За кулисами

― Опять это твоё кислое лицо. Бываешь хоть когда-нибудь довольным?       Не поверишь, бываю! Даже прямо сейчас немного, вопреки долбанной усталости, предвкушаю, как поиздеваюсь над твоей психикой и лягу спать в концертное кресло до прихода Макарти. Надеюсь, ты понимаешь, лапуля, что никакой отработкой мы заниматься не будем.       Я и Мишель остались наедине. Танцовщица проводила афроамериканца взглядом до самых дверей, дождалась, когда они хлопнут, и устало растянулась на холодном пыльном полу сцены, которую пару мгновений назад мы оскверняли неугодным наставнику исполнением. Округлые бёдра, которые ей не удавалось спрятать даже в свободных брюках, грациозный изгиб в спине, упругие сиськи. Из-за кулис завороженный очертаниями её стройного тела, нежившегося в белых лучах софитов, я и не сразу подметил, что Крэг снова свалил с репетиции.       Около месяца назад, когда всё только начиналось, я ещё не был так наблюдателен по отношению к Макарти, потому что не видел ничего подозрительного в его отлучках. Затем я вынужденно обратил внимание на его частое отсутствие, ведь каждый раз, как стоило ему пропасть из репетиционного зала, неприметная улыбчивая сучка Изабель превращалась в докучающую мне мегеру. В конфликтах я его, конечно, не винил, скорее лишь просто заметил эту нехитрую связь: только Крэг за порог, как змеюка на меня нападала. Я всё думал, какие дела могут быть у режиссёра важнее, чем его ненаглядная драгоценная постановка... ― Знаешь, куда он опять уехал? Отчитал нас за отвратительное исполнение и долгую раскачку, а теперь кинул на произвол, ― я ухватил припрятанную в углу воду и устало выполз на сцену под безобразно слепящие глаза прожектора. Давай, скажи ещё что-нибудь о том, какой я ворчливый. ― Почему тебя это интересует? ― Девушка приподнялась на локти в поисках ответа и тут же заметно смутилась под моим наблюдательным взглядом. Приложившись к бутылке, я рассматривал полураскрытые женские губы, вздёрнутые брови: к чему так удивляться моему интересу, если разлеглась на полу, как распутница? ― Декорации... Крэг следит за изготовлением множества декораций по его эскизам, многоэтажный трансформирующийся замок. Наши костюмы, грим... Нужно договориться со световым и звуковым операторами... Дым-машина, распылитель воды, передвижные механизмы. Дел невпроворот. Ты думаешь, мы сами не справимся с многократным повторением хореографии, которую он разжевал?       Под оглашённый список задач я припомнил наше первое собрание на сцене, когда Макарти описывал весь технический план, и слегка осёкся. Странно, что я не подумал об этом: заботиться о постановке можно не только втюхивая за чувства и хореографию. Звучало, как правда... ― Да, ты права, ― всезнающая лапуля подействовала на меня моментально, как дорогостоящее успокоительное. Реально, к чему вся эта мнительность? Нудила просто контролирует изготовление реквизита.       Стало как-то спокойно, когда Мишель разоблачила хореографа в моих недоверчивых глазах. Даже гудение в ногах ушло на второй план, пока я выдавливал улыбочку, глядя на от чего-то поражённую девушку. ― Ты сказал, что я права? ― Мишель неожиданно вскочила на ноги, стремительно приближаясь и угрожающе протягивая ручонки. ― Решил испортить погоду? У меня нет зимней куртки, чтобы идти на работу в метель!       Я расхохотался, с удовольствием смакуя женское удивление. Да, что-то дал я жару, признав правоту танцовщицы: не такой уж я, получается, мерзавец, каким выставляю себя обычно. Сам не понимаю, как так получилось.       Пока мы дурачились во время незапланированного перерыва, приходя в себя после продолжительной отработки, девушка выдернула у меня из рук бутылку и принялась жадно пить воду, до хруста сжав пластик ― зрелище не для слабонервных ловеласов.       Лапуля вообще вызывала у меня необъяснимое доверие, помимо стандартного телесного желания. Привлекательная девушка, к тому же, танцует отменно: я рассчитывал здорово провести время однажды, пройдясь по пабам, а по итогу оказался в её компании на ближайшие полгода, так и не испробовав виски с привкусом её вишнёвой губной помады. Не то чтобы мне нравилось быть отвергнутым многократно; я такого опыта не искал и обычно быстро проходил мимо, но здесь не задержаться было невозможно и обойтись без жертв тоже. Странно, что это понимала не только она, но и я. Кажется, мы оба не могли отказаться от флирта друг с другом.       Мишель точно прокручивала это в своей девичьей беспокойной голове: зачем соглашаться на секс со мной, по какой такой любопытной причине мы вдвоём ― два главных героя постановки о несбыточной любви, в которую нас позвал Крэг Макарти со словами: “искра между вами двумя ― просто чёртово безумие”... Она наверняка частенько анализировала, как любая другая девушка на её месте, и точно делала это каждый раз, когда я шутливо намекал на кровать. Её мыслям стукнуло больше двух месяцев, а в таком случае психологи называют действие привычкой: мысли обо мне стали привычкой. Поэтому я предчувствовал, рассчитывал и надеялся, что скоро лапуля сдастся, ведь нет ничего предрассудительного в том, чтобы переспать с тем, к кому тебя непреодолимо тянет.       Надеялся и от чего-то и сам задумывался, что значит “вы не обязаны эксплуатировать то, что случилось между вами двоими”... ― Полегче, лапуля. Мы не на съемках плейбоя, ― девушка утолила жажду и хищно осмотрела моё лицо снизу вверх, швырнув опустевший пластик за сцену. Её попытки зло осудить меня за шутки больше походили на признания во влечении, к которым было тяжело относиться без ехидства. ― Да, пошли репетировать, а то нечего будет показать Крэгу, ― наивность и простота уровня младенца. Вальяжно потянувшись, не отходя от девушки, я испытующе осмотрел её в очередной раз за день, довольствуясь точёной фигурой и блеском ровных русых волос. Лапуля хотела было идти к центру сцены. ― Я не хочу, ― снова это неподдельное обезоруженное удивление, доставляющее мне восторг. Брэндона Форда невозможно заставить, если ты, конечно, не Крэг Макарти, предлагающий деньги. ― Почему бы тебе не отдохнуть и не оставить в покое меня? Или у тебя есть идеи, как разбудить во мне интерес к репетиции? ― Мои брови сами намекающе вздёрнулись вслед быстро разыгравшейся фантазии и стремительным догадкам Мишель. Ну же, лапуля, попробуй спровоцировать меня на танцы... ― Брэндон, я думаю, когда-нибудь Макарти от тебя избавится, ― женский мягкий голосок прозвучал вдруг предупреждающе серьёзно и мрачно; я моментально растерял намёки на игривость, осознавая, какие тревожные обороты принимает разговор. Улыбка на лице тут же уступила неконтролируемому замешательству. ― Ты в курсе, что говорят в театре у тебя за спиной? ― В курсе, в дублерах не нуждаюсь! ― Злое изумление разразило во мне задатки былой агрессии также быстро, как моя шутка превратилась в защиту от непрошенного женского беспокойства. Или что это было за оружие против физического возбуждения? Надеюсь, это было не злорадство. Мгновение назад я ещё подумывал, какие движения сойдут для того, чтобы ненароком изучить её округлости, а сейчас вынужден был дерзить и отбиваться. ― Я понял, у тебя талант. Талант убивать моё настроение!       Угрозы быть исключенным из танцевальной команды или, как теперь, коллектива в театре всегда действовали отменно. Я ненавидел подобные методы укрощения моего строптивого характера и одновременно настораживался, желая доказать свою состоятельность, как танцора, и нужность. И однажды уже доказал... Этим фактом из своей жизни я так и не смог гордиться. Но на момент, когда месть ослепила мои глаза, я жил только тем, чтобы восстановить справедливость: Джастин должен был получить по заслугам.       Кто знает, как бы сейчас сложилась жизнь, будь у меня образование и связи после академии, которые забрала у меня Изабель. Переспать с Джастином и напоить перед нашим выступлением едва ли тянуло на продуманный план, но он сработал, и этого было достаточно, чтобы я ненавидел обоих. Мой друг, которого я считал лучшим, и его одноразовая подружка завалили мои вступительные экзамены в академию искусств, и с тех пор я много лет думал, что танцевать стриптиз ― мой удел и судьба.       Теперь я не гнушался получать свою зарплату через трусы, пользоваться образом привлекательного развязного парнишки, чтобы заполнить свободное место и время в жизни алкоголем, весельем, сексом без обязательств и лишних последствий. Весь я изменился ради такого способа существовать: стал стриптизёром с кучей денег и бесполезных знакомств, чтобы всё-таки попасть в театр через шест, пивнушки и, о Боже, столкнуться снова с этой змеёй. Когда-то мы оба претендовали на одно место в академии, сейчас я и Изабель пытались поделить непонятно что и уж точно не по моей инициативе. Я искренне не понимал, что теперь девушке нужно от меня.       Месть свершилась год назад: я покинул "Gladiators" после того, как инкогнито столкнул одного из участников с лестницы, после того, как необычным образом были сломаны спецэффекты на одном из масштабных выступлений команды. После того, как популярность взяла верх над моими нелепыми пакостями, которые только и приносили неуёмный интерес к горячим талантливым парням, и тогда я просто оставил за собой последнее слово ― ушёл прямо перед финалом грандиозного конкурса и больше не смог гадить там, где Джастин каждый раз возделывал успех с нуля. Чистосердечные признания в ненависти к нему и стремительный несвоевременный уход окончательно разрушили нашу давно уже исковерканную недоверием дружбу, принесли мне временное спокойствие, как анестезия перед ампутацией. А потом я понял, что довёл дело до конца и остался ни с чем.       Пускай, я носил за собой груз обид, теперь продолжаю тащить ответственность за гадкие поступки, до сих пор невыносимо гнетущие ночами совесть, но я осознал, что это была не борьба за будущее и не попытки изменить своё положение, а лишь страх перед всё-таки настигшим меня проигрышем. И сейчас, будучи танцором с грязным прошлым, я всё равно попал в театральную труппу Крэга Макарти ― наравне с Изабель, прошедшей, как мне казалось всё это время, мой путь за образованием и большой сценой. Судьба смеялась над нами обоими, пока я искренне не понимал, почему эта девушка продолжает исподтишка вырывать мне яму. Ведь сейчас от моего присутствия в театре не зависело ровным счётом ничего, я не мог осложнять ей жизнь и едва ли представлял угрозу, ведь трудно представить женщину в роле принца, а потому принципиальная непереносимость соперников из прошлого выглядела, как по мне, недостаточным поводом для ненависти ко мне. ― Не злись, я просто переживаю за тебя. Никто не должен обсуждать тебя за спиной, ты ни в чём не виноват. Точнее, не совсем ты, ― Мишель встряла вдруг между мной и с новой силой завладевшими разумом мыслями о прошлом. Сквозь усиливающиеся стыд и терзания я расслышал фразу о том, что девушка за меня беспокоится. Я неловко и поспешно отшатнулся от её тёплого осторожного прикосновения, которым танцовщица попыталась меня приободрить, ощущая, как в груди начинает теплиться какая-то болезненная благодарность. ― Почему ты так думаешь? ― Знала бы ты, лапуля, что на самом деле скрывается за заголовками интернетных грязных статеек, не стала бы вставать на мою сторону. Немного придя в себя от шокировавшей меня ласки, я осторожно поймал её ладони, в сомнениях убирая их со своих плеч, но Мишель не собиралась униматься, ни чуть не смущенная моей грубостью. ― Я знаю, как Изабель с тобой поступает. Тяжело противостоять провокациям, когда человек знает, как задеть за живое. Ты, на самом деле, хорошо держишься. Хоть я и не знаю, что у вас там случилось...       Как я не пытался отбиться от прикосновений и закончить неприятный разговор, Мишель всё подбирала и подбирала слова, не скрывая стеснения за происходящее и искренней обеспокоенности. Необъяснимо и забавно, как охотно я отказывался от её ласки, в то время, как параллельно планировал переспать с этой неугомонной девушкой. Не сумев предотвратить поток откровенностей, я неловко замолк, наблюдая исподлобья за тревожной мимикой на симпатичном личике танцовщицы. ― Просто я знаю, что ты достоин этой роли, каким бы придурком ты ни был. Ты превосходный танцор. Не дай себя сожрать, хорошо?       Именно это я имел в виду, когда говорил о доверии. Своими неосторожными фразами она заставляла меня иногда чувствовать обезоруживающую невозможность изъясняться ― меня, беспринципного и бесстыжего Брэндона Форда. В такие моменты я подумывал держаться от Мишель подальше, несмотря на то, как тепло стало складываться наше общение. Оно вообще выглядело как побочный эффект от зависнувшего несостоявшегося секса, к которому я всячески стремился. Может, поэтому меня так тянуло с ней поболтать или сообщить вдруг новость о том, что я скучаю по совместным репетициям... Но как реагировать на слова поддержки в свой адрес я всё ещё не понимал. ― Ну... ― Черт возьми, что я должен был сказать... Девушка нежно улыбнулась, окончательно вводя меня в ступор. Я не знал, куда деть ошарашенный взгляд, чувствуя, как медленно и гулко колотится сердце. Настолько непосредственная открытость преодолевала все возможные заграждающие от посторонних людей барьеры холодности и дерзости. ― Спасибо, Мишель.       Не знаю, что это было, но я остался под неизгладимым впечатлением: мы оба выглядели нелепо и не знали, куда деть нервно царапающие кожу рук пальцы, и всё же танцовщица подкупала обостренную бдительность своим желанием позаботиться о моем эмоциональном состоянии. Из предупреждения лапули я понял, что все артисты театра обсуждают, какой я наглый и хамоватый, но мне ведь было не привыкать. И лишь её доброта врезалась в грудь долетающими до меня пылающими раскалёнными обломками. ― Я убедила тебя в том, что нам нужно потанцевать? ― Если бы только Мишель прибегла к более сексуальным методам... Но я не мог так быстро оправиться от щекотливого разговора, чтобы продолжить репетировать номер как ни в чём не бывало. В солнечном сплетении что-то скрежетало от едва разборчивой безысходности и расползающейся по телу инородной теплоты. ― Мне нужно отойти, ― не дав танцовщице успеть придти в себя от моего заявления, я двинулся в кулисы, собираясь посетить одно излюбленное мной из множества технических помещений за сценой. Мишель осталась позади торопливых многочисленных шагов, и по пути я подцепил с пола сумку, машинально вытянув из кармана раздавленную пачку сигарет.       Окно было заколочено, но уличный вечерний свет просачивался сквозь прибитые балки и разодранную пыльную ткань, а коридорное жёлтое освещение заглядывало из-за проёма. Поломанный ненужный реквизит горами покоился на полу, полках и подоконнике. Я захлопнул за собой дверь коморки, воссоздавая приятную темноту, и закурил припрятанную до лучших времён последнюю сигарету, ёжась от проникающих через щели осеннего ветра и сырости. Горечь табака спасительно наполнила рот и лёгкие, освобождая голову от излишней гнетущей тяжести.       Разве можно так бесцеремонно врываться в чувства человека? Кого из нас двоих ещё нужно считать более наглым...       Вскипающее дрожью непрошенное тепло бесцеремонно расходилось по телу. У меня загорелись грудь, щёки, лоб ― наверное, я простыл на холоде без куртки, когда выбегал на перекур. Интересно, стала бы девушка говорить такие вещи мужчине, что был ей безразличен... Конечно, я был ей не безразличен. Разве отвечала бы тогда лапуля вниманием на мои взгляды на мастер-классах, пыталась бы упорно доказать, что у меня нет шансов на близость, продолжая общение, и заводила бы предупредительные разговоры? Я был интересен, я был важен ей. Сквозь нехотя растворяющийся в воздухе бледный и скудный дым, оседающий глубоко в лёгких, я самодовольно ехидно улыбнулся. И Мишель попала в ту же копилочку. Только было в этом что-то печально нежное и важное.       Сигарета таяла на глазах. Смакуя последние, почти что безвкусные от исступления тяжки, я принялся пробуждать в памяти её взволнованное очертание лица под моим первым наблюдательным взглядом: как танцовщица пыталась делать вид, что не замечает подчёркнуто настойчивого внимания, как всё-таки заинтересованно рассматривала глаза и искала меня в толпе. Разве это не верх наслаждения ― быть источником женского беспокойства и неутолимым пристрастием? Именно её. Меня лихорадочно волновало, как далеко собирается зайти Мишель в наших деловых отношениях, и как скоро сломается под моим напором и своим же самообманом. Затушенный бычок отправился за разбитое окно, а я пару раз тяжело вздохнул от тянущей усталости, наслаждаясь запахом табака. На экране мобильника светились крупные цифры ― половина девятого вечера. Может, просто пришло время узнать друг друга поближе...       Когда я вернулся в зал, Мишель нигде не было. Ещё бы, я сделал от неё ноги, вместо того, чтобы удачно воспользоваться положением. Её вещи прежде были разложены в первом ряду, куртка аккуратно повешена на спинку бархатного сидения, а сейчас они исчезли. Гудящая тишина на сцене и блёклые лучи света усыпляли меня после тяжёлого рабочего дня: я ощутил себя каким-то неприлично маленьким в холодном концертном зале, словно бесконечно падающим вниз под безграничным куполом из металлического каркаса. ― Лапуля? ― Скромно озвученное прозвище эхом разошлось во все возможные закоулки, но вид на недвижимые складки бархатных тканей и рябящие в глазах алые кресла оставался неизменным. ― Когда ты так называешь меня, хочется тебе вмазать, ― тело непроизвольно вздрогнуло: девушка оказалась позади, оценивающе сложив руки на груди и рассматривая мою мимолётную растерянность под лупой из недовольства. Конечно, как я мог подумать, что Мишель ушла с репетиции... ― Но по какой-то причине мне это нравится.       Даже так. Неужели теперь мы не скрываем свои намерения? ― Это такая ролевая игра? Лапуля и боксёрская груша? ― Танцовщица скептически хмыкнула в ответ на беззлобные комментарии и направилась ближе в мою сторону. Её личные вещи и стянутая на пол куртка остались за кулисами. ― Возбуждаешься, когда бьёшь людей? ― Мишель выглядела довольно равнодушной к моим высказываниям, как бы я не хотел вывести её на стыдливое удивление, и, когда подошла совсем близко, выжидающе протянула руки мне навстречу.       От неё веяло усталостью, промозглым вечерним холодом и сырым землистым запахом дождя вперемешку со сладостью женского шампуня на влажных волосах. Похоже, она выходила на улицу. ― Перерыв слишком долгий. Продолжим репетицию? ― Несносно правильная лапуля. Подумать только, как въелось ей в голову задание Макарти, что она и меня с ним преследует. Но её наставления действовали на меня, как укрощающая дудка на ядовитую змею, поэтому я молчаливо принял её ладони в свои, где-то на подсознании подметив, что танец в любом случае будет лучше разговора с ней, от которого у меня пропадал пульс.       Очнувшись от пленительного прикосновения её приятной прохладной кожи рук, я собственнически ухватил девушку за талию, решительно притягивая и ощущая всем телом, как стушевалась Мишель, как попыталась сжаться в пространстве, чтобы избежать моего тепла. И только её шумное ускорившееся дыхание сдало её с потрохами: мы приобнялись в непростительно близких сантиметрах друг от друга. ― Интересно, ты целуешься также хорошо, как и танцуешь? ― Её сердце остервенело и жалобно билось в груди, прижатой к моей. От такой реакции на тесные объятия с Мишель я весь воспылал возбуждением, ощущая, как в паху мучительно твердеет и пульсирует. ― Ты уверен, что это было в нашей хореографии? ― Теперь я чувствовал, как исступлённый взгляд серых металлических глаз буйствовал, пытаясь остановиться на чём-то одном, а когда сталкивался с моим лицом, отчаянно мельтешил по губам. Она не справлялась со здравомыслием, с ужасом и нетерпением замерев перед моими дальнейшими действиями, и это вскружило мне голову.       Не без злорадного удовольствия я закрыл глаза, мягко находя губами её шёлковую кожу. Мой полураскрытый рот принялся хаотично ласкать её скулы, линию подбородка, нарочито сталкиваясь с уголками губ. Я дразняще уцепился за них мелкими поцелуями, облизал контур, чуть проскальзывая в её горячий рот, увлекаясь разрастающимся влечением и наслаждаясь неловкостью, томительными раздумьями Мишель. Танцовщица стояла не шелохнувшись, цепенея от каждого слабого проникновения влажным языком в её маленький, сахарный, словно янтарный мёд, ротик. С жадным вожделенным голодом я оглаживал его губами и кончиком языка в ожидании победы возбуждения над рассудком танцовщицы. ― А как же репетиция? ― Словно выйдя из транса, девушка неразборчиво залепетала мне в губы вперемешку с сиплыми тяжелыми вздохами. Когда я понял, что она снова напоминала нам об обязанностях, заливисто расхохотался. ― Тесное общение поспособствует нам лучше сыграть в постановке.       Последний глупый аргумент пошёл на избавление Мишель от мук выбора. Наши влажные языки бесстыдно и горячо слились в поцелуе, пока я потянул танцовщицу за собой на жёсткий холодный пол. Невозможно было думать о чём-то кроме того, насколько сильно я хотел в неё войти; в паху было тесно, я готов был взорваться. Мы осели вниз лицом к лицу, не прекращая сбивчиво блуждать во рту друг у друга. Тело недовольно заныло от соприкосновения с твёрдой пыльной поверхностью, но кожа тлела от раздирающей безрассудной страсти. Я посасывал её язык, губы, словно медовую карамель, тянул их к себе в рот и мягко играл, пока вдруг не распахнул глаза, столкнувшись с завороженными почерневшими возбуждением глазами танцовщицы.       На секунду она осеклась, нерешительно осматриваясь, будто кто-то мог за нами подглядеть, но потом потянулась дрожащими руками к плечам, вынуждая меня лечь на спину. Девушка расположилась поверх моего торса и потянулась к губам, срывая с них знойный жгучий поцелуй. Её внезапная самоуверенность только распалила губительно нетерпеливое желание: руки бесконтрольно легли на её спину, растрёпанную голову, грубо прижимая к моему напряжённому телу. Мишель дрожала в наших объятиях, вела себя распущенно и одновременно не скрывала неловкости; мои ладони медленно крались на её бёдра, а женские губы принялись изучать мою порябевшую мурашками шею.       От жадного болезненного поцелуя я не удержал восторженную победную улыбку ― не трудно догадаться, как мы желали друг друга. Как желала меня она, отобрав инициативу в свои холодные тонкие руки. В груди растекалось свинцовое надменное самодовольство. От перевозбуждения я распахнул глаза, рассматривая подрагивающую копну русых ниспадающих на мою грудь волос и необъятный металлический купол под потолком. Мишель целовалась истерично, страстно, без оглядки на отказы в мой адрес и завтрашнее утро, предвещавшее нам засосы. Танцовщица жадно кусала и оттягивала кожу с дрожью выдыхая теплом; терзала шею, ключицы и мочку уха. Меня и самого истошно трясло, а горячее дыхание неконтролируемо вырывалось из лёгких. Я спустился ладонями на её упругие ягодицы, нетерпеливо сжимая и чувствуя, как всё та же идиотская торжествующая улыбка не сходит с моего лица.       Ещё несколько исступленных касаний, и я подобрал её шелковые ровные волосы в кулак, убирая их со своих губ, с силой оттянул, оголяя тонкую женскую шею для ответных мучительных поцелуев. Свободная рука почти сама потянула девушку за таз, усаживая на затвердевший под тканью брюк член так, что головка упёрлась ей в промежность. От наших недвусмысленных действий я не сдержал хриплого стона в женское чувствительное ушко. Мишель бесконтрольно шумно хватала воздух и сладко скулила, подрагивая от чувственных поцелуев в тонкую шею, томительно ёрзала на мне, то подаваясь бёдрами, то подставляя личико для ласкающих прикосновений.       Её покорность и желание я смаковал как роскошный десерт, увенчавший редкое праздное общение и затянувшийся флирт. Мне ещё не приходилось ждать так нетерпеливо и изводиться пресными безвкусными на фоне нашего секса фантазиями об одной девушке продолжительных нескольких месяцев, но это того стоило. Касания кожи, соприкосновения наших губ и ладоней были несравнимо живыми ― я и представить не мог, что воздержание по ней приведёт меня в такую эйфорию. Пока мы раздевали друг друга до гола на таком же обнажённом полу сцены, мысль о том, что от такого секса я бы не хотел отказываться никогда, так и мелькала в пошлых взвинченных мыслях. Если бы я только мог быть посланным к черту впервые и добиваться её расположения снова и снова, перебиваться одиночеством и пустотой в её отсутствие на моём члене, я бы возвращался во времени множество раз, переживал бы это вновь и вновь, упиваясь её безмолвным страстным согласием.       У лапули покраснели локти, ободрались колени. Она истошно скакала на мне, кусая губы прямо у моего лица, зажмурив свои пепельные глаза с длинными дрожащими ресницами. Я помогал ей насаживаться, с силой сжимая жаркие округлые бёдра, неустанно двигался тазом навстречу рваным толчкам, и каждый раз завороженно разглядывал её прекрасное разгорячённое тело, как девушка отклонялась назад. Узкая талия, гладкая шёлковая кожа; грудь с отвердевшими сосками подскакивала и дрожала от дыхания и рывков. Мишель отчаянно боролась с подступающим удовольствием и копной сияющих в свете прожекторов волос, соскальзывающих со спины на хрупкие плечи.       Мы занимались сексом на легендарной театральной сцене Бродвея, сокрушая стрекот и монотонное гудение сценических ламп сочными влажными звуками. Они отскакивали от гигантских глухих стен, прятались по рядам и закрадывались под каждое алое сидение. Любой зритель нашей постановки сможет почувствовать нечто большее в этом зале, чем эмоции, оговоренные в сценарии. Это была бы наша маленькая тайна.       С Мишель мне было удивительно хорошо. Я пульсировал между её узких чувствительных стенок, ощущая горячую влагу, растекающуюся по стволу и затекающую в пах. Девушка наклонялась за голодными поцелуями, от которых кружилась голова, поднималась на колени, упираясь ладошками мне в грудь, и мы оба синхронно стонали от глубины, на которую я в неё проникал. Любопытствующие взгляды на её раскрывающиеся пухлые половые губы, на то, как сминаются под впивающимися пальцами сочные мышцы ягодиц и бёдер, вынуждали тело реагировать готовностью кончить в ту же секунду, но я изо всех сил оттягивал момент разрядки, боясь показаться, как бы это ни было мне странно, через чур впечатлительным. Наша прелюдия будто тянулась с первого дня знакомства, а теперь я не мог думать ни о чём, кроме как позволить случиться финалу Мишель раньше своего.       Я зажмурил глаза и стиснул зубы от захлёбывающегося в грудной клетке удовольствия: ладони нашли её упругие сиськи, легли поверх, зажимая набухшие соски. Спортивное голое тело вырисовывалось перед глазами даже тогда, когда веки были прикрыты ― противостоять наслаждению становилось невозможно. Плохо скрываемая стервозность выдавала во мне подступившую агонию: я лихорадочно опустил руку, нащупывая клитор, и тут же ощутил на своих губах её грудной мученический стон облегчения. Танцовщица рухнула в мои полуобъятия, содрогаясь всем телом, мышцами вокруг ноющего удовольствием члена, судорожно вдыхая тёплый воздух. Её потерянный контроль и неожиданно рванувшее удовлетворение оглушило все мои посторонние мысли, позволяя и мне забыть о нормах сексуального приличия. Все чувства сосредоточились между ног, приближая меня к кульминации нашего замечательного знакомства: лавина острого спазма охватила мышцы и быстро сокращающуюся плоть. Выстрел боли и блаженной слабости окатил весь организм, пока я, едва успевая разорвать нашу тесную позу, излился на деревянный паркет.       Концертный зал вдруг стал по-прежнему одиноко и угрожающе беззвучным. Софиты источали блёклые пыльные лучи света, как будто бы стыдливые, разочарованные. Я привыкал к звону в голове, к приятному потрясению и прислушивался к ноющему расслаблению в каждом участке тела. А чтобы не заснуть, следил за Мишель: у танцовщицы дрожала внутренняя часть бедра, её пальчики легли на промежность. Она будто всё пыталась удержать внутри остатки нашего удовольствия, до конца не осознавая, как это могло с ней случиться. Полностью и я не мог принять, что этой игре почему-то пришёл конец.       Мы молчали. Если бы тяжелыми жадными вздохами можно было бы изъясниться друг перед другом о наших размышлениях, которые, очевидно, к обоим теперь стучались в совесть, мы бы уже воспользовались этим языком.       Теперь действительно нужно было придти в норму, создать хотя бы видимость репетиции перед приходом Макарти. Только я не мог понять, как мне заговорить с Мишель... Оправдания роились в голове, а язык не поворачивался над привычными заготовленными фразами:       "Пора бежать на работу", ― мы работаем вместе, лицом к лицу, мне не сбежать...       "Лапуля, было круто, повторим как-нибудь?", ― хочу ли я на самом деле это говорить вслух, если уверен, что это произведёт обратное впечатление с точностью до наоборот...       "Не готов к отношениям"...       Я не был готов к отношениям. И узнав Мишель в обнаженном виде мучительно не был готов отказаться от очередной близости... Наверное, так и становятся подонками. ― Мишель, я никому не расскажу о том, что было, ― из всех существующих слов в моей речи такая фраза была самой красивой, честной и правдивой. Девушка распахнула свои пепельные тревожные глаза, не сразу найдя меня в пространстве. Мы лежали головами на полу друг на против друга, долго изучая лица. В груди растеклась свинцовая щемящая тяжесть под гнётом неразборчивых эмоций в её выразительных побледневших и спокойных глазах, но я всё понял.       Просто мне безумно захотелось ей пообещать что-то, что я смогу для неё исполнить.