***
Квартира Бокуто встречала не только активными членами семейства, но и негромкой музыкой, несколькими надувными шариками и огромным накрытым, вероятно, уже давно столом. Парней встретила Юмико — средняя сестра семейства Бокуто, чертовски похожая на аса внешностью и характером; да даже искрящаяся сквозь линию губ улыбка наводила на мысли о том, что это не средний ребёнок, а близняшка Бокуто. — Мы вас уже заждались! Я вас не пущу, пока не извинитесь, — она вытянула руку в сторону и закрепила её на стене, не давая пройти, после шутливо насупившись, надув глаза и взглянув исподлобья. — Котаро, ты должен мне якинику, я всё-таки выиграла! — Ха?! С чего я должен тебе якинику? Мы ни на что не спорили! — Бокуто возмущённо изогнул могучую бровь, сощурившись и поставив руки в боки. — Я спорила с Нацуми на то, опоздаете ли вы или нет! Поэтому жду якинику, — она скрестила руки на груди, глядя на подошедшего Бокуто снизу вверх. Всё-таки внешность и характеры похожи были, однако рост — совсем нет. Бокуто был на голову или даже больше выше. Выглядело это крайне забавно — оба стояли с нахмуренными лицами, надутыми губами, сверкающими яркими глазами. — Акааши, не обращай внимания, мне нужно разобраться с братцем! — она показушно закрутила рукава, словно готовилась к физической расправе. Только сейчас Акааши услышал едва громкий всплеск — позади Юмико стояла Нацуми, улыбающаяся, подобно сестре скрестившая руки на груди и иногда крутящая головой. Она была в платье, усыпанном какими-то голубыми цветами, иногда поправляла его и не смела встревать в шуточную семейную ссору. Увидев неловкий взгляд Акааши, она хмыкнула в кулак и покачала головой: — Здравствуй, Акааши. — Здравствуйте, Нацуми-сан, — проговорил связующий ответно. — Проходи за стол, пока они не сцепились друг с другом и не задели тебя, — Нацуми кивнула в сторону гостиной, из которой доносились популярные песни и чей-то громкий говор. Брат с сестрой, услышавшие нелепое и совсем не подходящее им «сцепились», перевели взгляд на Нацуми, ещё сильнее засмеявшуюся после этого. — Мы вообще-то нормально разговариваем! Возник спор, и мы пытаемся его разрешить! Мирно, — возмутилась Юмико, обернувшись к сестре и сощурив глаза. — Ладно, предлагаю отложить нашу дискуссию на неопределённое время, иначе Акааши подумает, что я сумасшедшая, — она, словно по струночке, выпрямилась и миловидно заулыбалась. — Ха?! А ты не сумасшедшая? — Бокуто слишком агрессивно снял пиджак с собственных плеч, оставшись в рубашке, затянутой галстуком. — Ха?! Чего ты сказал?! — Юмико будто вновь загорелась возмущением; она поставила руки на пояс, снова сцепляясь в зрительной схватке с Котаро. — Ма-ам! — невзначай протянула Нацуми, повернув голову к гостиной и искоса глядя на реакцию Юмико и Котаро. Акааши чувствовал себя немного неловко и не знал, что ему делать: то ли оставаться рядом с Бокуто, то ли по просьбе старшей сестры проходить в гостиную… Но куда он пройдёт без Бокуто, верно? Брат с сестрой после реплики Нацуми мгновенно затихли, словно зайцы, испугавшиеся зверя в лесной чаще. Старшая сестра захихикала, довольная скорым усмирением, и, когда Бокуто-сан ответила, она проговорила: — У нас гость, ты помнишь? Хватит разговаривать по телефону с Куроо-сан, у неё тоже гости! Вы уже вдоволь нахвалились сыновьями! Бокуто повернул голову к Акааши, ещё раз выпрямляясь в спине, и связующий увидел, как рубашка натянулась на плечи и грудь; он быстро перевёл взор на несерьёзно ворчавшую Нацуми. Его парень чертовски красивый, и почему Акааши только сейчас начал подмечать столь простые вещи и смущаться им? — Они уже долго разговаривают? — поинтересовался Бокуто и будто бы невзначай обхватил пальцы Акааши собственными, успокаивающе сжав ладонь. — Столько времени, сколько порций якинику ты мне должен, — Юмико изогнула бровь так по… по-бокутовски. Нацуми и Акааши не сдержали усмешку; их ссора выглядела так ребячливо и забавно. Нескучно Бокуто живётся в окружении сестёр и матери. — Ты- — Бокуто-сан, — перебил его Акааши. Связующий понимал, что это — шуточные словесные сцепки, однако когда они закончатся, никто из них в принципе не представлял. — Я могу… пройти в ванную? — Конечно! — бурно всплеснула Юмико, пока Котаро не успел сообразить и понять суть вопроса. — Котаро, покажешь? — Да, — Бокуто быстро сориентировался, двинулся вперёд, к двери за Нацуми. Мама сего семейства тем временем как-то шутливо и горланисто распрощалась с Куроо-сан и вышла в коридор, чтобы встретить гостя и своего сына-выпускника. Акааши не сразу увидел её, ведь мыл руки в ванной; за ним стоял Бокуто, терпеливо ожидающий своей очереди. Когда связующий всё-таки вышел из ванной комнаты, то Бокуто-сан мгновенно, как и её сын, эмоционально поприветствовала его. — Акааши! Здравствуй! Давно хотела увидеть Вас, но Котаро всё не приглашал, — она забегала глазами по фарфоровому лицу, вгляделась в изумрудные глаза и чему-то своему улыбнулась. — Здравствуйте… На самом деле, он приглашал, это я отказывался, — сознался-таки связующий, ощущая присутствие Бокуто своей спиной. Видимо, встал очень близко. — Котаро, мог бы пригласить юношу, когда он свободен, — Бокуто-сан перевела взгляд за спину, и Акааши услышал, как ас позади него всплеснул, деловито фыркнув. — Можем пройти поужинать. — Потрапезничать от души, — вставила Юмико и продолжила, когда семейство Бокуто и Акааши непонимающе на неё посмотрели: — Ты ведь сама так сказала, когда мы готовили, мам! — Точно, — вспомнила Бокуто-сан, миловидно улыбнувшись, — натрапезничаемся на год вперёд! — Я надеюсь, Юмико всё не спылесосила, — Бокуто захихикал, явно пытаясь вывести её на ещё один несерьёзный конфликт. Как с Куроо — точь-в-точь, будут цепляться, пока кто-то из них не признает своё поражение. — Иди ты, — средняя сестра проигнорировала провокацию. Бокуто-сан, Юмико и Нацуми прошли в небольшую гостиную первыми, аккуратно уселись вокруг тёмного деревянного стола на татами, выпрямив спину, и оставили два места специально для парней. На столе находилось множество блюд: онигири с лососем, несколько видов суши и роллов, небольшие тарелки с заправленным мисо и ароматный рамен; помимо этого Акааши увидел множество закусок из овощей и фруктов. То, что связующий не ел весь день, дало о себе знать, когда внезапно пробудился аппетит, стоило ему только взглянуть на маленькие онигири на углу стола… Бокуто едва дотронулся до его, связующего, талии, намекая, что стоит пройти и сесть за стол. Парни уселись рядом, по плечо друг друга: Акааши скромно пододвинул запакованные палочки для еды, а Бокуто налил себе сок в небольшую кружку. — Сегодня мой сын выпустился, — ни с того ни с сего громко проговорила Бокуто-сан и сильнее выпрямилась в спине, шумно выдохнув. — Нацуми, милая, принеси сакэ, — она мило улыбнулась. Юмико сразу же хихикнула, ведь мать церемониться не стала — решила начать с выпивки, хоть так и не принято, но отметить и похвалить собственного сына хотелось ещё с обеда. Она не привыкла терпеть, равно как и Бокуто. Нацуми показалась в дверном проходе с небольшой прозрачной бутылкой, что была заткнута самодельной пробкой. — Акааши, я знаю, что с ним сложно, — начала Бокуто-сан вновь после того, как разлила алкоголь, — но, когда у него получается, он ведь тот ещё душка, да? — она довольно хмыкнула, подняв бокал. — Мам! Какой я душка-то? — Бокуто тоже засмеялся. — Когда у него получается, он готов снести меня с ног, — Акааши не спеша достал палочки для еды, отломил их друг от друга и вновь отложил на стол. — И поднять на руки иногда. — Потому что благодаря тебе у меня получается! — радостно всплеснул Бокуто. — Мои мальчики! — Бокуто-сан опёрлась подбородком на ладонь, как-то заботливо поглядывая то на Акааши, то Бокуто. — И мои девочки… — произнесла она после, повернувшись к Юмико и Нацуми. Акааши расценивал такое отношение к нему как… Его приняли? Даже без расспросов? Просто увидели, пригласили? Просто с первых секунд были уверены в избраннике сына? Для связующего это казалось чем-то непонятным, неземным, ведь обычно японцы суровы и строги к избранникам собственных детей, иногда даже выбирают их сами… — Чего сидим-то? — Бокуто первый не выдержал соблазна еды. — Итадакимас! — он соединил ладони на уровне груди и едва наклонился вперёд. Все сразу же повторили за выпускником и принялись, как выразилась Бокуто-сан, «трапезничать на год вперёд». Она мгновенно осушила небольшой стакан с налитым сакэ и даже не скривилась в лице; сёстры и Бокуто налегли на поставленный перед ними рамен; Акааши же попросил Бокуто достать один онигири с другого конца стола и принялся за него. Дискуссий не возникало, и даже Юмико с Котаро не цеплялись — кушали молча, как и полагается. Но, когда рамен был скушан всеми присутствующими, Бокуто-сан начала вполне ожидаемый для парней опрос. Теперь алкоголь кипел в крови, поэтому вдобавок к её «громкому и резвому» поведению добавился более горланистый говор и любопытные вопросы. Впрочем, это не смущало, не рушило устоявшуюся семейную атмосферу и никого не заставляло чувствовать себя напряжённо. Наоборот — она словно неосознанно вытягивала нужную информацию, располагала к себе и внимательно слушала. — Акааши, я думаю, вполне нормальным будет попросить Вас рассказать о своей семье, — говорила Бокуто-сан. Бокуто покорно ел, иногда разговаривая с набитым ртом, однако тут же замолкая — Акааши не раз объяснял ему, что это невежливо и некрасиво, — от протянутого «Бо-окуто-сан». Сёстры и мама смотрели на это с неким умилением, не веря, что этот человек действительно влюблён в этого оболтуса, а этот оболтус и вправду его слушает. «Изящные манеры и блестящее воспитание», — пронеслось в голове у Нацуми, наблюдавшей за Акааши. Бокуто-сан наверняка согласилась бы, если бы не была увлечена расспросом связующего. — Моя мама переводчик и писатель, — рассказывал Акааши, чётко проговаривая каждое слово и наблюдая дикий горящий интерес в глазах Бокуто-сан. Её сын, теперь несомненно, пошёл в неё. И Юмико тоже. — В Токио она достаточно популярна и уважаема. Нацуми-сан и она как-то работали вместе. Нацуми молча кивнула в подтверждение, когда взор пылающих золотистых глаз обрушился на неё. — Отец редактор в издательстве своего хорошего друга, — продолжил Акааши. — Хотите пойти по родительским стопам? — внезапно спросила Нацуми. Она всё-таки была внутри этой сферы, поэтому её интерес вполне оправдан и понятен. Акааши, по правде, не знал, куда пойдёт, продолжит ли играть — в волейболе смысла, для него, не было без звезды Бокуто, а другие профессии как-то не привлекали. — По правде, сомневаюсь… Я не умею настолько искусно выражать свои мысли, как мама. Я не знаю, кем хочу стать после старшей школы, — честно сознался Акааши. Он был прав в том, что не знает, куда пойдёт после школы, однако в том, что не умеет искусно выражать мысли, — нет. Чего стоила его тетрадка в пёстром пакете; Акааши понимал, что красота и искусство — понятия субъективные, но откровенно не принимал то, что его слова могут печататься, быть популярными, что им могут восхищаться как грамотным, гениальным писателем. А Бокуто тем временем… восхищался? Лупил глаза, был тише воды, ниже травы, лишь бы Акааши не останавливался и продолжал говорить. Поставленная, грамотная речь, приятный, негрубый голос казались неким бальзамом, завораживающим и приятным. — Мне кажется, что ты очень красиво излагаешь мысли, — несвойственно серьёзно проговорила Бокуто-сан и потянулась к бутылке сакэ. — Что ты нашёл в моём дураке? — Чего я дурак-то сразу… — Бокуто понуро опустил голову и скривил губы, показывая, что ему не нравится. Акааши предпочёл вежливо промолчать и не отвечать на этот вопрос. Да, он мог рассказать о том, какой Бокуто замечательный парень и в принципе человек, назвать все его положительные качества и слабости по грёбаному алфавиту, но для него это не просто слова, это ценность, важность, которую бы хотелось сохранить только для Бокуто. Связующий улыбнулся, едва поднялся, потянувшись за расписным графином с соком, и налил немного асу. Бокуто-сан решила не акцентировать внимание на этой теме, всё-таки понимала, что это — личное, то, что находится между её сыном и Акааши. А потому как ни в чём не бывало, миловидно улыбнулась своему сыну, послав скромный воздушный поцелуй, чтобы тот не грустил и не обижался. — Что касается будущего, мы узнали, но что насчёт нас? — Нас? — переспросил Бокуто, не поняв суть вопроса. Акааши тоже не был уверен, что правильно понял вопрос, потому молча согласился с Бокуто. — Мне ведь нужно познакомиться с Акааши-сан, разве нет? — Бокуто-сан изогнула массивную бровь вопросительно, поджала губы и тяжело выдохнула. Заметив напряжённые и слегка растерянные взгляды сына и его возлюбленного, Бокуто-сан шустро встрепенулась, словно её осенило; она замахала руками и неловко усмехнулась. Хмельная голова создавала уйму вопросов, касающихся личных отношений и будущего, однако Бокуто-сан пыталась контролировать собственную речь и понимала: подобные вопросы ни к селу ни к городу, только нагнетут напряжённости и неловкости в семейную беседу. — Извините, дети, — она мастерски подхватила один ролл палочками для еды, — не хотела вас торопить. Простите глупышку! Юмико и Нацуми закатили глаза — это в стиле их мамы, поэтому они даже не удивлялись, пили натуральный сок и не смели вмешиваться в беседу. Акааши был несколько смущён тем, что его уже приняли за собственного ребёнка; они ведь только познакомились, близко и официально, а его уже считают родным и без вопросов принимают. — Мам, какая же ты глупышка? — Бокуто весело усмехнулся. — Наверное, вполне… свойственно? Задавать такие вопросы паре, — ас уставился глазами в потолок, задумываясь над сказанным. — Акааши слишком хорошо на тебя влияет, — Бокуто-сан засмеялась, протягивая небольшой стакан с сакэ вперёд для тоста. Акааши, сёстры и сам Бокуто ответно протянули стаканчики с соком. — Кампа-ай! — протянула Бокуто-сан; она сияла, довольная избранником сына и семейным застольем в принципе. Редко их семейство собиралось вместе поужинать: то Нацуми задерживается в издательстве, то Юмико приходит без сил, измотанная глупыми туристическими вопросами, то Котаро без устали тренируется в спортзале. Бокуто-сан, как примерный семьянин, безграничный любитель-родитель собственных детей, пребывала на седьмом небе от счастья. Когда они закончили ужинать, время перевалило за полночь. Юмико и Нацуми быстро вымыли грязную посуду, аккуратно расставив её на верхних полочках вычищенных шкафчиков; Акааши норовился помочь, однако сёстры буквально насильно усадили его обратно, проговаривая: «Гости не должны заниматься домашними обязанности в чужом доме!». Бокуто-сан скорее по привычке вышла на крыльцо, дабы подышать свежим воздухом и насладиться уютной тишиной японской ночи. Дом Бокуто был огромным, потому Акааши даже запутался в дверях, хотел было зайти в комнату Юмико вместо ванной комнаты. Бокуто, как хозяин и порядочный парень, искал по всему дому ещё один футон для сна и даже нашёл. Через шуточные ругательства, совместные ворчливые поиски, но нашёл. Акааши, вновь взволнованный тем, что прямо сейчас нужно будет подарить пакет с подарком, что придётся ждать, пока Бокуто прочитает, что придётся видеть его реакцию, осел на пороге небольшого крыльца, выходившего на улицу из комнаты аса, и обнял собственные колени, прижав их к груди. Внутри остался приятный, греющий и медовый осадок — Акааши прокручивал семейный ужин и до сих пор дивился простому приёму, крайней заинтересованности к его личности и отношениям с Бокуто. В голове властвовал целый вихрь мыслей, которых ранее Акааши себе категорически не позволял: брак, совместное будущее, цели. Связующий был скорее реалистом, жил настоящим временем, мало мечтал, имел лишь цели, к которым упорно, упёрто и настойчиво шёл, держа планку и не смея отступать. Но что Бокуто, что его мама полностью отличались, не стесняясь загадывали и грезили, были особо чувствительны к поражениям, однако и из-за этого казались живыми, настоящими, нефальшивыми. Акааши невольно улыбнулся. Он привык к стабильности, медленным переменам в жизни, однако… Влюбился в Бокуто, поголовно и непроглядно, признавая собственное поражение и каясь. Влюбился в ходячий ураган, крикливую птицу, чувствительного волейболиста, и жалеет ли? Совсем нет. Ветер заботливо пронизывал кудрявые пряди, по-хозяйски пробирался под ткань рубашки и щекотал, охлаждал кожу. Акааши едва съёжился в плечах, поморщился в лице и хотел было размять шею, спину — элементарно потянуться. Однако связующего вогнали в клетку широких и сильных рук, закрепив замок на уровне талии, прижали не на шутку сильно к чужой груди, и Акааши почувствовал горячее дыхание на изгибе между плечом и шеей. Прохладный ветерок и чужое горячее дыхание сливались в единое целое, и Акааши бросило в жар от близости и интимности. — Ты не устал? — шёпот повлёк за собой волну мурашек, пробежавшихся стремительно быстро и выдающих чрезмерную чувствительность тела. — Нет, — так же тихо ответил Акааши и положил свои ладони поверх рук Бокуто. — А Вы? — он хотел было повернуть голову, однако почувствовал губы на своей коже и затаил дыхание. Это было приятно, странно и непривычно. Акааши никогда более не чувствовал подобное, однако внизу живота свойственно сводило, голова кипела, готовая взорваться за мгновение, а дыхание становилось учащённым и тяжёлым. Казалось, Бокуто ничего такого и не сделал для того, чтобы Акааши начал таять под ним, но девственная натура, неизведанное ранее ощущение и чувствительность давали о себе знать. Бокуто через некоторое время отстранился, однако сжимать связующего в мускулистых руках не перестал, словно боялся отпустить. — Совсем нет, — Бокуто продолжал шептать скорее для того, чтобы не нарушить атмосферу, а не из-за того, что мама и сёстры легли спать. — Как тебе мама? Сёстры? — Они замечательны, — мгновенно отозвался Акааши. — Я не ожидал, что меня настолько тепло примут, и это даже… Как подарок. — Какой же это подарок? — Бокуто хмыкнул, оставив мимолётный поцелуй на загривке. — Мама давно хотела познакомиться с тобой, поэтому на ужине сказала много смущающих вещей. Акааши нешироко улыбнулся. Смущающе, но всё было бы подозрительно, если бы знакомство прошло без подобных «инцидентиков». — Всё прошло хорошо, я рад, — после недолго затянувшегося молчания произнёс связующий. — Кстати, о подарках… — Акааши наконец развернулся. — У меня есть кое-что для Вас. Пришлось выпутаться из согревающих, любимых и комфортных объятий и встать, чтобы взять пакетик, мирно стоявший у закрытых в комнату сёдзи. Бокуто не интересовался им весь день, полагая, что это либо подарок его маме, либо сёстрам, но никак не ему. Да и Акааши готов был поклясться, что Бокуто забыл про пакет после того, как они сели ужинать. Связующий подхватил его за небольшие, плетёные верёвочки и вновь вышел на крыльцо, глядя на внимательно наблюдающего Бокуто. Золотистые глаза заинтересованно сияли в ночной темноте, и Акааши был ослеплён красотой, смущён тем, что за его движениями настолько пристально следят. Он сел рядом с асом и не спеша протянул подарок ему в руки. — Я начал этот подарок с того момента, как впервые дал Вам пас, — Акааши пытался успокоить собственное волнение, разрывающее его внутри, разговором, — а закончил всего-навсего сегодня утром. — Ты так долго старался над ним… — Бокуто приоткрыл пакет и всё-таки увидел содержимое. — Я вижу тетрадь и… Ещё что-то. — Достаньте и взгляните. Бокуто, не церемонясь, достал аккуратную, исписанную тетрадь, уложил её себе на колени и заглянул в пакет ещё раз, ведь тетрадь — это не конец, это скорее своеобразное начало. Бокуто, кажется, на пару с Акааши затаил дыхание в предвкушении; массивные мозолистые руки достали фотографию, перевёрнутую так, что снимка пока что не было видно. На задней стороне фотографии красивым, плавным, округлым почерком было ровно выведено: «Единственному и сильнейшему асу, моей первой и безграничной любви, Бокуто-сану». Бокуто за мгновение всполошился, таки подпрыгнул на месте — его губы приоткрылись в удивлении и желании сказать хоть что-то, поблагодарить и прокричать о взаимной сильной любви, однако единственное, что смог сделать ас, — накинуться с крепкими объятиями. Слов не находилось, потерянное выражение лица, покрасневшие и расчувствовавшиеся глаза выдали состояние и восторг Бокуто с поличным. Акааши обнял его ответно, прижался настолько близко и сам едва удержал себя от слёз, нахлынувших на его возлюбленного. — Я и не думал, что- Я не знал, как- Чёрт! — Бокуто отстранился, вытерев дорожки слёз с щёк тыльной стороной ладони. Он не спеша перевернул фотографию, глядя на само изображение. Свежее, запоминающееся, памятное. Бокуто глупо рассматривал, вглядывался в снимок — в изящные руки Акааши, в его сосредоточенный взгляд, красивые стройные ноги, в свой летящий над площадкой нападающий удар, — не мог попросту поверить, что это человек, важный и нужный ему, сделал настолько драгоценный подарок. Это просто снимок на память, но для Бокуто — невероятная ценность, сокровище. Акааши медленно обнял его за талию, удобнее улёгся головой на рельефной груди и иногда поглядывал на Бокуто снизу вверх. Слёзы продолжали течь по его щекам, и он не стеснялся, не считал это чем-то постыдным. Они не на площадке, не в каком-то публичном месте, они наедине с собой, со своими чувствами, они доверяют друг другу. Связующий осторожно вытер ещё одну дорожку большим пальцем руки и установил руку на челюсти, поглаживая кожу и наблюдая. — Ты такой невероятный здесь, — негромко сказал Бокуто и наконец-таки отвёл взгляд от снимка, взглянул в изумрудные глаза и обнял Акааши за плечи, прижав сильнее и крепче к груди. — Ты в принципе невероятный, — продолжил он после. Бокуто положил фотографию рядом, приступая к тетради. Вот оно, самое мучительное, щекотящее нервы — столько информации, столько стихов и простых речей, подавленных и восторженных, столько слабостей, столько моментов, которых обычный человек попросту не заметил. Но не Акааши. Акааши проницателен до ужаса, и, быть может, выискивать слабости Бокуто — сплошной и ненормальный фанатизм, однако связующему нравилось наблюдать за ним, отмечать интересный факт в тетради. Бокуто — муза, сам того не понимая до этого момента. — Мне так страшно! — не выдержал Бокуто, открыв первую страницу, но не взглянув на неё. — Там нет ничего страшного, разве что для меня… — Акааши пригрелся на груди, готовый и жаждущий реакцию. — Я не буду бояться, если ты не будешь бояться, — поставил условие Бокуто и скорее нервно усмехнулся. Акааши тоже улыбнулся. — Хорошо, я не буду бояться ради Вас. — И ещё… Не думаешь, что можешь обращаться ко мне на «ты»? — между делом спросил Бокуто. — Мы достаточно близки. Акааши лишь коротко кивнул, не переставая улыбаться. Видимо, он тоже так считал, однако подходящего момента подобрать не мог. И улыбки, этого кивка хватило для того, чтобы Бокуто осмелел, для того, чтобы спусковой механизм заработал, для того, чтобы наконец взглянуть на подарок. На первой странице были пронумерованные записи, написанные тем же аккуратным округлым почерком. Ничего лишнего, никаких рисунков — лишь предложения, строгие и отлично сформулированные. Бокуто вчитывался в каждое, польщённый и поглощённый информацией о нём. «Слабость №4: Он не любит, когда его рассказы не оцениваются должным образом». «Слабость №6: Он любит покрасоваться». «Слабость №7: Он предпочитает длинный и высокий пас, нежели быстрый и низкий». Начало было написано ещё на первом году обучения в Фукуродани, поэтому все так называемые слабости были связаны исключительно с волейболом. Бокуто не переставал улыбаться и комментировать; на тех пунктах, которые он сам порой не замечал за собой, он издавал непонимающее, но не нахальное «Ха?», и Акааши объяснял и комментировал. К подобным слабостям относилось: «Слабость №23: Ненавидит выполнять упражнения для ног, но никогда в этом не признается». Или: «Слабость №47: Не отдаст порцию якинику никому, кроме меня». — Я всегда делился с тобой порцией, — к слову произнёс Бокуто и перелистнул страницу. — Да, поэтому я записал это как слабость, — согласился Акааши. Хотя тетрадь и была небольшой, но пунктов-слабостей собралось огромное количество. На некоторых Бокуто смеялся, понимал абсурдность собственных действий, на некоторых наоборот — заливался хрустальными слезами, скорее из-за внимательности к мелочам, к любви Акааши, а не из-за драматичности самого факта. Акааши не мог налюбоваться на своего парня — он был открытым, таким по-своему настоящим сегодня, откровенным, живым. Бокуто ценил, понимал и вчитывался в каждое слово, и это радовало. Радовало, что ему, кажется, понравилось, что фотография стала чем-то важным, что ему удалось сделать приятно собственными наблюдениями. Акааши радовался потому, что Бокуто был по-настоящему счастлив, что Бокуто ценил его, прислушивался и неимоверно уважал. Идеальное взаимопонимание выстраивалось между ними прямо сейчас, царило на верхушке их отношений и укрепляло их. — Здесь… — начал Бокуто. — О! Здесь не только мои слабости?! — он перевернул страницу и увидел стихотворные строки. — Да ладно, Акааши, ты стихи про меня писал?! — Вроде того, — Акааши расплылся в улыбке, запрокинув голову и опустив взгляд на губы аса. Бокуто расценил это как призыв к поцелую и потому наклонился, нежно коснувшись чужих губ своими, и продолжил восторженный крик: — Ты лучший парень на свете! Ты знал об этом?! Самый прекрасный! Акааши опустил голову. Никогда ранее его так не хвалили, никогда ранее не восторгались придуманными под вдохновением строками, никогда ранее… Не относились к нему так. Бережно, окружая любовью, внимательностью, заботой, разделяя все проблемы и невзгоды, преодолевая их вместе, вдвоём. Бокуто прочитал вслух отрывок из первого стихотворения: «Несравнимо с сетью новелл, Ты звездою ярчайшей взлетел, Меня покорил, На мгновение осел, Встал, едва мечась, всю грусть отравил, Молнией грозной игру разразил. Смотрю я, дивясь и не веря, Небольшая, думал, потеря: Не идти в *** решился, Да и я не ошибся; Вместо меди кладезь золота отрыл, Никогда более я о таком не просил…» — Это всё точно про меня?.. — после затянувшего молчания, после того, как Бокуто понял, пришёл в себя, оправился от мини-шока, проговорил ас. — Это ведь не я, то есть- Я не могу быть таким, чтобы про меня писали такое… Чтобы про меня писал такое ты. — Это всё точно про Вас… Про тебя, и только о тебе, — уверенно, к удивлению, подтвердил Акааши. — Это самый… Простой, я бы сказал, из тех, что я писал. Далее идут побольше. Бокуто вновь перелистнул страницу. Дико хотелось сжать Акааши в своих руках настолько сильно, чтобы тот почувствовал всю благодарность, расцеловать его настолько, насколько позволит дыхание, быть с ним до конца. К Бокуто сзади, словно дурманящий, пьянящий силуэт, подкралась неплохая идея… Меньшее, что он может сделать в знак благодарности, — выигрывать матчи, много и упорно, борясь за каждый мяч и доказывая чувства по-своему… По-волейбольному. Гармония, воцарившаяся на крыльце традиционного японского дома, лелеяла всё новые и новые воспоминания, выстраивала важный этап в отношениях Бокуто и Акааши, и как доказательство — эти нескончаемые строки-комплименты, строки-восхищения. Бокуто не верил глазам, читая и понимая — это всё написал Акааши, сам, без чьей-либо помощи, он копил и собирал слова по крупицам и в итоге решился отдать их ему. На улице было свежо и уютно, и парни не отказались бы от лишнего пледа, однако нарушать объятия, выпутываться из них и идти за каким-то пледом отнюдь не хотелось. Хотелось провести так всю ночь, день, неделю, да всю жизнь, зная, что их любовь к друг другу безгранична и будет цвести-цвести-цвести. — Не думаешь, что лучше зайти и дочитать там? — через некоторое время проговорил Бокуто. — Осталась последняя страница, прочитай её и тогда зайдём в дом, — поспешно разубедил его Акааши. И вправду осталась одна-единственная страничка, и тетрадь кончится. Бокуто закивал, не подозревающий ничего такого — и вправду чего такого? Неужели он не осилит летнюю прохладную ночь? Тем более, если под боком греется и греет его Акааши. Он перевернул и увидел ещё один небольшой стих, прочёл его сначала молча, потом вслух, едва удержал свой порыв задушить Акааши и опустил глаза ещё ниже. Последняя строка была особенно подчёркнута, а первые слова были написаны, кажется, гелиевой чёрной ручкой. Бокуто сощурился и пригляделся, чтобы прочитать, а Акааши завороженно притаился, наблюдая. «Слабость Акааши Кейджи №1: Бокуто Котаро». Кратко, немногословно, но так многозначаще для них. И Акааши, и Бокуто знали, насколько сильны их чувства к друг другу, знали и убеждались в этом в каждом мгновении, проведённом вместе. У каждого человека есть свои слабости, однако Акааши Кейджи никогда не думал, что его муза, истома и вдохновение, его понимание и опора станет таковой настолько быстро.Четвёртая глава
30 июля 2021 г. в 20:25
Солнце постепенно сменяла преданная подруга-Луна, озаряя землю призрачными лучами. Небосклон едва затянулся пеленой тьмы, что сковывала и заставляла бы земных жителей, словно слепых и беспомощных котят, искать спасение даже в лунном свете. Благо на просторных улицах было полно высоченных и ярчайших фонарей, что озаряли и помогали юнцам дойти до дома в столь поздний час.
Школьный праздник немного затянулся, потому Бокуто немедленно пришлось предупредить семью, что они придут на ужин позже, как закончат прощаться с классом. Впрочем, никто против не был — недопониманий и конфликтов не возникло, лишь Акааши периодически спрашивал, всё ли нормально.
Полумрак по-своему согревал и создавал особую атмосферу. Близкую, откровенную, честную. Смывал какие-либо маски, лукавства, поддельные эмоции с лица, обнажал и беспощадно разрывал парализующую неловкость. Они почти подошли к дому Акааши, но так и не заговорили о чём-либо — не видели нужды, чувствовали себя комфортно в молчании друг друга, ощущали тепло собственных рук и наслаждались детской, по правде, влюблённостью, которая переросла в нечто большее, сильное, несокрушимое.
Акааши невероятно беспокоился: внутри, подобно утягивающему ко дну якорю, всё тянуло; сердце громко билось, готовое, кажется, взорваться, от такого количества ударов в минуту; разливающийся по крови свинец сковывал и повышал чувствительность — связующий ощущал даже малейшее прикосновение ветерка, которое электролизовало настолько сильно, что тот невольно дёргался, подрагивал как осиновый лист и едва жмурился. Он волновался из-за того, что Бокуто попросту не понравится, волновался из-за того, что дарить подарки всегда тревожно, ведь предвкушение и интерес реакции другого человека пожирает напрочь.
— Ох, Бокуто-сан! — Акааши-сан, второй раз за день увидевшая аса, приветственно расставила руки в стороны для объятий, когда парни беззвучно вошли в дом. — Как прошёл выпускной? Небось, оба с красными носами сидели? — она захихикала, пока её сын пробрался на кухню в поисках подарка.
— Нет! Совсем нет! Это печально и грустно, но слезу я не пустил, представляете? — Бокуто гордо похлопал себя кулаком по груди. — Вы ведь до сих пор не против, если я украду Акааши сегодня? — он знал ответ — спросил скорее наверняка.
— Нет, не против, — она простодушно пожала плечами и продолжила: — Что ж, тогда поздравляю с выпуском! Может, останетесь на чай, а после пойдёте?
— Не стоит, мам. Семья Бокуто-сана и так ждёт нас много времени.
В руках Акааши красовался миниатюрный, отнюдь не пёстрый пакетик, на лице — некое замешательство и едва скрываемая потерянность, не оставленные незамеченными мамой. Она ничего не сказала, прекрасно зная своего сына — он справится, сам расскажет, когда придёт время, а ещё ненавидит, когда в его дела нагло лезут с ненужной помощью.
— Ты ведь тоже уходишь сейчас, да? — Акааши прошёл к порогу, становясь около Бокуто, и наклонился к своим ботинкам. Мама просто кивнула, опёршись на косяк коридорной арки. — Тогда я напишу, как мы дойдём.
Бокуто молча наблюдал за происходящим, иногда переводя взор с Акааши на его маму. Чертовски похожи. Чертовски красивы. Так и хотелось расцеловать Акааши снова, потому что тогда, днём, они практически ничего не успели, торопясь на церемонию. Влюблённость дурманила голову не хуже дорогого алкоголя, не хуже волейбола, и Бокуто был невероятно счастлив, что его некогда неправильные чувства оказались взаимными.
— Моя семья бы не обиделась, если бы мы немного поболтали с Акааши-сан, — проговорил Бокуто чуть позже, освещённый тусклым светом фонаря.
Он выглядел по-своему красиво: желваки и спрятанные за дневным светом скулы брутально очерчивали гладкую кожу лица; едва растрепавшаяся чёлка кое-где неряшливо свисала на лоб; приоткрытые губы сверкали еле заметной улыбкой; глаза казались особо выразительными в полумраке, насыщенная оранжевая радужка светилась и по-своему очаровывала. Акааши потупил взгляд, а после, вернув себя в реальность из мира собственных фантазий, молча взял Бокуто за руку.
— Знаю, но я бы не хотел, чтобы они ждали так долго, — проговорил связующий после. — Я бы хотел понравиться Вашей семье.
— Ты очень нравишься моей маме, — Бокуто взглянул на него, игнорируя пакет в руке возлюбленного. — Она говорит, что такого оболтуса, как я, вытерпишь только ты… Неужели я настолько плох?! — связующий усмехнулся, раззадоренный глупостью. Бокуто, вероятно, возмущался несерьёзно — хотел разбавить обстановку и сделать так, чтобы Акааши расслабился до конца.
— Нет, я Вас не терплю, — успокаивал Акааши.
Акааши не привык терпеть, Акааши привык действовать, и, уж если бы Бокуто и вправду выводил бы его из себя, вряд ли они бы вообще сейчас встречались. Бокуто забавен и непредсказуем, Бокуто — как пазл, дополняет, компенсирует сложившееся ещё на первом году обучения единое целое, складывает, завершает картину и образует настоящее произведение искусства.
— Мои сёстры тоже в восторге, — продолжил ас, утешённый тем, что Акааши его действительно не терпит. — Порой мне кажется, что они готовы забрать тебя у меня! Я возмущён этим и никому не отдам тебя! — рука невольно сжалась на чужой, а после последовала неловкая улыбка.
— Как они могут забрать меня у Вас? Я ведь встречаюсь не с ними, — Акааши негромко хмыкнул, потупив взгляд на асфальт. — Я благодарен им за доброту по отношению ко мне, это на самом деле приятно…
— Перестань, Акааши! Вряд ли то, что мы встречаемся, помешает сёстрам, — Бокуто резво пожал плечами, продолжив глупо улыбаться. — Они довольно часто спрашивают про тебя, как ты поживаешь и всё ли у нас нормально, — Акааши вопросительно взглянул на него, мол, и что Вы отвечаете на это? — Хэ-эй, всё нормально! Это я к тому, что ты нравишься моей семье. Как тебя вообще можно не любить?
Акааши нелепо и криво заулыбался. Он всегда сомневался, понравится ли семье Бокуто, ведь он — полная противоположность, сдержанный, в меру прямолинейный, иногда скупой на эмоции, задумчивый, рассудительный и непомерно вежливый. У него есть что-то общее с самой старшей сестрой аса — та серьёзная писательница, раскрывающая глобальные проблемы общества в своих книгах; Акааши безгранично восхищается её работами, замудрёнными сравнениями и искусным описанием трудных ситуаций. Но остальные члены семейства такие же ураганные, крышесносные, как и Бокуто. И это неплохо — это скорее приятно волнует и заставляет думать-думать-думать.
— Ну, хочешь, я докажу тебе, что ты мне дико нравишься?
Бокуто в мгновение резко развернулся, остановившись посреди дороги. Акааши такого молниеносного поворота отнюдь не ожидал, а потому удивился, в непонимании округлив малахитовые глаза и приоткрыв рот. В ту же секунду Бокуто подхватил его за ноги, немного приподнял над собой и медленно потащил вперёд, так довольно, радуясь собственной шалости, хихикая.
— Бокуто-сан, что Вы делаете? — Акааши опирался ладонями на крепкие плечи, боясь упасть и растерять пакет с подарком.
— Несу тебя на руках, — ас прикрыл глаза, давя широченную улыбку, и надёжнее закрепил руки на ляжках Акааши.
— Я тяжёлый, опустите меня обратно…
— Не тяжёлый! Видишь, я держу, — Бокуто сделал ещё несколько уверенных шагов вперёд. — Я могу донести тебя до своего дома так, — оповестил он, миловидно улыбаясь и глядя на Акааши.
Глаза связующего быстро забегали по лицу аса, опустились ниже, к шее, а после Акааши вовсе отвернул голову, смущённый столь… простым, невинным, но таким приятным, греющим изнутри действием. Ранее никто не носил его на руках, ранее никто не хвалил так сумбурно, подобно потоку бурлящей горной речки, ранее никто так искренне не улыбался и настойчиво не доказывал, насколько Акааши на самом деле удивителен и чудесен.
— Не нужно, — приглушённо произнёс Акааши. — У Вас будут болеть руки завтра.
— Это не звучит как проблема! Я настолько переполнен эмоциями, что готов носить тебя на руках всю жизнь!
Акааши ужасно зарделся, стараясь спрятать лицо за ладонью — хотя бы за ладонью. В голове крутился круговорот самых разных мыслей, начиная от типичной благодарности, заканчивая несвойственному Акааши приливу нежности. Ранее несвойственному. Сейчас же он часто ловил себя на мысли, рандомно, совершенно случайно и точно, что к Бокуто хочется прижиматься максимально близко, обнимать насколько возможно крепко, а ещё целовать и целовать, пока губы не нальются кипящей кровью, пока в животе не будет невыносимо сводить, желая чего-то большего.
Хорошо, былой самоконтроль не подводил, и Акааши, в отличие от своего возлюбленного, не лип на людях как банный лист к коже, выглядел вполне невозмутимым, сдержанным и даже хладнокровным. Выглядеть — одно, а вот чувствовать ураган эмоций внутри, который готов напролом сломить с хрустом великую стену сдержанности — совсем другое.
— Если ты нравишься мне, Акааши, то понравишься и моей маме, — не останавливался Бокуто. Нужно ведь доказать, чтобы сомнений не осталось, чтобы Акааши с уверенностью мог ответить, что его, аса, семья его любит и принимает.
Акааши осторожно наклонился вниз, обвивая шею Бокуто руками и сплетая пальцы за ней — таким образом обнимая его. Связующий никогда ранее на людях не выражал свои чувства — кроме как держался за ручки с Бокуто на выпускном, — но теперь, когда ас своим напором, поддержкой и словами рушит все глупые принципы и ненужные правила, Акааши воспылал желанием прикоснуться к губам, погладить очерченную скулой щёку и разлохматить волосы на затылке.
И, впрочем, противиться своему желанию никак не стал. Ни к чему. Пока Бокуто восторженно улыбался, разглядывая лицо возлюбленного в полуметре от себя, Акааши не спеша сократил расстояние, обвивая и держась рукой за шею, а другой — придерживая щёку аса. Поцелуй ещё никогда не был таким нежным; казалось бы, обычное соприкосновение губ, ничего более, но Акааши постарался вложить всю свою благодарность в него, в заботливое поглаживание кожи.
Всё, что чувствовал, всё, что не показывал или не мог показать, Акааши продемонстрировал в таком простом, невинном вовсе поцелуе. И Бокуто на самом деле не так глуп — он тоже почувствовал, тоже понял, убедился в том, что любовь Акааши так же невероятна сильна, как и его. И пусть они встречаются не так долго, чтобы хвастаться какой-то цифрой, пусть у них иногда и присутствуют недопонимания — чувства, сильные, притягивающие друг другу, как магнит, направляющие друг на друга, как компас, всегда оказываются сильнее.
Любовь, говорят, это типичный фитиль, что рано или поздно догорит, иссякнет, завянет, словно ранее цветущая орхидея, зажатая в темнице с недостатком воды и света, но так ли это на самом деле? Только ступившие на тропу взрослой жизни подростки вряд ли смогут поделиться богатым опытом за собственной спиной, однако опровергнуть, что любовь — это никакой не фитиль, это целая вечность, целая гамма несгораемых чувств, твёрдо смогут.
— Не думаете, что мы слишком долго стоим посреди дороги? — Акааши шептал, словно пытался не раскрыть самый сокровенный секрет, хлопал изумрудными потемневшими глазами и изучал глаза Бокуто-сана.
— Всё равно машин нет, — Бокуто вновь поправил руки на ляжках, чтобы связующий на его руках не упал. — А целуешь первым ты меня очень редко, — он расплылся в улыбке, подобно коту, пригревшемуся на хозяйских руках, и продолжил: — Даже нередко, это был первый раз! И мне так это понравилось…
Бокуто никогда не говорил… так. Его голос хрипел, был невероятно низким, он едва переходил на шёпот, чтобы сохранить интимность всей ситуации. Да, поцеловаться посреди дороги — не очень-то и интимно, однако для них двоих не существовало прохожих людей, изредка проезжающих машин, да даже жилых домов отнюдь не существовало.
— Целуй меня первым почаще, ладно? — Бокуто не унимался, хлопая глазами.
И теперь так не хотелось опускаться на землю, так хотелось держаться за Бокуто, целовать его первым, слышать этот низкий голос, переходящий на шёпот, чувствовать дыхание на ухо и просто наслаждаться совиным смехом, оранжевыми, словно светящимися, сапфирами. Хотелось. Но идти к семье Бокуто тоже нужно было. А ещё подарить ему тетрадь с его слабостями и авторскими стихами Акааши.
Страх перед вручением подарка почти отступил, и Акааши подумал над подходящим моментом. Наверное, после ужина, когда Бокуто сможет вчитаться и понять каждую строчку — идеально.
Акааши кивнул в ответ на предложение Бокуто. Будет. У них ещё столько времени друг на друга — по правде, целая жизнь.