Creep

Серёжа смотрит в зеркало на собственное героическое лицо. Да какой он, в самом деле, герой? Так, оживший детский кошмар. Особенно, с этими, явившими себя миру прыщами. Разумовский открыл тюбик спасательного прозрачного геля с наркотическим запахом. Тоже мне. Неидеальная внешность народного противоборствующего лидера. Узнай это его ярые фанаты, и со всех углов посыпались бы сплетни о том, что причина ношения столь «уродливой» маски раскрыта. А Серёже она на самом деле нравилась, эта маска. Он ведь её и придумал. Или Чумной. Когда-то, давно... — Не сходи с ума, — Олег, как чувствует, прибежал на его безумие. Его верный паж. — Я ведь и обидеться могу? Так. Стоп. Это уже не смешно. Олег теперь читает мысли?.. — Яичницу на столе кто доедать будет? А, яичница... Разумовский облегчённо выдыхает — он и забыть успел из-за проблем по-важнее, с кожей, которая заставляла его чуть ли не плакать. Фигурально выражаясь, конечно же. — Я потом поем — что там наш обожаемый Гром? — Ничего интересного. — Проследи за ним. Олег покидает их кроваво-золотую обитель из мягкой мебели, дорогих картин и разметавшегося по всей комнате лекарственного запаха, а Разумовский принимается за преступное дело — сдирать податливую запёкшуюся кожу, как сдирал ногтями тюремную бетонную клетку, когда Волкова не было рядом, размазывая кровавые следы и выводя на безжалостных стенах своего заключения любимых воронов. Сергей Разумовский не должен был туда попасть. Разумовский ведь ждал, что Олег придёт за ним. Олег возвращается слишком быстро и бросает осуждающие взгляды на сочащуюся кровью рану на подбородке Разумовского. Пульт от телевизора вовремя попадается, чтобы уйти от этой темы. Серёжа ненавидел, когда его действия подвергают сомнению. Он — всё-таки гений. «Власти Санкт-Петербурга обеспокоены начавшимися в столице погромами. Местные депутаты уже обвинили в этом бывшего миллиардера и филантропа Сергея Разумовского, сбежавшего четвёртого числа из тюрьмы. Напоминаем, под маской Чумного Доктора, Сергей творил бесч...» — Бесчинствующие чего-то там, понятно, — Серёжа выключил плоский «ящик». — Лучше бы и дальше продолжал творить в маске. Разумовский поднялся, и под пристальным, следящим взглядом коллеги по «чумовому» цеху, распахнул дверци шкафа. Ну, мы ведь не скажем Олегу, правда? Чумной усмехнулся и, подобно заговорщику, поднёс указательный палец к блеклым, сухим губам. Вот и славно. Серёжа выудил белую маску в виде клюва, совсем новую, в некоторых местах бумаги было слишком много, возле прорезей глаз виднелись остатки присохшего клея. Кривовато. Олег вчера делал. — Мне идёт? — Разумовский с пафосом повернулся, демонстрируя товарищу свой анфас, плотно скрытый под слоями бумаги. Чумной отрицательно покачал головой из серванта напротив. Пф, как будто его мнения кто-то спрашивал! Написанная серьёзность на лице Олега заставила поджаться жилки, когда он так же уверенно поднялся со своего насиженного места на подушках итальянского дивана за несколько тысяч. Олег взял его за руку и отвёл белую маску в сторону. — Вот так лучше, — он сделал удар на первом слове. Серёжа прямо чувствовал, как его щёки обдаёт венецианским жаром. — В этой стране такая традиция, — он снова скрыл лицо, которое хотелось сдереть из-за противного, некрасивого прыща внизу. — Не прибеднейся, — Олег насильно убрал его левую руку, опуская чумную маску, и поцеловал. Заслужил. Или выпросил. — Я... это... схожу кое-куда, — Олег поднимает со стола кепку, как у спец-агента, и закрывает отросшую причёску. Ему пора стричься. Вероятно. Если им не понадобится какой-то другой облик Волкова. Серёжа драматично кривится в ответ, падает обратно на диван и смотрит то в зеркало, то на упаковку с гелем против высыпаний. Что, уже? Не прошло и полчаса. Сжимая ствол, Разумовский с осторожностью подходит к двери. Присланная смс с новым паролем — правильная. Серёжа впускает Олега, обращая внимание на тряпичную фиолетовую сумку с радугой у него на плече. Вот! Учится же! — Купил, да? — Ага, — Волков снимает фиолетовую ручку с плеча. — Твой любимый цвет. Нравится? У Серёжи горят глаза, как тогда, в детстве, когда по средам в детдом волонтёры приносили конфеты. Олег как-то мнётся — Серёжа редко видит его замешкавшимся — он запускает руку в эко-сумку и достаёт три квадратика. Серёжа с подозрением скашивает глаза на маски для лица, с женщинами на упаковке. Он не знает, то ли ругаться, то ли смеяться. — Я не знал, что брать, но мне посоветовали это, — Волков глядит на него с вызовом солдата, который ожидает оценку выполненной миссии вышестоящим начальством. — Это потом, — Разумовский вырывает маски из рук Олега под шуршащее хихиканье Чумного. Ой, завалил бы хлебало, бесплотный дух, глюк его бурного детдомовского воображения, ему бы его проблемы! — Понял, — эмоции Олега отражают лёгкую грусть из-за проваленного задания. — Пойду, кофе нам сколочу. Ещё ночь сидеть... Что? Серёжа глядит демоном, с круглыми глазами, как у сов с небезызвестной картины Франсиско Гойи.*1 — Я только неделю, — Серёжа стискивает зубы при слове, — назад вытащил тебя из больницы, чтобы Гром со своим пуделем до тебя не добрался. И вот это такая мне благодарность? — Понял, — Олег сжимает скулы в кивке подчинённого, как будто они здесь в армии, ещё бы честь отдал, ага... Волков подходит, Серёжа сглатывает, Волков целует. Теперь извиняющийся поцелуй?.. — Отдохни, — говорит Серёжа, — а я займусь Громом. — Так точно! Ну вот, опять... Он издевается. Но раз так... — Я сказал, спать! Живо! Это приказ, блин! ----------- *1 имеется в виду картина «Сон разума рождает чудовищ» испанского художника Франсиско Гойи.