Причина, по которой мы теряем любовь

Джехен так и не решается написать за все две недели с той самой встречи, и Доена это угнетало. Угнетало так, что он начал снова чувствовать себя хуже. Джонни стабильно пихал в него таблетки, дополнительный комплекс витаминов и снова и снова просил его уйти с работы, но Доен упрямо мотал головой, сидя на полу или на постели, зная, что даже если будет умирать, ни за что не уйдет оттуда. Особенно когда знает, что Джехен жив, и что эта больница теперь по сути единственное место, где они могут встретиться. Джонни злится, но ничего не может сделать с таким Доеном, - он лишь подает ему таблетки, делает массаж перед сном, крепко обнимает и целует, готовит еду, возится с Джемином, а сам чувствует себя так, словно куда-то проваливается. Словно погружается в это все с каждым днем все сильнее и сам не замечает, как его начинает поглощать эта рутина. Доен не был ласков никогда: он был серьезен, тих и замкнут, и Джонни порой не мог понять, что такого прекрасного в нем нашел. Почему он вообще так сильно влюбился, что ради него готов был оставить себя, собственное будущее? А Доен Джехена любил, всегда любил - Джонни видел эту любовь в каждом его печальном взгляде, в каждом вздохе, в каждом прикосновении к себе, будто через силу. Доен не смотрел в глаза, лишь отводил их, делая вид, что Джонни хоть сколько-нибудь ему дорог, хотя тот и знал что это далеко не так. Доен ничего, кроме чувства вины и благодарности, к нему не испытывал. Джонни, по большому счету, задержался в их доме лишь по двум причинам: Доен нуждался в помощи, сочувствии, поддержке, и Джемин считал его своим отцом. Доен был мягкосердечным, несмотря на кажущуюся угрюмость, особенно если речь заходила о Джемине, и прекрасно понимал, что тот будет спрашивать о Джонни, если тот вдруг исчезнет из их жизни. Доен слез Джемина не выносил, и порой Джонни удивлялся, как при таком воспитании мальчик растет неизбалованным и вполне умным. Доен решается выйти из дома с Джемином на прогулку впервые за три месяца: он готовится к этому еще с ночи, тщательно готовя одежду и небольшую сумку, куда складывает воду, таблетки и наличные. Джонни наблюдает за его приготовлениями с беспокойством, однако молчит, зная, что Доен все равно поступит по-своему. - Может, вас подвезти? - Не нужно. Мы прекрасно дойдем сами, все-таки на прогулку выходим. Тебе стоит поработать, все-таки скоро сдача проекта. - У меня есть еще неделя, я все успею. Было бы лучше, если бы мы пошли втроем, вдруг что-то случится. Доен хмурится, застегивая сумку, и медленно выдыхает, складывая руки на поясе. Его уставшие глаза в свете настольной лампы казались более темными и оттого еще печальнее. Они о Джехене больше ни разу не говорили, и Джонни был рад, что Доен его послушал. - Я отправлюсь на эту прогулку с сыном один. Мы давно не проводили время вместе, тем более, Дже сказал, что хочет от тебя немного отдохнуть. Джонни улыбается: - Серьезно, этот ребенок такой прямолинейный. Доен, наконец, укладывается в постель, кряхтя, как старый дед. - Да, но в этом вся его прелесть. Самое драгоценное, что есть у меня в жизни. Джонни откровенно нарывается, когда тихо спрашивает: - А как же я? Доен не поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и это почему-то задевает. Омега лишь теснее прижимает к животу одеяло, сидя плечом к плечу и глядя прямо перед собой. - А что ты? Я с тобой, как ты и хотел, поэтому глупо задавать этот вопрос. - Да, ты со мной, но разве это значит, что ты меня любишь? Доен стискивает пальцами край одеяла - он всегда неосознанно сжимал что-то пальцами, когда злился или если его что-то задевало. Он говорит тихо, со злостью, почти шипя: - Начнем с того, что я сразу тебе сказал еще пять лет назад в больнице: я тебя никогда не смогу полюбить, потому что мое сердце всегда будет принадлежать Джехену. И ты согласился. Ты тогда обещал мне, что никогда, слышишь, никогда не упрекнешь меня в этом. Джехен вернулся, я мог бы сразу уйти к нему, но несмотря на все, я послушал тебя. Я остался с тобой, храню тебе верность и воспитываю сына, как ты и просил. Так что же тебя еще не устраивает? Он вдруг поворачивает голову и смотрит в упор темными, злыми глазами. Джонни не любил, когда Доен злился: это случалось в редкие, даже слишком редкие моменты, но стоило Доену завестить, то это было всегда чревато последствиями. Джонни сглатывает, глядя в глаза напротив, и не смеет произнести и звука. Доен вдруг скидывает одеяло и садится на его бедра. - Что ты делаешь? Доен расстегивает ночную рубашку: - Может быть, тебе еще и этого не хватает? Так чего тянуть, возьми меня прямо сейчас, чтобы ни о чем потом не сожалеть. Он резко дергает оставшиеся пуговицы и пытается стянуть рубашку, как Джонни перехватывает его за руки. Он тихо произносит, глядя снизу вверх: - Не нужно. Я все понял, прости. Мне одного твоего присутствия и верности достаточно. Доен медленно слезает с него, садясь обратно на свое место, и кутается в порванную рубашку. Джонни неприятно, но он понимает, что Доен прав: он сковал его по рукам и ногам, давя на чувство вины. - Ты жалеешь, что заключил со мной брак? Доен собирает пуговицы с одеяла, отвечая: - Я жалею, что так быстро сдался. Джонни понимает. Он все понимает, но что было делать ему? Джонни помнит тот первый момент их встречи: он проходил по коридору в больнице, как увидел молодого мужчину, бездумно нажимающего на кнопку в автомате со сладостями. Этот одинокий, брошенный вид Доена в больничной одежде, с растрепанными волосами, синяками под глазами и пустыми глазами задел Джонни за живое. Ноги сами понесли его туда. Доен отвечал едва слышно и односложно: лишь снова и снова пытался достать заветный шоколадный батончик с персиковой мармеладной прослойкой из автомата, пока во время их странного разговора вдруг не расплакался, ударяя машину ладонями. Джонни не понимал, что ему делать: он впервые видел такие резкие перепады настроения у кого-то, а Доен оседает на корточки, схватившись за голову. Он не плачет, а тихо воет в собственные сложенные на коленях руки и отчаянно царапает стекло автомата. Доен пристально глядит сквозь слезы на тот самый персиковый батончик и царапает стекло напротив, будто хочет всеми силами добраться до него. Джонни бросает еще одну монету и, стукнув автомат по бокам, достает шоколад. Он садится рядом и молча протягивает его Доену: тот перестает так болезненно завывать и принимает с удивлением батончик. Джонни мягко улыбается ему, ласково произнося: - Если хотите, я могу достать Вам кучу таких, только не плачьте больше так горько, прошу. Мне так плохо на душе отчего-то из-за этого. Доен не улыбается, не благодарит, а лишь коротко кивает, разворачивая неожиданный подарок. Джонни приходит каждый день: навещает Доена, принося ему те самые батончики и все, что связано с персиками. Омега их почему-то очень любил, и Джонни, потакая собственному чувству и его тихим желаниям, все это ему приносил. Доен не говорил много: только односложно отвечал на вопросы, глядел куда-то перед собой или в окно, а иногда сворачивался калачиком на постели. Этот вид всегда вызывал тоску. Как выяснилось, Доен попал сюда из-за нервного срыва. Хотя Джонни и сам мог догадаться, что у того какие-то проблемы с психикой, раз он лежит в отделении психиатрии. К омеге все время приходил его друг Юта, врачи из других отделений, несколько медбратьев и медсестер. Как оказалось, Доен работал в этой больнице, только в приемном отделении. А потом на шутливое высказывание Джонни о том, как все-таки Доен сильно любит персики, он вдруг тихо ответил: - Это Джехен их любит. Не я. После этого крупные слезы начали срываться с его лица прямо на одеяло. Джехен был его мужем, погибшим в горячей точке, и даже в этот момент Джонни ощущает ревность. Он чувствовал и видел, как Доен любил этого человека, как всеми силами пытался создать иллюзию его присутствия, но все никак не выходило, потому что того уже не было в живых. И это Доена ломало и убивало. Он согласился с чувствами Джонни и на брак с ним довольно быстро: Юта был против, всеми силами пытался Доену помешать, но Доен был слишком занят собственной скорбью, чтобы послушать разумные слова друга. Джонни не смутила даже беременность, и Юта понял, что тот слишком ненормальный. Возможно это было правдой, но если это помогало ему Доена получить и удержать, он был согласен с этим мириться.