Creep

Серёжа гуляет по худой шейке бетона, парящей над Санкт-Петербургом где-то между крышей высотного здания, подошвой его берцев и мелкими зелёными деревьями внизу. Его хватают за руку — вырывают из этой бесконечности шагов над пропастью жизни и смерти — и он падает на знакомое тело. Да? Нет. Олега здесь нет — он в больнице. И никогда больше не придёт. Возможно. В руках у Серёжи пистолет, он красиво, словно модель из какого-то журнала про андрогинную внешность, с современными ценностями, крестообразно вышагивает в обтягивающей чёрной коже лосин. Искусственной, конечно, Серёжа же против убийства животных. Ну как. Смотря, КАКИХ «животных»... Чумной Доктор усмехается, рыжие пряди выбиваются из-под чёрного драпа капюшона. Вокруг туман, и вот здесь уже не видно, что внизу. Разумовский продолжает свой путь над пропастью. Будет забавно, если он сейчас неаккуратно ступит, ботинок «поедет» — и любимец народа соскользнёт в бездну российской истории. Серёжа вдруг остановился, пошатнувшись над крышей. Да кого он обманывает? Его никто не любит. Он никому в действительности ненужен, и если его не станет, ничего не изменится — ни в мире, ни за границей, ни в России, ни в родном Питере, ни в сердце Олега, которое сейчас держится на химических составах и пластиковых проводах. Ему же не дадут с ним увидеться, правда? Местная больница. Это же самоубийство? Рука протяжно поднимается с пистолетом и тянется в даль, к домам в миниатюре и расположенным ожерельем вокруг деревьям и кустам, но не исчезает в тумане. Серёже хотелось бы исчезнуть вместо него. Вместо Олега. И тогда к Разумовскому приходит идея. Локоть смещается в правый бок — и Чумной Доктор смотрит в лицо собственной смерти, воплощённой в пятикопеечном чёрном, засасывающем внимание кружке. Дуло пистолета направлено на него. Где этот ветер, как в кино, который сейчас должен трепать его волосы, сбрасывать на чёлку, как будто отговаривая главного героя от совершения смертного греха? Здесь нет ветра. Хотя, тут в действительности высоко. Серёжа разочарованно опускает веки. Может, это намёк? У Паланиковского рассказчика тоже, помнится, была похожая коллизия. «И если долго смотреть в бездну, бездна в ответ начнёт смотреть в тебя» — Серёжа знал и менее попсовые цитаты. Не только Ницше. О смерти писал Кьеркегор. Шопенгауэр. Да какой только идиот о смерти не писал... *** — Я думаю, ты прав, но у меня есть ещё кое-какие идеи... — Разумовский осушил винный бокал и посмотрел на разложенные Олегом карты метрополитена. Олег молчал — только внимательно смотрел на разноцветные линии перед собой. — Я вам не мешаю, нет? — в комнату вошёл Олег, и сидящий на диване Волков тут же растаял. — Опять говоришь со «мной»? Тоже тюремная привычка?.. — Она. Это он ещё не знает, что Серёжа ночами ведёт разговоры с дверцами шкафа, искажённо отражаясь в светлом дереве, будто сам Чумной Доктор ожил с рисунка и существовал отдельно от костюма с по-средневековому пугающим вороньим клювом. *** Не знал. Серёжа поскальзывается и балансирует, как балерина на канате, только вместо каната — подлый камень, желающий его смерти не меньше доблестных горожан, рука по-птичьи изгибается, пистолет прыгает вверх-вниз — Серёжа пытается устоять. Только зачем? «Мы в сущности своей — нечто такое, чему бы не следовало быть, — поэтому мы и перестаём быть» — Шопенгауэр говна не посоветует, разве нет?.. — Только он говорит о другом, Серёжа, — капюшон возникшего Чумного Доктора скрывает злое лицо Олега. — Ой, бл#ть, сгинь. Без тебя плохо, — Разумовский пытается не смотреть на глюк с правой стороны от себя, пистолет равняется с его лицом, он удерживается и остаётся на бордюре. Но не сходит. Он — не слабак, чтобы испугаться какой-то там глупой смерти. Серёже приходится признаться самому себе, что гораздо больше он опасается своих глюков. Но страху ведь надо смотреть в лицо? Серёжа вдруг начинает хохотать, пистолет дёргается, как цирковая игрушка на нитях у злобного арлекина из гротескного театра абсурда. По иронии, если он неосторожно повернётся к стражу собственных кошмаров в маске, он может умереть. — Боишься меня? — он прямо лопаткамии, дрожащими то ли от здешнего холода, то ли от... чувствует усмешку Чумного. Он ведь всё знает о нём. Они были вместе так долго. А Чумной делает несколько шагов в сторону, прохаживаясь, как ворона, следящая за беспорядочно копашащимся в дождь червяком. Таким сейчас себя ощущал Серёжа. Хотя, дождя сегодня не было — просто пасмурно и одиноко. А Чумной продолжает: — Или снова своими таблетками закинешься? — издевательские слова. У Разумовского кончается терпение. Он с готовностью разворачивает тело вправо, даже не глядя вниз, и ёжится от неожиданного, бодрящего «бип-бип». Кто это ещё? «Операция прошла успешно. Не делай глупостей.». Вот так, с двумя строгими точками, без приветствия и заключительного прощания — смс от Олега. Но почему-то в душе становится так тепло, Серёжа спрыгивает с серого бордюра, как счастливый ребёнок, и непредвиденно вприпрыжку скачет по туманному парку. Вдруг Разумовский злобно разворачивается в спину тёмно-серого, блеклого, обветшалого пальто Чумного. Он всегда так делает, когда проигрывает. Но на этот раз выиграш слишком существенен — Сергеева жизнь, бьющийся революционный пульс в жилах и всё такое. — Между прочим, у Олега не злое лицо! Чумной молчит, Сергей суживает веки к светлым, как корица, глазам и, хмыкнув, уходит. Не поворачиваться. Орфей плохо закончил. Только не поворачиваться. Пистолет всё ещё у него в руках вместе с нестабильным настроением. Теперь его очередь похищать Олега.