Creep

Гостевой телевизор разрывало от неприятных, чавкающих звуков диктора. Серёжу догнала депрессия, которая так фанатично гонялась за ним весь этот месяц, пока его ум был заперт железом Грома. Чёртов Гром, он испытывал к нему максимальную неприязнь — даже большую, чем к тем, кто сейчас по телевидению собирается закрыть его детдом. Сволочи, его родной детдом! Разумовский жадно откусил от треугольника пиццы, разрывая сыр, представляя на его месте этого тупого верзилу, который и Айвазовского от Боттичелли не отличит. Серёжа, конечно, себе немного приврал — может, Айвазовского мышление глупого ублюдка и сможет выделить. Чумной с огромными безумными глазами, словно алыми в огнях вечернего Питера, вдруг схватил пластиковое горлышко колы и стал поглощать глоток за глотком, как будто там был алкоголь, который может помочь. Алкоголя действительно не хватает — надо будет Олега послать за. Серёжа отставил бутылку — продукт нынешнего человечества, который вряд ли станет разлагаться ещё миллиарды, как когда-то у него средств на счету, лет. Надо будет и этим заняться. Разумовский уныло провёл пальцем по защитному стеклу, лениво узнавая, какие ещё комментарии написали под новостью о его побеге. «А он не хочет поджарить мою училку по труду? Сучка за#бала!!!». «Правильно сделал пацан, Чумной, убей ещё пи#расов!!! Хвала нации!!!» Серёжа поднял глаза к потолку — и его телефон одним гневным движением отлетел на приличное расстояние обивки бордового дивана. Разумовский злобно отбросил картонную крышку с надписью «Мафия», вонзаясь ногтями в куски пиццы, которые он уже доедать не имел ни малейшего желания, как во врагов, во всех тех, кто совершенно не понимал его идей, дураков, которые воспринимают всё происходящее только в свою отдельную, личную выгоду. Разумовский запихнул в рот один из оставшихся двух кусков пиццы. Он никогда не чувствовал себя каннибалом, но сейчас ему стало нехорошо. Рука потянулась под чёрную футболку. Желудок протестовал против его политической идеологии. Очень сильно протестовал. Как будто, если бы в Петербурге существовали митинги против Чумного Доктора, все его участники сейчас били его изнутри ногами. «Ты заслужил! Ты убил наших детей!» - Ой, да заткнитесь уже... — нахмуренно произнёс террорист, коим он себя не считал, вслух, и откинул голову на спинку дивана. Как будто все эти люди действительно могли его сейчас слышать. *** Олег застал рыжего политического вдохновителя излишне тихим, скрутившимся вокруг собственной оси на диване, в гостиной, напротив включённых новостей. — Слушаешь? — Волков присел рядом на диван, как был, с пакетами в руках. — Опять не взял сумку, э... — Серёжа издал подозрительный стон. У него что-то болело? — Экология же пострадает... Ну, Олег, я же просил тебя... За что я вообще бо-борюсь... Голос его детдомовского друга звучал болезненно. Олег побывал ни на одном опасном задании как наёмник, поэтому оценить количество съеденного Разумовским и его нынешнее состояние не состовляло особого труда. — Сиди здесь, - глухим, шипящим голосом сказал Олег: травма одного из заданий Серёжи напоминала о необходимости смочить горло и, возможно, вырезать старые голосовые связки и вставить на#рен новые. — А к... — городской герой поднялся, и стало видно, что он держится за живот. — Куда я пойду?.. Серёжа выглядел почти раздражённо — значит, действительно плохо себя чувствует, заключил Олег. Он больше любил думать, чем говорить. Красивые речи — это дар Разумовского, а у него свой, спокойный талант — анализировать ситуацию и действовать по необходимости. Серёжа удивлённо проводил Олега. Хоть, у него были в жизни карие глаза, но он был готов сейчас поклясться — в шкафу он видел отражение голубой, как незабудка, радужки. Что за чертовщина? Но у него сейчас слишком крутит желудок, чтобы решать загадки мозга, с его тупыми иллюзиями, которые в последнее время он подбрасывает известному — уже по всему миру, наверное — Чумному Доктору с завидной регулярностью. Серёжа издал стон, пробуя варианты позы, в которой будет не так болеть. Олег вернулся с какой-то зелёной коробочкой — таблетки, что ли, принёс? — как раз, когда Разумовский нашёл более-менее удобную. В другой руке вместо пистолета светилась в лучах золотой люстры бутылка воды. Олег молча поставил бутылку перед ним, таблетки были брошены так же по-мужски небрежно на кофейный столик. Серёже было сложно не издавать сдержанных хрипов, когда ему пришлось встать из своей уютной позы для боли и переместиться ползком на коленях к столу, при этом его живот свисал вниз, как будто он был подростком, дорвавшимся до запретных маминых вкусняшек, припрятанных к праздничному столу. Стыдно. Перед Олегом. Но — в тюрьме — он давно такого не ел. Разумовский закинулся «колёсами» и, немного нервничая и предварительно сглатывая, всё-таки добавил внутрь ещё и плещущуюся воду. Отлично, теперь он сам подобен искусству — перформанс человеческой жадности, аквариум, полный фаст-фуда. Знали бы его фанаты, какой глупостью он занимается, что их идейный лидер сейчас по-простому обожрался и страдает от очевидных последствий, наверное, бы плюнули и не пошли за ним, и не было бы всех этих, десятков посвящённых ему форумов. — Болит? — когда это рука Олега оказалась на его животе? Серёжа не понимал, это для Олега как успокаивающе похлопать братана по плечу, что ли? Разумовского это максимально смутило. — Д-да, — он даже солгать не сподобился. В ответ — какое-то понимающее мычание, и Волков начинает делать то, чего Чумной Доктор точно от него не ждал — гладит. — Ты... — Серёжа подбирает а#уевшие слова вместе с подбородком. — ... В сиделки ко мне заделался? — Так давно уже, - как факт, чеканит Волков. Да уж, он по-армейски именно такой — придёт на выручку братану и всё в таком духе. Даже если братану нужно погладить живот. Как будто в этом ничего такого. А Серёжа, вообще-то, не очень любит допускать к себе чужие прикосновения, как, собственно, и людей в целом. Волков просто... остался рядом. Все уходили, а он, чёрт знает зачем, изволил остаться. Своенравный м#дак, скользящий тёплыми пальцами по его натянутой коже под агрессивной, анархической футболкой. — Спасибо, — бурчит Разумовский. — Мой долг, — отвечает Олег, как будто на него работает. Ну, в сущности, это так, но если признать честно, работают они, скорее, вместе. — Какой же ты тупой, Олег! — не выдерживает сейчас Серёжа. Рука сама хватает горловину серой футболки человека справа от себя и рывком тянет на себя. Олег, конечно же, не двигается, это же не какой-то дебильный фанфик. И Разумовский сам приближается телом, чтобы выразить Олегу своё признание — губами, языком — так, как подсказывает ему его протестующее сердце. Олег почему-то совсем не удивлён, но молчит. Кусок дерьма, кто дал тебе право молчать в присутствии самого Чумного Доктора?! — Ну и? - торопливо спрашивает Разумовский своего соседа по дворцу в Венеции, куда они только на прошлой неделе заехали. Олег молчит. Серёжа теряется в тысячи своих раздражающихся эмоций, как прохожие в когда-то выпущенных им купюрах. И вдруг... Олег всем корпусом наклоняется к нему и тоже целует. — Я просто не люблю все эти разговоры, Серёж.