***
Акааши ожидал чего угодно — участия в глупых конкурсах, типичных играх, дегустации первоклассных кулинарных творений и скупку всех значков с Нэо у ребят-геймеров, однако о типичном походе в пришкольный парк, в котором устроились любители литературы, он совсем не подозревал. Даже и подумать не мог, что Бокуто — этот взбалмошный ас — поведёт его именно в тихое, обычно, место, к гармоничной, расслабляющей морально природе. Пока они шли, Бокуто напряжённо молчал — что несколько удивляло: совсем недавно ведь заливисто и громко смеялся, — иногда поджимая губы в линию и искоса смотря на Акааши, как бы проверяя и убеждаясь в чём-то. Вдоль идеально ровного асфальта находились незамудрённые деревянные лавочки, на спинке которых коваными узорами разрастались лепестки самых разных цветов; также за лавочками находился специальный, аккуратно высаженный лет двадцать назад ряд огромных, высоких, могучих деревьев. Здесь, в приходящемся по душе Акааши месте, воцарилась полная тишина, которую нарушали щебечущие хулиганы-птицы, перелетая с дерева на дерево и с ветки на ветку. Акааши завороженно наблюдал, замечал каждую мелкую деталь, будь то пробежавший мимо него муравей или едва ухватившаяся за гнездо с птенцами мать-ласточка. На пути встретились девушки-первогодки, кажется, болевшие за волейбольную команду Фукуродани на весеннем турнире; они лишь кивнули в знак приветствия Акааши и вновь уткнулись в толстенные книжки. Едва густая крона дерева перекрывала всевозможные солнечные лучи, поэтому в парке воцарилось подобие полумрака — такая же тусклая, маловыразительная, успокаивающая тьма поглощала, защищала, но не наводила абсолютно никакого ужаса. Когда Бокуто завернул в почти непроходимые заросли, Акааши слегка напрягся. В парке-лесу было красиво и атмосферно, он чувствовал душевное спокойствие и то, что, словно по щелчку, его чувства, вырывающееся из груди сердце моментально утихомирились. Однако ас выглядел вполне решительно, спасал оставшиеся два шарика от всевозможных колючих веток среди уймы зелени и вёл Акааши к неизвестному просвету. У Акааши и мысли не проскакивало о том, чтобы развернуться, потянуть Бокуто за рукав серого пиджака и прекратить сомнительное путешествие по лесу. Даже он, связующий, не до конца знал здешние места, а этот просвет совсем впервые видел. Однако внутри сигнальные, здраво — всегда — настроенные на принятие того или иного решения механизмы, словно часы, не уведомляли об опасности, о том, что что-то определённо идёт не так. Что-то идёт не так совершенно в другом смысле — Бокуто сосредоточен как никогда раньше; сильнее, чем на матче с Некомой, сильнее, чем при выборе консольной игры, сильнее, чем любовь к потрясающим прямым нападающим ударам. Его глаза скупо оглядывали местность, словно он сильнее обычного волновался, словно в голове крутился лишь один маршрут-план, и он боялся его нарушить. Акааши горько усмехнулся собственным мыслям, бесследно и едва слышно, решил довериться асу, до конца, без запасных планов «на всякий случай, вдруг что-то не так пойдёт» и увереннее последовал за Бокуто. За толстой и густой кроной незамысловатой, разросшейся до безобразия листвы свет, приглушённый и туманный, растекался гуще; кустарники в одно мгновение превратились в простенькую небольшую арку, словно проход в другое измерение. Акааши поражённо выдохнул, продолжая держаться за ослабшую в хватке руку Бокуто — тот спешно крутил головой по сторонам. Связующий был бы удивлён несколько меньше, если бы ас не привёл его в излюбленное место для чтения и с недавнего времени выплеска всех накопившихся эмоций в стихотворные строки. Изумрудные глаза внимательно наблюдали за светлым затылком, а рука продолжала едва касаться горячих пальцев. Слишком. Это — слишком. Так Акааши думал, однако продолжал плыть по течению, словно наблюдая за происходящим с одинокой лодки посреди озера и пуская, так и быть, на самотёк. Сегодня — день особенный. День особенный — слабое убеждение для выходящих за рамки, для него, поступков, думалось Акааши. Но думать — одно, идти за Бокуто и мириться с происходящим — совсем другое. Акааши моргнул, и перед ним предстал откровенно прекрасный пейзаж: небольшая поляна, усыпанная ярчайшими, разноцветными цветами, среди густого леса — обычно здесь проходят литературные вечера; гудящий ветер, развевающий листву и потрёпанную от многочисленных людских похождений траву; небольшие лавочки, намного меньше тех, кованых, в главной части парка; миниатюрный округлый стол, обычно используемый для книг, которые будут обсуждать на литературном вечере. Акааши нравилась атмосфера, спокойная, тихая, безлюдная, в ней можно обдумать многие вопросы, разобраться со многими проблемами; Акааши нравились облака, которые были видны обычно из-под развевавшихся макушек деревьев, то, как они плыли, не спеша, словно по течению, словно нерасторопные утки по небольшому родному озеру; Акааши любил это тихое место и часто ходил сюда, если хотел побыть один. Бокуто удовлетворённо выдохнул, видимо, довольный тем, что таки смог привести Акааши в задуманное место, и развернулся к связующему, часто хлопая густыми светлыми, словно снежными, ресницами. — Мы наконец-то пришли, — он в два прыжка добрался и плюхнулся на лавочку, развалившись на её спинке руками. — Честно, я думал, что мы потерялись. Ну… В смысле, что я потерял нас, а ты здесь не при чё- — Я понял, Бокуто-сан, — Акааши нешироко улыбнулся, потрепал волосы на затылке и приземлился рядом, осматриваясь, будто первый раз был здесь. Бокуто счастливо заулыбался и заметно расслабился: широкие плечи едва опустились, словно напряжение в мгновение покинуло его тело, призрачным дымом растворяясь в свежем воздухе; золотистые глаза, подобно осенней опавшей листве, солнечно засияли; уголки губ каждый раз дёргались и едва растекались в улыбке, когда он начинал глупо оправдываться или просто смотреть в сторону связующего. — Вы хотели мне что-то показать? — наводяще спросил Акааши, когда почувствовал, что тишина немного затянулась. — М-м… — Бокуто мгновенно выпрямился, убрал руку со спинки лавочки и едва скрываемо, понуро нагнулся вперёд. — Вообще да. Но я это… Ну, типа, как сказать это… Не знаю? — он вопросительно посмотрел на Акааши, словно тот должен был знать, о чём будет разговор; могучая бровь озадаченно выгнулась, а сам Бокуто наклонил голову набок. — Сказать как есть? — спокойно предложил альтернативу Акааши, глядя то вниз, на хлопавшего глазами Бокуто, то на подозрительно шелестевшие кусты позади, где-то вдали. — Как есть — это… Это сложно, наверное, то есть я так думаю, — он был настолько растерян, что Акааши не на шутку напрягся. — В смысле сложно объяснить, понимаешь, Акааши? Я не знаю, как сказать. Точнее, как сказать, чтобы ты понял то, что я пытаюсь сказать. — Я пойму Вас, Бокуто-сан, — ровно проговорил Акааши. — Соберитесь с мыслями и скажите всё как есть. Связующий едва наклонился вперёд, стараясь заглянуть в глаза; кажется, близилась та фаза, которую Акааши отнюдь не любил. Она подступила незаметно, кралась, подобно мыши, за мгновение переломала весь совиный настрой и, кажется, принесла уйму проблем. Бокуто мрачнел с каждой секундой, превращаясь из той сверкавшей, лупившей и излучавшей радость совы некоторое время назад в гремучую тучу, угнетающую всё вокруг и себя в том числе. Акааши не знал, что именно хочет сказать Бокуто, но, видимо, что-то важное, раз тот не может собраться с мыслями и пытается контролировать речь. Обычно Бокуто плетёт всё что думает, не особо рассчитывая на то, что может кого-то задеть. — Я знаю, что это твоё любимое место, — после некоторого молчания не спеша начал Бокуто. — Ты ведь любишь книги, да? Я думаю, здесь можно классно почитать. Ну, то, что ты любишь… Кстати, а что ты любишь? — Читать? — сам не понимая для чего, переспросил Акааши; Бокуто несколько раз неуверенно закивал и опёрся локтями на свои колени, едва согнувшись пополам — избегая лишнего зрительного контакта. — Обычно романы… Сейчас интересует классика двадцатого века. Вам разве это интересно? Акааши переводил взгляд со скрещенных в замок между коленей рук Бокуто на его профиль лица, не боясь, что тот может заметить. Он не в том состоянии, не в том настроении — мечется и неуверенно мычит, до пристального взгляда Акааши ему дела нет. — Мне? — Бокуто резво обернулся, моментально сталкиваясь с изумрудными непроглядными глазами и пугаясь подобной неожиданности. — Да, мне очень интересно, — он вновь едва опустил голову, глядя то ли на свои руки, то ли на проросшую зелёную траву под ногами. — Здесь хорошо, да? Тишина, и птички поют — классно, да? — Бокуто-сан, что Вас так беспокоит? — проигнорировав заданные вопросы, более мягко проговорил Акааши. — Вы поссорились с Куроо-саном? — Нет, мы не в ссоре, — протараторил Бокуто. — Мы вчера весь вечер играли по сети вместе… Поэтому всё хорошо. Думаю, он даже где-то здесь… Ну, приехал с Некомой вместе, понимаешь, да? — Здесь? — Не буквально, нет, где-то около школы был… — попытался объяснить — оправдаться — собственные слова Бокуто, но вышло, мягко говоря, плохо. Акааши не был супер проницательным и чутким, однако видел, что Бокуто что-то недоговаривает. Его поведение в принципе вызывало уйму вопросов, но связующий пытался вести себя спокойно и так же разобраться во всём. Давить на аса — худшая мера, так он вообще ничего не расскажет и уйдёт в себя. — Вы совсем не умеете врать, Бокуто-сан, — Акааши постарался улыбнуться насколько это возможно теплее, чтобы Бокуто расслабился и почувствовал себя… в безопасности? Что ему ничего не грозит? Что осуждения не будет? — Я не буду Вас осуждать, просто скажите то, что Вас гложет, и мы разберёмся с этим. — Ты правда так думаешь? — Да, Вы можете рассказать мне. Акааши пытался выстроить могучую стену, такую, чтобы Бокуто без проблем смог связать два слова и выпалить свою проблему. Может быть, это даже не связано с волейболом, однако, если ас будет находиться в таком состоянии на игре, будет связано напрямую, и результаты станут достаточно плачевны. Да и, стоит заметить, Акааши хотел выслушать Бокуто не только из-за волейбола. Он нравился ему как человек и как парень, и где-то внутри едва загоравшаяся настойчивость хотела опровергнуть и разорвать все негативные мысли аса, чтобы тот больше не переживал, чтобы улыбнулся как прежде и кричал своё фирменное, похожее на уханье совы «Акааши!». Акааши едва пододвинулся, всё так же соблюдая некоторую дистанцию, чтобы ещё и своим телом не сбить Бокуто с мысли. Бокуто набирался внутри уверенности, словно заряжался отчего-то — вероятно, от слов Акааши, — черпал и впитывал всё сказанное, и постепенно лицо начинало преображаться. Его желваки больше не были настолько напряжёнными, он не сжимал челюсти, не закусывал щёки; едва сморщенный нос и поджатые в линию губы вернулись в прошлое расслабленное состояние, стушевав прежний негатив; Акааши не видел его глаз полностью, однако заметил, что взгляд по-прежнему метался по рассыпной зелёной траве, а руки медленнее и незаметнее, чем ранее, но продолжили перебирать собственные пальцы. — В общем, я глупость скажу и… Я и сам глупый, ты знаешь, — Бокуто откинулся назад, на спинку лавочки, и мимолётно взглянул на Акааши, на серьёзный, задумчивый вид и бегающие по его лицу глаза. — Ты меня сильно не слушай, ладно, Акааши? Я слышал, если сказать, становится легче. Вот мне станет легче, и мы сразу это забудем, хорошо? — Хорошо, — не задумываясь, подтвердил Акааши. — Не бойтесь. Внутри всплыло странное, манящее предположение, словно небольшая кувшинка на болотной глади — такое же редкое, непозволимое, запретное. Акааши держал себя как мог, не давая ни одной мысли проскочить в голове, пытался сосредоточиться сугубо на сказанном Бокуто. Потому что тот по-настоящему переживает; он, чёрт возьми, даже думает над тем, что говорит, предупреждает о том, что это бред — если бы ситуация была несколько иная, связующий бы выпил чего покрепче в честь такого. Не то чтобы Бокуто был всегда безрассудным, скорее — в большинстве случаев. — Ты очень красивый, весь такой умный, начитанный, с тобой так интересно и… Я очень хочу поцеловать тебя. Я люблю... То есть ты нравишься мне, — на одном дыхании протараторил Бокуто, всё так же глядя на траву, не смея и на миллиметр повернуться к Акааши. Он на мгновение прикрыл глаза, тяжело, отягощёно выдохнул и продолжил: — Не как друг или как сокомандник. В общем, ну… Думаю, ты очень-очень нравишься мне. У Акааши ещё после его «ты нравишься мне» земля из-под ног пропала — хорошо, что сидел рядом, иначе точно бы не сдержался на ногах и упал, — а Бокуто добил его своим «очень-очень нравишься мне». Акааши даже и не подозревал, что то манящее предположение, которое он насильно выгнал из собственной головы, вскоре окажется правдой. Он смутно понимал, что сейчас произошло, словно находился в какой-то непроглядной пелене, не позволявшей ему здраво соображать. Сейчас ведь нужно всего-то ответить тем же, пока Бокуто не ушёл или попросту не начал говорить чушь по типу «Это всё неважно, это шутка, не бери в голову!». Внутри всё полыхало, и было настолько хорошо от осознания, что чувства взаимны, что Акааши, противясь своей сдержанности и скупости эмоций, готов был таки запрыгнуть на Бокуто, лишь бы прижать и обнять его крепче. Потому что он ждал этого долго, а точнее — пытался убедить себя в том, что не ждёт, но на деле только и грезил об этом. И знал ведь, что подсознание — штука коварная, преподнесёт всю соль влюблённости во сне, в незначительных ситуациях — в тех же шуточных сборах с сокомандниками он всегда искал Бокуто, цеплялся за него, его всегда интересовало состояние и настроение аса. — Хорошо, а теперь, — Бокуто поспешно встал, поправляя полы пиджака и жмущий на горло из-за столь накалившейся ситуации галстук, — Акааши, забудь это, потому что я- Его голос повысился, неосознанно и так предательски, что Акааши до конца понял, насколько тот стрессует. — Бокуто-сан, постойте, — он ухватился за край пиджака, потянув на себя. И Бокуто ведь остановился, некоторое мгновение потупил взгляд, но, немного успокоившись и выдохнув, обернулся, сверкая золотистой радужкой и огромными зрачками; его рот оставался едва приоткрытым, а брови слегка сведёнными к переносице. Было видно: он ни на что и не надеялся, быть может, даже правду сказал, когда заболтал о том, что «если сказать, становится легче». — Вы хотите поцеловать меня? — напомнил Акааши. Было страшно: руки сначала обмякли, а после стали холодными, словно превратились в самый настоящий лёд, обжигающий и морозный. Бессмысленный страх подступал позади, за спиной, нависая и играясь, однако Акааши продолжил: — Вы… можете. Акааши шумно сглотнул и увереннее продолжил: — Вы можете это сделать. Глаза Бокуто моментально округлились, словно были готовы выкатиться из глазниц, челюсть едва до травы не дотянулась — это было настолько неожиданно, что ас уж было подумал о том, что у него галлюцинации. Он откровенно опешил от столь открытого и совершенно спокойного предложения, часто заморгал и постарался угомонить собственное сердце и в принципе тело — первое могло за долю секунды выпрыгнуть из груди, а второе — расплавиться под наплывшим жаром. — Я могу поцеловать тебя? — наверняка переспросил Бокуто и полностью обернулся, присаживаясь почти вплотную к Акааши и заинтересованно хлопая глазами. — Нет, подожди, Акааши. Ты, наверное, не понял… Я про то, что ты мне правда нравишься, и поцеловать тебя я хочу не для того, чтобы утолить собственное желание навсегда. Понимаешь, я хоть и дурак, но- — Бокуто-сан, — голос Акааши звучал строго, даже холодно и обрубающе. Он перерезал глупый словесный поток за ненадобностью — Бокуто наверняка бы наговорил кучу всего ненужного, пытаясь объяснить смысл, однако Акааши уже давно понял его. И понял смысл поцелуя, и того, в каком плане он нравится асу. — Вы правда можете целовать меня. Не один раз, а сколько захотите. Голос не дрогнул — Акааши наконец набрался уверенности и уничтожил любые переживания. Впрочем, какие ещё могли бы возникнуть переживания, когда их чувства друг к другу очевидны как на ладони. Бокуто едва отстранился, что-то обдумывая, а после вновь перевёл взгляд на него. Акааши неотрывно смотрел на него, открыто любовался, больше не боясь; чувствовал, как в нём всё переворачивается, полыхает и, словно весенние, едва распустившиеся ландыши, цветёт с новой силой, с новой нахлынувшей речной волной распускается. Акааши чувствовал внутренний трепет и не верил, что влюблённость влияет на людей именно так; он был убеждён, что рассказы «про бабочек» — та ещё отборная чушь, но теперь понимал, про каких бабочек все говорили, про какое воодушевление шептали, называя любовь прекрасным и высоким чувством. Бокуто не спеша, как можно осторожнее приблизился, не сверкая золотистыми радужками, глядя сугубо на розовато-персиковые губы Акааши; он стеснялся, захлёбывался глупыми — настолько глупыми, что не замечал очевидного, — бессмысленными вопросами о взаимности, но наклонялся ниже, не собираясь как-либо останавливаться. И прикоснулся, выполнил желаемое, прижимаясь своими губами к Акааши, так неуверенно, по-детски, девственно, едва ощутимо. Акааши медленно сжал ткань пиджака в руке, крепко-накрепко, будто боясь, что Бокуто куда-то уйдёт, прикрыл глаза, растворяясь и утопая в ощущениях. Не опробуемых ранее, непривычных, приятных до жути потому, что он целует Бокуто. Бокуто ненадолго отстранился, судорожно, постепенно выдохнув, похлопал снежными ресницами некоторое мгновение и вновь прижался губами, целуя слишком трепетно, слишком нетерпеливо, вымещая те чувства, что в нём копились; он, вероятно, хранил их в себе долгое время, равно как и Акааши. Он увереннее обхватил Акааши за плечи, притянул к своей груди сильнее, согревая, словно самая настоящая сова. Связующий обмяк, расслабился в объятиях и облегчённо выдохнул. Оба не хотели отстраняться, оба не верили произошедшему — Бокуто вообще до сих пор думал, что спит, а Акааши смутно понимал, что его чувства взаимны, — оба тянулись друг к другу за новыми поцелуями. Теперь не только в губы — щёки и лоб Акааши через мгновение были покрыты поверхностными, едва ощутимыми и нежными поцелуями; тот часто захлопал глазами, прижался щекой к чужой груди и прикрыл глаза, посильнее прижимаясь и обвивая руками узкую, но мощную талию Бокуто. — Мы должны вернуться к награждению, — хрипло, низко и едва слышно произнёс Бокуто где-то над макушкой чуть позже, пробурчав прямо в кудрявые волосы. — Я уверен, что наша команда заняла первое место и стала лучшей среди всех участников, — продолжил он после. — Почему Вы так считаете? Разве наша команда сделала что-то для победы? — Акааши старался не двигаться лишний раз, наслаждался приятным, настолько комфортным положением — грудью Бокуто — и лишь иногда тёрся щекой о ткань белой, хорошо выглаженной рубашки. — Я как минимум поцеловал тебя для победы, — Бокуто самодовольно ухмыльнулся, — это уже одно первое место. Пацаны, Сузумеда и Широфуку, я уверен, сделали что-то крутое — они получат второе первое место. — Так же не бывает, Бокуто-сан… — еле слышно проговорил Акааши. Щёки загустились, покрывшись румянцем, — они заалели настолько, что Акааши боялся лишний раз поднимать голову, дабы взглянуть на Бокуто. Не хотелось показывать собственное смущение, такое свойственное влюблённым, такое милое и по-настоящему искреннее. Ас этого не заметил, слишком увлечённый ароматом шампуня, которым пользуется Акааши, лишь постарался погладить связующего по спине и плечам. — Для меня… Точнее, для нас, — он быстро исправился, потёршись носом о шелковистые чёрные волосы, — могут сделать исключение. Сегодня, второго июня. Запомни, Акааши, этот день теперь особенный! Акааши не сумел сдержать счастливой улыбки. Они ведь теперь… Вместе, правильно? Так это называется — отношения. Отношения — всегда сложно, всегда огромный труд, всегда что-то хрупкое, словно дорогущий хрусталь — им является доверие, — словно цветущий весенний ландыш — им является искра, заинтересованность, тот самый огонь, которые тянет друг к другу через ссоры, недопонимания и прочие обиды. — А почему сегодня особенный день, Бокуто-сан? — Акааши решил вытащить это официальное предложение на отношения. Не то чтобы это было важно, было интересно, как считал Бокуто, что в принципе такое для него эта влюблённость. — Ха? — Бокуто насупился, заглядывая Акааши в глаза и немного отстраняясь, чтобы видеть его лицо. — Мы что, не будем встречаться?.. Радостный, счастливый, заводящий огонёк в глазах постепенно начал угасать, сменяясь другим — печальным, отягощённым, отнюдь разочарованным. Глаза Бокуто жалобно округлились, брови расстроенно приподнялись и изогнулись, а губы поджались. Однако, после того как Акааши залился смехом, прикрыв рот рукой и уткнувшись носом в грудь растерянного Бокуто, ас мгновенно преобразился, снова расцветая. — Мы будем, — усмехаясь, проговорил Акааши; Бокуто расслабился, опустив плечи, — наверное, нам действительно стоит вернуться. — И забрать первое место, — поспешно напомнил Бокуто. — И заберём первое место, — подтвердил Акааши. Бокуто напоследок невесомо, аккуратно и нежно коснулся губами лба связующего и получил несильный толчок в грудь. Акааши до сих пор дико смущался. Этот вечер не подвёл, оправдал все ожидания Акааши и даже превзошёл их. Этот летний вечер стал для Бокуто и Акааши чем-то отличным, сокровенным, особенным. Едва порывистый ветерок трепал тёмные кудри и шелушил совиные, непослушные пряди. Праздник только начинался.Вторая глава
5 июля 2021 г. в 22:01
Вечер сулил быть хорошим. Погода выдалась прекрасной, подходящей для проведения школьного фестиваля — на радость всем, палящие лучи компенсировались едва заполнившими небо облаками и несильным, освежающим ветерком. В округе, на крыльце школы, было пусто, однако задний двор, стадион и выделенная площадка для отдыха были оккупированы толпами старшеклассников. У каждого был свой уголок интересов — те же девчонки с класса искусств расположились ближе к трибунам, ярким и привлекательным образом украсив свой уголок; те, кто увлекался кулинарией, дёрнули юношей с лёгкой атлетики и волейбола, дабы те помогли перетащить огромные вытянутые столы для собственных произведений; для тех, кто имел страсть к компьютерным играм или консолям, тоже имелось место — на поляне поодаль футбольного поля.
Акааши не спеша оглядывал постепенно выстраивавшуюся картину мирного столкновения самых разных интересов, выглядывал знакомые лица и наконец решил поближе рассмотреть то место девчонок с аквагримом. Не потому, что Бокуто про это рассказал, а потому, что была интересна тема искусства. Конечно, несколько другого. Акааши увлекался литературой, иногда писал стихи, когда на него снисходило нечто вроде вдохновения, и совершенствовал свою речь, расширяя словарный запас и скрашивая её всяческими способами. Желание взглянуть никуда не исчезло даже после того, как Акааши со стыдом признался — он идёт туда только потому, что Бокуто упомянул этот уголок в разговоре.
Чувство стыда улетучилось, подобно взмаху веера, когда Акааши подошёл чуть ближе и заметил менеджера волейбольной команды Фукуродани, мило беседовавшую с другими девчонками о чём-то повседневном и неважном. Она, Сузумеда, сразу же заметила новоиспечённого, моментально одобренного Бокуто связующего, приветственно помахала рукой и по-доброму улыбнулась.
— Акааши, ты чего один здесь? — она поправила свой высокий хвост, делово поставила руки на пояс и вопросительно сощурила голубые глаза.
— Я думал пока осмотреться здесь, — Акааши покрутил головой в разные стороны скорее для вида, чем для чего-то важного, — а Вы не видели Бокуто-сана? — не растерявшись, заодно спросил он.
— Хэй, перестань, можешь обращаться ко мне на «ты»! — Сузумеда смущённо махнула рукой и улыбнулась. — А Бокуто… — она задумчиво поднесла руку к подбородку и свела брови к переносице, озадачиваясь. — Нет, я ещё не видела его. Он разве не должен быть в нашем укромном уголке волейболистов?
— Укромном… уголке? — Акааши откровенно не понял, изогнув бровь.
Точнее, он понял, что есть специально отведённые места для атлетов, волейболистов, баскетболистов, но почему оно укромное и почему Бокуто не сообщил, что уже ошивается здесь, было отнюдь не понятно. Впрочем, Акааши никуда не торопился и планировал просто осмотреть окрестности (а ещё он надеялся, что Бокуто напару с Конохой сейчас не плавали в речке, как в прошлом году).
— Да! — воскликнула Сузумеда. — Ладно, про укромный уголок утрирую, но около спортзала тусуется сборище спортсменов, поэтому, думаю, тебе туда, — она проворно подмигнула и вернулась к разговору к девчонкам с параллели.
Акааши коротко и благодарно кивнул, думая о том, что, возможно, Бокуто уже там. И почему они вообще решили встретиться не у остановки, как обычно, а на самом фестивале? Столько мороки, столько впустую потраченного времени. Акааши расстегнул серый пиджак и подвернул его в рукавах из-за того, что становилось неимоверно жарко; также он ослабил идеально затянутый голубой галстук, приспустив его ниже, и расправился с верхними душащими пуговицами рубашки.
Навстречу связующему шли парни из параллели или старших классов, выряженные в смешные и огромные костюмы различных животных. Пока что Акааши попалось несколько сов, которые угостили его разноцветными моти с фруктами, и некомовских котов, которые, вероятно, помогали в организации фестиваля и тоже принимали в нём участие. А что это значит? Значит где-то здесь точно должен быть Куроо; он бы такое мероприятие сто процентов не пропустил, тем более — дополнительные баллы сами себя не заработают, а рейтинг просто так не повысится!
Среди толпы людей Акааши рассмотрел оливковую макушку Конохи, который перетаскивал огромные коробки с бумажной посудой, помогая девчонке-первогодке. Повернув голову в сторону, связующий заметил своих сокомандников и тяжело выдохнул — наконец-то нашёл кого-то знакомого, к кому можно было легально и бесстыдно прилипнуть.
— О, Акааши, — Сарукуй приветственно взмахнул рукой и подозвал связующего ближе, к команде. — Мы только-только тебя вспоминали, — продолжил он после того, как Акааши подошёл и вежливо поздоровался.
Акааши рассмотрел отведённое для спортсменов место и удивился тому, что раньше не видел ничего подобного: огромный округлый стол был окружён его сокомандниками, которые старательно хлопотали над авторскими, эксклюзивными значками с различными надписями — в основном, «Академия Фукуродани» или «Мужская волейбольная команда академии Фукуродани», — вырисовывались обычные мячи и каждый волейболист, играющий в школьной сборной (связующий даже себя нашёл на маленьком значке, но значения этому не придал — вряд ли кто-то купит, чего волноваться?); на краях стола находились приготовленные Сузумедой данго и моти, несколько стаканчиков с фруктовым соком и газировкой; на здании спортзала, что находился позади, была вывешена лента с надписью «Влейте всю душу в каждый мяч!».
— А что такое? — поинтересовался Акааши. И правда, не просто ведь так его вспоминали — либо что-то, связанное с Бокуто, либо с игровой тактикой.
— Тут одна бешеная сова тебя искала, — Коноха ехидно усмехнулся, показушно заглянув за спину связующему, словно там кто-то был.
Акааши, недолго думая, развернулся, и в мгновение совиный вихрь накинулся на него с распростёртыми объятиями. Коноха и Сарукуй всплеснули, разражаясь смехом из-за столь энергично навалившегося на плечи Акааши торнадо. Бокуто, что-то восторженно рассказывавший и параллельно сжимавший связующего в приветственных объятиях, держал в одной руке несколько — три — шариков синего, фиолетового и голубого цветов, а в другой — уйму разноцветных, ярких значков. Акааши, по правде, опешил, не ожидая настолько резкого появления аса. Внутри всё моментально сжалось, а после поспешно забурлило в сосудах, словно Бокуто, сам того не подозревая, передал свой восторг, своё прекрасное настроение Акааши, словно в голове чувства сами переключили механизм после появления бешеной совы из «Акааши-нейтральное-лицо» в «Акааши-готовый-в-мгновение-умереть-от-счастья».
— Я так рад тебя видеть, Акааши! — наконец громче проговорил — скорее, бурно прокричал — Бокуто и отстранился от ошеломлённого связующего. — Я искал тебя на входе, думал, что ты будешь ждать меня там! — он едва наклонил голову набок, походя на настоящую сову, заинтересованную в разговоре; Акааши ещё раз убедился, Бокуто — вылитый представитель прекрасного птичьего семейства, очеловечивающий его. — Сузу-чан сказала мне, что ты тоже ищешь меня, и я подкрался к тебе незаметно! Получилось?
— Получилось, Бокуто-сан, — Акааши едва расплылся в улыбке, действительно удивлённый и счастливый от лицезрения Бокуто. — А это?.. — он перевёл взгляд изумрудных глаз на воздушные шарики и зажатые между пальцами значки.
— Это? — ас протянул вперёд связку шариков и сам удивлённо взглянул на них, словно только что заметил столь неприметный подарок. — Это я купил, чтобы соблюсти одну примету! — мгновенно сориентировался он и низко хохотнул, выбирая на ладони самый красивый значок.
— Какую, Бокуто-сан? — Акааши, по правде, недоумевал. Он знал уйму примет из-за своей матери, которая иногда соблюдала их, однако сегодня… вроде бы не особенный день, а обычный летний, предназначенный для фестиваля. Может, эта примета гуляет в узких кругах Фукуродани?
— Я хочу подарить тебе шарик, чтобы в будущем не поссориться, — он отделил один воздушный шар из связки и протянул его Акааши. — Потому что я думаю, что дорожу нашим общением, а ещё думаю, что ты тоже, — объяснил он, не смея глядеть на готового провалиться сквозь землю из-за неудобства и громких, ценных — для него — слов Акааши. — А ещё значок, это просто чтобы сделать тебе приятно. В конце мы должны поклясться мизинцами!
Бокуто выглядел… воодушевлённо. Бокуто горел тем, что только что сказал, полыхал так называемой приметой, сжигая всё вокруг напрочь, заставляя примкнуть, упасть в его палящее до безумия пламя, поддаться соблазну, поверить во все его слова, потому что это звучало настолько искренно, настолько честно, что Акааши ни на мгновение не сомневался в том, что сейчас его сердце выпрыгнет из груди. Акааши был уверен, что его сердце давно принадлежит этому простодушному шумному парню, однако сейчас, когда видел эти сияющие, словно космические золотистые звёзды, готовые взорваться и образовать нескончаемый дождь глаза, в голове сами собой зарождались стихотворные строки. Было необходимо куда-то, хоть на чёртову руку, на запястье, выплеснуть эти эмоции, эти чувства, эти слова, иначе желание ответно, так же сильно, обнять Бокуто возьмёт верх над контролем связующего.
— Ты сам это придумал, а, совень? — Коноха слегка наклонился вбок и вопросительно сощурил глаза.
— Вообще-то нет, ты сам так делал в прошлом году с Сузумедой, — Бокуто так же, как он, склонил голову, передразнивая сокомандника и продолжая протягивать шарик вместе со значком. — Я надеюсь, наше общение будет долгим, Акааши! Умрём вместе! — он выставил мизинец для клятвы и хохотнул.
Сузумеда, подошедшая сзади, непонимающе взглянула на Бокуто и прошла к Конохе с Сарукую; те, в свою очередь, молча наблюдали за возможным дружеским ритуалом, иногда о чём-то переговариваясь.
— Бокуто-сан, до смерти слишком далеко, — неловко проговорил Акааши, но палец вперёд протянул.
— Да, но я планирую дожить до ста тридцати, поэтому давай общаться до ста тридцати? — с надеждой, подобно солнечному лучику, протараторил Бокуто.
Внутри Акааши в принципе творилось чёрт-те что, откровенно говоря. Две стороны, два упорных мнения сражались в нём и не давали здраво рассуждать, трезво оценивать ситуацию. Первое, подсознательно огорчающее связующего, — мысль о том, что Бокуто так выражает свои сугубо дружеские чувства; второе, более устраивающее Акааши, мнение о том, что Бокуто, возможно, что-то и испытывает. Ни тому, ни другому проскользнуть лишний раз перекати полем в голове он не давал — сдерживал как мог, выстраивая могучие стены, ограждающие от этого бреда.
— Хорошо, — Акааши едва облегчённо выдохнул, решительно соединил мизинцы и почувствовал, что почти обжёгся об кожу Бокуто. Она не была настолько горячей, просто его прикосновения одновременно казались воздушным мёдом, приятным гладким льном и раскалённым, обжигающим кожу свинцом или железом. — Тогда я должен пасовать Вам до ста тридцати?
Бокуто похлопал глазами, выпучив их насколько возможно, осторожно перекатил ниточку шарика с большого пальца сначала на свой мизинец, а после — на Акааши, не спеша закрепив его палец на шаре.
— Ты схватываешь всё налету! — ас пресчастливо заулыбался и протянул значок, не зная, куда его прикрепить. — За это ты мне и нравишься, Акааши!
Связующий чуть не подавился собственной слюной; в затылок ударило что-то тяжёлое, похожее на ложное облегчение, ведь Бокуто, вероятно, сказал это в дружеской форме, без каких-либо подводных камней. Его плечи едва колыхнулись от неожиданности, однако Акааши держался и выглядел собранно, как и всегда, как на матче, решительно, зная, что делать и как действовать.
— Ну вот, ещё один поехавший в наших кругах, — фальшиво расстроился Коноха, беззлобно, однако, на первый взгляд, глумливо улыбнувшись.
— Коноха, не забывай, что ты входишь в наш клуб, но ты ведь бездарь, — Бокуто глядел за спину Акааши, на своего сокомандника, выглядя совсем мирно. — Соответственно, мы тоже считаем тебя поехавшим, ведь как можно не хотеть усовершенствовать свой прыжок?! — ас шумно рассмеялся, Акааши же наблюдал за шуточной перепалкой молча, безэмоционально.
— Пошёл ты, совень, я пытаюсь улучшить свой прыжок! Давай лучше со значками помоги! — Коноха кивнул подбородком на стол.
— Не-а, — он довольно покрутил головой, словно он выиграл у Куроо либо несколько матчей, либо уйму раундов в консольных играх. — Сегодня я провожу Акааши экскурсию по школьному фестивалю! Идём, Акааши! — Бокуто схватил связующего за рукав и потянул в сторону школы.
Акааши, впрочем, не сопротивлялся, во время минутной перепалки пытался навести порядок у себя в голове — шустро расставить всё по полочкам, разобраться с собственными чувствами и утихомирить взбушевавшееся, пропускающее огромное количество ударов выше нормы сердце — и просто стоял молча, теперь поодаль Бокуто, лицом к команде. Коноха ничего не сказал, но с прищуром, с явными намёками улыбнулся, а после лишь отвернулся к столу, напоследок махнув и кинув «Удачи!». Сузумеда хихикнула, Сарукуй едва усмехнулся, незаинтересованный ситуацией, а Акааши испытал стыд в полной мере, сам не понимая, из-за чего именно.
Бокуто довольно, победно хихикнул и потащил Акааши к зданию школы, куда-то, где проходило кулинарное соревнование.
Вечер сулил быть хорошим, и Акааши потихоньку в этом убеждался.