими прямо на пол. Тело пронзило неприятное отрезвляющее чувство. Разумовский тут же поспешил выпрямиться и встряхнуть головой, чтобы хоть как-то привести свои мысли в порядок. Его взгляд неожиданно зацепился за любопытную вещь. Он с опаской посмотрел себе за спину, скосив глаза, и с ужасом обнаружил Игоря без сознания. Мужчина распластался на полу без признаков жизни, и только изредка вздымающаяся грудь могла говорить о том, что ещё не всё потеряно. Его затылок был сильно поврежден, а причина травмы лежала неподалёку – та самая бутылка из казино, которой вырубил пару минут назад Разумовский Грома: — Нет... В этом всём виновата ты! — он подполз к Игорю и дрожащими руками приподнял его голову, чтобы хоть как-то облегчить участь мужчины: — Мы, мы это сделали! — Птица осклабилась такой сумасшедшей улыбкой, какую Сергей ещё ни разу не видел. Лицо Скрябиной в момент обезобразилось, стало менять форму. Пораженный Разумовский не понимал, что происходит, и своими пальцами вцепился в живую плоть Грома, напоминая себе, что реально, а что нет. Но это было бесполезным, так как в следующую секунду мир снова смешался с больными фантазиями. Перед Серёжей стоял сам он в костюме Чумного доктора и улыбался, наслаждаясь произведённым эффектом. Было видно, как он был доволен шоу, ведь главный зритель потерял дар речи и абсолютно любые силы на сопротивление: — Это всё сделали мы, Серёженька, — упиваясь минутой славы, продолжал тягучим, неприятно-приторным голосом он, — Мы были вместе ещё с самого детства, как не разлей вода! А потом ты завёл себе нового друга и забыл про меня, — особенно его голос озлобился на последних словах, а вместе с голосом поменялся и взгляд, став более решительным и опасным. Разумовский краем сознания понимал, что с этим надо что-то делать: бежать, звать на помощь, кричать... Возможно это инстинкт самосохранения, а не здоровая реакция человека, но, найдя неизвестно откуда силы на последний рывок, он дотянулся до той самой бутылки, которой вырубил Грома, и, размахнувшись, бросил её в Чумного доктора. Не глядя попал он или нет, Серёжа бросился бежать, изредка подскальзываясь и спотыкаясь. Сердце колотилось как бешенное, мозг начинал работать с новой силой, а он сам понимал, что если не убежит сейчас, то останется заложником страхов до конца своих дней. Неприятное ощущение, что его кто-то нагоняет, липкий взгляд на спине и адреналин, бьющий в голову – всё это давало силы не сдаваться, а бежать и броться. Разумовский в какой-то момент подумал, что из него сейчас вылетит душа, на столько напуган он был. Завернув за один из поворотов, он прислонился к стене, буквально прилипнув к ней, и съехал по шершавой поверхности. Сердце билось так, что в любой момент могло выпрыгнуть из грудной клетки. Голову снова повело от этого хаотичного бега и странных вещей, что произошли с ним. Хотелось думать, что это кошмар, что сейчас дрожь в его ногах пройдёт, он встанет и всё это окажется нереальным. Так сильно хотелось вернуться в постель, в тёплые объятия Скрябиной и нежиться под тёплыми солнечными лучами... Подгоняемый только этими воспоминаниями, он кое-как поднялся на дрожащих ногах, которые никак не хотели его слушаться. В помещении воцарилась тишина, а самое важное – голос в голове Разумовского пропал. Теперь никто не сводил его с ума, не нашёптывал странные идеи, собственные мысли словно обрели свободу... Неужели получилось? Он выглянул из своего укромного места, как вдруг что-то сильное толкнуло его в спину: — Мы должны быть вместе, Серёжа! Посмотри, как ты слаб без меня, — Чумной доктор появился также неожиданно, как появлялся всегда – из темноты, из тишины и из страха Сергея. Незнающий пощады и человеческого тепла он хотел только разрушать, подчинять и раззорять. Он был полной противоположностью Серёжи. Наверное... — Ты всегда был таким смелым со мной. Ничто и никогда не пугало тебя! А со своими друзьями ты был слабым и беспомощным, — он смотрел, как Разумовский, напуганный до смерти, жался к стене, схватив свою голову и качаясь из стороны в сторону, — Со мной твоё будущее, Серёжа, только со мной ты сможешь быть свободным. Посмотри, посмотри, кем ты стал со своими друзьями, — последнее слово Птица словно выплинул, на столько оно ему не нравилось, — Беспомощный, запуганный... Во что они тебя превратили?.. — Уйди! Уйди от меня, ты... Ты не настоящий! — неожиданно крикнул Разумовский, подпрыгнув на ноги и побежав в противоположную от своего страха сторону. Он не думал, что сможет сбежать сейчас, он понимал, что уже давно проиграл в этой схватке. Ему лишь хотелось в последний раз увидеть настоящую жизнь, жизнь без монстров в голове и ночных страхов. Он так скучал по приятным, светлым воспоминаниям своей жизни. И особенно светлым общим их с Викой воспоминаниям. Он вспомнил и про Волкова, его всегда добрый, но твёрдый и уверенный взгляд, вспомнил его поддержку в трудные времена... Приятные воспоминания застилали всё перед собой, прогоняли невзгоды и создавали эффект "розовых очков". Серёжа неожиданно наткнулся на что-то, а точнее на кого-то. Птица как всегда неожиданно появился из страха и ужаса, разрушая всё прекрасное и светлое на своём пути: — Я докажу тебе, что я реален! — он вновь больно схватил Разумовского за горло и приподнял его над полом, — Ты примешь меня, ты примешь свою настоящую суть! — последнее, что ощутил Серёжа – это нестерпимую, жгучую боль в шее и невозможность насытить тело кислородом. Издался последний молящий о пощаде вопль, и его глаза закрылись.***
Первым к Скрябиной вернулся слух. Уши уловили кричащую на весь квартал сирену то ли скорой помощи, то ли реанимации. Это было одним из самых неприятных пробуждений в её жизни. Когда зрение, а затем и вкус с обонянием, и осязанием вернулись к девушке, она недовольно поморщилась. Вчера она вырубилась прямо за кухонным столом, сгорбившись в три погибли. Всё тело ныло о том, что мышцы с суставами затекли и не готовы работать, как подобает нормальному организму. Вика очень удивилась, как она не свалилась с табуретки за ночь. Она всегда отличалась особенной чуткостью сна, поэтому было странно, что она смогла так вырубиться. Наверное, свою роль сыграла бутылка вина, что сейчас по-хозяйски расположилась на кухонном столе. Неподалёку от этой бутылки стоял опустошенный стакан, тоже брошенный здесь со вчерашнего вечера, а также телефон, что вырубился от недостатка заряда ещё ночью: — Вот же чёрт! — выругалась Скрябина, когда смартфон ей указал на полностью разряженную батарею. Если ей повезёт, то она найдёт в своих тайниках старую зарядку для телефона. Не раздумывая, девушка полезла по шкафам и разным полкам в поисках хоть какого-то провода для зарядки. Удача была на её стороне, так как через пару минут усердных поисков, ей на глаза попался кабель от прошлого смартфона. Надеясь, что провод был рабочим, и что он подойдёт для отверстия в телефоне, Вика просеменила обратно на кухню, спотыкаясь о разбросанные вещи. Всё-таки не хило она постаралась, разыскивая провод, что весь оставшийся хлам квартиры теперь растянулся от её комнаты до кухни и мешал Скрябиной спокойно добрести то зарядки. Какого же было её облегчение, когда телефон умиротворенно завибрировал, сообщая, что заряд пошёл. Одной из проблем стало меньше. Неожиданно осознание всей ответственности, которая легла на плечи Вики, больно придавила её своим весом. У майора из головы совсем вылетели события последних дней. Они были ужасными. Ужасными и, самое страшное, противозаконными. Скрябина всю жизнь думала, что будет сажать ублюдков, нарушивших закон, за решётка восстанавливать справедливость, помогать обиженным. Но всё неожиданно пошло на перекосяк. Система сгнила: сначала освобожденный Гречкин, потом Чумной доктор, суд над Евсеевым, увольнение с работы... Вике воистину показалось, что до переезда в Питер её жизнь была сказкой. Да её жизнь была прекрасной, пока она не узнала о том, кто скрывается под маской "ЧД"! Сколько бы можно было избежать, если бы не её упрямость и желание всё контролировать... Теперь она стала той, кого всю жизнь презирала: покрывает себя и своих близких от полиции и других органов правосудия, продолжая всё больше и больше втаптывать все свои труды в грязь. Неужели столько лет она шла к этому, чтобы сейчас одним днём всё перечеркнуть? Сейчас, задумавшись об этом, Вика поняла, какую ошибку она совершила. Что она натворила?! Одно её слово решило всю её дальнейшую судьбу. Она выбрала идти по кривой дорожке, испугавшись за Серёжу и за себя. Она принесла в жертву свою нормальную жизнь, надеясь, что жизнь Разумовского останется нетронутой, но было поздно. Совершив это, она потянула за собой и его. Она просто испугалась. Растерялась и не поняла, что ей стоило бы предпринять. Она потерялась и не могла найти выхода. Несмотря на это, Скрябина помнила одно правило: "всегда бежать до конца". Она помнила, что только больно упав, можно обрести крылья, что без ошибок не будет и драгоценного опыта. Она совершила ошибку, но больше этого не случится. Теперь нужно применять холодный расчёт и действовать, как настоящий хищник – спасать свою жизнь, ценой жизней других. Вика потянулась к окну, чтобы открыть его и впустить свежий воздух. Он ей сейчас очень требовался для трезвого ума. Голова немного болела, но это ноющее, неприятное ощущение она ещё могла стерпеть. Бутылка за секунду оказалась в мусорном ведре, бокал Вика забросила в мойку, а сама пошла умываться в ванную. Ей бы сейчас не помешал горячий душ с мягкой пеной и зубная паста с ментолом, но под рукой была только холодная вода, маленькой струйкой бежавшая из под крана. Скрябиной ещё повезло, что холодную воду не перекрыли, а то за коммуналку она не платила уже второй месяц по счёту. Прохладная вода и свежий воздух, льющийся из приоткрытого окна, хорошо бодрили. Состояние майора быстро нормализовывалось. Она взглянула на время, когда смартфон удосужился включиться и обомлела. Экран упорно показывал, что сейчас два дня. Почему она так долго проспала? Как вообще так могло получиться?! Вика никогда не отличалась желанием лишние пару часов проваляться в кровати, ей лишь бы встать пораньше и за дела сразу браться, а тут... Она даже на каникулах у бабушки в деревне никогда столько не спала! С размышлениями о том, чем этот день сможет её снова удивить, Скрябина быстро и собралась и молниеносно выбежала из дома, не обращая внимания на то, что телефон злобно вибрировал в руках, намекая на то, что заряда в десять процентов ему не хватит для нормальной работы. Вика старалась не обращать на эту мелочь внимание и пыталась дозвониться до своего старого друга, который вчера обещал ей нарыть информацию на того самого Волкова: — Ало, Олег?— Да, Вик, привет! Ты всё по тому вопросу?
— Угу.— У меня кое-что получилось нарыть по этому делу.
Внутри у Скрябиной всё сжалось. Она вцепилась в телефон мёртвой хваткой и боялась дышать.— Дружок твой не из простых оказался. Он уже давно закончил государственную службу, но из военного дела не ушёл. По официальным данным на нём почти два десятка операций, которые он выполнял по найму. Государственному или нет – не важно.
— А по неофициальным?— По неофициальным в два раза больше. И ещё не стоит забывать, что не ко всем делам у меня есть доступ. Ну, будем надеятся, что ФСБ его не вербовали к себе в спецы, а они таких профессионалов любят!.. В общем, пару раз он проходил по уголовным ещё будучи на госслужбе. Один раз было, когда его наши нанимали на особо опасный объект.
Викой овладело негодование, но она попыталась взять в себя руки. Голос стал твёрдым, а вопрос произносились с большей уверенностью. — Почему не присел?— У него, кажется, крыша была. Кто-то сто процентов прикрывал, да и он сам парень неглупый... А ты вообще почему до сих пор не в участке? Время то...
— Тебе напомнить, что я отстранена?— Вик, ты чего? Мы тебе и на почту писали и в мессенджеры; Грома арестовали, а тебя Стрелков на допрос ждёт! Ещё на пару часов задержишься – точно подозреваемой пойдёшь как сообщница. Всё, давай быстрее прилетай, тут переполох такой... Контактные данные я тебе смс-кой кину, навряд ли с тобой ещё сегодня поговорить сможем.
Звонок оборвался и, кажется, внутри Скрябиной что-то тоже оборвалось. Грома арестовали, а она прохлаждается здесь! Ей несомненно нужно было скорее брать такси и из последних сил мчаться в отдел, пока всё ещё можно было исправить.